Текст книги "Посмертное проклятие"

Автор книги: Саддам Хусейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

После продолжительного совещания решено было ограничиться наблюдением из дома, хозяевам которого они полностью доверяли и который располагался ближе всего к шатру Иезекиля. Поставленный там человек должен был предупредить, если Иезекиль предпримет попытку к бегству, но Иезекиль до последнего момента, предшествовавшего встрече в доме отца Салима, из шатра своего не выходил.

В доме отца Салима помимо Салима с Нахвой было еще шесть человек – пять мужчин и одна женщина.

– Чтобы спутать планы Иезекиля, – сказал Салим, – нам следует действовать скрытно, а он наверняка уже готовит для нас какой-нибудь трюк. Поэтому пятьдесят человек из наших людей не явятся на собрание, а соберутся на лошадях в лощине за этим домом, метрах в двухстах отсюда. Оружие наше сложим на семейной половине. Если на нас вдруг вероломно нападут, всадники придут нам на помощь раньше пеших. Думаю, что, нападая, Иезекиль будет уверен, что мы безоружны. Так что когда мы возьмемся за оружие, для Иезекиля с его союзником это будет большим сюрпризом. А когда еще пятьдесят наших всадников, разбившись на две половины, атакуют их, они окажутся в очень незавидном положении. Всадники зайдут противнику с флангов и с тыла и устроят рубку. Мы с Нахвой верхом на конях будем держаться рядом, и я попрошу Хазима, Омара и Самана привести своих лошадей и привязать их у соседнего дома, чтобы в нужный момент они оказались под рукой. И еще велю двоим из них оберегать Нахву с двух сторон, а третьему быть впереди.

– Ты полагаешь, Салим, – заметила Нахва, – что сама я не справлюсь?

– Вовсе нет, но осторожность здесь не помешает.

– Разве, чтобы защитить меня, не хватит Хазима и кого-то еще? Пусть третий будет с тобой.

– За меня не волнуйся, тем более что я буду рядом с вами. И даже если необходимость заставит меня выдвинуться вперед, вы станете защищать меня после Аллаха.

Все улыбнулись.

– Господи, в твоих руках наша победа, и на тебя одного уповаем, – проговорила Нахва, и все подхватили:

– Да будет так!

После этого все поднялись, и каждый отправился по своим делам до наступления дня грядущего.

***

Нахва и Салим размышляли о возможном развитии событий и планировали, как и что им предпринять, а сам Иезекиль, едва вернувшись домой, сразу же связался с шейхом племени румов. Он отправил к шейху румов своего человека, чтобы тот рассказал ему об обвинениях, которые довелось ему сегодня выслушать, о том, что его шейхство собираются приостановить, о том, что завтра в полдень он приглашен на собрание племени, на котором решится его судьба как шейха племени, а, может, и вопрос о самой его жизни, и наставлял его так:

– Скажи шейху племени румов, что я буду ждать его вместе с его всадниками у моста, у которого мы разбивали шатры прошлой осенью во время охоты. Там я поясню ему подробности моего плана, а заодно послушаю, что шейх пожелает добавить к нему. Передай глубокоуважаемому шейху, что ждать я буду за час до полудня. Еще скажи, что, если он опоздает, мой план может провалиться, потому что когда Салим со своими людьми и все их племя увидят, что в назначенный час я не явился, они призадумаются и наверняка примут меры предосторожности. Но если мы атакуем их до этого, победа будет за нами, потому что они не вооружены.

Посланный Иезекилем человек сел на коня и низинами и пересохшими руслами пробрался в лагерь шейха племени румов, где все ему рассказал.

Шейх румов сказал, обращаясь к посланнику:

– Скажи Иезекилю, чтобы он был спокоен. Клинков у нас хватит и на более многочисленное племя, чем племя Салима. Поскольку прежде нам сталкиваться с ними не приходилось и мы мало что о них знаем, сражение всадников против невооруженных людей должно стать самой обычной прогулкой.

К тому же Иезекиль говорит, что многие шейхи, да и молодые тоже, как только начнется сражение, отколются от Салима и его людей, и это хорошо. Когда противник увидит, как наши всадники летят на него, его войско расколется на две половины, а когда оно расколется и они займутся друг другом, я прикажу своему войску не атаковать, чтобы не заставить их объединиться. Мы будем внимательно следить за тем, как качаются чаши весов, и как только одна из них начнет перевешивать, тут же поддержим другую, чтобы вернуть их в прежнее равновесие, чтобы сражение между ними не прекращалось и не прекращались их потери с той и другой стороны. А если, выбившись из сил, они соберутся пойти на примирение, мы уж найдем способ, как снова их рассорить и разрушить спокойствие и безмятежность, чтобы снова началась резня. Тогда они снова ослабнут. Если же после этого они придут к нам, чтобы мы их рассудили, мы поставим свои условия, и они покорятся и не посмеют больше восставать против нашей власти, власти нашего прочного союза. Скажи Иезекилю, что мы не отвернемся от него, если ничто не станет угрожать нашим интересам, а поскольку наши интересы гарантированы тем, что он сидит шейхом над аль-Мудтарра, мы от него не откажемся. Я буду со своими всадниками у моста. Соберу всех, кого смогу, а таких у меня немало.

Посланник сел в седло и уже собрался гнать свою лошадь назад, но шейх румов его остановил.

– Ты говоришь, они не будут вооружены?

– Да, шейх. Иезекиль поставил условием, что с собой нельзя принести не только оружие, но даже палку.

– Это хорошо, – ответил шейх румов. – Я буду в назначенном месте завтра за час до полудня, как он пожелал. Отправляйся и будь осторожен.

Сказав это, шейх посмотрел в сторону башни, которую он построил рядом с башней Иезекиля. Обе башни стояли на его территории, но совсем недалеко от полосы, разграничивающей территории двух племен.

***

Шейх румов собрал шейхов и воинов своего племени и поведал им о предстоящем. Ночь они провели в лагере, но как только солнце поднялось над горизонтом, шейх со своим войском, рассчитав протяженность пути, направился в сторону моста. Ехал он в окружении всадников, под лязг оружия и доспехов. Шлемы знатных воинов были украшены страусовыми и фазаньими перьями и козлиными рогами, как будто эта процессия направлялась на свадебные торжества или на парад.

Как только они приблизились к мосту, навстречу выехал всадник. Странным показалось шейху румов видеть одного-единственного всадника там, где должно быть войско Иезекиля. Когда шейх выразил свое удивление окружавшим его воинам, кто-то из них сказал:

– Должно быть, кто-то из всадников Иезекиля прибыл на место раньше других, чтобы встретить нас до прибытия многочисленного войска Иезекиля.

– Но ведь было назначено время! Когда он явится наконец? Пусть двое из вас отправятся и узнают, кто это такой. Только не позвольте ему ускользнуть, если вдруг окажется, что это не человек Иезекиля. Если это человек из племени аль-Мудтарра, он обязательно предупредит их о нашем приближении, ведь мы уже близко подошли к их лагерю.

Два воина поскакали к одинокому всаднику у моста, а войско шейха румов остановилась, ожидая, что станет о нем известно.

Подъехав ближе, всадники узнали в незнакомой фигуре Иезекиля, и тот рысью пустился за ними к колонне. Поравнявшись с войском, он соскочил с коня и направился в сторону шейха румов, но тот продолжал оставаться в седле, так что Иезекилю пришлось тянуться к нему для рукопожатия.

– Я вижу, что ты один, – первым заговорил шейх румов. – А где же все остальные? Неужели с тобой никого не осталось?

Иезекиль сразу сообразил, почему поведение шейха так резко изменилось.

– Тот, кто совсем один, не имеет веса даже в глазах своих друзей, – подумал он и ответил:

– О шейх, войско мое многочисленно, но я подумал, что в нем нет необходимости, поскольку воевать нам придется с безоружным народом. Мой план строится на обмане противника. Если бы я привел сюда своих воинов, план был бы сразу же раскрыт и противник приготовился бы защищаться. Я предпочел оставить моих воинов там. Они присоединятся к нам, когда увидят, как. мы атакуем людей Салима. А может быть, атакуют раньше, как только заслышат гул копыт нашей конницы. Если бы ты спросил меня, желаю ли я, чтобы мое войско билось вместе с твоим, я ответил бы, что нет. Но я подготовил своих людей, опасаясь, как бы ты не упрекнул меня в том, что я не дам им сражаться вместе с вами. Что касается меня, то я предпочел бы, чтобы слава уничтожения Салима вместе с его людьми принадлежала бы только вам и мне. Да еще, быть может, моему слуге верному Шамилю, которого я оставил вместе с ними.

Шейх румов спустился с коня на землю, передав поводья одному из сопровождавших. Лицо его расплылось в широкой улыбке.

– А я-то подумал, что ты остался один, что тебя оставили без войска. Пришлось призадуматься. Сам понимаешь, шейх без людей не стоит своего укаля, пусть даже этот укаль сделан из золота, – сказал он, указав на укаль Иезекиля, сплетенный из золотых волокон, как будто его хозяин направлялся куда-то на праздник.

Иезекиль глубоко вздохнул.

– Да, шейх, золотые слова. Но ты увидишь, что войско мое, если построить его в одном месте, может заслонить собой солнце. Я сказал тебе, почему решил его там оставить. Скажу больше, – продолжал он врать, – я забыл наказать своему посланнику предупредить тебя, что все твое войско нам не понадобится, что мы вполне обойдемся малой его частью, что нам хватит столько воинов, сколько обычно сопровождают нас на охоте. Но раз уж вы явились все, то благослови Аллах. Не беда, что теперь доля добычи каждого воина окажется значительно меньше. На моей и твоей доле это, естественно, не отразится. Нам причитается половина всего, что будет взято в бою.

Иезекиль, а с ним и шейх румов после этих слов засмеялись, потом подняли руки и хлопнули радостно рука об руку на румийский манер.

***

Иезекиль с шейхом румов присели на корточки, и Иезекиль стал объяснять шейху подробности плана, вычерчивая палочкой прямо на земле подобие карты.

Они поднялись с земли и направились каждый к своей лошади. Собираясь сесть в седло, Иезекиль увидал, как несколько соколов гонят стаю дроф. Он окликнул шейха румов, чтобы и тот посмотрел.

– Поразительно, что в апреле так много дроф, – сказал шейх румов, – да еще столько соколов их атакует. Обычно такое увидишь лишь осенью, а то и в начале зимы.

– Сейчас апрель, шейх наш, – пояснил бедуин, которого за знание окрестных земель, родов и племен шейх румов взял себе в провожатые, – а арабы верят в приметы и ищут в апреле, как, впрочем, и в сентябре, добрые предзнаменования. Апрель, как и сентябрь, бывает полон сюрпризов и неожиданностей. То, что мы увидели соколов, атакующих стаю дроф, – добрый знак. Быть может, Аллах дарует нам победу над нашими врагами.

Один из румийских мудрецов заметил было, что бедуину из почтения и уважения к шейху следовало бы сказать не «Аллах дарует нам победу над нашими врагами», а «Аллах дарует тебе победу над твоими врагами», но шейх румов, распалившись, ответил ему:

– Мы одержим победу над ними и над всем их народом, не упоминая имя Аллаха и не уповая на Его помощь.

Они двинулись. Шейх румов покачивался в седле во главе колонны в окружении знатных воинов и шейхов племени. Справа от него ехал Иезекиль. Чуть позади справа и слева следовала целая процессия из тех, кто должен был защищать шейха в бою. Участие его в сражении должно было быть символическим: каждый воин из его сопровождения и охраны готов был выполнить эту обязанность вместо него.

***

Закончив свои дела с женщинами племени и решив, что Салим с отцом свои дела тоже закончили, Нахва незадолго до заката вернулась в дом отца Салима. Все собрались. На ужин в тот день подали маленького барашка, которого мать Салима приготовила собственноручно так, что мясо само отставало от костей, и посыпала сверху кусочками сушеной лепешки.

– Простите меня, но я не стану ужинать, – сказала Нахва, – совсем не хочется.

– Как же так, уважаемая, разве так можно? Столько времени мы от щедрот твоих сыты, а ты не желаешь отведать хлеб-соль в нашем доме. Или на душе у тебя что-то не так, а мы не знаем?

Мать Салима засмеялась, а за ней и все остальные. Соль здесь мать Салима упомянула не зря, принимая во внимание ее едва ли не священное значение для арабов. Соль добавляют в еду, в том числе в хлеб. Слишком много соли вредно для организма, но в небольших количествах она так необходима человеку и животному, что ни человек, ни животное не могут жить, не получая соль с едой или с питьем. А поскольку и еда, и вода, без которых жизнь невозможна, у арабов священны, то и соль приобретает священные свойства. Видимо, исходя из подобных соображений, если араб вкусил пищу в доме какого-то человека, он уже никогда не сможет его предать, обмануть или обокрасть. В нашем народном наследии есть много сказок на этот счет. Вот что говорится, например, в одной из них.

Взял как-то один бедуин палку и пошел искать, на кого бы ему напасть, чтобы обокрасть, но не в открытую, а втихаря, как нападают разбойники. Ворвался он ночью в первый попавшийся дом и, когда стал отыскивать себе путь в темноте, наткнулся на кувшин с широким горлом. Пошарив рукой, не смог он определить, что находится в кувшине, и попробовал содержимое на язык. Оказалось, соль. Тогда он оставил в том доме все как было и вышел. Не стал он грабить ни этот дом, ни другие дома по соседству, хотя знал, что семье его нужно хоть что-нибудь, чтобы спастись от голодной смерти. И несмотря на то, что ему пришлось проделать трехдневный путь, не решился он на грабеж, а вместо этого вернулся к своим шатрам. После чего снова, взяв палку, направился в сторону того племени. Вот так, вернувшись, а потом проделав путь заново, развязал он себе руки на тот случай, если придется ему снова оказаться в доме, где он вкусил соли, или в другом доме по соседству.

– Да нет же, тетушка, все хорошо, слава Аллаху, – отвечала Нахва.

Тут вмешался Салим:

– А знаешь, мам, отчего душа Нахвы сегодня пищу не принимает?

– Отчего?

Салим заметил, что Нахва улыбается, словно уже догадалась, что он решил над ней подшутить.

– Это она за меня переживает, как бы со мной завтра чего не случилось.

– Да не допустит такого Аллах, сынок, да вырастет вокруг тебя стена Соломона.

– Все мы ростки на земле Аллаха, и она тоже, да пребудет Он во славе, Создатель наш. На Него одного уповаем и к Нему одному воздеваем руки, – отвечал Салим. – Но Нахва, хочу сказать, никогда прежде так за меня не переживала. Стоило ей только поменять после помолвки свое имя, как перед каждой схваткой у нее стал пропадать аппетит.

Нахва, улыбаясь, подхватила его шутливый тон:

– Так ведь и ты никогда прежде за меня так не боялся. Не ты ли назвал имена троих, которым велел меня защищать? Ты ведь знал, что я организую женщин против Иезекиля и что он может обойтись со мной коварно, но прежде ты не волновался за меня так сильно, как сейчас.

Все засмеялись.

– Аллах делает то, что пожелает, – заметил отец Салима, – и если деяния Его добрые, то хорошо, а если нет, то мы покорны Его воле. И воля Его неотвратима, да пребудет Он во славе.

– Будем уповать на лучшее, – сказала мать.

– Все будет хорошо, если угодно будет Аллаху, Господу двух миров, – поддержали ее остальные.

– Ладно, – сказал отец Салима, – еда уже совсем остыла. Поблагодарим Аллаха и давайте приступим.

– С именем Аллаха милостивого и милосердного, – произнесли все, и руки их вслед за рукой отца потянулись к еде.

А когда все наелись, вновь поблагодарил отец Салима Авдаха, а за ним повторили и все остальные:

– Слава Аллаху, Господу двух миров!

***

По дороге к шатру отца Салима спросил Иезекиль шейха румов:

– А надежную ли охрану ты оставил при башнях?

– Да, – ответил шейх, – но не в таком количестве, как обычно, немногим поменьше.

Иезекиля охватило беспокойство за хранившиеся в башнях золото и деньги.

– Хорошо бы вернуть туда несколько воинов, которые по разумению твоему могут нам не пригодиться, чтобы усилить охрану башен. А вдруг в наше отсутствие враг или разбойник решит напасть?

Шейх румов велел шести всадникам вернуться к башням. Проехав еще немного, добрались они до холма, с которого видны были шатры племени отца Салима. Взобравшись на этот холм, можно было следить за каждым движением и легко отличить всадника от пешего воина.

Знатные люди племени румов собрались вокруг шейха и Иезекиля, и шейх стал отдавать им указания:

– Разделитесь на две равные части, каждая из них пойдет на врага со стороны холма: одна колонна – с востока, вторая – с запада, – говорил он, указывая рукой нужное направление. – Мы с Иезекилем после вашего выступления останемся на холме следить за вашим передвижением и передвижением противника. Мы оставим при себе нескольких всадников для охраны и в качестве резерва и в нужный момент вмешаемся.

Шейх румов еще отдавал распоряжения, как вдруг над двумя небольшими шатрами, стоявшими по краям в лагере племени, подняли на высоких шестах флаги, словно подавая какой-то сигнал.

– Боюсь, что это условный знак, – сказал шейх. – А означает он то, что противник заметил нас еще до того, как мы появились из-за холма.

***

Салим обошел всех командиров из своих людей и лично убедился, что все указания, которые он раздал накануне, поняты верно, что все меры предприняты так, как он хотел. В общем, в том, что приготовления прошли в духе отданных им распоряжений.

Довольно глубокое русло вокруг лагеря племени было за долгие годы вымыто дождевыми потоками. Русло изгибалось как подкова, образуя нечто вроде полуострова с холмом в основании. С этого холма войска шейха румов и Иезекиль собирались сейчас спуститься, продвигаясь в сторону равнины.

Салим велел и настаивал на этом до последнего момента, чтобы всадники укрылись в том русле, а потом, разбившись по направлениям, выдвинулись по дну русла и появились по обе стороны холма и за ним, отрезав таким образом нападавшим путь к отступлению, чтобы как можно больше их попало в плен.

***

Шейх румов отдал необходимые распоряжения, и кони понесли своих седоков вперед. Но вместо безоружных людей они столкнулись с вооруженным с ног до головы войском. Их встретили женщины, готовые к бою и вооруженные все как одна, хотя бы палками, которые похватали они, как только разнеслась весть о приближении врага. В одно мгновение воины племени оказались в седлах своих коней и верблюдов, и каждый с оружием в руках готов был к сражению.

В центре в первом ряду стояли лучники, второй ряд ощетинился копьями. С флангов противника атаковали всадники. Всякий раз, когда отряд румов пытался прорваться в центр, лучники обрушивали на них тучи стрел. С лошадей падали пораженные воины. Падали раненые лошади, увлекая за собой седоков, и стоило только всаднику оказаться на земле, как кто-нибудь тут же прилаживал к его шее меч. Все перемешалось. Ржание лошадей смешалось с криками воинов и воплями женщин, которые с палками в руках защищали дома и детей. Стоило какому-нибудь всаднику отбиться в сторону или, наоборот, прорваться к лагерю, как женщины принимались со всех сторон бить его лошадь палками по ногам или при приближении всадника натягивали предварительно разложенную на земле веревку. И в том и в другом случае всадник оказывался на земле, а там его принимались колотить палками и шестами. И повезло тому, кому удавалось бежать или, оставшись в живых, попасть в плен.

Нахва билась наравне со всеми, а трое мужчин на лошадях всячески ее оберегали. Как только кто-нибудь из румийских воинов направлялся в ее сторону, один из них тут же нападал на него и сбивал с коня, и всадник, истекая кровью, валился на землю.

Крики «Аллах велик!» раздавались над полем боя то тут, то там, прорываясь сквозь общий гвалт.

Салим бросался на воинов румов, как сокол бросается на свою жертву. Он скакал верхом на белом коне по кличке Орел, сняв рубаху и обнажив грудь и спину. Голова его была ничем не покрыта По обычаю арабских парней того времени его волосы были заплетены в две свисающие ниже плеч косы. В боевом задоре Салим выкрикивал:

– Аллах велик! Аллах велик! Пусть сгинут презренные! Пусть сгинут Иезекиль и румийская собака!

– Да будут живы арабы! – кричал он. – Да здравствует вера! Пропадите вы пропадом, неверные и безбожники!

Из оружия у него была одна только сабля, а когда она ломалась, кто-нибудь из воинов подавая ему новую.

Румы разбегались от Салима во все стороны, как овцы разбегаются от волков или ослы от тяжелой работы.

– Аллах велик! – кричал Салим. – Свет очей моих, Нахва, да пошлет Аллах тебе долгую жизнь, тебе и народу нашему!

Нахва порой забывала о сражении, заглядевшись на то, как сражается Салим. А конь его по кличке Орел завершал то, что не доделал его хозяин.

Отряды румов попятились и стали отходить к холму, с которого за сражением наблюдали Иезекиль с румийской собакой.

Нахва и с ней три всадника – Омар, Хазим и Саман, – остановившись, рассматривали грандиозное полотно, на котором было запечатлено то, как не дал Аллах Иезекилю и румам одолеть арабских воинов. Нахва разглядела Иезекиля и шейха румов по окружавшим их охранникам, с которыми они не расставались. По обоим было видно, что они уже смирились с поражением.

Нахва обратила внимание на то, что, когда Салим сражался с кем-нибудь из знатных воинов румов и под тем падала лошадь, он не набрасывался на него и не позволял другим его добивать, а вместо этого велел подвести тому новую лошадь и продолжал с ним схватку только тогда, когда противник вновь оказывался в седле. А если в руке противника ломалась сабля, он приказывал подать ему новую и продолжал сражаться с ним сам или уступал свое место другому воину. Так велел унаследованный от предков древний обычай, и Салим неукоснительно его соблюдал.

***

Наблюдая с вершины холма за отступлением вражеского войска, Нахва обратила внимание на то, как два всадника на полном скаку примчались к группе воинов, среди которых были шейх румов и Иезекиль. Едва остановившись, они тут же во весь опор поскакали обратно, по направлению к башням. Остальные продолжали сражаться, сохраняя еще надежду на то, что им удастся организованно отступить. Но арабы продолжали непрерывно их атаковать, и, не устояв перед дыханием смерти, они бросились вслед за своим шейхом и Иезекилем, оставив на поле сражения множество раненых и убитых и еще больше сдавшихся в плен. Арабы тоже потеряли немало доблестных воинов, но они победили, и знамя, на котором было начертано «Аллах велик!», развевалось над их головами. Потом вернулись те, кто преследовал отступавших, и все узнали, что башни и все, что было в них, загорелись, а откуда взялся огонь, одному Аллаху известно. Шейх румов и Иезекиль, искавшие оправдание своему поражению, нашли его, когда двое всадников доставили им весть о пожаре башен.

***

Увидев, как адское пламя облизывает своими языками башни, источая густой дым, Иезекиль принялся посыпать свою голову землей и кричать:

– Горе мне! Все, что я скопил за долгие годы, пропало! Горе мне и горе шейху румийскому!

Один из румийских воинов, стоявших неподалеку, бросил ему в сердцах:

– Советую тебе, Иезекиль, построить две новые башни. Одну из них продай, а вторую сдай в аренду шейху румов. А сам отправляйся в ад в гости к таким же, как ты.

***

Это сделали арабы, а уж они-то способны на риск, когда бросают противнику вызов.

Иезекиль и румийская собака вместе с ним рвали себе на голове волосы.

– Неужели это арабы сожгли башни, пока мы сражались с людьми Салима? – вопрошал шейх румов. – Быть может, это сделал кто-то другой, чтобы тень легла на арабов? У нас ведь и помимо арабов врагов достаточно.

– Нет, это их рук дело, – отвечал Иезекиль. – На такое самопожертвование могли пойти только арабы. Всадники, доставившие нам эту весть, сказали, что те, кто поджег наши башни, сами сгорели вместе с ними.

– Но почему? – воскликнул шейх румов. – Полагаю, что, если кто-то верит в то же самое, что и арабы, тоже мог пойти на такое.

– Они подожгли башни, поднявшись наверх к охране и перебив ее. Подожгли их сверху или с середины, а вовсе не снизу. Им хорошо было известно, что жизнь им в этом случае сохранить не удастся, но они со своей судьбой смирились. Говорят, что, разжигая огонь, они повторяли все вместе: «Аллах велик! Аллах велик!»

Услыхав все это, один из гвардейцев румийской собаки, пораженный героизмом людей Салима настолько, что готов был встать на их сторону, произнес:

– Да смилостивится Аллах над праведными мучениками, мучениками за веру и за всех правоверных арабов! Да посрамит Аллах неверных.

Иезекиль и предводитель румов вздрогнули.

– Похоже, что дело совсем неладно. Кажется, башни, наши потери и поражение в сражении – это еще не все.

Сказав это, они сели на коней и ускакали.

***

Салим, стоя на вершине холма, издали смотрел на то, как на башнях полыхает огонь. Ночь опускала свое покрывало, преследуя остатки разбитого войска румов, отступавших к своему лагерю. Наблюдая за башнями, являвшими собой жалкое зрелище, Салим вспомнил о богатствах Иезекиля и шейха румов, о том, что скопили они их за счет народа этой земли, за счет тех, кто в них так нуждался.

Подъехала Нахва и с ней три ее воина, а за ними кавалькада из лучших арабских мужей. Они остановились на вершине холма, глядя на происходящее. Глаза Салима и всех остальных наполнили слезы, по щекам Нахвы текли слезы радости и благоговения. И произнес тогда Салим дрогнувшим голосом:

– С именем Аллаха милостивого и милосердного. Разве Он не обратил их козни в заблуждение? Разве не послал Он на них птиц стаями, бросавших в них камни из обожженной глины? И сделал Он их точно нива со съеденными зернами[22]22
  Коран, сура 105 «Слон», перевод И. Ю. Крачковского.


[Закрыть]. Скажи: «О Боже, Царь царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимешь власть, от кого пожелаешь, и возвеличиваешь, кого желаешь, и унижаешь, кого желаешь. В Твоей руке – благо; Ты ведь над каждой вещью мощен!» [23]23
  Коран, сура 3 «Семейство Имрана», перевод И. Ю. Крачковского.


[Закрыть] Аллах великий правдив.

Словно в объяснение увиденному только что поражению Иезекиля и румов, возникло сейчас в его голове объяснение тому, как их башни обратились в пепел. Возникли эти стихи в памяти Салима при виде этого зрелища, и еще раз вспомнил он их, наблюдая за тем, как соколы атакуют дроф, пролетая над головами людей, собравшихся возле его дома, пролетая над головами Иезекиля и шейха румийского.

Аллах велик!