Текст книги "Ципили, Тимбака и смех (Повесть-сказка)"

Автор книги: Сагател Арутюнян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Виновата, что и говорить, – согласилась Тимбака.

– А в общем-то, я виновата! – сказала вдруг совсем тихо сразу погрустневшая Ципили.

И они опять смолкли, понуро сидя на травке. Издали их можно было принять за обычных старушек.

Они долго сидели бы так, молча уставившись в одну точку, не появись вдруг над ними Ворон.

– Кар, кар, кар, – закаркал Ворон.

Первой очнулась Тимбака.

– О чем это он, я не поняла? – спросила Тимбака.

– Черт бы его побрал! – закричала Ципили и бросила комок земли в Ворона.

Тот обиделся, отлетел от них и уселся на самую макушку дуба с таким видом, словно хотел сказать: мол, раз вы такие неблагодарные, ничего от меня не услышите, я пострадаю, но и вам несладко придется.

– Тимба, а Тимба! – потянула за руку подружку Ципили.

– Отстань от меня! – оттолкнула ее Тимбака.

– Не вешай нос, – сказала Ципили, – что-нибудь придумаем. Как-нибудь выйдем из трудного положения.

– Придумаем, придумаем! Тридцать лет уже слышу одно и то же.

– Только, пожалуйста, давай больше не будем ругаться, а то опять все к черту полетит. Если нам объединить остатки наших колдовских сил, мы еще сумеем сделать какое-нибудь доброе… Ой, я хотела сказать, злое дело… Искупим свою вину, и к нам опять вернется прежняя колдовская сила. Ох, пусть только тогда кто-нибудь попадется мне в руки.

– Ну да, сиди тут и жди, пока кто-то попадется тебе в руки.

Может, сам придет?

– Зачем же здесь сидеть? Выйдем к большой проезжей дороге и там будем ждать. Кто-нибудь наверняка нам попадется, а уж там мы сотворим все, что захотим!

– Но как же, какою силой мы сотворим с тобой зло? Мы же ни на что больше не способны? Куда на таких облезлых метлах сдвинешься? Они нас даже до твоей проезжей дороги не перенесут.

Ципили поднялась, огляделась вокруг, четырежды прокричала «кыш, кыш» и, повернувшись к Тимбаке, сказала:

– Тимба, бума Кумайни! Я еще кое-что могу!

Тимбака почему-то тихо-тихо спросила:

– Что? Что ты можешь?

– Кыш, кыш… дири-дим-бо. Кыш, кыш. Мири-мин-го. Я еще… Я еще могу прикинуться добренькой. – При этих словах она, как умела, изобразила доброе лицо.

– Я тоже могу прикинуться доброй. И кроме того, я еще могу… – Тимбака приникла к Ципили и зашептала: – Место моего укуса не зажило? У меня ведь… Как это называется?.. Еще есть яд…

– Знаю, знаю, что ты ядовитая… Есть след от твоего укуса… А у тебя, что, – Ципили с недоверием поглядела на подружку, – что-то осталось?

– Чуть-чуть! Хочешь, попробую?

– Ну уж нет! Пробуй на ком-нибудь другом, я тебе не подопытная крыса.

– Что ж, ты верно подсказала.

Тимбака огляделась, где бы ей поискать крысу. Подошла к взгорку на лужайке и начала разрывать землю там, где были трещины. Пока она занималась своим делом, Ворон слетел с верхушки дуба и уселся на плечо Ципили. Та сначала шикнула на него, чтобы согнать, но потом поняла, что Ворон хочет ей что-то сказать. Поняла и костлявой рукой своей погладила птицу по голове.

– Кар, кар, кар… Кар, кар… Кар… кар… кар…

– Так… Ага, так… Спасибо тебе… Спасибо…

И Ципили еще раз погладила Ворона, и тот, взмахнув крыльями, снова поднялся и уселся на макушке дуба. А Тимбака в это время подошла, держа в руках захудалую крысу.

– Сейчас увидишь.

Она вонзила свой единственный зуб, свой острый левый клык, в крысиное туловище. Крыса запищала, попыталась выскользнуть из рук Тимбаки, но та сама опустила свою жертву на землю и с победным видом сказала:

– А теперь смотри!..

Крыса с писком бросилась прочь и, добежав до взгорка, повернулась в сторону своей обидчицы, что-то сердито пропищала на крысином языке и исчезла в норе.

Ципили зашлась смехом так, что даже завалилась на спину.

– Увидели, каков твой яд! Только хвастаешься.

Тимбака, что и говорить, на миг смешалась, но тут же взяла себя в руки.

– Сейчас мой яд действует несколько медленнее. А крыса чуть погодя у себя в норе сдохнет.

– Ладно, не вешай нос, – сказала Ципили. – Если ты способна сделать доброе дело, это не мало. В наши дни все злые дела совершают под видом добрых… Сладкоречиво, с улыбочками…

– За сладкоречием и я не постою, – гордо вставила Тимбака.

– Не сомневаюсь. Итак, видишь, мы еще довольно многое знаем и умеем. Да, кстати, Ворон кое-что сообщил… Сегодня… Однако…

Ципили не то чтобы не знала, как сказать, а задумалась, говорить или нет. Эта паршивка Тимбака не способна спокойно подумать, посоветоваться, она сразу начинает действовать, часто невпопад, и в результате почти каждое дело не доводится до конца.

– Что сегодня? Отчего ты замолчала?

– Да ничего, – ушла от ответа Ципили.

– Что значит – ничего, у тебя явно что-то на уме? Ты чуть было не сказала, но потом осеклась… Говори же!..

– Жалко ведь…

– Кого жалко, что жалко? Опять завела. Из-за твоей жалостливости мы еще долго будем прозябать. Меня не жалеешь, так пожалей хоть себя. Оглядись, посмотри, в каком мы положении. Тебе это нравится? Так что же сегодня.

– Давай сегодня… Я хочу сказать…

– Ты говори, что Ворон сказал?

Ципили покружилась, помахала руками во все четыре стороны, как бы кого-то отгоняя.

– Кыш, кыш!.. Прочь!..

– Ну говори, никого же нет!..

– Сегодня придут за ягодами… Та девочка… Помнишь, хорошенькая такая, которая живет в одном из тех домов, что около леса?..

– Мануш?..

– Ага… Их трое.

– Но если?

– Что если?.. На меня нападаешь, а сама, как до дела доходит, сразу все портишь! Помнишь, лет десять назад был такой случай, просто находка, и ты тогда помешала.

– Ну давай не будем вспоминать, – примиренчески сказала Тимбака. – Стоит только начать, мне ведь тоже есть что вспомнить. Итак, значит, Мануш идет… Что будем делать?

– Подумать надо. И как следует, а то ничего не получится.

– Когда думать-то, сама же говоришь, что уже идет?..

– Для начала давай собьем их с пути, ну, а потом и вовсе уберем? Они ведь втроем в лес пришли.

– А яснее ты можешь выразиться? Я вообще-то не против, но как мы их уберем?

Ципили не знала как. Она ведь об этом не помышляла, это Ворон ее надоумил…

– Заманим их к пропасти… а там и столкнем вниз?

– Что значит столкнем? Нам же надо нашими колдовскими силами действовать. Может, заговорить их как-нибудь, а уж потом? А то как же так? Сбросить вниз? Тут-то и нужно сладкоречие в дело пустить.

– Ну, а я что говорю! Конечно же, сладкими речами, доброй лестью, колдовскими чарами заманим, а уж потом…

– Нет, придумай что-нибудь другое!.. Это не годится!..

– Давай заманим их на дерево, а потом сломаем под ними ветки и… бух!..

– Но с ветками сладкоречием не сладишь. Сила нужна, чтоб они обломились… Колдовская, конечно, – с грустью сказала Тимбака. – А где она у нас? Жалких крох на это не хватит.

– Ну мы же объединим наши силы?

– Делать нечего, – немного подумав, согласилась Тимбака, – придется попытаться. А может, еще подумаешь?..

– Теперь думай ты. Я уже два раза думала!..

Тимбака приуныла, а потом вдруг вскрикнула:

– Знаю, знаю!.. Давай сделаем так, что они заблудятся и забредут к медведю в логово. Он сейчас такой голодный!

Ципили даже вскочила.

– Ну и ну, Тимбака, – закричала она, – здорово ты придумала!.. Стоит только заглянуть в логово, обратного пути не будет… Ты, подружка, очень мудрая колдунья, я не представляла, что в твоей голове еще столько хитроумности!

Ципили на радостях обняла Тимбаку и крепко поцеловала. Но та высвободилась из объятий и брезгливо вытерла щеку полой платья.

– Тьфу! Научилась у людей. Это они вечно лобызаются… Ужасно не терплю всякую антисанитарию.

Но Ципили не слышала слов Тимбаки. Она была очень увлечена предложением подружки, внушающим большие надежды.

– И медведя закидаем камнями, – сказала Ципили, – разозлим его еще пуще. Это я беру на себя. У-ух, били-мили мур, били бирма!

И, выбежав на середину лужайки, начала петь и плясать. Через минуту к ней присоединилась и Тимбака.

 
Били-били ха, ха, ха,
Пусть Мануш он разорвет,
Цили-мили гу, гу, гу,
Разорвет ее и съест.
 

 
Это дело! Это зло!
Тили-том-бом, бо,
И беде своей найдем
Выход мы бом, бом.
 

 
Наконец избавимся
Дим-бом от излишней доброты,
Злыми станем мы колдуньями опять,
Тили бум-бом, тили-бом…
 

Тимбака вдруг остановилась:

– Тс-с-с, слышишь?

– Нет… Ничего не слышу, – сказала Ципили, задыхаясь. Что и говорить, плясать – для нее дело нелегкое.

– Глухая ты, вот и не слышишь.

– Сама глухая, – обиделась Ципили. – Чего слышать, когда никакого звука. Хотя погоди… Вот слышу… Поют.

– Поют… Наверно, через минуту будут здесь.

– Я стану добро улыбаться, – приготовилась к встрече Ципили, – отзову Мануш в сторонку, скажу, что знаю, где много смородины.

– Нет, Мануш завлеку я.

– Почему ты?..

– А почему ты? Известно ведь, что ты только портишь все. Стала очень уж добренькой.

– Я-то добренькая? Вовсе и нет. Это ты добренькая, даже по лицу видно. Твоего зла только на меня и хватает.

– Ладно, пусть будет по-твоему. А я займусь остальными. Что-нибудь придумаю… Вот их-то я поведу к пропасти и сброшу оттуда!

– Я же сказала, что таким способом мы ничего не добьемся. Нам бы хоть обеим с Мануш справиться, – погрустнев, сказала Тимбака. – Опять ведь все испортишь.

– Да когда же это я все портила! – взъярилась Ципили.

– Ну, будет, не время ссориться. Вот-вот явятся…

Тимбака кинулась к деревьям и спряталась за ними.

– Тили-мили бум, гу, гу, гу! – пробурчала Ципили и побежала за Тимбакой.

– Кар, кар, кар, – прокаркал Ворон и, взмахнув несколько раз крыльями, полетел в сторону луга, навстречу ребятишкам.

Глава третья
ТРОПОЮ ГНОМОВ

В лесной чащобе

Они вошли в лес с шумом, криком. Тарон вдруг распелся, чего с ним раньше не бывало. Пел громко, трубно. Слова не слова, и мелодия не мелодия, но Тарон голосил самозабвенно. Мануш и Асмик тоже пели, каждая для себя и при этом каждая свою песню. Их можно понять. Вступая в лес, поют не только дети. Поют все, от мала до велика, и женщины и мужчины, дровосеки и пастухи. Такой уж он, лес, всем хочется петь, оказавшись в нем. Видно, именно потому все лесные птицы поют. Даже филин, когда наступает для него блаженный миг, и то поет. Правда, пение его мало похоже на что-то путное, однако ничего не поделаешь, так уж он поет.

Перебегая со взгорка на взгорок, восторженно наслаждаясь красотой и таинственностью леса, веселая троица шла вперед и вперед, не замечая летящего над ними Ворона, который, в отличие от всех, летел молча, не пел. Кстати, если бы ребята и заметили его, они ничего бы особенного и не подумали. Для них это был бы обычный ворон. Мало ли они видели таких?.. Откуда им было знать, что это особый Ворон, сказочный Ворон. А Ворон, конечно же, хотел, чтобы дети пришли на лужайку у засыхающего дуба. Он кружил над головами ребят и пока был доволен: они шли в нужном направлении. Ворон думал лишь о том, кого из ребят сбить с пути и кто легче попадется в западню. Ну и понятно, что глаз его остановился на Тароне. Ведь у Мануш и Асмик вид серьезнее, и Ворон это сразу почувствовал, с ними, решил он, будет нелегко. А у Тарона в руках было две корзины… И Ворон понял, что он жадный, иначе ему бы и одной корзины хватило… Вороны, особенно сказочные, в таких вещах хорошо разбираются…

Ворон пролетел чуть вперед, сел на куст и впервые подал голос: кар, кар… Карканье его, в полной тишине леса, сразу привлекло внимание Тарона, и он удивился, когда, глянув в направлении донесшегося до него звука, вдруг увидел прямо перед собой смородиновый куст, густо усыпанный спелой ягодой.

Тарону только того и надо было. Он кинулся к кусту и… не подумайте, что стал наполнять корзину. Не тут-то было. У него ведь и в животе еще места видимо-невидимо! И Тарон стал жадно поглощать смородину.

Девочки оглянулись, видят, Тарон опять исчез.

– Только что был с нами, куда он делся? – удивилась Асмик.

– Тарон, – крикнула Мануш, – где ты, Тарон?

Тарон, конечно, услышал Мануш, но не ответил, даже, наоборот, спрятался за куст, чтобы его, чего доброго, не заметили.

– Та-а-рон!

Нет, Тарон не собирался отзываться, пока не оберет всю смородину. «Ведь это же я нашел куст, значит, он мой, – размышлял Тарон. – А они тоже пусть себе найдут». Девочки в это время в тревоге бегали вокруг и звали его. Мануш один раз даже пробежала совсем рядышком от места, где прятался Тарон, но могла ли она остановить свое внимание на обильно усыпанном смородиной кусте, если все ее тревоги сейчас были об исчезнувшем товарище.

Девочки бросились к ближнему овражку: не там ли Тарон?.. Скоро голоса их слышались уже издалека, и Тарон, выйдя из укрытия, стал спокойно рвать смородину и с удовольствием прямо гроздьями отправлять ее в рот.

– Тарон, Тарон! – звала Мануш.

– Та-а-рон! – вторила ей Асмик.

– Ой, как теперь быть! Что мы скажем его маме? – сокрушалась Мануш.

– Не тревожься, – успокаивала ее Асмик, – наверняка наткнулся на хороший куст и сидит там, один втихомолку объедается. Уж я-то его знаю, он и не отзывается, чтобы не поделиться с нами!

Мануш рассердилась:

– Какая ты, Асмик!.. Всегда скажешь что-нибудь плохое. Тарон очень даже славный. Правда, шалун, но хороший мальчик.

– А я что? Я разве говорю, он плохой? Но ведь это не дело – совсем не думать о нас, мы же беспокоимся.

– Может, он тоже ищет нас. Просто далеко разошлись друг от друга, вот и не слышим его?

– Когда только он успел зайти так далеко, чтобы мы и голоса его не могли расслышать?.. Нет, Мануш, тут что-то не то. Вот увидишь, он где-то поблизости прячется.

– Если потеряется, мама его нам не простит. Он наверняка где-то там, в овраге.

– Тысячу раз говорила, нечего таскать за собой этого крикуна.

– Ну что теперь делать, раз взяли, надо держать за него ответ. Ведь так?

– Ладно, – сказала Асмик, – давай искать. Ты иди в глубь леса, а я к ущелью, хорошо?

– Нет, так и мы с тобой потеряем друг друга. Ты стой здесь, вот у этого большого дуба, ни на шаг от него не отходи, – сказала Мануш, – а я пойду в овражек, может, Тарон спустился к роднику напиться?..

– Откуда ему знать, что там родник?

– Ну, а вдруг? В общем, пойду, ладно?

– Да он где-нибудь тут, в кустах, – махнула рукой Асмик.

– Хорошо, ты поищи здесь вокруг, а я пойду. Только смотри не теряй этого дуба из виду.

Мануш прошла мимо вековых дубов, миновала буковые и ясеневые рощи, не переставая при этом кричать: «Тарон, где ты!» Но ответа она не получала, ей вторил Ворон, который летел впереди, словно бы указывая девочке путь. Так Мануш добралась до оврага, по тропинке спустилась вниз, к роднику, обыскала все вокруг, обошла большие каменные валуны, что грудились под источником, Тарона нигде не было. Мануш растерянно постояла, глядя во тьму лесной чащи, и не знала, куда ей идти, когда Ворон, вдруг опять появившийся над оврагом, так расшумелся-раскаркался, что Мануш невольно пошла на его карканье. Поднявшись из оврага, она неожиданно почувствовала, будто в лесной чаще кто-то метнулся от дерева к дереву. «Наверняка это Тарон, – подумала Мануш. – Надо же, куда забрался, негодник». Сложив ладошки рупором, Мануш срывающимся голосом закричала: «Тарон!.. Я вижу тебя, Тарон!..»

А Ворон, то вспархивая, то снижаясь, кружил над Мануш, заманивал ее все дальше в лес, и девочка послушно следовала за ним, тем более что птица увлекала ее в ту сторону, где, как казалось Мануш, она минуту назад кого-то видела.

Тридцать лет назад

А что это за ворон и почему он преследовал ребят? И какие у него дела со старыми колдуньями, почему он покорно служил им?

Чтобы ответить на все эти «почему», нам надо еще раз вернуться на тридцать лет назад, к тем временам, когда Ципили и Тимбака еще владели всем арсеналом колдовских уловок и были настоящими колдуньями, пользовались в своей среде полным признанием и уважением, а Ципили имела даже звание «Пиндо», очень почетное для колдунов. Оно давалось за особое колдовское мастерство. А Ципили, как уже сказано, была в своем деле рекордсменкой, за что, собственно, и получила звание.

Именно в те дни Ципили и Тимбака решили построить себе новые избушки. Старые уже изрядно обветшали, да к тому же и место их расположения – красивая лужайка – стало приметным для людей, и колдуньям это, конечно же, не нравилось. К тому же старые избушки уже не поворачивались в желаемом направлении. Ну, а какой же это дом колдуньи, если он не вертится?..

Все колдуны и колдуньи обычно предпочитают строить свои жилища где-нибудь у скалы. Укладываясь на ночлег, они поворачивают избушку входом к скале, для безопасности. А утром достаточно промолвить: «Избушка, моя избушка, повернись!» Сказано – сделано: избушка поворачивается входом к лужайке.

Новые избушки подруги решили соорудить по другую сторону горы, на лужайке, плотно окруженной густым лесом, куда не ступала и не могла ступить нога человека: ведь с трех сторон непроходимый лес, а с четвертой – высокие скалы, уж на них-то и вовсе никому не взобраться. Общую лужайку для своих избушек колдуньи выбрали потому, что вместе ее нашли. Ципили выбрала скалу, что расположена у южного склона горы, а Тимбака ту, что на северном. В этом случае они были единодушны, не спорили, как обычно.

Поскольку Ципили была очень стара и страдала ревматизмом, она любила, чтобы в жилище к ней целый день падали лучи солнца, Тимбака же, наоборот, предпочитала мрак. «Колдовство должно твориться во мраке», – часто повторяла она.

Решить-то они решили переселиться, но кто строить будет? Обе ведь уже старые, обеим не под силу носить тяжести, а для стройки и лес нужен, и камень.

Кто-то другой должен был этим заняться… И один такой человек вдруг нашелся. Точнее, они сами нашли его.

Колдуньи давно приметили нужного им человека. Это был Дровосек, большой мастер ладить разные вещи из грушевого дерева. Прямо на поляне у склона горы, где особенно много груш, нарубит себе веток потолще и творит чудеса.

Приходил Дровосек обычно с младшим братом, который помогал ему ветки рубить. Нарубят, сделают из веток, что потоньше, в тенечке зеленое «кресло», усядется на него Дровосек, вытащит из хурджина[4]4
  Хурджин – переметная сума.


[Закрыть] все свои инструменты, и начинается привычная работа.

Вещи, которые делал Дровосек, были очень красивые, такие красивые, что колдуньи, бывало, сидя поодаль в укрытии, глаз не смогли оторвать от чудесных поделок мастера. А работал он с упоением. Тесаком и кривым ножом он владел виртуозно. И чего только не выходило из его рук: ложки, половники, солонки, скалки, разные плошки, бочонки.

Наблюдая за его работой, колдуньи думали о том, что Дровосек этот тоже настоящий волшебник, ведь какие прекрасные вещи делает из дерева.

Как-то раз, когда Дровосек, уложив все сработанные вещи в хурджин, отправился в путь к дому, а младший его брат, собрав в свой хурджин заготовки для будущих поделок, последовал за ним, им навстречу вдруг, откуда ни возьмись, как из земли выросли, две старухи. В лохмотьях, жалкие, несчастные старухи. Дровосек с братом очень удивились. Откуда здесь эти чудища? «Еле на ногах держатся, как же они забрели в лесную чащобу?» – подумал Дровосек.

Он подошел к одной из старух, к той, что стояла впереди.

– Здравствуйте! Что вы здесь делаете?

– Мы? – спросила Ципили и замялась. – Мы… Мы…

И потому, что такого вопроса она не ожидала и не знала, как ответить, она обернулась к подружке:

– Что мы здесь делаем, Тимбака?

– Ну, естественно, собираем груши, вон их сколько нападало.

– Да, да, конечно, собираем груши.

Дровосек пожал плечами:

– Но у вас же нет корзин, во что вы собираете груши?

– А к чему нам корзины, мы съедаем то, что собираем.

– Ну, положим. А зачем вам метлы?

– Метлы?.. – задумчиво сказала Ципили и опять вопросительно поглядела на подружку. – Зачем метлы, Тимбака?

– Они помогают нам доставать груши из-под кустов.

Дровосек засмеялся:

– Это вы хорошо придумали! Но все же надо во что-то собрать груш для дома?

– Какого дома? – удивленно спросили в один голос колдуньи. – У нас нет дома, мы бездомные, никому не нужные старухи.

– Как так бездомные? – в свою очередь удивился Дровосек. – Где же вы живете?

– В лесу… Где ночь настигнет, там и ночуем, – жалобно сказала Ципили.

– Ничего не поделаешь, – продолжила Тимбака, – наши хижины так обветшали, что жить в них уже нельзя, а другого дома у нас нет. – Чуть помолчав, она добавила: – Если бы нашелся кто-нибудь, кто мог бы построить нам дом… Кстати, добрый человек, а ты не можешь помочь бедным старухам, не согласишься ли построить дом?

Дровосек задумался.

– Как сказать… – проговорил он, пожимая плечами, – построить большой настоящий дом мне не по силам, но маленькую деревянную избушку я, пожалуй, и смог бы.

Старухи от радости даже подпрыгнули.

– А нам большой и не нужен! – закричали они в один голос. – Но… нам нужно два… очень, очень маленьких два дома.

И старухи показали, какой им нужен дом, по пояс.

Пока Дровосек разговаривал со старушками, брат его с хурджином через плечо продолжал шагать по тропке. Уйдя довольно далеко, он наконец остановился и недовольно поглядел на старшего брата, удивляясь, о чем можно так долго говорить с этими старухами.

– Эй, кончай, брат, пошли!..

– Сейчас иду, – ответил Дровосек. И, обернувшись к старухам, добавил: – Не выйдет у нас с вами. Кому они нужны, такие маленькие домишки? Вам в них не поместиться!

– Ну что тебе за дело, что маленькие! Нам такие нужны. А коли хочется, можешь и побольше выстроить. Только обязательно построй, а мы для тебя… Тимбака, что мы для него сделаем?

– Мы будем благодарны, что мы еще можем для него сделать? Мы будем очень благодарны.

– Мы тебе… Мы сделаем тебе подарок! – добавила Ципили.

– Мне не нужно никакого подарка, – улыбнулся Дровосек. – Да и какой же вы можете сделать мне подарок, бедные старушки?

– О, не говори, – сказала Ципили, – мы можем сделать тебе такой подарок, что ты всю жизнь нас не забудешь.

Дровосек засмеялся.

– Ладно, – сказал он, – мне правда ничего не надо. Завтра я пойду на базар распродавать все поделки, что наработал сегодня, а послезавтра приду и начну строить вам дом. Только где я вас найду?

– Прямо здесь, вот у этого дуба! – радостно воскликнули старушки.

– Значит, договорились, до послезавтра.

– До послезавтра! – грустно протянула Тимбака.

Дровосек улыбнулся и про себя подумал: «Такие беспомощные, наивные, как малые дети». Но очень скоро ему предстояло узнать, что ошибался.

Тимбака, подняв с земли помело, сказала:

– А вдруг не придешь, что нам тогда делать?

– Как я могу не прийти, слово ведь дал?

– Э, мы знаем, какие ваши обещания! Сколько раз нас люди обманывали, – покачала головой Ципили, – потому и не верим.

– Ну что, хотите, поклянусь?

– Да, поклянись, но по-нашему. – Тимбака оседлала помело и предложила: – Давай и ты со мной. Сделаем вместе три шага на помеле, и тогда ты обязательно придешь.

– Всего три шага? Ну что же, я согласен.

Дровосек вслед за Тимбакой тоже оседлал ее помело и…

Именно в этот миг брат Дровосека снова в нетерпении оглянулся, чтоб еще раз позвать его, и вдруг увидел, как старухи подняли его брата в воздух и как тот вскоре исчез в синеве небес. Некоторое время он не понимал, что произошло с братом, побежал туда, где совсем недавно видел его, но, кроме хурджина, там ничего не осталось. Парень несколько раз потер глаза, поглядел вверх и, когда окончательно понял, что случилось, снял с плеча свой хурджин, бросил его рядом с хурджином брата и, взвыв нечеловеческим голосом, кинулся по дороге к деревне.

А несчастный Дровосек, у которого ужасно закружилась голова, едва он глянул вниз, летел теперь с закрытыми глазами, и потому, когда старухи притормозили над выбранной ими лужайкой для стройки и, спикировав, опустились на землю, он не понял, где оказался, в какой стороне леса. Честно признаться, с испугу Дровосек и глаза-то открыл не сразу после приземления, но когда отважился, огляделся вокруг, все было чужим, незнакомым. Только старухи те же. Но вид у них был уже иным. Они стояли перед ним воинственные, а глазами сверкали так, словно говорили ему: «Понял теперь, на что мы способны? Не вздумай с нами шутить!»

Да, Дровосек понял, что перед ним не какие-нибудь обыкновенные старухи, а настоящие колдуньи, и ему стало не по себе.

– Не правда ли, хороша лужайка! – хитро улыбаясь, сказала Ципили, но Тимбака была настроена по-деловому.

– Мою избушку построишь вон там, – сказала она решительному южного склона горы. Понял?..

– А мою – у северного, – тут же добавила Ципили. – И не забудь, сделай окно побольше, я люблю солнце…

Колдуньи болтали без умолку, а Дровосек, словно онемел, ничего не мог проговорить. Он еще не до конца осознал, что произошло. Понял, конечно, что попал в лапы злых колдуний, но что его ждет и что надо делать, не представлял. В душе Дровосек ругал себя: зачем послушался ведьму, влез на ее треклятое помело, какую-то клятву придумал, к чему это?.. Обещал прийти и пришел бы, вот и все… Но теперь уже ничего не изменишь, надо только смотреть в оба за плутовками и, по возможности, спокойно подумать, как выбраться из ловушки.

Для этого нужно было время.

– Эй, чего ты онемел, тебе ведь дело говорят? – чуть не касаясь Дровосека своим длинным носом, спросила Тимбака.

– Ну… да…

– Отвечай, построишь нам избушки или нет? – подступала к нему и Ципили.

– Да… Конечно, но… инструменты?

– Что ты там бормочешь, какие инструменты? Скажи погромче.

– Мои инструменты. Они же остались там, где груши растут… – уже чуть громче проговорил Дровосек.

Не успел он договорить, Тимбака уже взвилась в небо. Дровосек лишь увидел, как она превратилась в точку, а потом и вовсе исчезла.

– Сейчас Тимбака доставит твои инструменты, – сказала Ципили. – Ты успокойся, мы тебя потом вернем обратно. Только не вздумай бежать отсюда, это невозможно.

Дровосек огляделся вокруг, посмотрел на виднеющиеся вдали горы, все было незнакомо. Хоть бы какое-нибудь очертание горы узнать, тогда можно было бы сориентироваться.

– Где я нахожусь?.. – спросил он наконец у Ципили.

– Да… понимаешь… Мы сейчас там, где чуть раньше нас не было. Хи, хи, хи, ха, ха, ха, – противненько засмеялась Ципили. – А если правду сказать, я и сама толком не знаю где. Просто в лесу. Уразумел? Ну и молодец. Амда-чамда, ди-ди-ди.

«Объяснила, нечего сказать! – подумал Дровосек. – Надо быть очень осторожным с этими шельмами».

– Скажи, а ты убежишь, если узнаешь, где находишься? – спросила Ципили.

– Зачем же мне бежать? Я человек мастеровой, вы поручаете мне работу, я ее сделаю, а вы заплатите.

– О, заплатим непременно. А как же, дили-мили бим бом-бом!

– Не понял.

– Хи, хи, хи!.. Откуда тебе понять, я по-колдовскому сказала…

И тут вдруг появилась Тимбака. Она кружила над лужайкой на помеле, держа в руках два хурджина. Но вот опустилась у северного склона горы и никуда больше не двинулась.

– Видал эту хитрую молокососку! – рассердилась Ципили. – Это она хочет, чтобы ты ей первой построил дом! И пусть там стоит, а мы к ней не пойдем. Ты останешься здесь и построишь сначала мой дом!

– Да, но чем строить? Инструменты мои ведь у нее?..

– Это верно, – согласилась Ципили. – Ладно, ты оставайся здесь, а я ей сделаю темную.

Ципили хотела было оседлать свое помело, но передумала.

– Еще сбежишь, я тебя знаю.

– Откуда знаешь-то?

– Ты же человек, а я ваш род людской знаю очень хорошо, пропади он пропадом.

– Куда я могу сбежать, если не знаю дороги домой? Да и инструменты мои теперь здесь, что я могу без них делать?..

– Это тоже верно, но все равно давай-ка на помело, полетим к этой негоднице.

– Нет, я на твоего бесовского коня не сяду! Мне страшно. Лучше пешком пойду.

Ципили вынуждена была волочить помело за собой – пешком так пешком. Дровосек шел следом и думал только о том, как ему вырваться из пут этих ведьм. Он внимательно всматривался в дорогу, все надеялся узнать, в какой стороне леса очутился. Но ничего не узнавал. И лес был такой густой, что о побеге нечего было и помышлять. «Какой смысл, – подумал Дровосек, – пусть даже избавлюсь от ведьм, так стану добычей зверья. Уж лучше построю им жилье, авось и правда потом перенесут они меня обратно в грушевое урочище, а там я и сам до дому доберусь».

И начал Дровосек строить. Об оплате договорились быстро. Точнее, никакой платы не будет. Ведьмы пообещали, что обязательно, как только Дровосек выстроит им избушки, они доставят его туда, откуда выкрали.

Одна избушка построилась быстро, не прошло и недели. Это жилище Тимбаки. Мастер есть мастер. В работе словно забыл, с кем дело имеет, он так увлекся, что даже украсил избушку: сделал резные наличники на окнах и двери. При этом подумалось: «Может, порадуются красоте, так и скорее обратно доставят». Однако на южном склоне работалось легко, лес здесь вплотную примыкал к горе. Дровосек срубит дерево – и тут же в дело, никакой тебе задержки. Зато, когда взялся за избушку для Ципили, намаялся изрядно. Туда надо довольно далеко тащить сруб, а помощи-то нет, старухи ведь не помощницы. Они, занятые своими колдовскими делами, все носятся на помеле, то улетят, то прилетят с какими-то мешками и опустятся на противоположной стороне, чтобы Дровосек ничего не видел и не узнал. А ему, конечно же, было любопытно, что они прячут в чащобе. Надо сказать, что выходили колдуньи из чащи, как хмельные, шатаясь и распевая свои бесовские песни.

Однажды Дровосеку все же удалось подобраться к месту, где они прятались и, может быть, пировали. Но подойти очень близко он не решился, а потому ничего и не вызнал. Но зато увидел брошенное без присмотра помело и, не долго думая, оседлал его, пробуя взлететь. Ничего, конечно, не вышло. Обыкновенная метла… Бедняга не ведал, что взлететь можно, если произнесешь особые колдовские заклинания.

Старухи порой исчезали на целый день. Возвращались только к ночи.

Иногда колдуньи приходили посмотреть, как идет работа у Дровосека. Походив вокруг, что-то себе под нос побурчав, они удалялись в лес, забирались там на деревья и засыпали. Изредка старухи приносили ему поесть.

– Вы, то есть все люди, – сказала в первый же день Ципили, – не поевши, не можете работать, поэтому возьми эту кастрюлю. Я не разбираюсь, что в ней, но знаю твердо, это человеческая еда.

Дровосек открыл крышку, в нос ударил вкусный запах горячего кушанья.

«Ладно, хоть еда действительно человеческая, – подумал Дровосек, – не то, что бы я делал». Он с удовольствием поел и на другой день оставил половину.

А как-то случилось нечто такое, что Дровосека чуть удар не хватил.

Весь день горемыка возился с одним деревом: пока спилил его, обрубил ветви и сучья и приволок к стройке, вконец измаялся. Усталый, Дровосек присел отдохнуть, и в ту самую минуту колдуньи как раз совершили посадку после очередного вояжа. Подошла Тимбака и положила перед ним маленький горшочек. При виде этого горшочка у Дровосека душа встрепенулась: «Не сон ли это?» Но нет. Перед ним был знакомый горшочек из его собственного дома. Краешек оббит и ручки одной нет. Жена все просила подлатать горшочек, очень она его любила, но руки никак не доходили.