355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » С. Евхалашвили » Беседы о режиссуре » Текст книги (страница 7)
Беседы о режиссуре
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 22:47

Текст книги "Беседы о режиссуре"


Автор книги: С. Евхалашвили



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

МАРТИН ИДЕН

Есть книги, которые остаются с тобой на всю жизнь. Это вовсе не значит, что они постоянно находятся на твоем рабочем столе и ты их бесконечно перечитываешь. Но они входят в твой ум и сердце и нет-нет напоминают о себе то мучительной болью, то благостным сравнением, то вопросом, заставляющим переосмыслить устоявшееся, изведанное, понятное.

Одной из таких книг для меня стал роман Джека Лондона «Мартин Иден». Прочитав его как положено в юности, я влюбился в главного героя, стремился подражать ему. А выйдя из юношеского возраста, объявил (и, видимо, это тоже положено) такое восприятие книги детством. Действительно, восхищение и подражание ушли вместе с детством, но нежные чувства и привязанность остались.

Подобное вступление вполне позволяет сказать: вот почему я решился на экранизацию произведения Джека Лондона.

Однако в данном случае на вопрос, который столь часто задается режиссерам и не менее часто пародируется юмористами: «Как возник ваш замысел?», я могу ответить гораздо конкретнее: море мне подарило сказку, сказка подсказала замысел.

В Грузии снимал короткометражный фильм «Удочка и сейнер». И, конечно, не только стремился изучить строение судна, но и выйти на нем в море. Под Сухуми познакомился и подружился с моряками. Вместе с ними отправлялся в короткие рейсы. Однажды морская застава разрешила нашему сейнеру подойти к водной границе с Турцией. Наверное, это уже взволновало воображение. Повернули мы с первыми сумерками. Тут-то и появились дельфины – мать, отец и детвора. Они выпрыгивали из воды, кувыркались, с удовольствием лопали угощения, бросаемые щедрой рукой кока, и мчались за нами вслед. Не хотелось думать о том, что вот сейчас упадет темная южная ночь и скроет от глаз веселое семейство. Но вместе с темнотой и пришла сказка. По законам этого времени года море зажглось фосфоресцирующим светом. Тысячи крошечных существ, простившись с жизнью, утверждали ее красоту манящим сиянием. На фоне черного неба эта светящаяся вода, бурлящая под винтом нашего сейнера, в которой резвились опекаемые родителями дельфинята, казалось, открывала мудрую тайну мироздания. Неожиданно яркий свет пронзил черную стену неба. Зовущий луч сухумского маяка. Вместе с ним возникла мысль, которая в любой другой обстановке показалась бы просто банальной: жизнь человека – корабль, на котором он, как к лучу маяка, движется к своей цели, мечте, сверхзадаче. Ему никогда не удается достигнуть заветного. Даже если во мнении большинства он – гений и добился невозможного. Потому что и гений наедине с собой недоволен, так как понимает: не дотянул, ибо слишком коротка жизнь – двадцать ли ты лет прожил, сорок, сто... Мечта всегда больше отпущенного тебе временного отрезка. Но само стремление к идеалу в какой-то степени помогает преобразить жизнь. Да и может ли быть иначе, если даже моллюск и водоросли, уйдя из жизни, одаривают ее фосфоресцирующей красотой. Так почему же не боящийся опасностей, сильный человек, такой, как Мартин Иден, сам обрывает отпущенный на его долю отрезок времени? Потому что мечта, красота и справедливость мира исчезает для него раньше физической смерти. Нет больше светящегося моря, резвящихся дельфинов, манящего луча маяка. Большая, сильная, честная натура не может мириться с этим, не может изменить себе и не желает жить мертвым человеком.

Подходя на сейнере к ночному Сухуми, я решил, что непременно поставлю на телевидении роман Джека Лондона «Мартин Иден».

Однако в Грузии это сделать не удалось – главным препятствием было несовершенство телетехники. Но я не отказывался от своего намерения. После закрытия редакции цветных программ Центрального телевидения, перейдя в отдел классики литдрамы ЦТ, каждый год вносил в свою творческую заявку это произведение. И год за годом «Мартин Иден» почему-то вычеркивался. Все же справедливость восторжествовала, упрямая настойчивость была вознаграждена – мне разрешили поставить по роману телеспектакль и даже самому написать инсценировку. Задача сложная, если вспомнить объем и многоплановость произведения. Нечего было и думать о быстром завершении этой работы в повседневной текучке. Но близился отпуск, на который не без оснований рассчитывал. И вот еду отдыхать в Софрино. Беру на вооружение метод Джека Лондона: когда ему не писалось, он все равно садился за стол и заставлял себя делать описания различных предметов, добиваясь тем самым творческого настроя. Я не всегда обращался к посторонним предметам, но поблажек себе не давал. Переводя повествование в драматургию, следовал роману, но, идя на вынужденные сокращения, вводил порой монологи и диалоги, которых в произведении не было. И еще решился не только говорить о том, как писал Иден, но и оживить на экране некоторые его новеллы. А поскольку общепризнанно, что герою романа присущи многие черты автора, обратиться для этого именно к рассказам Джека Лондона.

К концу отпуска инсценировка была готова. Готов был и режиссерский сценарий. Его делать оказалось нетрудно, потому что я отчетливо видел то, что инсценировал. Пожалуй, лишь финал потребовал напряженных раздумий. Как в условном мире декораций показать всю трагичность добровольного ухода человека из жизни, эту, лишенную каких бы то ни было внешних эффектов, самоутопляемость? Но решение пришло вместе с предсмертным монологом Мартина.

Инсценировка получилась большой, слишком большой по отношению к отпущенному на нее экранному времени. И тут я должен сказать самые теплые слова благодарности в адрес прекрасного редактора литдрамы Бэтти Иосифовны Шварц. Ей удалось так провести сокращения, что это не сказалось отрицательно на содержании спектакля в целом. Шварц работала почти месяц. В течение которого я выдерживал штурм по поводу вставных новелл Джека Лондона. Меня убеждали, что это против всяких правил и потому невозможно, но убедить так и не смогли. Новеллы остались. Пора было приступать непосредственно к постановке спектакля. И сразу же вставало множество вопросов. Первый, как решать оформление? Съемки на натуре, уместные в фильме, неприемлемы для спектакля, рисованные декорации разнообразных мест действия – не по карману телевидению. Средства, отпускаемые на спектакль, незначительны. Надо было найти выход. Простой и интересный вариант предложила художница Ольга Левина: события должны развертываться на фоне больших фотографий. В этом была условность, созвучная условности перевода эпического повествования в сценическое действо, когда главным становится не среда – она лишь обозначена, – а достоверность человеческих отношений. Ольга разобрала массу иллюстраций начала двадцатого века и нашла то, что было необходимо спектаклю. Созданные художницей фотофоны были весьма любопытны и ни у кого не вызывали чувства дискомфорта. Оформление диктовало и цветовую игру: фотографии были черно-белыми, а действующие лица жили в цветном изображении. И только две сцены решались в черно-белых тонах – вставные новеллы. Мы взяли северные рассказы Джека Лондона – «Однодневная стоянка» и «Конец сказки». Оператор Борис Лазарев (первая наша с ним большая работа – «Театр Клары Газуль») в то время, время своего становления, находился в постоянном творческом поиске. Он-то и предложил снять новеллы в «зимних тонах». Цвет отключили, камера работала в черно-белом режиме через голубой фильтр. Все казалось заснеженно-холодным. Вместе с тем создавался какой-то особенный романтический колорит. Исполнители главных ролей спектакля были и действующими лицами вставных новелл – зритель вполне мог почувствовать себя свидетелем того, как окружающая действительность преображается в воображении писателя, как рождается художественное произведение.

Я стремился к подчинению всех художественных элементов спектакля актеру.

Самым сложным в работе над произведением Лондона был для меня выбор актеров на роли. И прежде всего поиски Мартина Идена. Общеизвестно, что каждый читатель видит по-своему героя полюбившейся книги. Поэтому конкретно решить образ так, чтобы он был одобрен всеми, наверное, невозможно. Однако в данном случае режиссер получал такой шанс. Ведь, если роман во многом автобиографичен, то и внешне Иден мог походить на Лондона. Следовательно, и актера надо было искать, глядя на портрет писателя. Но при этом актер должен был суметь раскрыть и сложный внутренний мир Мартина – непростая задача.

За многие годы для меня стало традиционным смотреть курсы, которые в Щукинском училище ведет Катин-Ярцев. Не только из уважения к Юрию Васильевичу, но и из корыстных побуждений – рассчитываю увидеть актеров, которых со временем смогу пригласить в свои будущие постановки. И вот, думая над образом Идена, я вспомнил один такой просмотр, чуть ли не четырехлетней давности. Разыгрывался этюд на французском языке из «Войны и мира». Почти не было слов у Пьера Безухова. Все решала пластика, мимика. Этот мальчик и должен играть Идена. Впрочем, какой же мальчик, если он уже окончил институт и работал в театре «Современник». Но справится ли молодой актер с такой большой и сложной ролью? Подобные сомнения, как показала наша встреча с Ю. Богатыревым, одолевали не только меня. По глазам Юры было видно, что ему очень хочется сыграть роль. Но он признался мне, что уверенности в успехе нет. И тогда мы заключили джентльменское соглашение: Юра начинает репетировать, но каждый из нас оставляет за собой право в случае неудачи без взаимных обид отказаться от затеи. Для себя я положил Богатыреву испытательный срок – месяц. Однако уже через две недели, в течение которых мы провели несколько домашних репетиций, где много беседовали, читали текст вслух, обсуждали прочитанное, показали, что выбор сделан верно. Но мои убеждения поначалу разделял только Катин-Ярцев. Редсовет встретил кандидатуру Богатырева в штыки. Ко мне подходили разные люди и убеждали в том, что я ошибся, что молодой человек ни за что не вытянет; предлагали другие кандидатуры, среди которых были звезды, как восходящие, так и те, кто прочно сиял на небосклоне. Но при всем моем уважении к этим актерам я не мог представить их в роли Идена так, как представлял Богатырева. Поэтому подобных разговоров стремился избегать. Все решила сдача спектакля. Если «Театр Клары Газуль» мы просто играли на зрителя, то с «Мартином Иденом» было иначе. Актеры собрались за большим столом, и началась читка по ролям, разыгрывались лишь отдельные эпизоды. Сдача показала – Мартин найден. Богатырева признали даже ярые противники.

Правда, ни у кого не вызвала особых замечаний и актриса, исполнявшая Руфь. Но когда мы вышли на площадку перед камерами, я понял, что у меня не хватит ни режиссерского, ни педагогического таланта сделать с ней роль. Это мой грубейший, непростительный просчет. Непростительный потому, что снятие актера, а тем более актрисы со спектакля, который она уже начала репетировать, нанесет ей огромную психологическую травму. А не снять – значит провалить спектакль, ведь без Руфи нельзя понять трагедию Идена, провалить и саму актрису, что также преступно. Помню, с каким ужасным чувством я отправился в общежитие объявить Наташе, не буду называть ее фамилию, о своем решении. Ее короткое согласие и выражение глаз заставили меня возвращаться из общежития в еще более ужасном состоянии...

Итак, надо было искать Руфь. Ирина Печерникова пришла к нам в середине репетиционного процесса. Догонит ли? Мне кажется, что за короткий промежуток времени Ире удалось очень многое. Понимая, что дней не хватает, вместе с Юрой Богатыревым они оставались репетировать по ночам. В основном образ актрисой был решен. Вот, что писал о спектакле Д. Урнов, наиболее строго подошедший к работе И. Печерниковой: «Да, он в точности такой, этот Мартин Иден в исполнении Юрия Богатырева. Даже не в исполнении, а в обличии: настолько образ персонажа соединился с индивидуальностью артиста. И Руфь Морз – Ирина Печерникова – она! Правда, не вполне удались ей речь и манеры… а по существу впечатления – и она в точности. Почти все лица и обстановка на экране, ну, просто, как в книге».

У Джека Лондона каждый персонаж – удивительно точно выписанный социальный тип и характер. Вот почему подбор актеров и на другие роли шел медленно, но, как оказалось, верно. Бриссендена интересно сыграл Л. Филатов, Джо – Е. Карельских, Марию Сильву – З. Славина, Гертруду – Н. Архипова, мистера Морза – Н. Тимофеев. Не могу не остановиться особо на встрече с О. Остроумовой и Н. Гриценко.

Не так много сцен в романе посвящено Лиззи Конноли, но образ этот необыкновенно важен. Мне хотелось найти актрису внешне столь же красивую, сколь красива избранница Идена, при этом сумеющую в немногих эпизодах раскрыть характер и внутренний мир Лиззи. Заставить зрителей увидеть и почувствовать, несколько простая фабричная работница выше рафинированной аристократки Руфи Морз и в своих чувствах, и в своих поступках, какой она бесконечно добрый, нежный и сильный человек. Мне представлялось резонным, чтобы именно Лиззи увидел Мартин героиней своего рассказа, такого, как «Конец сказки» Джека Лондона, хотя, не первый взгляд, мягкая Лиззи и своевольная Медж не похожи друг на друга. Но им обеим присущи цельность чувства, умение подлинно любить и жертвовать своим счастьем во имя любимого.

Итак, актрисе предстояло сыграть и Лиззи, и Медж. Претенденток было много, красивых, талантливых, но вот эта природная доброта Конолли... Сыграть ее почти невозможно, особенно на телевидении, где экран безжалостно обнажает даже самый минимальный, искусно замаскированный подлог.

Ольга Остроумова в то время уже снималась в кино, играла в театре, но у нее еще не было тех ролей, которые впоследствии принесли известность. Однако при первом знакомстве чувствовалось какое-то внутреннее обаяние актрисы. И первое ощущение, как показало дальнейшее, не было обманчивым. Она не сразу согласилась на роль. Перечитала роман, какое-то время думала и, вот, взялась. Работала трудно. Возможно потому, что ей присуще идти от сложного к простому. Находить внешний рисунок образа, опираясь на его внутреннее осмысление, на глубокое вживание в мироощущение своей героини. Но как мне казалось, ее Лиззи и Медж получились убедительными. Во всяком случае, бесспорно, что ставшее актерским афоризмом – «ищи глаза героя, иначе никакие приклеенные бороды тебе не помогут», – Олей было взято на вооружение весьма действенно. Взгляд Лиззи Коннолли говорил гораздо больше, нежели слова. Особенно в сцене прощания с Иденом.

Актерские и человеческие качества Ольги Остроумовой убеждали меня в том, что спектакль «Мартин Иден» не последняя наша встреча. И, действительно, Оля стала несколько позднее исполнительницей главной роли другого моего спектакля «Когда-то в Калифорнии». Вместе со сценаристом А. Руденко-Десняком мы объединили три рассказа известного американского писателя-романтика Ф. Брет-Гарта «Почтмейстерша (О. Остроумова) из Лорен-Рэна», «Новый помощник учителя (Ю. Богатырев) в Спайн-Клиринге» и «Как я попал на прииски». В это несколько необычное действо были приглашены также Екатерина Райкина, Григорий Абрикосов, Владимир Коваль, Альберт Буров, Александр Павлов и целая ватага актерских детей – юные тогда, а ныне сами профессиональные актеры А. Табаков, К. Козаков, А. Яковлев, А. Евлахишвили. Репетировали они, как впрочем и взрослые, с большим удовольствием: надо было и похулиганить, и пострелять... Это был очень веселый спектакль с танцами, трюками, песнями – истинное детище развлекательной программы ЦТ. И работали мы над ним, включая композитора Алексея Мажукова, автора текстов песен Леонида Филатова, закадровых исполнительниц главных вокальных партий Аллу Пугачеву и Нину Бродскую, легко и радостно. Интересно, что ставили Брет-Гарта, исходя из чисто театральных законов, на время позабыв о телевидении. И только когда спектакль был готов, вместе с художником О. Левиной, композитором А. Мажуковым, оператором Б. Лазаревым начали думать над его телевизионным решением.

Постановка множество раз была в эфире. Успех ее в немалой степени обеспечили исполнители главных острохарактерных ролей Е. Райкина, Ю. Богатырев, О. Остроумова.

Думаю, что у многих режиссеров, приступающих к новой постановке, возникает желание непременно увидеть в ней актера, уже покорившего режиссерское воображение. Для меня таким актером был Н. Гриценко. Я восхищался им и будучи студентом Щукинского училища, и став актером и режиссером в Ленинграде. Но это было восхищение из зрительного зала перед тем, кто на сцене. И вот, еще в редакции цветных программ, узнаю, что очередной сдачей, а как главный режиссер я всегда на них присутствовал, будет сдача спектакля «Забыть свое прошлое». Автор пьесы Г. Саркисян, режиссер Е. Симонов, играют вахтанговцы. Наступает назначенный день. За столом собираются актеры и приступают к читке по ролям. Звучит бархатный голос Яковлева, интересен Шалевич. Каким предстанет Гриценко? Боже мой, признанный мастер еле-еле, по слогам, читает текст, игнорируя логические ударения. Во мне вскипают чисто административные страхи: должны начаться съемки, известен день эфира, а героя нет. Понимая, что происходит в душе Евлахишвили, Симонов делает знак, дескать, не волнуйся и со свойственным ему красноречием начинает объяснять Гриценко, кого тому надо играть – арийца голубых кровей. Николай Олимпиевич сидит обмякший, тусклый, подперев щеку и прикрыв один глаз рукой. Однако судя по выражению другого глаза, слушает. Исчерпав свои доводы в течение каких-то пяти минут, Евгений Рубенович просит повторить сцену. Я не могу заткнуть уши, чтобы не слышать убогого бормотания моего кумира, но опускаю глаза, чтобы не видеть его позора. Хотя какое бормотание, какая читка текста?.. Где тусклый, обмякший человек, где Гриценко? Перед нами аристократ по воспитанию, по рождению, по родословной: небрежный, блистательный, и при всем этом делец. Как за несколько минут могла произойти такая метаморфоза? Ум, сердце – что помогало ему так точно нафантазировать и слиться с фантазией? Ни у одного актера никогда больше я не видел таких феноменальных способностей.

Рассказывали, что Рубен Симонов с некоторым страхом ждал появления Гриценко на репетиции потому, что если другие актеры имели один, реже два варианта роли, то у Гриценко их могло быть десять и более. Как-то я шел вместе с ним по Арбату от театра Вахтангова до Смоленской площади, не знаю, замечал ли это Николай Олимпиевич, во всяком случае разговора мы не прерывали, но в его облике, как в зеркале, отражались идущие навстречу прохожие: кособоконький человек с портфелем, самодовольный чинуша... Создавалось впечатление, что он механически копировал и запоминал заинтересовавшие его типы. Может быть, именно так находил он краски для будущих ролей? Ведь от спектакля к спектаклю даже одного и того же персонажа всякий раз играл по-новому. В самом крошечном эпизоде умудрялся найти удивительно точный образ. Помню, в спектакле театра Вахтангова «День деньской» Николай Олимпиевич должен был изобразить приезжего из глубинки, идущего на аудиенцию к директору крупного завода. Он входит в приемную, на лацкане пиджака ордена, медали. Но как идет? Какой-то неуверенной, странной походкой. Не обратить внимания невозможно. Что такое? Но вот человек при орденах садится ждать и... снимает туфли. Как на ладони многим знакомый образ приехавшего из провинции, одевшего на прием к начальству все лучшее, в том числе и новую обувь, которая невыносимо жмет.

Его считали актером номер один и режиссеры, и собратья по ремеслу. Он играл в театре, снимался в кино. Запомнился зрителям и своим Рощиным, и Карениным, и Шадриным, и Грацианским, и Протасовым, и иными ролями, но в нем был такой заряд энергии, что всего этого было недостаточно. Он не создал образ Моцарта, Сирано де Бержерака, как, впрочем, и многих других героев, образы которых должен был бы создать. Этот разлад между желаемым и возможным, мне кажется, и толкал его к Бахусу.

Среди пьющих актеров я знал очень талантливых. Однако под влиянием Бахуса талант их тускнел. С Гриценко этого не происходило.

На телевидении я делал о нем большую передачу – его творческий портрет. Необходимо было снять фрагмент из спектакля «На золотом дне» Д. Мамина-Сибиряка, где Николай Олимпиевич играл Молокова, вызывая зрительские овации и восторги критиков. Вздыбленный своей силой, которую приложить ему некуда, Тихон Молоков – буян и самодур. Однако в том состоянии, в котором Гриценко прибыл в студию, и буянить-то было невозможно. Казалось, он совершенно отключился и пребывал в бессознательном состоянии. Следовало отменить съемку, но вахтанговцы уезжали на гастроли. Отказаться от фрагмента?.. И тут Юлия Борисова, также занятая в сцене, сказала мне: «Возмутитесь, прикрикнете, он соберется». И обратилась к операторам: «Но это будет только один дубль». Крикнуть на Гриценко я не мог. Придав голосу свирепость, обратился к нему: «Николай Олимпиевич, как вы можете...» И вдруг он тихо ответил: «Сейчас, сейчас». Произошло, казалось, невозможное. Включилась актерская воля. Он встал, собрался и сыграл так замечательно, как, по свидетельству хорошо знавших его людей, не играл той сцены ни до, ни после. А потом упал, как подкошенный. Бахус не мог сладить с его талантом, но он отнимал у него жизнь.

Конечно же, я мечтал о том, чтобы Гриценко сыграл в одном из моих спектаклей. Мысленно перебирая роли в «Мартине Идене», видел его и Морзом, и одним из окружавших того дельцов, но особенно привлек меня образ мужа Гертруды. Роль небольшая, Гриценко, а характер у него был крутой, мог и обидеться. И все же я послал ему через ассистента сценарий. Актер предложение принял.

С ним не надо было работать, нужно было только дать толчок его фантазии: каков он, этот человек, которого надо играть. Муж сестры Идена запомнился, особенно в сцене, когда Мартин предлагает ему деньги, чтобы Гертруда никогда больше не знала тяжкого труда. Всегда ровный голос Гриценко тут срывался на две визгливые ноты. И эта деталь, краска помогла вскрыть внутреннюю сущность играемого персонажа.

Для меня до сих пор остается необъяснимым феномен Жана Габена, его внутренние перевоплощения. Николай Гриценко от роли к роли менялся не только внутренне, но и внешне. Я пытался узнать, как это ему удается, что значит для него творческий процесс? Он не мог ответить ничего определенного. Казалось, что для Николая Олимпиевича это так же естественно, как воздух, которым дышим.

Мы мечтали с ним поставить «Венецианского купца». Но не пришлось. Гриценко попал в больницу и вскоре ушел из жизни, так и не раскрыв тайну своего удивительного дара. Написано о нем крайне мало. И мне кажется, святой долг всех, кто работал с ним бок о бок много лет, кто считался его другом, исправить эту несправедливость, написать о Гриценко, рассказать о нем и тем самым, возможно, приоткрыть неразгаданную тайну его таланта.

«Мартин Иден» вышел на телеэкран. Мы получили множество писем зрителей, свидетельствовавших о признании спектакля, весьма по-доброму откликнулась и критика. По свидетельству работников библиотек, после нашей премьеры произведения Джека Лондона исчезли с полок. Зритель потянулся к книгам писателя, значит, удалось главное. И все же момент, омрачающий радость, был. И до сих пор заставляет болеть сердце. В начале нашего спектакля, в кульминационные моменты жизни Мартина, в конце постановки по задумке звучали баллады в исполнении певца-бродяги. Музыка А. Мажукова, слова Л. Филатова. Баллады придавали особое эмоциональное дыхание, приподнимали спектакль, помогали лучше понять внутренний мир главного героя. И вот, когда работа была уже завершена, меня вызвали к начальству и велели убрать баллады. Якобы они не связаны с сюжетом, ведь в них говорится о свободе творчества и художника, о том, как это воспринимает общество порой... Я не соглашался, отстаивал. Но с нами тогда говорили просто: «Или вы уберете баллады, или не выпустим спектакль». И я пошел на компромисс – вырезал баллады.

«Приятна стремительная музыка композитора А. Мажукова, периодически сопровождающая действие, и озорная песенка «о чуде, имя которому любовь», исполняемая «негритянкой» под фонограмму Нины Бродской в стиле нью-орлеанского диксиленда начала этого века», – находим в статье В. Довбнич, находим и продолжение о том, что, однако, звуковой фон не столько обогащает литературный образ спектакля, сколько условно обытовляет его, не отражая душевно-психологическое состояние героев. Кто в этом виноват? Режиссер. Потому что не должен был идти на компромисс, не веруя в его праведность, хотя бы «Мартину Идену» и пришлось полежать на полке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю