Текст книги "В трущобах Самары"
Автор книги: Саккердон Кондырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Саккердон Кондырев
В трущобах Самары
От автора.
Весь предлагаемый вниманию уголовный материал выбран частью из судебных процессов, частью из рассказов находящихся в живых свидетелей происходившего. Все описанные факты имели место в Самаре в период бурного времени с 1904 по 1907 г. Автор неручается лишь за правильное изложение хронологии событий, погрешности в этом отношении вполне возможны. Некоторые фамилии действующих лиц изменены, а имена заменены кличками, существовавшими в трущобном мире. Но во всяком случае все это типы действительные. Приведенные сценки, конечно, есть капля в море того, что происходило в указанный период безвременья и полной дезорганизации полицейской власти, но все же довольно ярко характеризуют известную полосу нашей печальной действительности. Описанных притонов в данное время не существует, но их заменяют другие, деятельность которых в меньшем масштабе продолжается до наших дней. Полагаю, что прочтение бесхитростносоставленной хроники будет весьма небесполезно.
В трущобах Самары.
(Уголовная хроника).
I.
Под шумок революции.
За небольшим столиком шумного приволжского трактира сидели, распивая водку, два неизвестных субъекта.
Первый был одет в франтоватую суконную поддевку и блестящие лаковые сапоги. Рыжие курчавые волосы напоминали шерсть киргизского барана. Большие серые глаза глубоко впали в свои орбиты, как бы желая упрятаться от постороннего взгляда. На суровом лице отражался отпечаток затаенной злобы и ненависти ко всему окружающему. Хриплый басистый голос и сине-багровый нос свидетельствовали о немалом истреблении алкоголя. Богатырского сложения фигура обнаруживала незаурядную физическую силу.
Другой по внешнему виду напоминал балаганного актера. Маленькое обрюзглое лицо, бритые усы и подбородок, бегающие из стороны в сторону серые глаза, прикрытые темными очками, юркость в движениях – носили отпечаток пронырливости, вероломства и змеиной хитрости; одет был в визитку грязно-желтоватого цвета и такие же брюки.
Говорили оба тихо, оглядываясь но сторонам, как бы боясь быть услышанными.
– Сегодня будет все закончено, – полушепотом докладывал субъект с актерской физиономией. – Подкоп выведен в место совершенно безопасное и со всех сторон защищенное. «Наши» все наготове и только будут ждать условного сигнала. Записка Мишке передана вполне благополучно. Торопиться необходимо, чтоб не упустить момент. «Охотничья свора» будет занята вело ночь облавой на «красных куропаток». «Мешковские» провозятся до самого утра с разводом новой «дичи» по клеткам.
– Все это прекрасно, но все же надо подготовиться ко-всем случайностям, – забасил в полголоса рыжий субъект. – Необходимо заготовить на всякий случай лошадей, поставить стражу на всех опасных пунктах, заготовить «барахло» в двойном размере, Так как могут «стрелить» не только «наши», а и все другие, а их там 22. Ребята все надежные и могут пригодиться. Работы будет много и лишними руками пренебрегать не следует. «Лягяльщиков» (доносчиков) между ними нет, а если и найдутся, то...
– Ну, уж «лягать»-то, Севастьян Антонович, едва ли кто согласится – тихо хихикая, вставил собеседник – Мишкину руку все они хорошо знают, а также ведает и ваша «мелюзга» – с кем имеет дело. Одно меня смущает: утром нюхалась одна собака около «мешка», по приметам – «Удочка». Не вредно было бы отвлечь его сегодня.
– Что-ж, заверни к «Антошке» в номера и скажи, чтоб кто нибудь «стукнул» (донес) – что, мол, ночью кража замышляется на Воскресенской; вот и все; пусть там дежурит. Кстати шепни Антошке, чтоб ждал гостей и приготовил почище номера... Зайди также в «Вагончик», к «Царь Бабе» и в «Ямку» и строго прикажи, чтобы «лишних» не пускали. «Постовые» там надежны?
– В аккурате-с!
– Ну-с, вот. Так, значит, так: к 12-ти на сборные пункты. Пароль – «час». «Барахло» (одежда) на главном пункте. Тревожный сигнал – «петух поет». Вооружение получат на этапах. Отступление к Волге. На случай облавы приготовить лодки у Аннаевской дачи. Отплытие с разных пунктов к Рождественному. Убитых и раненых оставлять на месте. «Шпоры» (кандалы) скинуть у выхода. В случае засады не сдаваться до последнего патрона.
– Будет исполнено в точности, – насмешливо-любезно кинул субъект с актерской физиономией и, оглядываясь и на биллиард, добавил шепотом: «Сука» (сыщик) играет.
Рыжий допил последнюю рюмку, крякнул и громко постучал.
Около столика явилась плутоватая физиономия трактирного слуги.
Рыжий кинул трехрублевую кредитку и, вставая, незаметно шепнул: «номера должны быть сегодня свободны».
– Слушаюсь! – так же тихо и незаметно ответил служащий, упрятывая кредитку и подбирая опорожненную посуду.
Человек с актерской физиономией любезно распрощался с собеседником и подошел к биллиарду.
Рыжий медленно важной походкой направился к выходу и скоро исчез во мраке сгущающихся сумерек.
II.
В конспиративной квартире.
На углу Заводской и Преображенской улиц долгое время стоял старый полуразвалившийся деревянный дом, в одной половине которого имелась маленькая бакалейная лавочка. Рядом на том же дворе находилась другая такая же ветхая хибарка, разделенная тонкими досчатыми перегородками на несколько маленьких чуланчиков. Двор имел двое ворот и несколько маленьких калиток, служивших выходом на обе улицы. Некоторые из калиток были так художественно замаскированы, что для неопытного глаза представлялись обыкновенным забором.
Днем оба дома казались необитаемы, не замечалось в них никакого движения, ставни на окнах не открывались, ворота постоянно были запертыми извнутри.
Но лишь только ночная тьма спускалась на землю, как в той и другой развалинах зажигались огни и начиналась кипучая жизнь. Через ворота и калитки входили и выходили какие-то таинственные тени и втаскивались и вытаскивались узлы и ящики с неведомой поклажей. Точно из глубокого подземелья на улицу доносились глухие звуки гармоники и хриплые мужские и женские голоса. Временами слышались отголоски пьяных разгульных песен или вырывались наружу чьи-то дикие крики о помощи, доносился отчаянный вой...
Но глухи были проулки, хранили гробовое молчание и вылетавшие нечаянно звуки замирали в приволжской ночной тишине.
Некоторым из ближайших соседей было известно, что арендует оба дома какой-то рыжий высокий хмурый господин, значащийся по записи Севастьяном Худицким, но никто не знал – откуда взялся этот человек и когда здесь появился. Говорили еще некоторые, что у рыжего имеется толстая высокая сожительница Настасья, которую он, будто бы, пользуясь опьянением, насильственным путем привлек в свое логовище с Троицкого базара и закрепостил. Но так ли это было в действительности, наверное никто не знал. Самого рыжего видали очень редко, таинственная же Настасья не показывалась вовсе и могли ее видеть только лишь безвестные ночные посетители.
Ночью после описанного в первой главе разговора в трактире оба домика Худицкаго были против обыкновения не освещены, ворота закрыты, не слышалось ни звуков гармоники, ни песен, ни шума. Казалось, что обитали тут в данное время только лишь совы да летучие мыши. Такая же мертвая тишина царила и кругом в прибрежной полосе Волги.
На ближайшей башне пробил час, где-то пропел петух и опять все смолкло, лишь тихо плескались волжские воды, пробужденные пришедшим пароходом. На берегу свали даже сторожевые собаки.
Вскоре крик петуха повторился и из маленькой лодочки, тихо подплывшей из-за барок, скользнули на берег две тени. Бесшумно и быстро направились они к жилищу Худицкого и скрылись в одной из калиток двора.
Через небольшой промежуток времени калитка снова бесшумно открылась и из нее показался высокого роста мужчина, одетый в татарский костюм с большой лохматой папахой на голове.
Лишь только исчез этот незнакомец в ночной темноте, на дворе послышался крик петуха, в обоих домиках засветились огни, ворота раскрылись и в них двинулись из непроглядного мрака один за другим неведомые ночные гости. Вскоре послышались обычные звуки гармоники, раздались веселые песни. По временам доносились бурные крики: «да здраствует отец атамань наш – Мишка Истомин»!..
На следующий день в местных газетах сообщалось: «В ночь на сегодняшнее число из губернский тюрьмы посредством подкопа бежали 22 арестанта, приговоренные на разные сроки к каторге. Пред побегом для замешательства тюремной администрации арестантами взломана паровая труба, отчего камеры наполнились паром, не давшим возможности в течение некоторого времени разобраться в чем дело. Кандалы и арестантская одежда найдены в разных местах неподалеку от тюрьмы. Арестантские шапки найдены надетыми на фонарные столбы. Пока никто на задержан. Один из бежавших, но кличке – Мишка Истомин, уже не раз отбывал каторгу и известен, как атаман разбойничьей шайки, совершившей целый ряд убийств и грабежей. Розыски производятся».
III.
Присяга.
Неподалеку от притона Худицкого на той же Преображенской улице несколько лет существовала «секретка». Дом был также старый, полуразвалившийся с забитыми досками окнами, так что по внешнему виду казался необитаемым. Днем из него также никто не показывался, зато но ночам до самого утра совершались за ветхими стенами самые отчаянные оргии. Собирались воры, убийцы, бежавшие с каторги, фальшивомонетчики и прочая подобная братия. Тут делилась и пропивалась добыча, происходили крупные денежные игры, за которыми вырабатывались лучшие шуллера-художники. Отсюда же нередко в темные ночи выносилась и кидалась в Волгу таинственная поклажа, которая всплывала иногда в форме разложившегося трупа... Делами вертепа заведывала известная в воровском мире – «Змея».
В описанную в предыдущей главе ночь и в этом доме было тихо также, как в притоне Худицкого. Огни не зажигались и царила гробовая тишина.
Около двух часов ночи в калитку со стороны Волги послышался легкий стук, на который внутри двора откликнулся петух. Калитка бесшумно открылась и в нее проворно нырнул высокий мужчина в татарском платье и папахе. Чуть слышно щелкнул затвор и все смолкло.
При входе таинственного посетителя все быстро вскочили и бросились к нему с приветствиями. Некоторые обнимались и лобызались, другие радостно припрыгивали и кричали: «да здраствует наш славный атаман! Да здраствует Истомин»!
«Змея» в богатом бархатном наряде со сверкающими бриллиантами на груди и пальцах рук наполнила из бочки водкой огромный серебряный кубок и, приподнося его вновь пришедшему гостю, низко поклонилась со словами:
– «Привет от сестры дорогому брату»!
– Ур-ра! – Грянули дружным хором присутствующие.
– Стоп, не галди! – Грозно крикнул Истомин и, обращаясь к хозяйке, добавил пониженным голосом:
– Дорогая сестра забыла обычай: не гость пьет первым, а уважаемый хозяин, дабы ведомо было пришельцу, что угощают его не ядом, а славным вином.
– Ур-р-а! Да здраствует атаманъ! – снова гаркнула хором вся братия.
«Змея» высоко подняла бокал и со словами: «за здоровье дорого брата и славного атамана», опрокинула кубок и выпила залпом его содержимое.
Снова раздались неистовые крики: «да здраствует атаман»!
Кубок перешел в руки Истомина, зачем по очереди ко всем остальным. Все пили и кричали приветствия.
Истомин и «Змея» расположились на разостланном около бочонка дорогом персидском ковре, все остальные кругом на соломе. Бочонок опоражнивался с неимоверной быстротой. От зажаренного барана и пары огромных окороков остались одни лишь кости.
– Кати другой! – командовала ухарски «Змея».
Приказания выполнялись, как в волшебной сказке.
При появлении второго бочонка Истомин выдернул из за пояса блестящий остро-отточенный кинжал и повелительно крикнул:
– Вставай, команда, принимай присягу!
Все за исключением «Змеи» быстро вскочили с мест и молча выстроились кругом.
– Повторяйте за мной! – командовал атаман.
– «Клянусь животом матери, головой отца, прахом дедов и прадедов, что буду верен священному братскому союзу и никого не пощажу ради блага его и благополучия. Клянусь собственной головой, что не выдам брата своего, хотя бы перед стоящей впереди виселицей. Аминь».
Повторив все сказанное, присутствующие торжественно подходили один за другим к «Змее», принимали от нее большой железный ковш с водкой, безостановочно осушали его и закусывали куском черного хлеба с солью, схватывая таковой ртом с лезвия кинжала, находящегося в руках Истомина.
По окончании церемонии атаман сразмаха всадил кинжал свой в лежащего около него пуделя и торжественно произнес:
– Так будет поступлено со всяким, нарушившим данную клятву.
Затем снова началась бурная попойка и только с рассветом подземелье опустело.
Обо всем происходившем свидетельствовал лишь бездыханный труп пуделя с пробитым сердцем.
IV.
Молитва.
Царила темная ночь. На Волге ревела буря и гулко грохотали цепи прикованных лодок и барж.
В одном из домиков Худицкого шла обычная попойка, в другом же было тихо и темно.
Около полночи в неосвещенное помещение вошли один за другим пять человек во главе с хозяином Худицким.
Вспыхнул слабый огонек спички и все пятеро исчезли в отверстие, образовавшееся под приподнятой с припечка чугунной плитой, которая тотчас же захлопнулась.
Спутники Худицкого проползли за ним несколько узких подземных коридоров и очутились в просторном помещении, переполненном сундуками, мужским и женским платьем и проч всевозможными вещами.
– Здесь склад наших «товаров», – пояснил хозяин и, взявши лежащую на полу железную палку, ударил ее концом по еле заметному выступу в верхней части одной из стен подполья. Послышался незначительный треск и несколько выше выступа открылась небольшая замаскированная дверка.
Приставив к стенке один из сундуков, Худицкий влез в образовавшееся отверстие и за ним последовали все остальные.
Пройдя еще два узких коридора, пятерка очутилась в новом просторном подполье, где по стенам висело всевозможное оружие и различные приспособления для взломов.
– Это мой деловый кабинет, – гордо пояснил путеводитель, усаживаясь на земляном выступе, покрытом ковром. Тут же уселись и все остальные.
– Ну-с, господа, не теряя дорогого времени, приступим к делу, – проговорил Худицкий, закуривая трубку.
– Слово за Яшкой, – кинул Истомин, наливая стакан спирту из стоявшего рядом бочонка.
Яшка с жадностью осушил подаваемый стакан, внушительно крякнул и приступил к изложению выработанной программы предстоящих действий.
– Прежде всего надо выручить оставшихся в «мешке» товарищей Ваську и Сашку. Мне удалось узнать, что завтра утром поведут их к следователю в здание окружнаго суда. Конвоиры известны, пьют – как олимпийские боги. Приведут их рано и до прихода следователя поместят внизу. Надо захватить бутылку лучшего коньяку с «собачкой» позабористей, чтоб оглушило с первого глотка. Один войдет и угостит, другие принесут на своих плечах татарские бишметы; шапки можно принести в карманах. На случай захватить «орехов» по крупнее.
– Резонно сказано, – одобрительно промычал Истомин – Твоя, Яшка, затея, твое и дело. Помощниками будут Сережка и Лютиков. Худицкий добьется свидания, его знают и пропустят без затруднения.
– Аминь, – сказал Худицкий и все пятеро, чекнувшись, выпили по стакану спирта.
Яшка продолжал доклад.
– Братия рассортирована в должном порядке и размещена в местах надежных. Выборы старост отделов прошли удачно. Паспорта у всех в порядке. На всех главнейших пунктах имеются городовые «из своих», сигналы знают в совершенстве. Хохол и Архирей произвели кой-какие разведки. Намечены пока: лавочник около Лапшинской мельницы, Любимов, на Предтеченской, и Огородников, на Заводской. Обработка безопасна и выгодна, денег, как слышно, у всех порядочно.
– Молодец, Яшка! – крикнул Истомин, поднося стакан спирта докладчику – Пьем за твое здоровье и пожелаем вечной памяти намеченным к отходу в царство небесное. Да здравствует наш священный союз!
Снова все пятеро чекнулись и осушили стаканы.
На молитву! – скомандовал Истомин.
Все опустились на колени, обратив пьяные лица к стоявшему на сундуке деревянному изображению идола.
Истомин импровизировал:
– «Помяни, великий Зевс, и упокой в местах злачных тех рабов твоих, кои прибудут к тебе по милости нашей. Помяни и нас, благодарных чад твоих, и неоставь своей помощью. Аминь».
– Аминь, – повторили все остальные, поднимаясь с колен.
– Ну, а теперь ты, Зевс великий, не мешай нам выпить за собственное здравие и благоденствие, —проговорил Истомин и, схватив фигурку идола, кинул ее на пол, расколов надвое сильным ударом сапожного каблука.
Началась разгульная пирушка.
V.
В сыскном отделении.
На грязном полу канцелярии сидели, распивая чай из почерневшего от дыма чайника, три писца отделении. Старший из них, именующийся Ванькой, носил почетное знание письмоводителя и потому одет был в худенький засаленный пиджачишка и заплатанные суконные штаны, прикрывающие дырявые штиблеты. Остальные двое довольствовались опорками и посеревшими от грязи рубахами. Один из них ночевал обычно в ночлежке, другой в арестантской и лишь письмоводитель занимал для ночлега, небольшую территорию в одном из углов канцелярии. Жалованье за службу получали поденно от 20 до 50 к. и пропивали коллегиально. Опохмелялись на доброхотные даяния просителей, нуждающихся в каком либо совете. Обычно в этих случаях письмоводитель принимал официально-деловую позу и внимательно выслушивал просителя. Затем предлагал подать ненужное по существу заявление, которое тут же и строчилось одним из остальных писцов за 20-30 к., причем иногда взималось столько же на нетребующиеся марки. Так протекала их мирная жизнь изо-дня в день.
– Ну и будет же теперь потеха! – говорил, хихикая, письмоводитель товарищам. – Вчера отпустили двух остальных катаржан. Да ведь как ловко проделали, дьявол их побери! Привели этих Сашку и Ваську к следователю и поместили в нижней судейской камере. Явился кто-то из их же бежавшей компании, перепоили всех конвоиров «собачкой». переодели арестантов и до свиданья.
– Недурственно работают! – завистливо пробормотал один из писцов.
– Не то что, недурственно, а прямо молодцевато, – поправил письмоводитель. – Да и как не работать в такое время, как теперь. Тут и забастовки, и разгромы помещиков, и бунты запасных. Вся полиция закружилась и в конце концов у всех руки опустились – никто делать ничего не хочет. Да и составъ-то, прости Господи, подобран... Шваль народ! Порядочного работника теперь калачем не заманишь, ну и набирают таких фруктов, как мы. Возьмем соседнюю часть. «Утиный нос» постоянно за картами. Выиграет – пьет, проиграет – деньги ищет. До дела ли тут! Околотки пьют почище нас, напьются – дебоши по кабакам устраивают. Один извозчиков «с примочкой» бьет – уму-разуму учит. Другой неделями по шинкам пропадает – с собаками не отыщешь.
– Что верно, то верно, – закартавил один из писцов. – Как-то пришлось мне у «Великана» работать – смехота! Утром старший городовой становится у дверей начальства. За ним жмутся в страхе и трепете помощник и дежурный околоток. Выскочит этот сумасшедший и начнется баталия... Полы и потолки от грохота сотрясаются... Наорется досыта и с рапортом. Оттуда в гостинницу. В 2 ч. перед обедом выпивают с братцем четверть спирту.
– Э-э, вот это порция!– вставил другой писец, штопая прорвавшуюся штанину.
– Да, брат, не понашему!– продолжал рассказчик. – Вечер в клубе за картами, а утром начинай с начала. Жизнь! Один из околотков постоянно за биллиардом трется, другой является в участок лишь по утрам и, вытянув полбанки, отправляется в шинок к «Дуге» до следующего утра. В канцелярии торчат лишь два старых дурака и целый день грызутся. Один сидит и шамкает: «штарый черт, дома нажил»! А другой шипит в ответ: «а тебе завидно, седая крыса»! Потеха! А вот еще два фрукта – Рыбник Сапыкин и «Управитель» Матушковой. Чтоб избавиться от мобилизации – первый околотком зачислился, второй городовым. Один в полицейских штанах торчит за прилавком, да осетров «Великану» присылает, другой по вечерам заходит квитанции писать. То-же служаки!
– Что вы, черти, рано растараторились, али водки много добыли? – полунасмешливо кинул собеседникам вошедший сыщик «Удочка».
– Тебя, брат Петя, поджидаем; чует инструмент обонятельный, что принес ты нам толику малую.
– Вижу, Ванька, нос твой не дурак, давай стакан, лопай!
Осушив бутылку, компания оживилась, языки развязались и заработали более энергично.
Явился репортер местной газеты с новой бутылкой и беседа полилась во всю.
Пиши «Бердыш», – скомандовал «Удочка» репортеру, – в ночь на вчерашнее число зверски убита на Заводской улице домовладелица Огородникова. Труп изуродован до неузнаваемости. Похищена крупная сумма денег и много ценных вещей. К розыску преступников приняты энергичные меры. Настрочил? Жарь другую заметку: в следующую ночь на Предтеченской убит в своей квартире чиновник Любимов. Убийство совершено, повидимому, с целью ограбления, на что указывает взлом сундуков и чемоданов. Полиции удалось напасть на след преступников.
– Ой, чай, врешь?
– А ты, черт полосатый, не разговаривай, пиши, что говорят! На бутылку настрочил? Дуй теперь в редакцию. Вечером на четверть будет...
Через некоторое время в соседней комнате происходила другая беседа. «Удочка» докладывал начальству о новом убийстве вблизи мельницы Лапшина.
– Все последние разбои, – говорил он, совершены при одинаковых условиях. Очевидно, действуют одни и те же лица из шайки бежавших каторжан.
– А, черт с ними, – махнул рукой начальник, прозванный «Сахалинцем», – все равно нам не сладит с ними. Ты, брат, вот что сделай: есть тут жид один... Много он закладов принимает. Поищи-ка у него, да кой-что по ценнее прибери. Потом доложишь.
Начальство исчезло с рапортом.
«Удочка» завернул в кабинет другого начальника, по меньше первого, и долго жаловался ему на тяжесть службы.
– Был я торговцем, портным, биллиардистом, музыкантом и черт знает чего только не делал на своем веку, но не видал такой катаржной жизни, как здесь. Ни кто не черта неделает, а разбои увеличиваются, грабежи уже никого не интересуют, мелкими ворами заниматься вовсе некогда. Сейчас докладываю «Сахалинцу» о новом убийстве, а он толкует о каком-то жиде... Да черт с ними, с этими жидами и другой сволочью, тут не до них теперь!..
– Не волнуйся, брат, ничего мы с тобой не поделаем. Революция, анархия – и черт с ними!.. Будем делать – что в силах, а там будет видно.
В соседней комнате один из надзирателей «выбивал» сознание у какой-то кухарки, заподозренной в краже медной ложки у барина. Слышались дикие крики и вопли...
