Текст книги "Соня рапортует"

Автор книги: Рут Вернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Двумя днями позже Рихард поручил мне отнести Фреду большой сверток, который был завернут в большой бумажный пакет. Фред побеседовал со мной. Не знаю, по какой причине – возможно, под влиянием его большого интереса к моей жизни или потому, что я его совершенно не знала, – я начала рассказывать ему о своем конфликте с Рольфом и спросила, не следует ли нам разойтись ради интересов дела. Фред меня терпеливо выслушал и сказал, что он очень ценит мое доверие к нему. Я не могу припомнить, какой он мне дал совет. Когда я через три часа ушла от него, я подумала, не был ли принесенный мною бумажный рулон лишь предлогом, а на самом деле он проверял, подхожу ли я для работы. Много лет спустя я узнала его по фотографии как «героя Мадрида». Это был Фред Штерн, знаменитый генерал Клебер, герой Мадридского фронта. В Германии он принимал участие в мартовских боях 1921 года и в гамбургском восстании 1923 года. В Китае в 1932 году он был главным советником при Центральном Комитете КП Китая. В Испанию он отправился как офицер Красной Армии высокого ранга.

В те дни мы поехали на противоположный берег реки Вангпу. В этой поездке принимали участие Рихард, Пауль, Гриша, Франц и Макс.

Об этой поездке я писала домой:

27 октября 1932 года

«Недавно я была в Потунге, расположенном на противоположном от Шанхая берегу реки Вангпу. Это промышленный квартал. Мы посетили испытательную станцию Объединения китайских христиан. Они построили там одну школу и примерно тридцать домов для рабочих. Квартплата – четыре марки в месяц. Я спросила, по какому принципу они отбирают квартиросъемщиков. Конечно, они должны исповедовать христианскую веру и, помимо этого, зарабатывать ежемесячно от 40 до 60 шанхайских долларов. То есть селиться в этих домах могут лишь представители рабочей аристократии, поскольку это высокая зарплата.

Затем мы были в районе глиняных хижин, где живут нищие, кули и безработные. Хижина – это звучит слишком громко для этих нор. Они сколочены из ржавой жести; в них нет ни окон, ни пола. Маленькая печка для приготовления еды находится во дворе. Взрослые ходят почти нагишом, лишь тряпки прикрывают тело. Таких хижин тысячи. Некоторым семьям повезло – их дети нашли работу на находящейся поблизости фабрике. Заработок детей – 6 долларов в месяц. Эти хижины – собственность обитателей; но они должны платить 2 доллара ежемесячно за землю, на которой стоит их «дом». Самое удивительное, что эти люди еще живы. Неподалеку стоят богатый китайский дом с красивым садом. Его владелец был в прошлом надсмотрщиком в артели кули и по центу сколотил капитал. Рядом с большим домом находится маленький дом; хозяин жил в нем еще несколько лет назад. Теперь же и большой дом его не удовлетворяет. Он живет в Шанхае в богатом доме, женился недавно в четвертый раз – еще одно доказательство, что он богат».

Для товарищей, работающих нелегально, такого рода вылазки не были обычным явлением, однако никакого элемента безответственности здесь не было. Я уже говорила о том, что большинство европейцев были знакомы друг с другом. Иногда мы выезжали на природу. Помню, как мы устроили игры на одной поляне. Мы с Паулем «жали масло», став спиной друг к другу, сцепившись руками, и пытались взвалить на спину друг друга. Не могу понять, как мне удалось взгромоздить толстого Пауля себе на спину. У меня сохранилась фотография, сделанная Рихардом. К сожалению, на ней виден лишь Пауль.

Одной из самых замечательных «вылазок» была трехдневная поездка с Агнес, Артуром Эвертом[22]22
  Артур и Элиза (Сабо) Эверт – коммунисты. Артур был депутатом рейхстага от Коммунистической партии Германии, впоследствии – представитель в Коминтерне. Арестован в Бразилии, его пытали, и он сошел с ума. Сабо была выдана нацистам, погибла в концлагере Равенсбрюк.


[Закрыть], его женой Сабо и приятельницей Отто Брауна. Я была счастлива, что после некоторого колебания Рихард разрешил мне поездку по реке. О работе не говорилось ни слова. Я особенно хорошо вспоминаю Сабо. На меня произвели большое впечатление ее опыт работы в партии, ее ум и разящий юмор. Один или два раза я встречалась с Артуром и Сабо в Шанхае. Я восхищалась темпераментом Артура, его умом. Однако он обладал вспыльчивым характером. Когда он начинал слишком горячиться, то Сабо умела его утихомирить. Это была семейная пара, неразлучная на всю жизнь.

Через тридцать лет после отъезда из Шанхая я рассказала о гибели Сабо и судьбе Артура в своей книге «Ольга Бенарио».

Вечер, проведенный с генералом Клебером, вылазки на другой берег реки Вангпу и поездки по этой реке были единственными за все время нашей работы в Шанхае. Эти товарищи не общались с гостями, бывавшими в нашем доме. Атмосфера во время наших встреч всегда была очень хорошей.

Видимо, не так уж и важно, как умело готовила Сабо еду в печурке на лодке, как Агнес рассказывала нам анекдоты, как пел генерал Клебер или как мы с Рихардом и Паулем бегали на пари на лужайке, пока, изнемогая от усталости и смеха, не валились на траву.

Я рассказываю о выдающихся личностях и в то же время о вещах второстепенных. Однако в нашей ситуации подобная разрядка была событием редким. Эти немногие часы оказали на меня большое влияние.

В сентябре 1931 года Япония напала на Маньчжурию. Предлог для этого разбойничьего нападения очень хороши известен: «перенаселенная Япония нуждается в жизненном пространстве», а «гитлеровская Германия должна обезопасить себя от общего врага – коммунизма и его оплота – СССР».

Выдержки из моих писем того периода:

«Складывается впечатление, что немецкие газеты недостаточно информируют о сложившейся здесь политической ситуации. Поэтому сообщаю кратко: ключ к пониманию проблемы – японо-китайский конфликт. В общих чертах вы знаете, что японская армия оккупировала часть Маньчжурии, включая столицу Мукден. Пока речь идет о японских интересах в Южной Маньчжурии, за ней на очереди Северная Маньчжурия, что уже затрагивает интересы России, являющейся вместе с Китаем совладелицей Восточно-китайской железной дороги. При всех условиях Россия будет стремиться избежать войны до завершения пятилетнего плана; она вообще не желает войны, но продвижение Японии к ее границам создает опасную ситуацию…»

«…К вопросу о Южной Маньчжурии: оккупировав проходящую по территории Маньчжурии железную дорогу, Япония создала там опорные пункты. Китайцы проявили в Маньчжурии немалую расторопность. Они построили несколько дорог, параллельных японским, что уменьшило значение захвата последних. Китайцы добились успехов в получении прибыли от плантаций соевых бобов, посаженных крестьянами. В последние годы миллионы китайских крестьян переселились в Маньчжурию. Они остались столь же бедны, как и до переселения, – мотыга, глиняная хижина, лохмотья вместо одежды. Китайское правительство закупало по бросовым ценам соевые бобы, выколачивая на этом большие прибыли. В Маньчжурии есть также большие запасы железной руды, развитая металлургия – в общем, это богатая страна, богаче, чем может показаться при виде унылых глиняных хижин и высохшей земли. Япония выбрала удачный момент для нападения. Китайские войска, материальные средства и генералитет были втянуты в борьбу против коммунистов и частично в борьбу против Сепаратистского Кантонского правительства…»

«…Все китайцы настроены резко антияпонски…

В Шанхае японские товары подвергаются полному бойкоту. Все рабочие покидают японские фабрики, японские строительные объекты, японские магазины.

Китайское правительство или вообще не поддерживает антияпонское движение, или оказывает ему лишь слабое содействие. Это вызывает возмущение китайских студентов…»

«…Аптияпонский комитет, составленный из добропорядочных буржуа, призвал к проведению собраний. Выступать должен был докладчик умеренного направления. Собралось пятьдесят тысяч студентов и рабочих, они потребовали принять решительные меры и освистали умеренного оратора. Кто-то из публики вышел на сцену, сказал пламенную речь, от которой попахивало «красными бандитами». Члены комитета были в ужасе. Тысячи студентов переполненными поездами приехали в Нанкин, потребовали от Чан Кайши выступить перед собравшимися, избили министра иностранных дел Ванга, занимавшего пассивную позицию в конфликте с Японией, и выдвинули решительные требования…

Чан Кайши ответил жесточайшими репрессиями. Госпожа Бау – жена китайского профессора университета в Пекине – рассказывала мне: «У моего мужа очень много трудностей в преподавательской работе. Половина класса – в тюрьме, и лишь часть арестованных будет выпущена на свободу; многие из его учеников казнены. Они получили по заслугам. Я слышала, что коммунисты прибивают гвоздями руки детей богатых родителей к столу и протягивают через их уши проволоку…»

…Здесь полагают, что Маньчжурии уготована судьба Кореи, а именно: японцы назначат «правителем» страны кого-либо из местных китайцев и объявят Маньчжурию «независимой». На японский манер это означает, что Маньчжурия станет колонией Японии».

Эта мое предсказание сбылось. Другое предсказание в отношении дальнейшей экспансия Японии в Северной Маньчжурии не подтвердилось. Западные державы, с одобрением воспринимавшие любой шаг, направленный против Советского Союза и коммунизма, ничего, кроме мягкого протеста, не противопоставили агрессивным устремлениям Японии. Лишь Советский Союз строго предупредил Японию. СССР была известна заветная мечта Японии оккупировать и Северную Маньчжурию, создать, таким образом, напряженность на границе СССР. Советский Союз усилил свою оборону на Дальнем. Востоке. В связи с этим Япония изменила свой план. В конце, января японские вооруженные силы напали на Шанхай. Единственными, кто в течение нескольких недель мужественно сражался с японцами, были солдаты 19-й китайской армии. Чан Кайши бросил их на произвол судьбы и подписал соглашение о перемирии, предоставлявшее большие права Японии.

Военные действия в Шанхае затмили все другие события для тех, кто был их свидетелем. Внешне в период военных действий европейцы жили в сравнительной безопасности. Однако это нападение стало настолько ясным, жестоким и наглядным уроком методов, используемых капитализмом, что у многих оно вызвало поворот в сознании. Все, кто был втянут в водоворот этих событий, сделали для, себя вывод. Думаю, что эти события в значительной мере способствовали тому, что Рольф стал коммунистом, оказали решающее влияние на развитие Вальтера. Мне хотелось бы привести отрывок из письма Рольфа его родителям, которое отличается от его прежних писем.

22 января 1932 года

«…Все это заставляет сжиматься сердце. Напасть на слабую страну, отнять у бедных грабежом и разбоем последнее – тревожный и возмутительный факт. Мы наблюдаем здесь подлинную причину вторжения, эта причина – достижение экономических преимуществ.

…Эта тема постоянно находится в центре дискуссии, зачастую очень ожесточенной, поскольку отношение иностранцев к происходящему возмутительно»

Общество, симпатизирующее тем, от кого оно ожидает наибольшего барыша, и продающее тех, кому оно обязано своим благополучием, заслуживает презрения. Как мне кажется, дело зашло столь далеко, что мировая история подлежит суду народов».

29 января 1932 года я писала:

«В китайских кварталах Шанхая неспокойно… Повсюду стреляют. На углах воздвигнуты баррикады из колючей проволоки и бревен. Японцы введут себя отвратительно, нейтральный сеттльмент» – тоже. Иностранный волонтерский корпус надумал пригласить подразделение японских войск охранять часть его территории. Само собой разумеется, что вместо выполнения охранных функций эти войска ведут обстрел китайской части города, в то время как китайцы не осмеливаются вести ответный огонь по сеттльменту.

Вчера мы забрались на крышу и смотрели на горящий Чапэй – китайскую часть города. Пламенем объяты железнодорожные составы; Северный вокзал, а также здание „Коммерциель пресс“ – самой крупной газеты в Китае и одной из крупнейших в мире – сгорели.

Самое отвратительное в агрессии Японии состоит в том, что через два часа после предъявления ультиматума мэру Шанхая, на который они получили полностью удовлетворяющий их ответ, японцы открыли огонь».

2 февраля 1932 года

«Письмо все еще здесь, поскольку нет смысла его отправлять, так как почта полностью парализована. Сеттльмент находится в осадном положении. После десяти часов вечера никто не имеет права выйти на улицу. Наш дом переполнен. Повар привел свою дочь и сестру своей жены, затем прибыла Амма с тремя детьми; все ночуют у нас…

Тысячный лоток людей – пешком, на тележках, в колясках рикш, на автомобилях – течет из китайской части Города, в том числе женщины с детьми, со свертками и одеялами. Многие сидят на улицах. Пустующие дома переполнены беженцами».

Семь родственников повара и Аммы жили в это время у нас. Типично, что английская компания, которой принадлежал наш дом, обратилась к нам с письмом, в котором говорилось, что, согласно договору, дома по могут сдаваться китайцам и что ими получена жалоба о нарушении нами этого пункта договора. Встречи товарищей в нашем доме не прерывались. В течение дня все китайцы находились во дворе. Тем не менее Рихард мне впервые сделал замечание, сказал, что моя готовность оказать помощь слугам разительно отличается от поведения других иностранцев и потому бросается в глаза.

Для нашей группы эти недели были периодом активной работы. Наряду со всеми военными вопросами, касающимися Японии, Рихарда интересовало положение дел в китайском квартале, в японском квартале Хонкен, настроение китайского населения, поведение европейцев, моральное состояние 19-й армии, ее состав, ее поведение по отношению к японцам, а также к китайской Красной армии, с которой она раньше сражалась.

Мои письма отражают впечатления этих дней.

2 февраля 1932 года

«Нам стало известно, что один наш китайский друг, проживающий в японском квартале, арестован. Мы начали его разыскивать. Японский квартал выглядит ужасно. Улицы словно вымерли, людей не видно, лишь валяются трупы да проезжают автомашины с тяжелым вооружением. У большинства домов оконные стекла разбиты, двери выломаны. К счастью, у нас была с собой визитная карточка одного японца. Все посты нас пропускали. Наш друг жил вместе со своим шурином – зубным врачом. Мы нашли зубного врача, но его сведения были неутешительными. Китайцы, проживающие в домах, где стреляли, были убиты. Когда родственник нашего друга услышал, как в дом ворвались солдаты, он пробрался на чердак и спрятался в большой корзине вместе со своим девятилетним сыном. Наш друг говорил, что если прячешься, то вызываешь у японцев подозрение. Он был интеллигентным молодым человеком, который прошел курс обучения в Америке и много читал. Наверное, у него были книги и о России Когда зубной врач решился спуститься вниз, то он увидел, что письменный стол был перерыт, а наш друг исчез».

Я посетила японский квартал по просьбе Рихарда. Визитная карточка японца, о которой я упоминала в письме к матери, принадлежала Хоцуми Одзаки. Лау – наш исчезнувший друг – был постоянным посетителей его книжного магазина. Рихард одобрил наше предложение выполнить эту опасную миссию вдвоем – лучше всего это могли сделать женщины-европейки.

8 февраля 1932 года

«К стрельбе уже так привыкли, что не обращаем на нее внимания. Пропали без вести два наших китайских друга. Разыскивая их, я смотрела вчера на колонну пленных в составе 117 человек – единственно оставшиеся в живых после ареста и переданные японцами англичанам, то есть англичане обнаружили эту группу и спасли ее. Состояние, в котором находились пленные, описать невозможно. Большинство из них было арестовано на улице или дома. Среди них мирные жители, рабочие, кули и студенты. Все время они находились со связанными за спиной руками. Их тела были покрыты ранами от побоев и штыков. Одному из них не давали спать четверо суток.

Ну да хватит о войне. Конечно, японцы в своей жестокости не оригинальны. Китайцы относятся к коммунистам не лучше, а что было в период мировой войны!»

Через шанхайские городские власти Рольф раздобыл мне разрешение на посещение полицейского участка и лагеря беженцев.

13 февраля 1932 года

«Вчера у Миши был день рождения, ему исполнился год. Амма и повар сложились и купили ему костюм и ботиночки – блузу, штанишки из ярко-оранжевого шелка и розовый галстук. Выглядел он во всем этом невероятно комично. Я надеялась, что до прихода гостей он основательно обмочится и тогда мы сможем переодеть его в голубой костюмчик, однако, опасаясь именно этого, Амма каждые полчаса держала бедного ребенка над горшком. Рост Миши сейчас – 71 сантиметр, и он упирается головой и ногами в края кроватки. О большой кровати я еще не позаботилась, поскольку беженцы заняли одну комнату, а я с Мишей сплю в другой, радуясь про себя тому, что наше совместное пребывание затянулось.

Вечером так стреляли, что невозможно было заснуть…»

20 февраля 1932 года

«Военные действия все еще продолжаются. 19-я армия китайцев сражается храбро и оказывает неожиданно упорное сопротивление. Она борется почти без всякой поддержки со стороны правительства, которое, если бы хотело, уже давно могло бы одержать победу над японцами. К сожалению, оно этого не желает, в особенности сам Чан Кайши. Положительным моментом является то, что впервые китайские массы выступают ныне единым фронтом, а именно против Чан Кайши. Самый простой китаец понимает теперь, что собой представляет этот человек.

Обо всех этих событиях я пишу не очень много, поскольку я недавно беседовала со здешними корреспондентами немецких газет (Босхард – от издательства „Ульштейн“, доктор Фогель – от мюнхенских, гамбургских и кёльнских газет) и у меня создалось впечатление, что их информация носит подробный характер. Официально здесь объявлено о прекращении военных действий. Методы японцев можно проследить по следующим фактам: убито от двух до четырех тысяч китайских солдат, около десяти тысяч гражданского населения, число беженцев из китайской части города составляет более 600 тысяч жителей. Само собой разумеется, что прекратили работу фабрики в китайском квартале Чапэй. К тому же в результате закрытия в Шанхае японских фабрик 300 тысяч китайских рабочих потеряли работу. Какого-либо пособия они не получают. Массовая нищета достигла предела. Какие меры предпринимаются для нормализации положения? Европейский волонтерский корпус отозван с границы сеттльмента и заменен регулярными войсками, поскольку волонтеры должны теперь охранять внутренние районы поселений иностранцев от возможных волнений и бунтов китайских беженцев и рабочих. Наши беженцы (китайские беженцы, жившие у нас) несколько дней назад разошлись по домам, однако семь мужчин вновь вернулись. Повсюду бродят японские солдаты. Мне не хочется описывать методы убийства и многое другое, что я слышала от надежных людей».

Вскоре представилась возможность установить контакт с 19-й китайской армией. Под флагом благотворительности можно было посещать раненых солдат в госпиталях, В качестве переводчика нас сопровождал Хан.

Большого риска здесь не было. Трудно было лишь определить, сколь далеко я могу зайти в своих вопросах, не вызывая подозрений медсестер и китайских дам из благотворительных организаций своими дружескими контактами с солдатами. После двух посещений Рихард решил, что мы должны прекратить визиты в больницу.

Я расспрашивала солдат об их настроениях, социальном происхождении, причинах, побудивших вступить в армию, впечатлениях о Красной армии и о японской армии в Шанхае, а также о том, что их лично заставило столь мужественно сражаться. Подробно я побеседовала с семью или восемью легкоранеными. Рихард был удивлен, что мне удалось так откровенно поговорить с солдатами. Вообще-то подобраться к армии было нелегко. Сбор информации в стране, где 96 процентов населения неграмотно и где средства информации развиты слабо, значительно отличался от возможностей, имеющихся в европейских странах.

В те дни я нарисовала Рихарду достаточно яркую картину настроений европейцев, поскольку агрессия Японии была главной темой разговоров. Большую помощь в сборе информации для Рихарда мне оказал Вальтер. Меня радовало, что в ходе наших дискуссий, длившихся часами, Вальтер все чаще соглашался со мной. Переворот в сознании, вызванный политическими событиями, в нем был особенно заметен.

Вальтер был одним из наиболее крупных коммерсантов-европейцев в Шанхае, имевших связи с представителями китайских деловых кругов и нанкинским правительством. Он часто совершал поездки в разные концы Китая, Я понимала, какое значение он может иметь для нас. Настал день, когда я сказала Рихарду, что хотела бы попытаться привлечь его к нашей работе. Разумеется, я не могла предсказать, каков будет ответ Вальтера, но в случае отказа я рисковала лишь тем, что он узнал бы о моей активной политической деятельности. Я была уверена, что он будет молчать и его уважительное отношение ко мне не изменится. Рихард согласился. С большим внутренним волнением, осторожно развивая данную тему, я переговорила с Вальтером. Я сказала ему только то, что речь идет о поддержке китайских коммунистов. Все остальное должен был сказать Рихард. Вальтер заявил о своей готовности сотрудничать. Впоследствии Рихард сказал мне, что беседа была позитивной и очень интересной. В их дальнейших контактах я участия не принимала. Думаю, что Вальтер был очень полезен для Рихарда. Сотрудничество между ними продолжалось многие годы. У меня сложилось впечатление, что Рихард как личность произвел огромное впечатление на Вальтера, что и вовлекло его в нашу работу. В дальнейшем он отошел от нас, но нашим противником не стал и вреда кому-либо из нас не нанес. В последний раз я видела его в мае 1936 года. Умер он несколько лет назад.

Постепенно положение в Китае стало спокойнее. 11 апреля 1932 года я писала брату:

«…В настоящий момент Япония активности не проявляет, но мы ожидаем, что все снова начнется, никто не верит, что мир наконец наступит. Возможно, что в следующий раз это начнется не в Шанхае, а где-либо еще».

Это предположение оказалось правильным. Военное вторжение Японии в Китай продолжалось, можно сказать, безнаказанно более шести лет, пока наконец не удалось создать в 1937 году единый антияпонский фронт. В него вошли сторонники Чан Кайши, который не мог более игнорировать требование всего народа о создании такого фронта. Объединенными усилиями наступление Японии было остановлено.

В Шанхае положение иностранцев нормализовалось в апреле 1932 года. Итогом событий были сожженные жилища, миллионы безработных и убитых.

Из письма родителям:

«…Мы оба живем в ужасных условиях. Вы не можете себе представить, какая здесь грязь, нищета и бедствия. Не видно, чтобы с этим как-то боролись. Недавно я нашла на улице мертвого ребенка в мокрых пеленках…»

Составной частью моей жизни в Китае и лучшим отдыхом были поездки во внутренние районы страны. Правда, в редкие свободные дни мы выезжали не очень далеко, но «внутренние районы» начинались для нас сразу же за пределами Шанхая.

Из письма родителям:

«…Пасха прошла интересно. Как и принято здесь, мы провели ее в одном буддийском монастыре. Во второй половине дня в четверг мы на теплоходе добрались из Шанхая в Минпо, и на следующий день в пять часов утра мы туда прибыли. К югу от Минпо находится храм «Сын неба». Мы сели в маленький моторный катер. Поездка, длившаяся два о половиной часа, прошла очень весело. Уже сам по себе катер вызывает улыбку. Это был маленький буксир. Первый класс – это сам катер, на крыше которого мы лежали. Второй класс – это многочисленные привязанные к нему весельные лодки, переполненные оживленными китайцами… В одной лодке сидел певец с барабаном и бубном, читавший стихи. В его лодке царила тишина – все слушали и щедро одаряли певца медяками. Местонахождение храма – великолепное. За первым храмом расположен пруд с карпами, за ним еще два пруда с золотыми рыбками. В больших дворах храмов, вымощенных булыжником, просушивается рис, который монахи ворошат бамбуковыми граблями. Мы спали в китайских постелях и ели китайскую еду. Кровати очень широкие с пологом и матерчатыми занавесками, вместо матрацев – соломенные тюфяки. Еда буддийская. Монахи все спрашивали, откуда я знаю китайский язык. Рольфу они такой вопрос не задавали, поскольку для них было непостижимо, как я, женщина, могу знать что-то лучше, чем мужчина. Однако затем авторитет Рольфа и восхищение им неожиданно возросли после того, как он нарисовал храм и портреты двух монахов».

На троицу мы с Вальтером и Эрихом Ландауэром совершили длительную прогулку. Рольф с его широкой натурой радовался возможности выбраться из Шанхая, даже если он сам не участвовал в таких вылазках.

Эрих Ландауэр, молодой химик, племянник Густава Ландауэра[23]23
  Деятель Баварской советской республики, убит в 1919 году.


[Закрыть], приехал в Китай. Я о нем писала домой:

«…Он относится к типу людей, которых здесь обычно не хватает – увлекающийся, интеллигентный, остроумней человек, ученый».

Ландауэр придерживался прогрессивных взглядов, и я надеялась привлечь его к нашей работе, однако он женился на китаянке из мелкобуржуазной среды, попал под ее сильное влияние, и я отказалась от своих намерений.

19 мая 1932 года

«Путешествие было восхитительным. Мы выехали в субботу в полдень, проехали шесть часов по железной дороге до Нанхинхиа и за Ханькоу остановились в китайской гостинице…

В воскресенье был день моего рождения. Первую из адресованных мне телеграмм принес бой из отеля. Я сразу же догадалась, что ее послал Вальтер. Потом мы перебрались на пароме на другую сторону реки. Оттуда железная дорога идет до Ланьци. Поездка длится десять часов и проходит по изумительной по своей красоте местности. Миниатюрную узкоколейку построил китайцам наш хороший друг Бернштейн (фирма „Оренштейн и Коппель“). Это предмет его гордости и радости. Большую часть дороги мы сидели на открытой платформе, болтая ногами. Бежать рядом с вагонами нам не хотелось, дабы поездка «не потеряла лица». По обе стороны колеи располагались в форме террас рисовые поля.

Посреди полей высились похожие на кегельный шар надгробные холмы или чудесные старые деревья, посаженные в честь предков. Посадка этих деревьев имеет и хозяйственное значение. В период уборки озимого ячменя, когда рисовые поля залиты водой и нет места для просушки урожая, ячмень собирают порядно в снопы и вывешивают их на деревья. Картина такова, как будто деревья одеты в желтые платья. За рисовыми полями возвышаются зеленые горы.

Ланьци расположен на реке.

Вечером в день приезда мы посетили бургомистра Ланьци, передали ему рекомендательное письмо Бернштейна. На следующий день мы должны были отправиться на лодке вниз по течению реки. Бургомистр настаивал, чтобы нас сопровождала охрана – двое полицейских. Ночью, когда мы были еще в постелях, появились старший полицейский и два его помощника, от которых нам с трудом удалось избавиться. На следующее утро мы наняли джонку. Такой красивой природы, как во время этой поездки по реке, я до этого не видела. Мы все были очень довольны. Экипаж лодки – три гребца, по течению она шла быстро. Лодку покрывала полукруглая крыша из бамбука, состоящая из трех частей, ее можно раздвинуть или уменьшить. До полудня мы сделали остановку, чтобы искупаться. Я, конечно, была счастлива. Во второй половине дня мы пристали к дикому берегу и поднялись на гору. Природа здесь буйная, настоящая южная. Вскоре мы сбились с дороги и пробивались сквозь джунгли по гальке, через колючий тростник, но вскоре вынуждены были отказаться от своих намерений. Привал мы сделали, не добравшись до вершины, но зато были вознаграждены чудесным видом на реку и окружающие горы. Влюбленный в природу, Эрих был восхищен раскрашенными черно-желтыми многоножками, бабочками и тропическими растениями, я его восторгов не разделяла. Измученные и исцарапанные, мы спустились вниз, уверенные, что были первыми европейцами, ступившими на эту гору. Испытание физических сил мне всегда доставляло радость. Гребцы приготовили ужин. Мы сразу же после ужина улеглись спать, расстелили наши одеяла под бамбуковой крышей на голом полу… Взошла луна, гребцы тихо пели песню, горы казались еще более высокими. Сон не шел…»

Строка из этого же письма:

«В последнюю субботу с нами снова были Киш и Агнес».

В одном из предыдущих писем я писала, что на ужин к нам пришел Эгон Эрвин Киш и задержался до двух часов ночи. Поначалу я с ним заспорила, сказала ему, что он тщеславен. Две недели: мы не виделись. Затем помирились, и я написала домой, какой он интересный человек.

4 мая 1932 года

«Теперь мы очень мило относимся друг к другу. Он звонит:

«Детка, это твой добрый дядюшка Киш. В воскресенье я хотел бы к вам зайти».

В последний раз он пришел усталым, прилег на кушетку в рубахе без галстука, с засученными рукавами. В этой позе мы его сфотографировали. Надеюсь, что снимок получился.

Этот снимок мы ему вручили с надписью «Неистовый репортер».

Утром он уехал в Пекин.

Киш был в восхищении от одной статьи, опубликованной в «Роте фане» под названием «В руках у японцев», но не знал ее автора[24]24
  Речь идет о репортаже в «Роте фане» от 24 апреля 1932 года, который я опубликовала под псевдонимом.


[Закрыть].

«…Еще одна звезда на шанхайском небосклоне – Рози Грефенберг-Ульштейн. Я «вкушала» ее за ленчем в доме Бернштейна, Киш назвал ее «капиталистическим болотным цветком», о чем она сама нам с возмущением рассказала…»

Я очень ценила книги Киша. Некоторое предубеждение возникло лишь после того, когда я узнала, что он намерен пробыть в Китае всего три месяца и затем написать книгу об этой стране. Агнес и я были возмущены таким поверхностным, как нам казалось, подходом к делу. Кто мог решиться даже приблизительно познать эту страну в столь короткое время! Мы не знали, какой исключительной работоспособностью обладает Киш. Он имел основательную подготовку, обладал талантом быстро схватывать новое и тщательно все перепроверял.

Летом 1932 года Агнес и я планировали провести самое жаркое время в Гуйлине, расположенном в провинции Шанси на высоте тысяча двести метров над уровнем моря. Агнес выехала заранее и сняла для нас бунгало. Поначалу с нами собиралась также ехать Сун Цинлин. Я знала ее уже давно как жену умершего президента Китая Сунь Ятсена.

После его смерти ее политические взгляды еще более полевели. В тот период Сун Цинлин поняла значение сотрудничества с Советским Союзом. Я часто посещала ее вместе с Агнес, бывала у нее и одна. Это была хрупкая, грациозная женщина. Ее жизнь не была легкой. Одна из ее сестер была замужем за Чан Кайши. Другая – за министром финансов правительства Чан Кайши. Сама она из-за своих политических взглядов была в немилости в кругах влиятельной семьи. Как-то она подарила мне шелковый ишан, который я носила многие годы. Все же она не поехала с нами в Гуйлинь. Рихард был против того, чтобы я появлялась с ней в обществе. Я писала своим родителям о путешествии, прибытии и жизни в Гуйлине.