Текст книги "Половинный код. Тот, кто убьет"
Автор книги: Салли Грин
Жанр:
Городское фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
ПОСТ-ТРАВМА
Я знаю, что мне надо держаться подальше от Анны-Лизы. Я же не дурак; я не буду пытаться увидеть ее снова, по крайней мере, в ближайшее время, но мне надо знать, в порядке ли она.
С тех пор как Дебора закончила школу, у нее не было никаких контактов с Ниаллом, кроме того звонка. Но даже общайся они регулярно, я все равно не поверил бы тому, что сообщил бы о ней Ниалл. Я прошу Аррана передать ей кое-что. Он говорит мне, что Ниалл предупредил его: «С тобой будет то же, что с твоим братом, если сунешься к ней». Сомневаюсь, чтобы Ниалл сказал «с братом», но мне все ясно, и я говорю Аррану, чтобы он забыл о моей просьбе.
Арран говорит:
– Не вини себя.
А я и не виню. Виноват Киеран и его тупые братцы.
И я знаю, что Анна-Лиза думает так же, она знает, что я никогда не хотел для нее проблемно я облажался. По наивности. Я знал, что мы оба попадем в серьезную беду, если нас выследят, и не обращал на это внимания. Но и она тоже.
Бабушка сидит у моей кровати и стирает с моей спины мазь.
Она проводит пальцами по шрамам, и я поднимаю руку и тоже трогаю их. На ощупь они как неровные, шероховатые бороздки.
Бабушка говорит:
– Хорошо зажили. Выглядят так, как будто им уже несколько лет.
Я сгибаю спину, наклоняюсь вперед, вожу лопатками. Не болит; и ощущение, как будто не хватает кожи, тоже пропало.
– Часть работы сделали мази, остальное – ты сам. Твое тело учится самоисцелению.
У ведьм все заживает быстрее, чем у фейнов. У некоторых даже намного быстрее. Кое у кого вообще мгновенно. И я знаю, что бабушка права. Чувствую я себя отлично. Легкий такой зуд в спине…
Но вот исцеление закончено. Впервые с тех пор, как бабушка перестала накладывать мне мазь, я могу лежать в постели не только на боку, но и в любом другом положении. Это здорово, но улучшение длится недолго. Меня вдруг прошибает пот, а головная боль, на которую я уже давно стараюсь не обращать внимания, нарастает так стремительно, что, кажется, череп вот-вот лопнет. Я иду в кухню попить воды, но от воды меня начинает мутить, и тогда я сажусь отдохнуть на ступеньку крыльца и сразу чувствую себя лучше. Я остаюсь сидеть там, прислонившись спиной к стене. Небо ясное, но шар полной луны напоминает огромную гирю. Вокруг так спокойно и тихо, что я совсем не чувствую себя уставшим. Оглянувшись, я вижу свою тень, которая растянулась на полу кухни. Я захожу внутрь, чтобы взять из ящика стола нож, и тут же чувствую, как тошнота нападает с новой силой; стоит же мне шагнуть за порог, и я опять в полном порядке.
Я держу нож в руке, раздумывая, откуда лучше начать.
Кончиком ножа я делаю маленький надрез на подушечке указательного пальца. Слизываю кровь и изучаю надрез, раздвинув кожу. Снова выступает кровь, я снова ее слизываю, а потом смотрю на надрез и пытаюсь его зарастить.
Я внушаю: Заживай!
Но вновь течет кровь.
Я пытаюсь расслабиться, смотрю на луну, потом снова концентрируюсь на порезе, чувствуя, как саднит палец. Концентрируюсь. Думаю одновременно и о порезе, и о луне. Проходит вполне приличный отрезок времени. Но я уверен – что-то происходит; расплываюсь в улыбке, и ничего не могу с этим поделать. Чувствую зуд. Это даже весело. Я снова втыкаю острие ножа в кончик пальца.
Следующей ночью я ложусь спать, но, как только становится темно, тошнота снова наваливается на меня; я выхожу на улицу, и все приходит в норму. Я сплю в саду и возвращаюсь в спальню незадолго до пробуждения Аррана.
То же происходит и на третью ночь, но утром, когда я возвращаюсь, Арран уже одевается.
– Где ты был ночью?
Я пожимаю плечами.
– Ты не встречаешься с Анной-Лизой?
– Нет.
– Если да, то…
– Нет.
– Я знаю, она тебе нравится, но…
– Я же сказал, нет! Просто не мог заснуть. Было жарко, и я спал в саду.
Аррана не убеждают мои объяснения. Я выхожу и вижу на площадке лестницы Дебору: она расчесывает волосы и делает вид, что не подслушивала.
Когда мы сидим в кухне за завтраком, Дебора наклоняется ко мне и говорит:
– Вчера ночью не было жарко. Я думаю, тебе стоит побеседовать с бабушкой о том, что ты не спишь.
Я качаю головой.
И тогда Дебора во всеуслышаньи объявляет:
– Я тут читала про посттравматический стресс.
Арран закатывает глаза. Я ковыряю ложкой хлопья.
– Реакция на шок может наступить позднее. Кошмары и плохие воспоминания – ее типичные проявления. Гнев, обида…
Я посмотрел на нее как можно злее и запихнул в рот огромную гору хлопьев.
В разговор вмешивается бабушка:
– О чем это ты, Дебора?
– Натан пережил ужасную травму. Он не спит. Его все время бросает в жар и пот.
– Ага, понятно, – говорит бабушка. – Тебе снятся кошмары, Натан?
– Нет, – уверенно отвечаю я сквозь хлопья.
– Если у него кошмары и если он в самом деле страдает от стресса, то говорить об этом за завтраком не очень-то тактично, – замечает Арран.
– Я просто подумала, что бабушка могла бы дать ему снотворное, вот и все.
– Тебе нужно снотворное, Натан? – спрашивает Арран.
– Нет, спасибо, – говорю я, набивая рот едой.
– Ты хорошо спал прошлой ночью, Натан? – с дурашливой озабоченностью спрашивает Арран.
– Да, спасибо. – Я говорю сквозь хлопья.
– Но почему тогда ты не спал в своей постели, Натан? – спрашивает Дебора, переводя взгляд на меня.
Я перемешиваю хлопья в чашке. Арран глядит на Дебору со злостью.
– Ты, случаем, не ходишь на свидания с Анной-Лизой? – спрашивает бабушка.
– Нет! – Хлопья разлетаются по столу.
Бабушка смотрит на меня внимательно.
Почему мне никто не верит?
– Ты так и не ответил, почему не спал в своей постели прошлой ночью, – напоминает Дебора.
– Мы все знаем, что он любит спать на улице, Дебора, – говорит Арран.
Я с размаху ударяю по столу ложкой.
– Я не спал в своей постели потому, что мне было плохо! И все! Понятно?
– Но это же… – начинает Дебора.
– Пожалуйста, замолчите. Все, – перебивает ее бабушка. – Пальцами она трет себе лоб. – Мне надо вам кое-что сказать. – Потом протягивает руку в сторону и кладет ладонь мне на плечо. – Ходит много разных слухов о Черных Ведьмах и их особой связи с ночью.
Я поднимаю на нее глаза и ловлю ее взгляд; пусть старый, но серьезный и озабоченный, устремленный прямо на меня. Связь с ночью Черных Ведьм? Неужели она думает, что, раз я поспал на улице пару ночей, так я уже Черный Колдун?
Я вырываю у нее свою руку и встаю.
– Но ведь Натан же не Черный… – возражает Арран.
– Рассказывают также и об их слабости, – продолжает бабушка. – Некоторые из Черных вообще не могут оставаться ночью под крышей. Это, конечно, разговоры. Но это не значит, что в них совсем нет правды. – Бабушка снова трет лоб. – Если запереть их в доме на ночь, они сходят с ума.
Арран смотрит на меня и качает головой.
– Нет, с тобой такого не будет.
Бабушка продолжает:
– Одну из таких историй я вам сейчас расскажу. Натану надо ее знать.
Я тем временем уже забился в угол кухни. Дебора поднимается из-за стола, подходит и встает рядом со мной. Обняв меня одной рукой, она прижимается ко мне и шепчет:
– Прости меня, Натан. Я не знала. Не знала.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК УМЕРЛА САБА
Саба была Черной Ведьмой. Она убила Охотника и пустилась в бега. Вирджиния, предводительница Охотников, и ее отборный отряд преследовали ее по пятам. Они гонялись за ней по всей Англии, по деревням, лесам и городам и были уже совсем близко.
Саба выбилась из сил, и отчаяние вынудило ее спрятаться в погребе большого дома на краю деревни. Должно быть, она и впрямь дошла до предела, иначе она бы не стала прятаться. Прятаться от Охотников бесполезно. Она должна была знать, что ее все равно найдут. Так и случилось. Охотники обнаружили дом и окружили его. Бежать Сабе было некуда. Кое-кто из Охотников предлагал взять погреб приступом, но Вирджиния не хотела терять своих людей. Вход в погреб был только один – через откидной люк в полу, и Вирджиния приказала завалить его чем-нибудь и оставить так на месяц, а через месяц Саба либо умрет, либо так ослабеет, что ее можно будет взять голыми руками.
Вирджиния знала, что не всем ее Охотникам нравится этот приказ. Многие хотели мести, славы, быстрой кончины Сабы и этой охоты. Поэтому Вирджиния выставила у погреба охрану: следить, чтобы Саба не выбралась наружу и чтобы никто из ее людей не нарушил приказ и не попытался проникнуть внутрь.
Настала ночь, Охотники легли спать, кто в доме, кто в саду. Но уснуть никто так и не смог, потому что, едва стемнело, из погреба понеслись ужасные вопли.
Охотники бросились к люку в полу, уверенные, что один из них нарушил приказ Вирджинии, пробрался в погреб, и теперь его мучает Саба. Но нет, стража по-прежнему стояла у заблокированного выхода. Крики из погреба неслись до самого рассвета. Охотники пытались заснуть, клали себе на головы подушки и затыкали уши клочками ткани, вырванными из одежды, но ничего не помогало – пронзительные вопли проникали им прямо в мозг. Каждому из них казалось, что это кричит он сам.
К утру Охотники совсем измучились. Это были крепкие мужчины и выносливые женщины, но они давно уже гонялись за Сабой по городам и весям, а эта ночь их окончательно измотала.
На вторую ночь вопли возобновились, и снова никто не уснул.
Так продолжалось ночь за ночью, так что к концу первой недели Охотники перессорились и разве что не дрались друг с другом. В результате один пырнул другого ножом, а кто-то и вовсе сбежал. Вирджиния была на пределе: она тоже не могла спать, а ее отборный отряд разваливался прямо у нее на глазах. На восьмую ночь, едва вопли раздались снова, она бросилась к погребу и, вне себя от ярости, принялась расшвыривать баррикаду из мебели на его крышке. Другие Охотники стояли и смотрели, не зная, что думать. Конечно, им всем хотелось войти в погреб и прекратить эту пытку, но, видя, как их предводительница, обычно воплощенное спокойствие и самоконтроль, в ярости царапает ногтями крышку погреба, они даже испугались: а не сошла ли она с ума?
Но вот один из них набрался храбрости, подошел к Вирджинии и напомнил ей, что она сама приказала держать Сабу в погребе месяц, а прошла всего неделя. Вирджиния оттолкнула его со словами, что готова рискнуть и своей жизнью, и их тоже, только бы прекратить эту пытку.
Отбросив крышку погреба, Вирджиния первая спустилась в люк, Охотники за ней.
В погребе было темно. Светя себе фонариком, Вирджиния пробиралась между стоявшими повсюду ящиками, коробками, старыми креслами, бутылками с вином и мешками с картофелем. Наконец она дошла до двери, которая вела в другую комнату. Вопли доносились оттуда. Охотники шли следом за Вирджинией.
Сначала им показалось, что во второй комнате пусто. Наконец в самом дальнем углу они разглядели кучу тряпья.
Вирджиния подошла к ним, разбросала тряпки и под ними увидела Сабу. Едва живая, она совершенно обезумела и не переставала кричать. Ногтями она изорвала себе лицо, на котором не осталось живого места. Говорить она не могла, так как отгрызла себе язык. Но кричать не переставала.
Вирджиния могла бы убить ее на месте, но решила, что Сабу надо доставить в Совет на допрос. Саба была полумертвой, но она была сильной Черной Ведьмой, и Вирджиния велела связать ее, прежде чем выносить наружу.
Была полночь, но от полной луны снаружи было светло почти как днем. Едва Охотники вынесли безжизненное тело Сабы из дома, как та застонала, а потом начала извиваться. Слишком поздно Вирджиния поняла, что сила Сабы вернулась к ней, как только она оказалась на открытом воздухе. Изо рта Сабы вырвался язык пламени и сжег двух Охотников, которые ее несли. Она упала на землю и огнем пережгла свои путы. Вирджиния схватила пистолет и выстрелила Сабе прямо в грудь, но у той еще достало сил вцепиться в Вирджинию мертвой хваткой и сжечь ее тоже. Столб пламени охватил их обеих, когда сын Вирджинии, Клей, выстрелил Сабе в шею. Она упала, безмолвная и бездыханная, на лужайку перед домом.
Вирджиния скончалась от ожогов, а ее сын, Клей, стал предводителем Охотников. Он командует ими и теперь.
Бабушка трет лицо ладонями и говорит:
– Эту историю рассказала мне одна Охотница много лет назад. Дело было на поминках ее партнерши, тоже Охотницы. Девушка была пьяна и очень горевала. Я вывела ее из дома, дала ей успокаивающего настоя. Мы сели на траву и поговорили.
Она рассказала мне, что ее партнерша и была той самой Охотницей, которая сбежала. Клей выследил ее и приказал казнить. Эту девушку, ту, которая напилась, заставили выстрелить в нее.
Дебс качает головой:
– Все они чудовища. Охотники сами не лучше…
– Дебора! Не говори так! – перебивает ее Арран.
Я спрашиваю:
– Кто такая Саба?
Бабушка переводит дыхание и отвечает:
– Саба была матерью Маркуса.
Почему-то я не удивлен. Оттолкнув Дебору, я выхожу из кухни и сажусь на ступеньку крыльца.
Арран выходит и садится рядом со мной. Он придвигается ближе и говорит:
– Это ничего не значит.
– Саба была моей бабкой.
– Но это не значит, что ты такой же, как она.
Я качаю головой.
– То же происходит и со мной, Арран. Я же чувствую. Я – Черный Колдун.
– Это твое тело, а не ты сам. Твое настоящее «я» не имеет никакого отношения к этому. В тебе есть гены Маркуса и гены Сабы. Но это физиология. А Черными Колдунами становятся не из-за физиологии, не из-за генов и даже не из-за Дара. Ты должен в это верить. Только твои мысли и твои поступки показывают, кто ты. Ты не злой, Натан. В тебе нет зла. У тебя будет сильный Дар – мы все это видим, – но только от того, как ты используешь его, будет зависеть, хороший ты будешь или плохой.
Я почти верю ему. Я не чувствую себя злым, но я боюсь. Мое тело ведет себя так, что я его не понимаю и не знаю, что еще оно выкинет. Впечатление такое, что оно действует по собственной воле и толкает меня на путь, по которому я должен пойти. Ночная дрожь гонит меня прочь из дома, прочь из моей привычной жизни. И шумы в голове тоже как будто изолируют меня от людей.
Каждый раз, когда Джессика говорила, что я наполовину Черный, бабушка добавляла:
– И наполовину Белый. – И я всегда думал, что гены моего отца и моей матери смешались во мне, а оказалось, что все не так: тело у меня от отца, а дух – от матери. Возможно, Арран прав, и в душе я не злой, но мне придется учиться жить с телом, которое выкидывает странные штуки.
В то же утро я уезжаю на два дня в Уэльс. Спать на воле и кормиться с земли приятно, и мне спокойно впервые после разговора с Арраном, как будто я уже понял, кто я и откуда. На самом деле я всего лишь по-иному взглянул на вещи, не более того, зато я смог понаблюдать за своим телом и узнать, на что оно способно. Я наблюдаю за ним почти беспрерывно, ставлю над ним опыты, оцениваю его способность к самоисцелению, сравнивая, как влияет на жизненные процессы ночь.
Я провожу в Уэльсе день, другой, третий. Нахожу заброшенный амбар и пробую спать в нем, обнаруживаю, что луна влияет на мое самочувствие. В полнолуние я совсем не могу оставаться под крышей, через час после наступления темноты меня начинает лихорадить и выворачивать наизнанку. Когда луна молодая – в амбаре не так уж и плохо, я чувствую себя прилично, вот только подташнивает немного. Полная луна усиливает мои способности. Я прихожу к такому выводу, экспериментируя с порезами на руке. На молодой луне порез заживает в два раза дольше, чем точно такой же при полной луне.
Дни следуют один за другим, и я узнаю о себе все больше нового, но отлично понимаю, что не смогу поделиться этими знаниями ни с кем, даже с Арраном. Все, что касается Черных, должно храниться в тайне, а я больше ни на процент не сомневаюсь, что у меня тело Черного Колдуна.
МЭРИ
В Уэльсе я провожу больше месяца. Мне приятно изучать свое тело и в то же время стыдно. Почему-то мне кажется, что мой отец все время смотрит на меня. И видит все, что я делаю. Он, как истинно мудрый человек, довольно покачивает головой всякий раз, когда я открываю в себе что-то новое, одобрительно улыбается, когда я ловлю кролика, снимаю с него шкурку, чтобы зажарить и съесть. Точно так же он хмурится, когда я принимаю неправильное решение: замерзаю, когда не удается найти надежное укрытие в холодную погоду, или совершаю недостаточно длинный прыжок. Он – невидимый судья каждого моего поступка, и со дня на день я жду, что он вот-вот появится.
Но он так и не приходит. Иногда я думаю: может, это потому, что я наполовину Белый, недостаточно Черный? Но потом я говорю себе, что это еще не настоящие испытания; настоящей проверкой окажется, смогу ли я найти к нему дорогу.
До моего пятнадцатого дня рождения три недели; сидеть в Уэльсе больше нельзя, но и идти на новое Освидетельствование страшно. Я уверен, Совет увидит, что происходит с моим телом, как оно меняется, и мой код вряд ли останется по-прежнему неопределенным. Никто не говорил мне, что будет со мной, если Совет решит изменить мой код на Черный, но, поскольку Черных Ведьм в Англии ловят или убивают на месте, я и так представляю себе, что меня ждет.
Надо уходить. Но сначала надо увидеть Аррана. Через неделю его семнадцатый день рождения, и я хочу быть с ним на его Дарении. А потом я пойду искать отца.
В первое утро дома Дебора подает мне конверт, который пришел недели две назад. На нем мое имя. Я в жизни не получал ничего по почте. Уведомления всегда посылали бабушке. Я уверен, что и на этот раз там какой-нибудь новый указ Совета, но внутри оказывается карточка из плотной, белой бумаги, на которой что-то написано красивым почерком.
Я передаю его Аррану.
– Кто такая Мэри Уокер?
Я пожимаю плечами.
– Ей исполняется девяносто лет. Она приглашает тебя на свой день рождения.
– Никогда о ней не слышал, – говорю я.
– А ты ее знаешь, ба? – спрашивает Арран.
Бабушка хмурится и как-то осторожно кивает.
– И?
– Просто старая ведьма.
– Ну, это-то мы и сами сообразили, – говорит Арран.
– Она… я… я давно ничего о ней не слышала.
– Как давно?
– С юности. Она когда-то работала в Совете, а потом… стала немного странной.
– Странной?
– Необычной.
– То есть спятила.
– Ну… стала странно вести себя, бросалась обвинениями направо и налево. Сначала все думали, что она вредит только самой себе, потом стало ясно, что она сошла с ума. Она то ли танцевала на совещании, то ли пела любовные серенады Главе Совета. В общем, ее выгнали с позором. Мало кто сочувствовал ей тогда.
– А зачем она пригласила Натана к себе на день рождения?
Бабушка не отвечает. Перечитав приглашение, она опять берется за чайник.
– Так ты пойдешь? – спрашивает Арран.
Бабушка держит в руках пустой заварочный чайник. Я говорю:
– Чокнутая старая ведьма. Никого больше не пригласила. Я ее не знаю, и вообще без разрешения Совета мне никуда ходить не положено. – Я улыбаюсь Аррану. – Так что, без сомнения, я иду.
Бабушка отставляет чайник, так и не налив в него воды.
День рождения через четыре дня. За это время я не узнаю ничего нового о Мэри от бабушки, которая, стоит мне завести о ней разговор, тут же заставляет меня повторять инструкции, которые Мэри написала на обороте карточки. Там крохотная карта с указаниями времени, в которое я должен быть в том или ином месте. Бабушка говорит, что я должен следовать им буквально.
Я отправляюсь в путь ранним утром дня рождения и начинаю с железнодорожной станции нашего городка. Там я сажусь сначала в один поезд, потом в другой, потом в автобус и еще в один автобус. Путешествие получается длинным, и хотя я мог бы уехать двумя автобусами раньше, но инструкции мне даны четкие, и я им следую.
Потом я долго иду пешком. Дойдя до определенного места в лесу, жду, когда пройдет достаточно времени, и только потом перебираюсь на следующее, где вновь жду «своего» времени, чтобы двинутся дальше. Лес тут – настоящая чащоба, и, чем дальше я продвигаюсь, тем тише становится вокруг. В ожидании последнего перехода я понимаю, что в голове у меня больше не шумит, а вокруг благодатная тишь. Раздумывая о том, каких именно шумов я больше не различаю, я едва не пропускаю время. Но мне все же удается соблюсти расписание, и вскоре я выхожу к ветхому дому посреди поляны.
Слева перед ним что-то клюют куры, грядки с овощами, справа журчит ручей. Я сворачиваю направо зачерпнуть воды. Она чистая и сладкая. Мелководный ручей совсем узкий, так что мне не надо даже делать шире шаг, чтобы перешагнуть через него. Я обхожу вокруг дома: он такой ветхий, что задняя стена уже почти отвалилась, и заглядываю в спальню, где гуляет курица. Я продолжаю обход, пока не нахожу зеленую деревянную дверь, в которую стучу легонько, чтобы она, чего доброго, не отвалилась из-за ветхости.
– Что за радость сидеть дома в такой славный денек?
Я поворачиваюсь на голос.
Его сильные, молодые звуки совсем не вяжутся с горбатой старой ведьмой в мятой широкополой шляпе, мешковатом джемпере крупной вязки, в потертых, дырявых джинсах и покрытых грязной коркой резиновых сапогах.
– Мэри? – Я не совсем уверен в этом, меня сбивают с толку редкие седые усы.
– Зато нет нужды спрашивать, кто ты такой. – Что ж, голос точно женский.
– С днем рождения. – Я протягиваю ей корзинку с подарками, но она даже не пытается ее взять.
– Это подарки. Для вас.
Она по-прежнему молчит.
Я опускаю корзинку.
Она издает звук, напоминающий то ли кашель, то ли смех, отчего по подбородку у нее начинает течь слюна, и тут же привычным жестом утирается рукавом.
– Что, никогда не видел старой ведьмы?
– Не часто… одним словом – нет…
Она всматривается в меня пристальнее, и я прекращаю мямлить.
Ее спина согнута почти вдвое, так что ей приходится запрокидывать голову, чтобы смотреть на меня.
– Может, ты и не совсем такой, как твой отец, хотя сначала я так о тебе и подумала. Но внешне ты все же на него похож.
– Вы его знаете… в смысле… вы встречались?
Не обращая внимания на мой вопрос, она берет у меня корзинку.
– Это мне? Подарки?
Прикидывается, будто плохо слышит, хотя, по-моему, со слухом у нее все в порядке.
Она подходит к ручью и опускается на небольшой травяной холмик. Я сажусь рядом, она вытаскивает из корзины баночку джема.
– Слива?
– Яблоко и ежевика. Из нашего сада. Бабушка варила.
– Старая сука.
У меня отвисает челюсть.
– А это? – В руке у нее большой глиняный горшок, запечатанный воском и перевязанный ленточкой.
– Мммм… мазь, для суставов, чтобы не болели.
– Да! – Она ставит горшок на траву и уточняет: – Это точно – мази у нее всегда были превосходные. Надо полагать Дар у нее такой же сильный, как и прежде?
– Да.
– Корзинка тоже славная. В доме не бывает слишком много корзин, вот что я тебе скажу. – Она рассматривает корзинку, вертя ее то так, то эдак. – Если за сегодняшний день ты ничему больше не научишься, запомни хотя бы это.
Я глупо киваю и опять бормочу свой вопрос:
– Вы видели Маркуса?
Не обращая на меня внимания, она достает из корзинки последний подарок: скрученный лист бумаги, аккуратно перевязанный тонкой полоской кожи, которую она снимает и кладет обратно в корзинку, приговаривая:
– Ох и везет мне сегодня. Давненько у меня такого урожайного дня рождения не было… ох давненько.
Мэри разворачивает бумагу: это рисунок пером, я нарисовал для нее деревья и белок. Она долго разглядывает его, потом говорит:
– По-моему, твой отец любит рисовать. У него талант, и у тебя тоже.
Очень интересно? Откуда она об этом знает?
– Вежливые люди отвечают «спасибо», когда им говорят комплимент.
Я бормочу:
– Спасибо.
Мэри улыбается.
– Хороший мальчик. Ну а теперь выпьем чаю с тортом… девяносто свечей – это интересно.
Через какое-то время мы сидим на той же траве с чаем и именинным тортом. Свечки – ровно девяносто – отсчитывала Мэри, а ставил на небольшой вишневый торт я, и до сих пор не могу понять, как они туда поместились. Буркнув какое-то заклинание, Мэри щелкнула пальцами, и свечки зажглись. Потом она дунула, но из ее рта вылетело больше слюны, чем воздуха, и мне пришлось тушить непогасшие свечки кухонным полотенцем. За все это время я не узнал от Мэри ничего, кроме того, что именно она кладет в пирог, где хранит запас свечей и как ей хочется, чтобы кто-нибудь, наконец, придумал заклинание, прогоняющее слизней с огорода.
Тогда я спрашиваю ее, почему она позвала меня на свой день рождения.
Она говорит:
– Ну не сидеть же мне тут в одиночку, правда?
– Почему вы не позвали мою бабушку?
Мэри, причмокивая, делает большой глоток остывшего чая из своей чашки и звучно рыгает.
– Я пригласила тебя потому, что хотела поговорить с тобой, а бабушку твою не пригласила потому, что с ней мне говорить не о чем. – Она снова рыгает. – Да уж, хороший получился пирог.
– А о чем вы хотите поговорить?
– О Совете и о твоем отце. Хотя про него я мало что знаю. Зато я много знаю про Совет. Я там работала.
– Бабушка мне говорила.
Молчание.
– Что ты знаешь о Совете, Натан?
Я пожимаю плечами:
– Мне приходится ездить к ним на Освидетельствования и выполнять их уведомления.
– Расскажи-ка.
Я излагаю факты.
Пока я говорю, Мэри молчит, только кивает да время от времени пускает слюну.
– Думаю, если я пойду на следующее Освидетельствование, меня убьют.
– Может быть… но, скорее всего, нет. Иначе они бы уже давно с тобой разделались. И если ты еще жив, то это не потому, что они такие добрые, уж поверь.
– А вы знаете, почему?
– У меня есть кое-какие догадки. – Она вытирает рукавом рот и хлопает меня по руке ладонью. – Скоро тебе надо будет уходить.
Солнце уже за деревьями.
– Да. Поздно уже.
Она вцепляется в мою руку своими кривыми пальцами, точно клешнями.
– Да не отсюда уходить. Тебе придется скоро уйти из дома. Найти Меркури. Она тебе поможет. Даст три подарка.
– Но мой отец…
– Найти отца даже не пытайся. Меркури тебе поможет. Она помогает Ведьмам, попавшим в беду. Конечно, не бесплатно. Но она тебе поможет.
– Кто такая Меркури?
– Одна Черная Ведьма. Старая Черная Ведьма. Ха! Считаешь меня старухой. Она – вот кто старуха! Но Дар у нее сильный, очень сильный. Она может контролировать погоду.
– Но как она может дать мне кровь? Она же мне не мать и не бабушка.
– Нет, зато она очень дальновидная деловая женщина. Самое смешное, что процветание бизнеса Меркури обеспечил Совет. Видишь ли, много лет назад они решили создать банк крови всех Белых Ведьм, чтобы, если ребенок останется без родителей, Совет мог заменить их и провести церемонию Дарения.
– И это сработало?
– О да. Заклинание, правда, немного подновили, но кровь берется родительская или от бабушек с дедушками, и подарки дарятся по-прежнему.
– Постойте, я угадаю… Меркури украла немного крови. – Наверное, так к ней попала и кровь моей матери.
– Догадаться несложно. Всякий сказал бы Совету, что это рано или поздно случится, и многие говорили. Совет предупреждали, те не слушали, говорили, что кровь в надежном месте, а тем временем Меркури потаскивала из их запасов. Не целыми бутылками, конечно, нет, но ровно столько, сколько понадобилось бы на проведение церемонии, случись какому-нибудь несовершеннолетнему колдуну или ведьме повздорить с родителями или впасть в немилость у Совета.
– Существует немало снадобий, в рецепт которых входит кровь ведьмы. Белые Ведьмы тоже идут к Меркури, когда не могут найти подмоги среди своих. И Черные идут к ней, когда для какого-то снадобья им понадобится кровь Белой Ведьмы. Меркури помогает всем, но не бесплатно, только платят ей не деньгами: ей платят натурой. Она меняет кровь на снадобья, заклинания, редкие ингредиенты, магические предметы… Ну, ты понял. Она научилась делать зелья и накладывать заклятия, хотя это и не ее специальность. У нее есть доступ к сильной магии, и она стала могущественной ведьмой.
– И как мне ее найти?
– О, этого я не знаю. Мало кто знает, где ее искать. Но среди Белых Ведьм есть те, кто не согласен с методами Совета или разругался с ними по иной причине. Меркури действует через таких людей. И один из них мой знакомый.
– И я могу ему доверять?
– Да, Бобу ты можешь довериться. У него свои причины презирать Совет. Он – друг.
Мы ненадолго замолчали. Кажется, Мэри можно доверять, но вот Меркури, похоже, не самое лучшее решение моей проблемы. И еще я хочу увидеть отца.
Я начинаю:
– Но, мне кажется, отец…
Мэри перебивает меня:
– Да, кстати, об отце. Я мало что о нем знаю. Разумеется, твоя бабушка знает его гораздо лучше.
Я был удивлен, как будто ослышался.
– Судя по выражению твоего лица, она тебе об этом не сказала?
– Нет! Откуда бабушка может знать Маркуса?
– Мы еще об этом не говорили. Пока. Лучше скажи мне сначала, что ты знаешь об отце.
У меня голова пошла кругом. Бабушка знает Маркуса. Это значит…
Мэри дергает меня за руку.
– Расскажи мне, что ты знаешь о Маркусе. О твоей бабушке мы еще поговорим.
Я замешкался. Бабушка учила меня никогда и ни с кем не разговаривать о Маркусе, и сама о нем не говорила. Но все это время она хранила от меня секрет…
Я отвечаю четко и ясно.
– Маркус – мой отец. Единственный Черный Колдун в Англии.
Мне всегда было страшно говорить о нем; всегда казалось, что Совет может подслушать, но теперь мне померещилось, что это он подслушивает наш разговор.
И тут меня разобрало такое зло – и на него, и на бабушку, – что я не сдержался:
– Он могущественен и беспощаден. Он убивает Белых Ведьм и забирает их Дары. В основном он убивает членов Совета и еще Охотников и членов их семей. Его Дар, тот, который принадлежал ему с самого начала, состоит в том, что он может превращаться в животных. Так он съедает сердца тех ведьм, чей Дар хочет забрать. Он становится львом или чем-то в этом роде и съедает их живые, бьющиеся сердца и так получает их Дар.
Я тяжело дышу.
– Его мать звали Саба; ее убил Клей. Саба убила мать Клея, Вирджинию. Саба страдала, когда ночью оказывалась взаперти. Я тоже. Думаю, что и Маркус такой же.
– Я хорошо рисую, и Маркус тоже. Я паршиво читаю, и, наверное, Маркус тоже. Я слышу странные звуки у себя в голове, и это, надо полагать, тоже семейное.
– Маркус терпеть не может Белых Ведьм. Я и сам их не очень-то люблю. Но я же их не убиваю! – Последнюю фразу я кричу во весь голос, глядя на вершины деревьев.
– Он никого не щадит. Он убивает женщин, детей, всех, только мою мать почему-то не убил. Он, наверное, убил бы Джессику, Дебору и Аррана тоже, если бы в ту ночь они не были у бабушки. Их отца он убил.
Молчание.
Я смотрю на Мэри и говорю уже спокойнее.
– Он не убил мою мать. И он не убил бабушку, хотя вы говорите, что они встречались. Вы говорите, что бабушка знает его лучше, чем вы, значит, они встречались не один раз…
Мэри кивает…
– Значит, Маркус знал мою мать. И она не ненавидела его… и не боялась, и не презирала?
– Надо полагать, нет.
Я раздумываю.
– Но ведь они не могли… дружить… или любить друг друга… Это было бы…
– Неприемлемо, – добавляет Мэри.
– Если бы они любили друг друга, то им пришлось бы держать это в тайне… А бабушка узнала?
