Текст книги "Токийский декаданс (Topazu: Odishon)"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

ТЕЛЕФОННАЯ ТРУБКА

Холл отеля чем-то наполнен.

Что-то заполняет пространство над клетчатым узором мраморного пола, рядом с фресками на стенах, вокруг люстр из огромных слитков стекла и между ждущими и бегающими туда-сюда людьми.

Только я это чувствую?

Точно, я особенная. Я и не служащая здесь, и не постоялец, и не гость на банкете. Я как паразит. Девочка по вызову, но не для обыденных сексуальных утех.

Подруга мне рассказывала про дайвинг. Когда плывешь без водолазного костюма и натыкаешься на плотные заросли кораллов, они начинают врезаться в тебя, словно мельчайшие осколки стекла, и по всему телу распространяется боль.

Чем-то похожим и наполнено внутреннее пространство отеля.

– Ноги вообще удивительная вещь. Они не то чтобы грязные, нет. Никто, кроме писателя Дзюньитиро Танидзаки, пожалуй, не смог так раскрыть их странно влекущую нас таинственность. Эй, ты же читала Танидзаки? Не важно, в общем, ноги, в особенности пальцы, несмотря на свою непрактичность, играют важную роль в поддержании веса тела. Пальцы не могут сжимать предметы, но служат нам важным инструментом для сохранения равновесия. Понимаешь?

Он начал говорить сразу, как только пригласил меня в номер. Он даже не предложил мне сесть, заставил стоять, а сам уселся на подлокотник дивана.

– Люди состоят из различных частей тела, которые, если хорошо приглядеться, имеют довольно странную форму. Вот взять хотя бы уши. Ты рассматривала когда-нибудь свои уши внимательно? Вот я – да. У обычных людей, конечно, такого опыта нет, никто же не задается целью увидеть свои уши. Но, я думаю, это стоит того. Только важно смотреть на них спереди. Это очень сложно, нужно два зеркала использовать. Поставить их вот таким образом и смотреть не отрываясь самое меньшее десять минут. Ты поймешь, что уши имеют форму, удобную для выполнения своей функции и подходящую людям. Может, это непонятно сказано, но нам они годятся.

Обычная работа, но я очень сильно напряжена. Я не слышала, чтобы кого-нибудь убили, позвав в номер отеля, но у меня есть подруга, которая попала в серьезную переделку. У мужчины в уголках губ выступает пена. Он все говорит и говорит и даже не смотрит на меня.

– И нос, и пальцы рук, и губы, все одно и то же, но вот пальцы на ногах – это другое дело. Они людям совсем не идут. Я думал над этим и все понял. Я всегда размышляю основательно, это мой стиль, основательно думать – значит мозги тренировать. Так вот благодаря прямохождению люди эволюционировали из обезьян, верно? Проще говоря, ноги сыграли очень важную роль. Пальцы ног поддерживали вес тела, поэтому сплющились, с ними обращались как с другими подобными частями тела, на которые опирались, ступни или зад. В результате они стали выглядеть достаточно неприглядно: Поэтому чем человек красивее, тем гротескнее и смешнее смотрятся пальцы его ног. Мне нравятся пальцы у японцев. Я часто езжу за границу и могу сказать, что у иностранцев они длинные и меня совсем не впечатляют. Мне по душе толстые и короткие, как гусеницы.

Мужчина смотрит на мои туфли. Туфли из черной кожи на семисантиметровом каблуке, как он и просил по телефону. Его губы мелко подрагивают. Я спрашиваю, можно ли мне принять душ.

– Душ? Какой душ? Ты что сказала, сама понимаешь? В последнее время все эти ваши клубы такие странные. Мы не будем с тобой заниматься сексом. Нам даже раздеваться не нужно. И вообще, запах тела очень важен, ты об этом не задумывалась?

– Я не понимаю.

Мои лодыжки устали. Это все из-за каблуков. Обычно я не ношу такие высокие. Наш менеджер в клубе говорил мне, что этот клиент просто помешан на ногах. Менеджер и сам странный. Он подрабатывает переводами с испанского, а его жена, она старше, чем он, тоже трудится в клубе. Вся семья в сборе, короче говоря. Как-то раз я была на вызове в другом отеле, когда пришла туда, его жена лежала в номере связанная. В тот день у меня была легкая работа, я просто наблюдала за тем, что она и ее клиент вытворяли друг с другом.

Он продолжает говорить.

Он в халате. Коричневом, блестящем, похожем на халаты комиков из старых американских фильмов. Его кожа совсем бесцветная, как будто он уже года три не был на море. На его голенях мало волос. Довольно жалкое зрелище.

Я прошу у него пива. Он радуется, наливает и наконец-то предлагает мне сесть. На этот раз он начинает говорить о своей работе. Он служит директором фирмы, третьей по величине в Нагоя, по продаже вяленого мяса. Он утверждает, что в отличие от американского толстого и твердого мяса, японское тонкое и мягкое и беспримерно вкуснее. На это я замечаю, что, когда пьешь бурбон, особое удовольствие получаешь от твердого вяленого мяса. Однако он на это никак не реагирует, потому как, распластавшись на полу, уже лижет кончики моих шпилек. Я спрашиваю его о вкусе тонкого вяленого мяса, и вид его, сосущего твердую черную кожу моих туфель, кажется мне настолько нелепым, что я начинаю громко хохотать. От моего смеха мышцы его спины напрягаются, как у пожарного, вскочившего от звука сирены. Это мне кажется еще более нелепым, и я не могу перестать смеяться. Он поднимает ко мне свое лицо: в уголках губ свисает слюна, как у собаки. Я ненавижу собак.

– Ты прямо как собака, – продолжаю заливаться я.

Он смотрит на меня с ненавистью, затем наконец снимает халат и гавкает голым.

– Я ненавижу собак, – говорю я и надавливаю на него шпилькой.

У него тут же круто встает член. И он начинает рассказывать:

– Может, ты мне не поверишь, но я все время был собакой. Еще до школы, у меня совсем ничего от человека не существовало. В родословной имелись записи до четырнадцатого колена, но это все вранье, на самом-то деле я дворняжка, полукровка. Это мне сказал отец, он держал лавку дзэни, то есть менял, и вот как-то, пощелкивая костяшками счет соробан, признался мне: “Извини, что молчал, но на самом деле ты полукровка”.

– А твой папа не был собакой?

Я направляюсь к холодильнику за второй бутылкой пива. В холодильниках этого отеля собраны все сорта пива со всего света. Я беру “Сан-Мигель”.

– Про папу я ничего не знаю. Мы нечасто с ним общались. Он был строгим и бесчувственным человеком.

– А мама?

– А мама работала на кассе в ближайшей лавке, где продавали соевый творог тофу. На заработанные деньги я смог пойти в университет, выучиться и стать тем, кем являюсь сейчас.

– Так мама была собакой?

– Она ничего мне по этому поводу не говорила. Она вообще была неразговорчивой. А еще в лавку моего отца часто приходила Ниго, она комнату по соседству снимала. Ниго была хорошая.

– Что в ней было хорошего?

– На лице у нее было написано, что она не работает не покладая рук. И ноги у нее были очень красивыми. Если не перетруждать себя тяжелой работой, ноги всегда красивыми будут. Я все время смотрел на ее ноги и благодаря этому сам смог встать на задние лапы и стать человеком.

– Ты смотрел на ее пальцы, да?

– Я начал ходить на двух задних лапах. Стал известным там, где жил, меня даже по телевизору показывали в одной передаче, я еще на гитаре играл. Несмотря на раннюю весну, утром было по-зимнему холодно, все замерзало. Я ждал лета так сильно, что выл иногда. Думал, что, когда наступит лето, я смогу увидеть пальцы на ее голых ногах. Наступило лето, потекли веселые ручейки, зацвели одуванчики, луна стала бледнее, рыбы проснулись, дети стали делать шапки из газет, собирать слизняков после дождя, изготавливать куколок из бумаги или тряпок, чтобы призвать хорошую погоду, а потом ходить на болото и ловить лягушек. По телевизору в прогнозе погоды старик Касима сказал, что начался сезон дождей. Долгожданное лето. Ниго сняла колготки, а я смог стать человеком.

Он болтает, не замечая ничего, словно сомнамбула. Я совершенно не слушаю его болтовню и снова запихиваю свою ступню ему в рот. И вдруг понимаю, что испытываю сильное удовольствие от этого. Тогда решаю засунуть ему в рот телефонную трубку. Он соглашается при условии, что я сниму чулки, да и то только на пять минут. Я звоню менеджеру клуба и его жене и говорю: “Послушайте, сейчас будет интересно”, потом засовываю трубку в его рот и втыкаю в задницу шпильку туфли, продолжая его возбуждать. Он кончает в первый раз, но я не возбуждаюсь. По роду своей деятельности я часто испытываю чувство возбуждения, когда мужчина кончает. Эякуляция для меня – это как праздник, запуск ракеты или фейерверк. Однако эякуляция мужчины, скрежещущего зубами по пластиковой трубке во рту, не вызывает у меня никакой реакции. Он кажется мне похожим на торговый автомат.

– Что у тебя там происходит?

Я рассказываю менеджеру и его жене о том, чем мы занимаемся.

– Так засунь ему ее в задницу! Потом сфотографируй, мы хотим посмотреть.

Он, естественно, отказывается. Трубка старого образца, и он боится, что ее невозможно будет вытащить.

Я, как и обещала, снимаю, а точнее, позволяю ему снять ртом туфли и чулки. За то, что он осмелился укусить меня за бедро, я еще на пять минут засовываю ему трубку. Подумав, что будет интересно дать послушать звуки скрежета зубов по трубке кому-нибудь еще, я звоню своему другу. Мы когда-то жили вместе в течение полугода, а сейчас он стал любовником на содержании у хозяйки одной забегаловки, где продают фугу, и разъезжает на “саабе”. На свои первые заработанные деньги я сводила его в ресторанчик якинику и, поедая жареное мясо, рассказала ему об играх, которые у меня были с клиентами. Он выблевал все, что съел до этого, а потом три дня не мог сексом заниматься, потому что временно стал импотентом. А я с тех пор не могу есть пибимпап – смесь из риса и других продуктов.

– Это что там, музыка? Похоже, что кто-то поет? – спрашивает мой прежний мужчина.

– Музыка?

– В его хрипах есть что-то мелодичное.

– Разве? Я не заметила.

– А я услышал.

– Ты что, пел? – спрашиваю я у распластавшегося на полу и целующего мои пятки мужчины.

– Как я мог петь, если у меня горло было забито, я чуть не задохнулся, – отвечает он.

– Утверждает, что не пел.

– А я говорю, пел.

– Ты что там, со снотворным опять переборщил?

– Я больше этим не занимаюсь.

– Значит, пьян.

– Нет. Я сейчас в Интернете про индекс Никкей читаю.

– О чем это ты?

– Это свидетельство того, что я не пьян.

– Тебе действительно мелодия слышится в его хрипах?

– Что-то типа Вангелиса.

– Который на синтезаторе музыку пишет?

– Да. Помнишь, мы смотрели “Бегущий по лезвию”?

– В открытом кинотеатре?

– Ага, помнишь?

– На Гиндзе?

– Ты еще пирожок с мясом купила.

– Да… было вкусно.

– А молоко, которое ты приобрела, было немного прокисшим.

– Так давно это было…

– А этот мужчина, он талантливый? Может, он имеет к музыке отношение?

– Нет, он вяленым мясом торгует. Знаешь, такое тонкое, мягкое, самое вкусное в мире.

При этих словах мужчина у моих ног засовывает мне язык между пальцев ног и радостно кивает.

– Я хотел бы его записать.

– Попробуй.

– Если хорошая мелодия, ее можно будет продать. Ко мне часто приходят ребята из “Ти-би-эс”, им совсем недавно была нужна песня-заставка для телепередачи.

– Ему, похоже, очень сложно держать трубку во рту.

– Я тебя умоляю.

Фетишист соглашается, но при одном условии. Он садится на пол, раздвигает ноги, засовывает трубку в рот, а я, обхватив его пенис ступнями, начинаю мастурбировать. Но, вероятно, потому, что он уже один раз кончил, его член остается мягким, и мои потуги больше напоминают скатывание теста в колбаску. Результат отрицательный. Мелодии не получилось. Фетишист утверждает, что засунул трубку не так, как раньше, поэтому ничего не вышло. Похоже, он надеется на то, что песня, будучи записанной в качестве рекламы и заставки на телевидении, и вытекающие из этого преимущества поднимут продажи его вяленого мяса.

– Слушай, засунь микрофон прямо под язычок.

Я исполняю его просьбу, и тут же из динамика слышится возбужденный голос моего бывшего. Похоже, он все-таки нашел свою мелодию. Потом мы с фетишистом прослушали запись, но нам показалось, что ничего, кроме хрипа, на пленке нет.

У него никак не встает во второй раз, и он просит меня простимулировать его анус пальцем ноги. Я сначала отказываюсь, потому что боюсь, что под ногти мне забьются бактерии и кое-что другое, но он умоляет, чуть не плача, ссылаясь на то, что пошел навстречу просьбам моего бывшего. Когда он предлагает еще десять тысяч сверх обычного, я соглашаюсь и засовываю большой палец ноги в его задницу. У него наконец встает, и он кончает во второй раз.

Одевшись, он пригласил меня в бар на подземном этаже отеля.

В баре было полно людей. Он заказал себе виски со льдом, я – коктейль “Ширли Темпл”. Потом он предложил рассказать о самом страшном событии в жизни, и я поделилась тем, как меня один раз преследовал какой-то мужик на велосипеде, когда я на Акихабара покупала магнитофон.

– Он был якудза?

– Нет, он за мной очень быстро ехал, а когда я оглянулась и спросила его, зачем он меня преследует, он вытаращил глаза и заорал на меня: “Не ходи по середине дороги!”

Фетишист рассмеялся так громко, что посетители бара за стойкой обернулись.

Затем он поведал свою историю: – Ну, ты знаешь, что вяленое мясо изготавливают из говядины. У меня контракт с одним из поставщиков говядины, он держит хозяйство на окраине Нягои. Я больше всего забочусь о качестве своей продукции, поэтому предпочитаю очень тщательный отбор. Мы едем на ферму, когда телята еще маленькие, и высматриваем самых лучших. Был у меня один друг, Каварадзаки, в банке работал. Мы с ним на гольфе познакомились, часто друг у друга обедали, а он очень уж капусту кимчи любил. Так любил, что ел ее даже с тонко нарезанной говядиной сукияки, и в холодный тофу добавлял, словом, не было ни дня, чтобы он не ел кимчи. А несло от него ею так, что невозможно было рядом стоять. Может, из-за этого у него и с женой не ладилось, а надо сказать, жена у него была хорошая женщина, немного похожа на Вакико Кано. Я много раз становился свидетелем довольно откровенных сцен, когда приходил к ним домой. Сам-то я, конечно, не принимал участия, я вообще к обычному сексу интереса не имею. Так вот, когда же это случилось, да, два года назад, Каварадзаки покинул сей мир. Что-то у него там с печенью было, он даже в больницу лег на два месяца, но так и не смог восстановиться. Его вдова вернулась к себе на родину, в город Гифу, И несколько раз писала мне, чтобы я приезжал к ней на праздники или просто так, но я был занят и так никуда и не поехал. И вдруг полгода назад на одном отборе я вижу, что один теленок похож на Каварадзаки! Ну, сложно сказать, что корова похожа на человека, но я тысячи коров уже перевидал и могу различать их, могу сказать, что у них у всех морды разные. Когда я того теленка увидел, тут же остановился как вкопанный, потому что мне сразу показалось, что он на кого-то похож. А он на меня жалобно посмотрел, глаза опустил, промычал “му-у-у” и снова посмотрел на меня. Вот тогда я понял, что он похож на Каварадзаки, и мне стало страшно. Но я не мог упустить такой шанс и тут же послал за кимчи. Обычная корова вряд ли будет кимчи есть. Я намешал ее в сено и поднес к теленку, он радостно замычал “му-у-у” и все съел. Я тогда дал ему только кимчи, а он снова “му-у-у” и опять съел! Тут у меня коленки от страха задрожали, и я позвал его по имени. А потом купил его и поехал к его вдове с фотографией. Но она коров до этого никогда не видела толком, поэтому так и не смогла понять, похож он на ее мужа или нет.

– И что с ним потом случилось?

– Я его на мясо пустил. Череп хотел жене отдать, но ей не понравилось, да и мне было противно, вот я и отдал его в школу, он теперь у них там живой уголок украшает.

Фетишист постоянно щупал нижнюю челюсть и беспокойно повторял: “Хорошо, что не выскочила”.

Когда я вернулась в клуб, менеджер с женой приготовили мне рисовую кашу по-европейски, с сыром, от которой мне стало тепло. В двенадцатом часу мне позвонили, и я снова пошла в отель. Клиентом оказался окулист. Он попросил связать его так сильно, насколько это было возможно. У меня это никогда не получалось, поэтому я вся взмокла, пока старалась. Я возбуждаюсь, когда связываю клиентов, но только если они молодые и нравятся мне, а этот был лысым не по годам и с запахом изо рта. Сорок веревок мне пришлось завязывать в течение сорока минут. Затем я засунула ему шарик в рот и оставила валяться на постели, словно предмет интерьера. Через десять минут я ослабила веревки, чтобы восстановить кровообращение, но это время показалось мне скучнейшим за всю мою жизнь. Сначала я пыталась представить, что пенис врача – это сигара, и курила его. А потом это мне надоело, и я включила телевизор. Было уже слишком поздно, ничего не показывали, и я снова позвонила своему бывшему любовнику.

Он дал мне послушать музыку, которую написал, взяв за основу хрипы фетишиста. Она не была похожа ни на одну мелодию, которую я когда-либо слышала. В ней был и рык огромного зверя, и шум волны. Я, закрыв глаза, отдалась этим звукам. Среди них оказался звук, напоминающий высокие ноты фортепиано, рассыпающиеся мириадами, словно звезды на ясном ночном небе. Он грел мне душу и уносил далеко-далеко, но когда я вновь открыла глаза, передо мной корчился от удовольствия перебинтованный, словно мумия, веревками мазохист, которому я тыкала в задницу ногой.

ЖЕНЩИНА С КРИВЫМ НОСОМ

Не хочу быть неправильно понятой, поэтому вначале всегда говорю клиентам, что раньше была красивой. Они по-разному реагируют, кто-то морщит физиономию, кто-то смеется или улыбается. Я предпочитаю, конечно, чтобы улыбались.

Естественно, я вру, что раньше была симпатичной. Но кругом полным-полно девушек куда более уродливых, грязных и бедных, нежели я. Один раз я была во французском ресторане с богатым клиентом и ела там холодный трехслойный суп – вишисуаза, парисуаза и еще чего-то, и все слои с разной консистенцией. Подозрительным был этот ресторан. И вульгарным. За стойкой что-то жарил молодой повар, надувая пузыри из жевательной резинки. Я не знаю, как именно выглядят рестораны высшего класса, но этот определенно не был таковым.

В детстве мы точно так же разделялись на три группы подобно этому трехслойному супу: богатые и красивые девочки, обычные и грязные и бедные. Могу поклясться перед Богом, я была самой обычной. Ну, точно не была ненормальной. В моем офисе полно девчонок с просто ужасным прошлым. Есть такие, которые ходили по рукам, есть те, кого заражали венерическими заболеваниями, а есть и такие, кого насиловали отцы. Они так непринужденно рассказывают об этом только для того, чтобы на этом не зацикливаться, на самом же деле все не так просто.

Мой отец работал офисным служащим, играл в гольф, имел машину и пуделя, и в нашем холодном городишке, на севере Тохоку, считался жителем мегаполиса. В нашем доме была веранда, что, в общем, удивительно для этого города. Летом мы часто устраивали здесь фейерверки. Пол на веранде был бетонным, поэтому тут можно было без проблем их запускать. На полу оставались следы, и, когда заканчивалось короткое лето, они служили мне в качестве символа счастья.

Первый год учебы в колледже я прожила со студентом из правых, помешанным на татуировках. Мне кажется, это как-то связано с тем, что мой отец покончил жизнь самоубийством за три года до этого. Отец обожал подстригать своего пуделя, он и сам сильно походил на своего питомца. Поскольку пес искренне любил меня, я отвечала ему тем же, но в душе ненавидела и пуделей, и мужчин, похожих на них. Ведь мне нравились сильные мужики.

Мой сожитель занимался карате, а на самом деле был просто извращенцем. Один раз пытался засунуть мне в задний проход кусок туалетного мыла, и когда я, рыдая, стала отбиваться, ударил меня кулаком и разбил мне нос. А потом пнул так, что я упала и стесала себе локти. Через полгода он уехал в Иран обучать карате служащих ВВС. Однажды он прислал мне фотографию, где стоял со смуглыми парнями в униформе и с ТТ в руках. Но на тот момент я жила уже с другим мужчиной.

Он работал водителем такси и был старше меня на целых десять лет. Он относился к тем пуделям, о которых я уже говорила. Таксист носил бандаж для живота, не снимая. Говорил, что во время вождения он необходим, иначе что-то может случиться с его желудком. Мужчина вроде бы и хотел жениться на мне, но я не была такой дурой, чтобы доверять мужикам, настроенным на брак со мной. Несмотря на это, я прожила с этим пуделем целых шесть лет. Он усердно работал и много мне покупал: акриловый джемпер, чисто синтетическое платье; пальто с содержанием полиэстера девяносто процентов, ожерелья из кораллов и морских ракушек. Он работал по шестнадцать часов в день. Настоящие пудели, конечно, так не работают, они прежде всего любимые питомцы, а не служебные собаки.

Он возвращался домой усталый, шел в круглосуточную сауну, заходил в киоск на станции, брал остывшие кусочки курицы якитори, которые я покупала ему заранее, пил пиво, рассказывал о сегодняшних клиентах, а потом забирался на меня, не снимая бандажа. Я в такие моменты представляла себе, как парень, который хотел засунуть мне кусок мыла в задний проход, расстреливает людей из пулемета.

Как-то раз мы ездили знакомиться с его родителями, мне было тогда двадцать три года. Его дом находился на острове Сикоку, и пока мы плыли, меня укачало.

Я впервые была на корабле, естественно, что меня укачало, но не могу сказать, что это было неприятно. Когда собственное тело перестает принадлежать тебе, невозможно понять, приятно это или нет. Шея и кончики пальцев немели, и меня сильно рвало, словно я пыталась выблевать свои внутренности. Он постоянно твердил мне, что два месяца копил деньги на эту поездку, а мне хотелось, чтобы он сдох, потому что он продолжал говорить мне это, даже когда меня рвало. Один раз я увидела его на палубе из окна туалета и мысленно попросила проходящего мимо него солдата столкнуть пуделя за борт.

Его родители жили в доме в тупике на вершине холма. Его отец сразу же спросил меня о моем носе, я даже и чаю не успела отхлебнуть. Терпеть не могу таких людей. Мне было плохо, недомогание от морской болезни еще не прошло, и мне надоел мой таксист, с которым я встречалась уже четыре с половиной года. И какое вообще право имел его воняющий потом отец говорить что-то про мой нос?! Переночевав одну ночь, я на следующий день заявила, что хочу вернуться в Токио. Но у него были планы на три дня: он собирался показать мне мост, ботанический сад и обсерваторию.

По возвращении в Токио он заявил мне, что я произвела плохое впечатление на его родителей. Я ответила, что только дураки при первой встрече с человеком задают подобные вопросы о носе. За это он поколотил меня впервые за четыре с половиной года совместной жизни. Меня и раньше избивал мой каратист, поэтому я даже не испугалась. В тот день я расписала ему историю своего сломанного носа. Рассказала и нечто большее, как каратист каждый день трахал меня в рот и в зад. Я смеялась, вспоминая прошлое, а он схватил с плиты кастрюлю с кипятком и выплеснул на меня. Кипяток попал мне на ноги, я закричала и начала кататься по полу. Почему-то в этот момент я вспоминала член каратиста. Таксист заплакал, начал доставать лед из холодильника, искать ментоловый бальзам, непрестанно прося у меня прощения. Я прямо с ошпаренными ногами расстегнула ему ширинку и уверила его, что прощаю. Он сказал, что ему плохо, просил прекратить, но в итоге занялся со мной сексом.

В тот день, когда исполнилось полгода после аборта, я отправилась в обувной магазин на Гиндза за розовыми сандалиями. И пока продавец рассматривал следы от ожогов на моей ноге, я захотела заняться сексом с моим мужчиной. Я позвонила в его фирму, но он был на вызове, тогда я пошла с первым незнакомцем, заговорившим со мной, и переспала с ним. После этого мне впервые заплатили за секс.

Мне понравилось, как мужчина рассматривал красивый розовый рубец от ожога на моей правой ноге. Цвет шрама был необычно прозрачным, словно лепесток бутона розы. Поэтому я решила найти себе мужчину, который будет целовать мой розовый шрам.

Потом в течение года я рассталась со своим таксистом. Он попал в аварию, на шее у него красовался медицинский воротник, и в таком состоянии он хотел заняться со мной сексом. Я ударила его, он ответил, но я сломала ему палец и плюнула в него. Этому я научилась с тех пор, как занялась проституцией. На тот момент у меня было уже около трехсот тысяч заработанных денег, и я была преисполнена уверенности в своих силах.

Поначалу я работала в эскорт-услугах, но все изменилось после моего одиннадцатого клиента. Он поцеловал мой шрам и связал поясом от кимоно юката, а во время второй встречи уже кожаным ремнем и капал на меня воском от свечи. У меня остались такие приятные воспоминания, что я решила перейти в садомазо клуб на Акасака. Тогда мне было двадцать пять с половиной лет.

Когда мне исполнилось двадцать шесть, позвонил парень, сломавший мне нос. Сказал, что очень хочет встретиться, и довольно быстро появился в моей квартире на Ёёги. Теперь он носил бороду, и от прикосновения к растительности на его лице мне начало казаться, будто и не было семи лет нашей разлуки. Он очень интересно рассказывал о партизанах. Утром следующего дня он ушел и больше никогда не возвращался, но после нашей встречи, если по телевизору показывали новости о Ближнем Востоке, я всегда переживала за арабов.

Каёко была старше меня на четыре года. Она была достаточно известна и снималась в порно. Я подружилась с ней. Уже через два дня после того, как меня переманили в клуб, где она работала, я стала сниматься в порно сама. Это было довольно просто: я сначала сидела на полу верхом на бутылке из-под фанты, а потом четыре часа занималась онанизмом. Каёко с девчонками хвалили меня. Там был один парень, помогавший с освещением, ему не было еще двадцати. Он сказал мне, что актрисой можно только родиться. В тот день я слишком много занималась онанизмом, но все же мы пошли с ним в район Синдзюку и пили до одури, любуясь на реку Добугава.

В комнате у него было много книг. Он с удовольствием выслушал мои рассказы про арабских партизан. Я завела разговор и о моем носе и шрамах на ноге, а он сказал, что такие вещи сильно ранят женское достоинство. Мне так понравился его ответ, что я решила жить вместе с ним у меня. Он приехал с Хоккайдо, в Токио учился в фотошколе, имел белую, как у девушки, кожу и был очень умным. Его звали Тоуру. Тоуру уважал меня за то, что я была садомазо-хисткой, ведь, по сути, мне не было необходимости продавать свое тело. Еще Тоуру много меня снимал. Он любил безлюдные парки, станции метро поздно ночью, когда уже отошла последняя электричка, заброшенные квартиры. Он снимал меня в подобных местах постоянно, а еще водил в кино, театр и на концерты и познакомил со своими друзьями.

Один раз во время съемок порно он снова пришел помогать с освещением. Я везде платила за него, потому что у него не было денег, и его это напрягало, вот он и пытался заработать хотя бы немного. Но все пошло не так хорошо в этот раз. Двое моих партнеров переусердствовали, когда вставляли в меня вибратор, мне стало больно, и я заплакала по-настоящему. Тоуру разозлился и заорал на них, чтобы они прекратили. Его избил порноактер, бандит, весь в татуировках, и еще оператор добавил от себя. В тот день я поняла, что Тоуру любит меня.

Он сказал мне, что что-нибудь придумает с деньгами, и запретил сниматься в порно. Он позвонил родителям, у которых была фирма по обезвоживанию продуктов на Хоккайдо, наврал, что ему нужно семьсот тысяч на немецкий фотоаппарат, и мы на эти деньги уехали на остров Гуам на пять дней. Там было очень жарко, мы постоянно занимались сексом и загорали. Под солнцем мой шрам на ноге изменил цвет и стал темным. Когда мы вернулись в Токио, деньги закончились.

Тоуру позволял мне работать в Эс-эм-клубе. Он считал, что у женщины должна быть свобода выбора, и к тому же думал, что при моих наклонностях необязательно заниматься сексом в прямом смысле этого слова. Я, в свою очередь, избегала разговоров о том, чем занимаюсь, при нем. Но однажды мне предложили сто тысяч иен за анальный секс, и я согласилась. У клиента в члене было вживлено с десяток силиконовых шариков. Он измазал меня маслом, истратил целых три тюбика, а потом начал иметь меня в анус. Моя задница потеряла девственность с каратистом, в нее свободно мог поместиться тот кусок мыла, который он хотел когда-то запихнуть в меня, поэтому я спокойно согласилась на секс. Но клиент так долго трахал меня силиконовыми шариками и еще засунул в анус свечу, что все порвал мне. Было очень больно, и текла кровь. Я не могла этого долго скрывать, и, когда мы ужинали спагетти, Тоуру заметил мое состояние. Он стал выспрашивать меня, и я ему все рассказала. Его тут же стошнило. Он начал было осматривать мои повреждения, пытаясь чем-нибудь полечить, но оттуда вдруг начала вытекать сперма того мужика с силиконовым членом. Он возмутился, но лично я не видела ничего предосудительного в этом и намекнула ему, что это стоило целых сто тысяч. На следующий день он ушел, оставив мне письмо. Задница заживала шесть дней.

Я снялась в пяти порнофильмах. Старалась, чтобы снимали только мое тело, а лица не было видно. Я очень уставала, но делала это отчасти потому, что втайне надеялась встретиться с Тоуру. Получилось это у меня всего один раз после его ухода. Я направилась в школу, где он учился. Когда он увидел меня, переменился в лице, подошел, взял за руку и пожелал мне счастья. Я, плача, пожелала ему того же, села в такси и уехала. Таксист увидел мой нос и спросил, занималась ли я боксом. Это стало последней каплей, я сорвалась, набросилась на него с заднего сиденья, схватила за шею и начала душить. Машина пошла влево, задела ограждение и врезалась в грузовик, стоявший на парковке. Таксист разбил голову, я тоже ударилась головой, и мое правое глазное яблоко сместилось к носу.

Я провалялась в больнице два месяца. С фирмой по вызову такси мы договорились обойтись без суда. Один раз меня навестил тот самый пудель, с которым мы прожили шесть лет. Наверное, услышал об аварии на работе.

Он рассказал о том, что женился, показал фотографии жены и детей. Мы ели печенье, которое он мне принес, и предавались воспоминаниям. Нам обоим было приятно видеть друг друга. Потом он погладил мой шрам на ноге и ушел.

Несмотря на две операции, глаз так и косил к носу. У меня закончились деньги, и по совету Каёко я уехала к себе домой, в свой родной город. С матерью я увиделась впервые за пять лет. Хотя она все знала о моей работе после того, как ее вызывали в полицию в связи с аварией, она ничего не сказала. Дом не изменился. На бетонном полу веранды по-прежнему виднелись следы от фейерверков.