Текст книги "Президент Фу Манчи"

Автор книги: Сакс Ромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.

Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.

Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.

– Вы поняли? – прозвучал странный тихий голос. – Сигналом к действию будет слово «Азия».

– Я понял, – ответил Гроссет. – Никто не остановит меня.

– Слово «Азия», – монотонно повторил Фу Манчи.

– «Азия», – эхом откликнулся Гроссет.

– До тех пор пока вы не услышите это слово… – голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, – забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.

– Я забыл.

– Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».

– Азия.

– Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:

– Все остальное – по твоей части, мой друг.

ГЛАВА XXI
КАРНЕГИ-ХОЛЛ

1

Харвей Брэгг сидел за письменным столом в кабинете Дюма – уже одетый подобающим образом для выступления, которому суждено было остаться навсегда в истории Америки. В нише над столом стояла копия знаменитой статуи Бюсси Дюбуа, и сам стол, некогда принадлежавший кардиналу Мазарини, представлял большую историческую ценность.

– Послушай, детка, – Харвей Брэгг поднялся с кресла. – Я готов действовать, но я привык играть лишь за Харвея Брэгга и ни за кого другого. Растолкуй мне правила игры, Айлин. Никто не знает их лучше тебя. Лола – крепкий орешек, но, полагаю, ты – послушная девочка.

Мойя Эдер сидела в кресле у торца стола, подняв глаза на хозяина.

– Что вы хотите знать?

– Я хочу знать… – Брэгг шагнул вперед, оперся руками о стол и склонился над женщиной. – Я хочу знать, не хотят ли меня обвести вокруг пальца, и если да – то храни Господь человека, который собирается это сделать! У меня осталось довольно много денег – частично полученных от этого невидимого Президента. Кажется мне, что Президент бросает деньги на ветер… а я никогда еще не встречал богача, который вкладывал бы капитал в дохлое дело. Этот сумасшедший держатель акций пытается диктовать мне условия игры. Послушай, Айлин: я пойду туда, куда мне прикажут, только в том случае, если я буду знать, куда именно я иду.

Несколько мгновений в кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с Парк-авеню приглушенным гулом транспорта.

– Вы поступите глупо, – спокойно ответила Мойя, – если поссоритесь с человеком, который безоговорочно поверил вам и готов финансировать вашу деятельность. Его цель – сделать вас президентом Соединенных Штатов. Он выбрал меня в качестве вашего секретаря, поскольку считает достаточно компетентной для этой работы. Больше ничего не могу сказать вам. Это в высшей степени влиятельное лицо желает остаться неизвестным. Не вижу никаких оснований для ссоры с ним.

Харвей Брэгг наклонился ниже, не сводя пронзительного взгляда с очаровательного лица молодой женщины.

– Я понял много намеков – из тех, которые ты сделала. Но… – Он яростно ударил ладонью по столу. – Я даже не знаю сейчас, появится ли доктор Прескотт на дебатах сегодня!

– Появится.

– Смешно, не правда ли? – Теперь лицо Харвея отделяло от лица Мойи лишь несколько дюймов. – Мой секретарь досконально знает все последние ходы в игре, а я в ней – всего лишь пешка. И еще одно, Айлин. Может быть, ты знаешь, что случилось с Германом Гроссетом? За последний час никому не известно о его местопребывании. А я никогда не выхожу на улицу без Германа.

Брэгг схватил Мойю за плечи. Она отвернула лицо в сторону.

– Возможно, ты умнее, чем кажешься, крошка. Ты знаешь мои силы. Никакой Президент не может помешать мне сейчас. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе…

Раздался резкий стук в дверь.

– Черт! – прорычал Харвей Брэгг. Он отпустил Мойю и обернулся.

– Войдите!

Дверь открылась, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел Сальвалетти.

– Ну? – грозно рявкнул Брэгг.

– Пора ехать в Карнеги-холл, – звонким беззаботным голосом объявил Сальвалетти.

– Где Герман? Я хочу видеть его!

Молодой человек легко поклонился.

– Естественно, вы волнуетесь. Я тоже. Но он уже здесь.

– Что?

– Появился всего пару минут назад. Он объясняет свое длительное отсутствие несколько… – секретарь пожал плечами.

– Что? Наклюкался в такой день?!

– Не думаю. Во всяком случае с ним уже все в порядке.

– Пусть он поднимется ко мне! – прогрохотал Харвей Брэгг. – Я хочу сказать ему пару ласковых…

– У нас мало времени. Но если вы настаиваете…

– Настаиваю.

Он тихо выругался, глядя в спину уходящему секретарю, и обернулся к Мойе Эдер. Ледяное спокойствие молодой женщины взбесило его.

– Какая-то чертовщина творится кругом. И, полагаю, мисс Брион, вы в курсе происходящего.

– Мне известно не больше, чем вам, мистер Брэгг. Могу сказать вам единственное: в ваших собственных интересах помнить о…

– Ладно! Конечно, я все помню. Я по уши завяз в этой истории. Но после сегодняшнего вечера я выкарабкаюсь.

Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался Герман Гроссет с безумным блуждающим взглядом.

– Харвей, – хрипло произнес он, – прости меня. Ты не поверишь, но я весь день и капли в рот не брал. То ли это давление, то ли начальная стадия сумасшествия. У нас же это наследственное, Харвей! Послушай… – Он встретил гневный взгляд брата. – Подожди, дай мне сказать. Чуть больше часа назад я принял очень странный телефонный звонок и решил провести небольшое расследование. Но, разрази меня гром, Харвей! Дальше я ничего не помню.

– Как это понимать? – прорычал Брэгг.

– Я не знаю, что происходило со мной со времени упомянутого телефонного разговора (содержание которого я тоже не помню) до того мгновения, когда пять минут назад я очнулся в кресле в вестибюле – страшно сонный и пребывающий в полном неведении относительно своих перемещений в течение последнего часа.

– Ты пьяная свинья! – прогремел Харвей Брэгг. – Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!

– Мне не нравятся твои слова, – яростно проговорил Герман Гроссет. – Они безосновательны и несправедливы.

– Справедливы – несправедливы! – выкрикнул Брэгг. – Займись своей работой. А я займусь своей.

Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй – Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей – еще три телохранителя и Герман Гроссет.

Синяя Борода находился под надежной охраной.

2

Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.

Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.

Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли – один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, – и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.

– В вашей истории, мистер Норберт, есть несколько странных моментов – но в настоящее время мы не имеем возможности проверить факты. Если мы правильно поняли, доктор Прескотт связался с вами по телефону приблизительно в то же время, что и с мисс Лэкин, и дал вам определенные инструкции, которые вы выполнили. Согласно инструкциям, вы встретили в указанном месте автомобиль, на котором вас отвезли в некую неизвестную вам клинику, где доктор Прескотт проходил курс лечения у некоего неизвестного вам врача.

– Именно так.

Морис Норберт продолжал улыбаться.

– Доктор приказал вам взять его одежду и прочие вещи. Надо полагать, он пришел к какому-то соглашению с похитителями и собирался появиться в Карнеги-холле сегодня вечером.

– Именно так, – повторил Морис Норберт.

Сара Лэкин пристально смотрела на молодого человека, но ничего не говорила. Сенатор Локли откашлялся и заявил:

– Я не понимаю, почему вы покинули Орвина, едва найдя его. Думаю, даже сейчас у нас не может быть уверенности в том, что он приедет.

– Это один из странных моментов, о которых я упомянул… – Найланд Смит встал и принялся расхаживать взад-вперед по офису. Потом вдруг резко обернулся к Норберту. – Я не совсем понимаю вашу роль в этой истории. И, полагаю… – Он бросил взгляд в сторону. – Полагаю, мисс Лэкин разделяет мои сомнения.

– Да, разделяю, – глубоким, спокойным голосом подтвердила Сара Лэкин.

– Извините, конечно, – Норберт поклонился в сторону мисс Лэкин. – Но сегодня все, безусловно, крайне возбуждены и устали. Возможно, завтра факты приобретут иную окраску. Но уверяю вас всех: доктор Прескотт скоро будет здесь. – Он взглянул на часы. – В действительности я должен спуститься вниз и встретить его. Прошу вас сделать все, о чем я просил. Сенатор, не присоединитесь ли ко мне? Доктор Прескотт изъявил желание, чтобы мы находились рядом с ним на помосте.

Сенатор Локли перевел беспомощный взгляд с Сары Лэкин на Найланда Смита и вышел за Норбертом из офиса.

– Как долго он служит у доктора Прескотта? – резко спросил Смит, когда дверь закрылась.

– Морис Норберт служит у моего кузена больше года.

– Хэпберн сейчас поднимает материалы на него. Это оказалось делом довольно хлопотным, но завтра мы будем знать все детали его биографии.

В это мгновение дверь снова распахнулась, и в офис вошел аббат Тернового Венца в облачении простого священника!

За его левым плечом виднелось бородатое лицо Марка Хэпберна. Найланд Смит буквально прыгнул вперед и вскричал:

– Сэр Патрик Донегаль! Славу Богу, вы здесь – целый и невредимый!

Марк Хэпберн вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

– Мое путешествие в город, мистер Смит, – спокойно ответил аббат, – доказало, что я подвергался определенной опасности. – Он улыбнулся и пожал протянутую руку. – Но я предупреждал вас, что меня трудно удержать взаперти. В этот решающий для страны момент я счел своим долгом присутствовать здесь лично.

– Одна из наших патрульных машин, – сухо сказал Хэпберн, – подобрала аббата двадцать минут назад и доставила сюда под охраной. Хочу заметить, что охрана была совершенно необходима.

– Это действительно так, – согласился аббат. – Угрожающего вида компания в «кадиллаке» преследовала меня на протяжении последних нескольких миль. Но… – Он перестал улыбаться. – Я достиг своей цели. Если практически я продолжаю находиться под арестом, то настаиваю тем не менее на одной вещи, мистер Смит!.. В случае, если мой друг Орвин Прескотт не появится здесь, позвольте мне выступить против Харвея Брэгга сегодня.

Снизу донесся гул, подобный рокоту наступающей бури. Марк Хэпберн кивнул Найланду Смиту и вышел. Сара Лэкин встала с кресла, наконец-то проявляя первые за весь вечер признаки волнения. Смит прошел к двери и выглянул в коридор.

Гул нарастал – тысячи голосов восторженно приветствовали чье-то появление, заглушая музыку военного оркестра. Марк Хэпберн бегом возвратился назад.

– Доктор Прескотт на помосте! – выкрикнул он с несвойственным ему возбуждением. – Только что прибыл Харвей Брэгг!

3

Знаменитые дебаты, вошедшие в анналы американской истории, состоялись в атмосфере крайнего возбуждения, какой не помнил никто из присутствующих. Впоследствии многие вспомнили некоторые странные особенности дебатов: например, то, что Харвей Брэгг читал текст по бумажке, хотя обычно говорил экспромтом (и если был в ударе – многие часы подряд). Кроме того, он часто поглядывал в сторону своего секретаря Сальвалетти, который как будто порой подсказывал ему.

Невидимый для публики сэр Патрик Донегаль следил за словесной дуэлью политических соперников. Не в силах теперь вмешаться в ход событий, он – как и все присутствующие в зале – очень скоро понял, что Орвин Прескотт потерпел поражение.

С точки зрения ораторского искусства выступление доктора, возможно, было лучшим за всю его карьеру: его красивый, благозвучный голос и образованность производили весьма выгодное впечатление по сравнению с грубым ревом и прискорбным историческим невежеством оппонента. Но почти каждым своим высказыванием доктор играл на руку Харвею Брэггу; он попадал в ловушки, которых избежал бы и ребенок. С достоинством и уверенностью, блестящим литературным языком он делал заявления, которые даже самый благорасположенный критик счел бы идиотскими.

Временами казалось, что Орвин Прескотт сам сознает это. Не раз он поднимал руку ко лбу, словно собираясь с мыслями, – и присутствующие заметили, что именно вопросы, заданные Брэггом с явной подсказки Сальвалетти, ввергли доктора в состояние полной беспомощности и растерянности.

Самые ярые его сторонники пали духом. Задолго до конца дебатов Харвей Брэгг предложил стране богатство и процветание. Доктор Прескотт не смог предложить ничего, кроме красивых пустых фраз.

И величайший оратор Соединенных Штатов, аббат Тернового Венца молча слушал – и смотрел! – как его друг Орвин Прескотт каждым новым произнесенным словом сокрушает блестящую репутацию, которую он так долго и так достойно созидал.

Это был триумф Синей Бороды.

4

В заставленной книжными стеллажами комнате высоко над Нью-Йорком доктор Фу Манчи сидел за лакированным столом.

Дебаты в Карнеги-холле транслировались по радио от побережья до побережья. Фу Манчи в желтом одеянии и в шапочке мандарина сидел и слушал с закрытыми глазами. Отраженный свет настольной лампы под зеленым абажуром подчеркивал необычное сходство китайца с фараоном Сети Первым.

Лежащие на столе желтые руки оставались неподвижными по мере того, как Орвин Прескотт все больше запутывался в сетях, хитро расставляемых Харвеем Брэггом. Только иногда, когда последний вдруг начинал колебаться и подыскивать нужные слова, длинные заостренные ногти легко постукивали по полированной поверхности.

Трижды за время этих памятных дебатов желтая лампа зажигалась на пульте.

Продолжая внимательнейшим образом следить за ходом дебатов, доктор Фу Манчи выслушал сообщения Человека с Феноменальной Памятью. Все они исходили от номеров, ответственных за перехват аббата Донегаля. Третий, последний рапорт вызвал легкое постукивание длинных ногтей по блестящей поверхности стола. В донесении говорилось, что патрульная полицейская машина подобрала аббата в нескольких милях от Нью-Йорка и увезла из-под самого носа людей Президента…

Дебаты завершились овацией, адресованной Харвею Брэггу. За один час он продвинулся на много ступенек вперед к Белому дому и вывел из игры единственного оставшегося серьезного соперника. Поскольку аббат Тернового Венца молчал, будущее Америки определялось теперь усилиями правительства и Харвея Брэгга.

Оглушительные аплодисменты еще гремели в зале Карнеги-холла, когда доктор Фу Манчи отключил микрофон. В маленькой, заставленной стеллажами комнате наступила тишина. Костлявые пальцы открыли серебряную шкатулку: доктор Фу Манчи искал вдохновение в опиуме.

Ошеломленный Орвин Прескотт упал в кресло во временном офисе Найланда Смита и закрыл лицо ладонями. Он до сих пор не вполне осознавал, что поставил на себе крест как на политическом деятеле и сделал роковые заявления, которые никогда уже не сможет взять назад.

Сара Лэкин села рядом с кузеном. Сенатор Локли исчез. Найланд Смит взглянул на Марка Хэпберна, и они вместе вышли в коридор.

– Где аббат Донегаль? – спросил Смит.

– Остался на попечении лейтенанта Джонсона, – сухо ответил Хэпберн. – Во второй раз Джонсон не допустит ошибки. Аббат Донегаль не покинет Карнеги-холл без вашего разрешения.

– Орвин Прескотт находится под воздействием либо наркотиков, либо гипноза, – отрывисто произнес Найланд Смит. – Либо того и другого одновременно. Это один из самых хитрых и ловких ходов Фу Манчи. Одним ударом сегодня вечером он расправился с доктором Прескоттом и вывел Харвея Брэгга на первую роль.

– Да. – Марк Хэпберн взъерошил и без того взлохмаченные волосы. – Это было невозможно слышать и видеть. Аббат Донегаль просто трясся от ужаса. Сэр Дэниз! Этот человек – колдун. Я начинаю отчаиваться.

На ходу Найланд Смит порывисто схватил капитана за руку и воскликнул:

– Не отчаивайтесь пока! Еще не все кончено!

Они начали спускаться на первый этаж. Там разгоряченный успехом Харвей Брэгг, уже вкусивший сладких плодов диктаторства и оглушенный овациями огромной толпы, вышел в небольшой вестибюль, забитый привилегированными гостями и репортерами.

Его охрана – сильная и надежная, как ни у кого в Соединенных Штатах, – следовала за ним. Поль Сальвалетти шел рядом с хозяином.

– Люди! – вскричал Брэгг. – Знаю, что вы чувствуете сейчас! – Он встал в свою любимую позу и вскинул руки над головой. – Все вы дышите сейчас воздухом новой, лучшей Америки… Сметено еще одно препятствие на пути к счастью всей нации. Люди! Нет иного плана переустройства общества, кроме моего. Наконец мы можем приступить к построению самых совершенных механизмов государственного управления из всех, какие когда-либо знала Америка.

– Не только Америка, но и любая другая страна! – Чистый музыкальный голос Сальвалетти поднялся над гулом толпы. – Африка, Европа – или Азия.

Когда он произнес слово «Азия», Герман Гроссет, до сих пор красный от возбуждения, вдруг смертельно побледнел. Глаза его засверкали, в уголках губ запузырилась пена. Молниеносным движением он выхватил из кармана пистолет, прыгнул вперед и дважды выстрелил Харвею Брэггу в сердце…

Все онемели от ужаса и изумления. Наступило мгновение тишины, подобной мучительному стону.

Затем верные телохранители, опоздав лишь на секунду, буквально изрешетили пулями тело Германа Гроссета.

Он умер раньше своей жертвы. Простреленный десятками пуль, он бездыханный рухнул на пол, в то время как Харвей Брэгг упал на руки Сальвалетти.

– Герман! Боже мой! Герман… – были последние слова умирающего.

ГЛАВА XXII
ТАЙНА МОЙИ ЭДЕР

1

– Я теряюсь в догадках, Хэпберн! – Найланд Смит нервно расхаживал взад-вперед по гостиной. – Я не вижу смысла в этой шараде.

– Я тоже, – откликнулся капитан.

Смит уставился в окно на давно знакомый городской пейзаж. Стоял прекрасный зимний день. Статуя Свободы вдали виднелась совершенно отчетливо во всех деталях. Высокие здания подобрались как будто ближе к «Регал-Тауэр», и казалось, полгорода заглядывало в окна гостиной.

– В принципе я предполагал, что Орвин Прескотт может пережить нервный срыв и полностью потерять память. Его плачевное выступление в Карнеги-холле явилось результатом какого-то гипнотического внушения – в умении воздействовать на человеческую личность таким образом доктору Фу Манчи нет равных.

Марк Хэпберн зажег сигарету и медленно проговорил:

– Раньше я считал, что вы несколько преувеличиваете всемогущество этого человека. Теперь я считаю, что в своих рассказах вы преуменьшили его силы. Сэр Дэниз! Он не просто величайший ученый мира – он волшебник!

– Выбросьте из головы «сэра Дэниза»! – прозвучал резкий ответ. – Я урожденный Смит. Пора бы уже запомнить это.

Марк Хэпберн улыбнулся одной из редких в последние дни улыбок – улыбкой застенчивого школьника.

– Рад слышать это от вас, Смит, – смущенно сказал он. – Ибо я горжусь тем, что мы с вами друзья. Возможно, это звучит глупо, но это действительно так.

– Я ценю вашу дружбу.

– Насколько я понял из ваших слов, – продолжал Хэпберн, – существует возможность (хотя в своей медицинской практике я с подобными случаями не сталкивался) вложить в мозг находящегося в наркотическом опьянении человека некую программу действий, которую он выполнит по пробуждении. То есть я могу поверить, что именно это и произошло с Орвином Прескоттом. Это совершенно неправдоподобная история, но вам известны аналогичные случаи. Мне таковые неизвестны. Мы имеем дело с человеком, обогнавшим современную науку по меньшей мере на целое столетие.

– Прескотт сошел с политической арены, – отрывисто произнес Смит. – Но сейчас доктор находится в надежных руках и, надеюсь, скоро оправится от пережитых потрясений. Меня печалит исчезновение Норберта. Ответственность за этот просчет я полностью беру на себя.

– Мы можем еще найти его, если прочешем все Штаты, – резко сказал Хэпберн. – Бегство секретаря было тщательно спланировано. Я все проверил. Винить тут некого. Подготовка к этой операции шла более года. Доктор Фу Манчи действовал через своих агентов задолго до своего прибытия в Америку.

– Знаю, – бросил Смит. – И уже довольно долгое время. Но я не понимаю и никак не могу уяснить себе единственное: какую роль в планах доктора играет смерть Харвея Брэгга?

Он устремил пронзительный взгляд на Хэпберна и почти автоматически принялся набивать трубку…

– Герман Гроссет – пьяница и негодяй. Единственным достоинством этого человека можно считать его преданность сводному брату. Он был убийцей, как показывают ваши изыскания. Такой человек подобен немецкой овчарке: его злобу легко можно обратить против хозяина… И мне кажется странным… – Он сунул кисет в карман халата и зажег спичку. – Мне кажется чрезвычайно странным…

– Мне тоже, – монотонным голосом произнес Марк Хэпберн. – Я не перестаю удивляться с тех пор, как это случилось. Несомненно, этот чертов китаец всячески способствовал продвижению Брэгга. Трудно поверить, что смерть Синей Бороды входила в его планы. Если Фу Манчи хотел сотворить из крикливого демагога героя, то он преуспел в этом… – Капитан замолк на несколько мгновений. – Смит! Сейчас забальзамированное тело Брэгга перевозят из Нью-Йорка на родину. Мертвый, он стал еще более великим, нежели был при жизни. Сегодня пятьдесят процентов не сведущих в политике американцев считают Брэгга величайшим со времен Линкольна государственным деятелем, убитым в роковой для отечества час.

– Это правда. – Найланд Смит выпустил клуб дыма. – Как я уже заметил, мне непонятен смысл происшедшего. Хочется верить, что планы доктора расстроились каким-то образом.

Он опять принялся расхаживать по гостиной.

– Переданную по радио речь Сальвалетти можно считать классической во всех отношениях, – монотонно продолжал Хэпберн. – В действительности она была просто блестящей. Хотя я не понимаю ее цели. Харвей Брэгг представлен в ней как мученик, отдавший жизнь за народ.

– Сальвалетти с набальзамированным телом покойного направился на Юг специальным поездом, – отрывисто сказал Найланд Смит. – На каждой станции у поезда разыгрываются бурные сцены народного горя. Что нам известно об этом человеке?

– Подробности его биографии выясняются в настоящий момент. Пока нам известно лишь следующее: он итальянец, получил образование священника, покинул Италию в возрасте двадцати трех лет и получил гражданство США пять лет назад. Он работал у Брэгга с начала 1934 года.

– Я слушал его речь, Хэпберн. И должен признать, нашел ее весьма проникновенной и трогательной, несмотря на полное отсутствие с моей стороны симпатии к объекту красноречия.

– Да… речь была просто великолепной. Но сейчас, Смит, меня… э-э… очень тревожит ваш поход.

Найланд Смит остановился на секунду и пристально взглянул на Марка Хэпберна, не выпуская трубки из зубов.

– Не больше, чем меня – ваш, Хэпберн. Помните, что говорил Киплинг о тряпках, костях и пучке волос?..

– Это нечестно, Смит. Я искренне признался вам, что миссис Эдер чрезвычайно интересует меня. Просто уму непостижимо, как такая женщина может работать на доктора Фу Манчи!

Найланд Смит остановился напротив помощника и, порывисто схватив его за плечо, сказал:

– Не считайте меня циником, Хэпберн. Мы все прошли сквозь подобный огонь, но… будьте очень осторожны!

– Мне просто нужно время, чтобы разобраться в ситуации. Думаю, миссис Эдер лучше, чем кажется. Признаю, я становлюсь мягок, когда дело касается этой женщины. Но, возможно, в конце концов она не так уж и виновата. Дайте ей шанс. Мы же не все знаем.

– Оставляю ее вам, Хэпберн. Но повторяю: будьте осторожны. Я бы отдал полжизни, чтобы узнать, что творится на душе у доктора Фу Манчи в данный момент! Пребывает ли он в растерянности, подобно мне?

Смит снова принялся расхаживать по гостиной.

– Однако… нам предстоит тяжелый день. Вытяните из этой женщины все, что только возможно. Я же посвящу все свое внимание базе Фу Манчи в Китайском квартале.

– Я начинаю думать, – сказал Хэпберн со своей трогающей душу искренностью, – что эта база в Китайском квартале – всего лишь миф.

– Не слишком уповайте на это, – отрывисто ответил Найланд Смит. – Я же собственными глазами видел, как покойный секретарь аббата Донегаля исчез за поворотом неподалеку от заведения By Кинга. Это можно считать по меньшей мере важным обстоятельством. Переодетый и загримированный, я провел много часов, исследуя этот район от реки до реки.

– Я страшно волновался всякий раз, когда вы задерживались на…

– На моей собственной базе в Китайском квартале? – подхватил Смит.

Он разразился смехом – и как будто сбросил на мгновение груз забот с души…

– Вы должны поздравить меня, Хэпберн. В образе полупьяного палубного матроса, скрывающегося от иммиграционных властей, я заметно преуспел в отношениях с миссис Мальруни, хозяйкой квартиры на Орчард-стрит! Я склонен ко всем порокам от гашиша до рома и начинаю подозревать, что упомянутая дама неравнодушна ко мне.

– А как же насчет тряпок, костей и пучка волос? – лукаво поинтересовался Хэпберн.

Найланд Смит несколько мгновений молча смотрел на помощника, затем расхохотался еще более весело.

– Один ноль в вашу пользу. Но, честное слово, я чувствую, что мои изыскания не бессмысленны. Возможно, оставленная Рише нить никуда не ведет. Но тщательное изучение района возле Ист-Ривер начинает приносить определенные плоды.

Он оборвал смех и внезапно помрачнел.

– Вспомните о Блонди Ханне, тело которого вытащила из воды речная полиция.

– И что же?

– Все факты свидетельствуют о том, что он умер не в воде и даже не рядом с водой. Я могу ошибаться, Хэпберн… но, думаю, мне удалось обнаружить речные ворота, ведущие на базу доктора Фу Манчи!

– Что?!

– Посмотрим. Меня чрезвычайно заинтриговало прибытие в Нью-Йорк сегодня утром китайского генерала Ли By Чанга. Я всегда подозревал в Ли By Чанге одного из членов Совета Семи.

– Кто такие «Семеро»?

Найланд Смит прищелкнул пальцами.

– Сейчас нет времени углубляться в это. У нас обоих много дел сегодня. К вечеру займите пост в Китайском квартале. Если мы разминемся – инструкции для вас будут лежать на столе. И Фей будет постоянно на связи…

2

Марк Хэпберн сидел на скамейке в Центральном парке и смотрел на аллею, ведущую от Школьных ворот. Наконец он увидел фигуру Мойи Эдер.

Стоял замечательный зимний день. Прозрачный воздух пьянил, как вино. Сердце Хэпберна подпрыгнуло в груди при виде женщины, и он тут же почувствовал угрызения совести.

Для этой женщины данная встреча знаменовала собой очередной ход в борьбе за свободу. Но для Марка Хэпберна – если говорить честно – это было любовным свиданием. Наверно, Найланд Смит поступил неразумно, доверив молодому человеку эту важную операцию, имеющую целью захват вражеского крепостного моста. Кроме всего прочего, для Хэпберна это было просто мучительно…

Ему нравилась легкая походка миссис Эдер и гордая посадка головы. В каждой линии ее изящного тела чувствовалась порода. Связь этой молодой женщины с бандой головорезов, контролирующей, судя по всему, весь уголовный мир Америки, являлась для Хэпберна неразрешимой загадкой.

Миссис Эдер улыбнулась, когда молодой человек поднялся со скамейки и поприветствовал ее. Хэпберну пришла вдруг в голову дикая мысль обнять и поцеловать очаровательную женщину, словно давнюю любовницу, – и на мгновение у него закружилась голова. На самом же деле он сказал:

– Вы очень пунктуальны, миссис Эдер.

Она опустилась на скамейку рядом с ним. Ее спокойствие – действительное или притворное – обескуражило молодого человека. После нескольких мгновений неловкого молчания Марк Хэпберн спросил:

– Полагаю, смерть Харвея Брэгга означает некоторые перемены в планах вашего хозяина?

Мойя отрицательно покачала головой.

– Для меня – нет. Я продолжаю работать на Парк-авеню.. Лига истинных американцев продолжает существовать, и Поль Сальвалетти возглавляет ее.

Она говорила бесстрастным, немного усталым голосом.

– Но вы сожалеете о смерти Харвея Брэгга?

– Как христианка – да, ибо я не считаю, что он был готов к смерти. Но как человек… – Она помолчала, глядя в холодное голубое небо. – Не знаю, что бы я сделала, если бы он остался в живых. Понимаете… – Мойя повернулась к Хэпберну, – у меня не было выбора. Я должна была служить у него. Но моя жизнь превратилась в настоящий ад.

Марк Хэпберн отвел глаза в сторону. Он боялся встретить взгляд Мойи. Предупреждение Смита: «Будьте осторожны» звенело у него в ушах.

– Почему вы были вынуждены служить у него? – спросил он.

– Ну… Вам наверняка будет трудно понять это… Но Харвей Брэгг, сам того не зная, являлся всего лишь незначительным винтиком в огромном механизме. Я – другой винтик в том же механизме. – Она безрадостно улыбнулась. – На самом деле он никогда по-настоящему не руководил Лигой истинных американцев – как и многими другими организациями, главой которых номинально числился.

– Но кто же руководил ими?

– Я действительно не лгу, когда говорю, что не знаю. Но за кулисами сцены действует личность куда более значительная, чем Брэгг. Поверьте, больше я ничего не могу сказать вам в данный момент.

Хэпберн сжал кулаки в карманах плаща.

– А убийство Харвея Брэгга произошло в соответствии с… – он поколебался: – … с вращением колес этого огромного механизма?

– Не знаю. Я знаю лишь одно: смерть Брэгга не должна помешать работе лиги в соответствии с задуманным планом.

– В чем же заключается этот план?

Мойя Эдер помолчала.

– Не уверена, но полагаю, он имеет целью установить новую форму государственного правления в Штатах. Честное слово, – она поднялась на ноги, – больше я ничего не могу сказать вам. Мистер Перселл, вы заключили со мной сделку, и у вас мало времени. Вы поймете, насколько трудно мне отвечать на некоторые ваши вопросы, когда лучше узнаете мое положение.