Текст книги "Пророчество"

Автор книги: С. Пэррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Под испытующим взглядом доктора Ди я быстро прокручивал в мозгу все варианты. Должно быть, тот самый человек, который вручил Сесилии склянку с ядом, послал ей и бумагу с датой – указанием, когда следует пустить отраву в ход. Назначил двадцать пятую годовщину восшествия Елизаветы на престол днем ее смерти? Стоит подобному предположению прозвучать в стенах дворца, поднимется такой шум, такую напустят дымовую завесу, что за ней скроются все следы подлинного заговора, к тому же и так ясно, что первоначальный замысел не удался – если таков был план злоумышленника. Сесилия Эш мертва, яд благополучно попал в лабораторию доктора Ди. Что теперь? Будет ли заговорщик искать другие способы, дабы поразить королеву в день восшествия на престол? Теперь уже я не сомневался в том, что Сесилию убил человек, вручивший ей эти коварные дары: он вовлек ее в заговор, уговорил отравить королеву, а затем бросил возле ее трупа изображение Елизаветы с пронзенным сердцем как напоминание о проваленном задании.

– Бруно? Ты чем-то встревожен? – Доктор Ди с отеческой заботой взирал на меня. – Что случилось?

– Нет-нет, я слышал, как эту дату упоминали слуги в посольстве, и заинтересовался, чем она так важна. – Я принудил себя поглядеть учителю в лицо и внезапно почувствовал прилив горячей любви к нему. Повинуясь порыву, я крепче ухватил его за плечи и расцеловал в обе щеки. Он был несколько этим смущен, но вроде бы и доволен. – Помните: ни слова о видениях, – повторил я на прощание и на том расстался с ним.

Я заплатил лодочнику, доставившему меня в Мортлейк, чтобы он дождался моего возвращения, потому что в этой части реки найти попутный транспорт не так просто. Мы двинулись обратно по направлению к Лондону, и примерно минут через двадцать я заметил лодчонку, державшуюся метрах в пятидесяти позади нас. В лодочке сидел единственный пассажир. На таком расстоянии я мог разглядеть лишь, что это мужчина в плаще, какие обычно носят путешественники, и в надвинутой на глаза шляпе. Слишком далеко, чтобы разобрать черты лица.

– Эта лодка так и идет за нами от Мортлейка? – спросил я своего гребца, и тот, прищурившись из-под козырька своей кепки, отвечал:

– Вон та вон? Точно, сэр. Она и у берега стояла поблизости от того места, где вы сошли.

– Все время там простояла, пока я был на берегу?

Он пожал плечами:

– Не берусь сказать, сэр. Изрядную часть времени, за это поручусь.

– И пассажир тот же самый? Или он сел в Мортлейке?

– Не обратил внимания.

– Однако отплыли они одновременно с нами?

– Ясное дело, раз оказались прямо у нас за кормой.

– Гребите помедленнее, – распорядился я. – Дайте им нас нагнать.

Лодочник замедлил движение весел, но шедшая позади лодка, очевидно, во всем подражала нам: расстояние между нами оставалось неизменным. Тогда я велел вовсе перестать грести; лодочник возразил, что течение тут слишком сильное, нас отнесет к берегу. Другая лодка тем временем сместилась к противоположному берегу, дальше от нас. По мере приближения к Лондону на реке появлялось все больше транспорта, но наши две лодки неизменно следовали друг за другом. Как я ни старался, хорошенько рассмотреть пассажира преследующей лодки мне так и не удалось. В Патни второй лодочник внезапно погнал свое суденышко поперек реки и причалил у пристани, а мой продолжал грести вперед, и напоследок я углядел общий абрис моего преследователя, когда тот выходил на берег. Ничего запоминающегося: среднего роста, обычного телосложения, и он по-прежнему закрывал лицо шляпой, покуда не поднялся по лестнице и не скрылся из виду.

Кого-то, значит, интересовал мой визит к доктору Ди. Я припомнил, как накануне в Уайтхолле мне показалось, будто за мной следят. Неужели один и тот же человек? Но кого я мог так заинтересовать, чтобы несколько часов ждать меня в Мортлейке? Мурашки озноба побежали по шее: что, если тот человек накануне видел, как я беседовал с Эбигейл, и потому-то и следует за мной по пятам, что опасается разглашения сведений, которые она могла мне передать? Если так, то человек, только что на моих глазах легкими шагами одолевший ступени пристани в Патни, – скорее всего убийца Сесилии Эш. И если это так, мрачно продолжал я размышлять, то Эбигейл в страшной опасности; вероятно, и я тоже, но я еще могу как-то позаботиться о себе, а вот ее нужно предупредить, но как передать известие во дворец, не возбуждая еще больших подозрений? У меня не было возможности связаться с кухонным мальчишкой, который доставил мне от нее записку, и не было уверенности, не разгласил ли он сам тайну этой встречи, умышленно или же невзначай.

Наконец лодка доставила меня обратно к пристани Бэкхерст-стейрз, и я уплатил лодочнику немалую мзду за долгую дорогу и продолжительное ожидание, после чего вернулся в Солсбери-корт и застал посольство необычно тихим – ни души в коридорах и галереях. Меня это вполне устраивало, я поспешил в свою комнату, покуда меня не перехватил очередной призыв Кастельно или агрессивные заигрывания его супруги, но еще прежде, чем я вставил ключ в замок, мне почудилось чье-то присутствие в коридоре. Ощущение было таким отчетливым, как будто я воочию кого-то видел. Я поглядел направо и налево, но здесь, наверху, стояла такая же непривычная тишина, как и во всем доме.

Ругая себя, что слишком уж нервы разгулялись, я попытался повернуть ключ в замке – безуспешно, дернул ручку – дверь подалась. Каждый мускул моего тела напрягся, волосы встали дыбом на голове, а рука инстинктивно потянулась к кинжалу на поясе, с которым я не расстаюсь. Я мог бы поклясться всем, что мне дорого: я всегда запираю дверь и в этот раз не забыл – я осторожен и подозрителен до паранойи. Ни разу за полгода жизни в посольстве не случилось, чтобы я вышел и оставил дверь незапертой; в ларе у меня хранятся книги и рукописи, к коим безо всякого сочувствия отнесутся в этом католическом обиталище. И при этом я оказался столь наивен, что мне и в голову не пришло: ведь у кого-то в доме вполне могут быть – должны быть – дубликаты всех ключей.

Беззвучно проклиная собственную глупость, я снова потянул дверь на себя, а затем яростно рванул ее и ворвался в комнату с обнаженным ножом в руке.

Комната была пуста, и с виду в ней ничего не изменилось с тех пор, как я ушел: опрятно застелена кровать, бумаги сложены в две стопки на письменном столе, за которым я обычно работал, рядом чернильницы, перья, перочинный нож. На миг я даже усомнился, вдруг все-таки, спеша поскорее увидеться с доктором Ди, я и впрямь позабыл запереть замок. Однако настороженность не проходила, и я, медленно поворачиваясь, оглядывал все углы и скудную обстановку, изо всех сил напрягая память: все ли на месте. И лишь подойдя к столу, убедился наконец, что бумаги сложены не по порядку. Очевидно, человек, побывавший в моей комнате, понятия не имел, что в Европе я славлюсь не только как еретик, но и как создатель мнемотехники, и ни одна деталь не ускользнет от меня. Я быстро перебрал свои заметки, ничего особенного, математические расчеты движения Луны и Земли, ряд диаграмм, изображающих, как небесные тела отражают свет, – ничего, что могло бы навлечь на меня обвинение и арест. Однако сверху оказались не те бумаги, над которыми я работал в последнюю очередь. Это навело меня на мысль проверить резной деревянный ларчик, где я держал наиболее опасные книги. Замок, которым скреплялись железные петли ларчика, оставался нетронутым, но едва заметные следы в пыли рядом с моим сундучком подтверждали, что его передвинули с прежнего места.

В дальнем углу комнаты стоял другой сундук, побольше, в нем хранилась моя одежда. Легкая янтарная пыль поднялась из него, когда я приподнял крышку, – я кладу между вещами ароматические шарики, чтобы отпугнуть моль. И в этом хранилище обнаружились приметные внимательному взгляду следы вторжения: вещи вынимали, разворачивали, а затем складывали обратно как попало. Я вынул свой чудный шерстяной камзол, расправил его, уложил как следует. Все на месте, но уже не оставалось сомнений, что в моей комнате произвели тщательный обыск. Странное дело, в посольстве найдутся люди – тот же Курсель, – которые сочтут себя вправе заглянуть в мою каморку и проверить, что я читаю и пишу в предоставленном мне укрытии, но какой им интерес копаться в моей одежде? Лишь человек, ищущий вполне конкретные вещи, мог заглянуть и в этот ларь.

Хорошо хоть, подумал я с облегчением, возвращая аккуратно сложенные вещи в сундук, что догадался прихватить с собой бархатный мешочек с подарками таинственного «жениха» Сесилии Эш. И тут в очередной раз волосы у меня на затылке встали дыбом, но нет же, не может быть, никто в доме не знал, что в ночь убийства меня вызвали в Ричмонд, никто понятия не имел о моих встречах с Эбигейл Морли. Распрямившись, я отряхнул костюм и потряс головой, отгоняя глупые мысли, словно мух. Из-за этой лодки, что преследовала меня часть пути, мне уже всюду мерещатся призраки, а ведь и тот закрывавший лицо пассажир, быть может, ехал по своим делам, а вовсе не следил за мной. И все же, повторил я, возвращаясь в коридор и тщательно проверяя, как я запер дверь, в моей комнате был обыск и кто-то в посольстве причастен к этому.

А в доме по-прежнему царила мертвая тишина, словно, пока я отсутствовал, свершился Страшный суд и все прочие обитатели Солсбери-корта исчезли, один я уцелел. На всем пути к личному кабинету Кастельно, расположенному в дальнем конце здания, я не только никого не встретил, шороха шагов издали не слышал, и, когда я постучал в его дверь, единственным отзвуком ударам моих костяшек по дереву было слабое эхо.

Однако, распахнув дверь, я обнаружил внутри какого-то человека, он стоял у окна, спиной ко мне, но резко обернулся, и я узнал молодого Трокмортона, курьера шотландской королевы. При виде меня личико эльфа омрачилось подозрительностью.

– Добрый день, мастер Трокмортон. Вижу, господин посол не у себя? – Я обратился к нему как можно небрежнее и успел заметить, как взгляд его на мгновение метнулся к письменному столу.

Трокмортон слегка поклонился и спрятал руки за спину.

– Все собрались на мессе. Я жду, когда она закончится.

– Вот как. Почему же вы к ним не присоединились?

– Я только что приехал, – отвечал Трокмортон, но взгляд, брошенный исподтишка на письменный стол посла, его выдал. – Меня сегодня не ждали, а отвлекать посла во время службы не хотелось. – Он выдавил из себя улыбку.

– Я-то думал, вы уже мчитесь в Шеффилд. – Я был уверен, что двумя днями ранее нам с Дюма задали такую гонку с письмами именно потому, что наутро курьер должен был отбыть в Шеффилд. Что его задержало? Неужто заподозрил наши махинации?

– Пришлось отложить поездку. Непредвиденные обстоятельства. Поеду второго. – Он тоже держится настороже.

Даже тут, в стенах посольства, лучше не говорить лишнего. Но я решил сыграть наудачу:

– Из-за новостей от Мендозы?

– Вы посвящены? – Вновь гримаса подозрительности на лице.

– Я был здесь вчера, когда он явился к Кастельно. – Я изобразил полное равнодушие ко всей этой истории, взял с посольского стола перышко, поиграл и вернул на место, а Трокмортона даже взглядом не удостоил. – Новости, конечно, интересные. – Вот тут я глянул на Трокмортона, тот явно успокоился и готов был поболтать.

– Еще бы! – подхватил он. – С испанскими войсками и деньгами у нас будет реальный шанс на успех. Я и не надеялся, что король Филипп так охотно нас поддержит.

Значит, догадка моя верна. У Трокмортона глаза блестят точно так же, как блестели очи Мари де Кастельно, когда она предвещала славную реставрацию католического правления в Англии. Гладкое лицо Трокмортона с ясными, широко расставленными глазами горело юношеским восторгом в предвкушении великих приключений; этот мальчик еще не отведал ни войны, ни жестокости, его энтузиазм не отравлен горьким опытом. Откуда в таком вот парнишке с хорошим, судя по речи, образованием, в отлично скроенном камзоле из темно-зеленой шерсти и дорогих кожаных ботинках подобная страсть биться за веру и звать на подмогу испанские корабли?

– Вероятно, ваша семья пострадала за веру? – осведомился я, снимая эмалевую крышечку с чернильницы и делая вид, будто она меня интересует куда больше, чем ответ Трокмортона.

– Моя семья? – удивленно нахмурился он. – С чего вы взяли?

Я обернулся к нему:

– Просто я думал, что у англичан, восстающих против власти королевы, есть на то какая-то причина, как у лорда Говарда например.

Трокмортон склонил голову набок, посмотрел на меня иронически:

– По-вашему, человек не станет биться за свои убеждения? За истину, в которую верит?

– И это возможно, – пожал я плечами. – Но месть или выгода – куда более сильный мотив, насколько мне известно из опыта.

Трокмортон подозрительно уставился на меня:

– Значит, вы никогда ни во что не верили по-настоящему, так, чтобы драться за это.

Я усмехнулся и не стал обращать внимания на лишь слегка завуалированное оскорбление. Я мог бы ответить мальчишке, что ни одно мое убеждение не казалось мне достойным того, чтобы принести ему в жертву жизни невинных людей, но ведь я должен сохранить на лице маску.

– Если б не верил, не был бы сейчас здесь. Но я воспитан в католичестве, и мне любопытно знать, что побуждает молодого англичанина выступить против своей родины.

Такая формулировка смутила молодого человека, я задел чувствительную струну.

– Вся моя семья – протестанты и преданные слуги короны, – заговорил он, обороняясь. – Мой дядя, сэр Николас, состоял на дипломатической службе Елизаветы во Франции и Шотландии. Там он свел знакомство с Марией Стюарт и, хотя не разделял ее веру, поддержал ее право наследовать после Елизаветы, публично выступал против ареста шотландской королевы и ее заключения.

Я кивнул, изображая интерес к его повести.

– После Оксфорда я продолжал учебу во Франции, – перешел к рассказу о самом себе Трокмортон, – и там сдружился со многими английскими изгнанниками, стоявшими за королеву Марию. Они представили меня мадам де Кастельно.

Если бы я не вслушивался столь внимательно, то мог упустить почти незаметную модуляцию голоса, едва уловимую нежность, с какой он произнес это имя. Быть может, этим юношей двигали не корысть или месть, но более интимные побуждения. Я спрятал улыбку и сохранил серьезное выражение лица. Не он первый, что среди мужчин, что среди женщин, кто сменил веру из-за похоти. Мари Кастельно вполне могла пустить в ход свои чары, чтобы вовлечь молодого человека в заговор.

– Значит, во Франции вы обратились в католичество?

Семинарии Парижа и Реймса были тернием в боку Уолсингема: там готовились миссионеры и зрели заговоры, подогреваемые юношеским пылом английских изгнанников и студентов, мечтавших отведать бунта. Трокмортон, как и Фаулер, был отпрыском дворянского семейства, его, как и Фаулера, отправили во Францию учиться. И что же? Молодые люди отказались от благополучной, однако неинтересной карьеры, и один сделался шпионом, другой – изменником. Все ради приключений, из юношеского стремления проверить себя. И мне было примерно столько лет, сколько нынче Трокмортону, когда я бросил вызов инквизиции, бежал из неаполитанского монастыря. Мне ли забыть, как горячит кровь близкая опасность.

– Господь по своей благодати указал мне путь в истинную Церковь. – Это прозвучало заученно, словно перевод с иностранного языка. – Я вернулся в Англию с решимостью послужить, чем смогу, делу королевы Марии. Мадам де Кастельно представила меня своему супругу. – И вновь, как только он упомянул эту женщину, голос его дрогнул, ресницы затрепетали и легкий румянец разлился по щекам.

– Ваши родные ничего не подозревают?

– Мой отец и мой дядя умерли. В особенности жалею о том, что дядя не дожил до этих времен. – В голосе Трокмортона прозвучала печаль. – Его заподозрили в соучастии в планах герцога Норфолка жениться на королеве Марии в шестьдесят девятом году, знаете?

– В той истории, что стоила головы брату Генри Говарда? Вот как? – Я на миг позабыл о необходимости скрывать свой интерес, но Трокмортон уже так увлекся, что едва ли что-либо заподозрил.

– Какое-то время он служил им посредником, насколько мне известно. Из-за этого вся наша семья оказалась под подозрением, но доказательств против дяди так и не нашли. Мне тогда было пятнадцать, но я отчетливо все запомнил. – Лицо его омрачилось при этом воспоминании.

– Значит, у вас семейная традиция, – улыбнулся я, чтобы его подбодрить, но Трокмортон и не смотрел в мою сторону, он тревожно взглянул на дверь.

– Лишь бы Мендоза не сменил меня.

– Почему вдруг?

Физиономия Трокмортона перекосилась.

– Он опасается, что мое лицо вскоре чересчур примелькается в окрестностях Шеффилдского замка. Говорит, как бы меня не вздумали схватить и обыскать, перехватят всю секретную корреспонденцию. Подумывает заменить меня кем-то из собственных курьеров. Но никто не знает эти места, как я, не знает, как передавать письма служанкам Марии. – Его так и трясло: еще бы, лишиться ключевой роли в заговоре!

– Наверное, он хочет поддерживать переписку с королевой помимо французов? – подбросил я идею. – Возможно, Мендоза не слишком-то доверяет этому посольству, а вас считает приближенным Кастельно?

Взгляд Трокмортона вновь невольно метнулся к письменному столу, но он усилием воли отвел глаза и принялся дергать за какую-то ниточку на рукаве камзола.

– Об этом мне и нужно поговорить с послом. Они с Мендозой не ладят, уверен, вы и сами об этом знаете, но нельзя допустить, чтобы личные счеты расстроили наш великий план. А я – человек Марии, а не Кастельно или кого бы то ни было еще.

Марии? Какой именно Марии? – усмехнулся я про себя.

– В таком случае не буду вам мешать, дожидайтесь посла. – И я двинулся к двери.

– А как насчет вас, доктор Бруно?

– Насчет меня? – Вопрос застиг меня врасплох, когда я уже взялся за ручку двери, и волосы на затылке вновь неприятно зашевелились. Я обернулся: светлые, бледные глаза в упор смотрели на меня, не отпуская.

– Чей вычеловек, доктор Бруно?

– Я служу Генриху Французскому, – отвечал я, постаравшись, чтобы мой голос прозвучал не слишком напряженно. – Я остаюсь под его покровительством и в Англии и буду служить тому делу, которое его посол сочтет наиболее соответствующим интересам Франции.

Трокмортон с минуту щурился, пристально всматриваясь в меня:

– Так для вас это вопрос политики, а не религии? Я говорю о восстановлении прав королевы Марии.

Я снисходительно улыбнулся в ответ:

– Даже если и существуют люди, способные отделить религию от политики, вы не найдете таковых в посольствах, Трокмортон, разве что где-нибудь в пещере, где они неустанно взывают к Господу, облаченные во власяницу.

Незамысловатая шутка вызвала у молодого человека смех, и он распрощался со мной легким поклоном. Я удалился в надежде, что по крайней мере на данный момент развеял его подозрения на мой счет. По пустынным коридорам я добрался до небольшого флигеля, который предшественник Кастельно превратил в домашнюю часовню при посольстве. Королева Елизавета не запрещает служить католическую мессу в посольствах тех стран, что сохраняют приверженность Риму, однако к участию допускаются лишь сами дипломаты, члены их семейств и слуги, а также иностранные подданные, крещенные в католической вере. По закону так, на самом же деле в посольские часовни битком набиваются английские католики, которые водят дружбу с послами, ибо принимать таинства у себя дома значило бы навлечь на себя тюремное заключение, а то и казнь.

Я присел на подоконник напротив двери в часовню, чтобы понаблюдать за выходящими. Одно из поручений Уолсингема: отмечать, кто посещает мессу, в особенности же обращать внимание на новые лица. Изнутри доносилась монотонная речь священника, слов не разобрать, порой паства отвечала ему хором. Муха жужжала и тщетно билась о стекло, лимонного цвета лучи просачивались в окна и косо ложились на застеленный камышом пол. Утекали минуты – я потерял им счет, – а монотонный голос все бубнил, и вот наконец смолк, двери распахнулись, и прихожане хлынули наружу, перешептываясь, как школьники, отпущенные с уроков. Первыми вышли те, кому отводились задние ряды – дворецкий, экономка, повар и прочие домашние слуги. Потом те, кто удостоены места поближе к алтарю: Курсель, Арчибальд Дуглас (это меня удивило: не думал, что старый развратник ходит к мессе), лорд Генри Говард – это уж само собой, а рядом с ним высокий молодой человек, весьма смахивающий лицом на лошадь, за ними Кастельно с супругой; застенчивый испанский монах проскользнул мимо, наклонив голову и сложив руки перед грудью. Хотя обитатели посольства имеют право посещать мессу, все они держались так, словно их застигли за непристойным делом, косились пугливо на меня и спешили проскочить, не поднимая глаз, одна лишь Мари послала мне кокетливую улыбку.

– Ах, Бруно, сегодня вы не были на мессе, – сказал мне посол с извиняющейся улыбкой, словно это он был виноват в упущении.

Курсель довольно громко фыркнул.

– Сожалею, только что вернулся, – с поклоном извинился я. – Вас в кабинете ждет Трокмортон, господин посол.

– Трокмортон? – Кастельно резко остановился и обменялся взглядами с Говардом. – С какой стати?

Я мог лишь недоуменно покачать головой:

– Наверное, срочное дело.

– В таком случае лучше пойти и выслушать. – Кастельно заторопился.

Говард, напротив, замедлил шаги и горящим взглядом уставился на меня, оглядел с головы до ног, презрительно ухмыляясь, – это мне уже знакомо. Я выдержал его взгляд, желая дать ему понять, что меня не страшит ни он сам, ни его высокое положение. Внезапно во мне проснулся неудержимый гнев при мысли, что этот самый человек преспокойно нанял бандитов и натравил их на доктора Ди, чтобы перехватить на оксфордской дороге заветную книгу. Мне представилось, как при свете одинокой свечи он жадно листает украденную рукопись, надеясь вычитать из нее способ обрести бессмертие. Впрочем, то было всего лишь неподтвержденное подозрение, такая мысль помогла мне сохранить спокойное выражение лица.

Говард отвернулся, а я присмотрелся к его спутнику. Это был молодой человек лет двадцати пяти, в бархатном камзоле с широким накрахмаленным воротом – такие носили все молодые придворные, но его лицо с тонкими, будто кисточкой нарисованными усиками казалось неуловимо знакомым.

– Мы не встречались? – спросил я молодого человека. Он обернулся и заглянул своими темными глазами в мои глаза.

Его, кажется, удивило, что я так нахально обращаюсь к нему, а Говард чуть не присвистнул при таком нарушении этикета. Но молодой человек колебался недолго и ничем не выдал своего замешательства, разве что слегка прикусил нижнюю губу и отвел глаза.

– Не думаю, чтобы имел удовольствие быть с вами знакомым, – ответил он вежливо-равнодушным тоном.

– Мой племянник, Филип Говард, граф Арундел, – представил его Говард и, резко махнув рукой в мою сторону, добавил: – А это постоянный гость посла, Джордано Бруно из Неаполя.

«Постоянный гость» в его устах прозвучало словно «шлюха».

Молодой человек кивнул, улыбнулся одними губами, и тут я понял, отчего лицо его кажется знакомым: вместе с другим придворным он протолкался вчера мимо меня и Эбигейл у Холбейн-гейт. Сыном испанской шлюхи меня обозвал его спутник; Филип, напротив, удержал его, когда наглец порывался вернуться и к словесному оскорблению прибавить физическое. И, кажется, граф тоже узнал меня. Я подумал, что наше знакомство он отрицает, поскольку ему неловко за поведение приятеля. Англичане большие любители оскорблять иноземцев на улице, в этом я не раз имел случай убедиться со времени моего приезда, но тут, на территории посольства, молодой человек, видимо, не хотел иметь ничего общего с таким обычаем. Я ответил ему поклоном и промолчал.

– Бруно, я чуть было не забыл, – обернулся ко мне отошедший уже в дальний конец коридора Кастельно. – Сегодня вечером в Уайтхолле состоится большой концерт, хор Королевской капеллы будет исполнять новую музыку мастера Бёрда. Ее величество Елизавета любезно пригласила послов всех католических государств, вероятно, желая нам продемонстрировать, что она держит при дворе столь известного католика, как ее учитель музыки, а значит, не может считаться врагом этой веры. – Он произнес это с улыбкой, а Говард только зубами заскрежетал. – Мы с Мари просим вас присоединиться. Мне давно уже следовало представить вас ко двору.

Я приоткрыл рот, чтобы поблагодарить, но Кастельно уже умчался на встречу с Трокмортоном, а я остался стоять, прислонившись спиной к стене. Официальное представление ко двору, быть может, даже самой королеве – что это значит для меня? В конце-то концов, подумал я, чем я отличаюсь от молодых людей, о которых говорил Фаулер, от тех, которые крутятся при дворе в надежде, что источник всех милостей и наград прольет на них лучи своей благосклонности. С другой стороны, попав ко двору, я сумею переговорить с Эбигейл, сообщить ей о действии жидкости, что была в том флаконе, попытаться выманить у нее еще какие-то детали, которые она могла припомнить. Разгадку тайны нужно было искать при дворе Елизаветы, в глубине дворцовых покоев. Теперь у меня появилась возможность еще на шаг приблизиться к ней.