Текст книги "Поцелуй дочери канонира"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В задней части восточного крыла, за холлом, располагались кабинеты хозяина и хозяйки и еще одна гостиная, выходившая в большое застекленное помещение, полное растений. Кто-то из погибших был увлеченным садоводом. В воздухе стоял запах цветущих нарциссов и гиацинтов и ощущалась особая мягкая сырость, зеленая дымка, которая всегда бывает в оранжереях.

За столовой Берден нашел библиотеку. Все комнаты были так же изысканно отделаны, тщательно прибраны и ухожены, как и гостиная. Будто он пришел в дом-музей, во дворец, где некоторые помещения открыты для осмотра публики. Книги в библиотеке стояли за сдвижными экранами из тонких реек красного дерева и тонкого матового стекла. На столике открытой лежала единственная книга. Берден разглядел, что напечатана она старинным шрифтом, и подумал, что там, наверное, еще используются высокие S. От библиотеки он прошел коридором на кухню. Кухня большая, но ничуть не темная и не грязная, совсем недавно отделанная в псевдокрестьянском стиле «под маслобойню», хотя дверцы шкафчиков, как показалось Бердену, были все же не сосновые, а дубовые. Здесь он нашел тот старинный столик, который ему представлялся: на его отполированной до блеска столешнице в центре стояло полированное деревянное блюдо с фруктами.

Покашливание за спиной заставило его обернуться. В кухню вошли Арчболд и Чепстоу, дактилоскопист.

– Извините, сэр. Отпечатки.

Берден поднял правую руку, показывая, что он в перчатках. Чепстоу кивнул и занялся ручкой на внутренней стороне двери. Это был слишком роскошный дом, чтобы черный ход вел прямо из кухни. Берден осторожно заглянул в открытые двери и увидел за одной из них прачечную со стиральной машиной, сушилкой и всеми приспособлениями для глажки, а за другой – подобие прихожей, с полками, шкафами и вешалкой, на которой висела одежда. Из третьей комнаты вел черный ход.

Он оглянулся на Арчболда, который шел следом. Арчболд чуть кивнул в ответ. Засов на двери не задвинут, ключ торчит в замке. Трогать ручку Берден не стал – все равно, голыми руками или в перчатках.

– Думаете, они прошли здесь?

– Это возможно, так ведь, сэр? А как иначе? Все остальные двери заперты.

– Если только их не впустили. Кто-то мог открыть им парадную дверь и пропустить в дом.

Вошел Чепстоу и стал снимать отпечатки с дверной ручки, замка и косяков. Затем осторожно, надев хлопчатобумажную перчатку, взялся за ручку и повернул. Ручка подалась, и дверь отворилась в прохладную зеленоватую ночь, слабо озаренную далеким лунным светом. Берден разглядел в темноте верхушки деревьев вокруг переднего двора.

– Кто-то оставил дверь незапертой. Может быть, экономка, уходя домой. Может, она никогда не запирает, уходя, а хозяева запирают только на ночь, перед тем как лягут спать.

– Ужасно, если приходится запираться даже в таком уединенном месте.

– Но они, очевидно, не заперлись, – ответил Берден сердито.

Он прошел через прачечную, оттуда в открытые двери в небольшой служебный холл, где по стенам стояли шкафы, а в середине уходила наверх огражденная лестница – гораздо уже, чем парадная. Это была «черная лестница» – принадлежность больших старинных домов, о которой Бердену часто приходилось читать, но почти или совсем не приходилось встречать. Он поднялся и оказался в коридоре с рядами распахнутых дверей по обеим сторонам. Комнат, казалось, было не перечесть. В таком большом доме, пожалуй, и не помнишь, сколько у тебя спален. Двигаясь по коридору, он зажигал и снова гасил огни в спальнях. Коридор свернул влево, и он понял, что вышел в западное крыло и находится над столовой. Здесь была единственная дверь. Закрыта. Берден отворил ее и, нашарив слева на стене выключатель, зажег электричество.

Зажег и увидел наконец тот беспорядок, в котором, как ему казалось, обитала Давина Флори. Но уже через мгновение он понял, что беспорядок оставили после себя побывавшие здесь убийцы или убийца. Что там говорила ему Карен Малэхайд? «Они что-то искали в ее спальне и все перевернули».

Постель не была разбросана совсем, но покрывало отдернуто, подушки на полу. Ящички двух прикроватных столиков выдернуты и брошены, то же с двумя ящиками туалетного столика. Дверь платяного шкафа откинута, из шкафа на ковер вывалилась туфля. Крышка оттоманки, что стояла в изножье кровати, поднята, оттуда по полу размотан шлейф тонкой ткани с розово-золотым растительным орнаментом. Бердена посетило странное ощущение. Его представление о персоне Давины Флори и ее образе жизни упорно не хотело меркнуть. Вот так он и представлял себе ее спальню: великолепно устроенной, вымытой и прибранной, но в постоянном беспорядке, который устраивает сама хозяйка. И не то чтобы она барственно презирала труд слуг – просто не замечала, не понимала или не ценила опрятности в комнатах.

Но ведь это не так. Это сделал чужой, грабитель.

Что же тогда не вязалось в его сознании? Пустая шкатулка для драгоценностей, красная кожаная коробочка, брошенная открытой на ковре, вполне исчерпывающе объяснила ему, в чем дело.

Берден печально покачал головой – он никогда бы не подумал, что у Давины Флори есть драгоценности или шкатулка, в которую их кладут.

В маленькой гостиной Харрисонов пять человек уже создавали столпотворение. Из квартиры за стеной привели лесничего Джона Габбитаса. Стульев не хватало, так что пришлось внести недостающие сверху. Бренда Харрисон настояла, чтобы они выпили чаю, и хотя никто, казалось, чаю не хотел, Вексфорд подумал, что это всех успокоит и приободрит.

Бренда сохраняла хладнокровие. Конечно, до прихода Вексфорда у нее было примерно полчаса, чтобы справиться с потрясением. И тем не менее что-то в ее бодрой распорядительности его смущало. Будто бы Вайн и Карен Малэхайд сообщили ей, что у хозяев случились какие-то неприятности по дому: сорвало ветром кусок кровли или потолок протек. Она порхала по комнате с чашками и жестянкой сухого печенья, а ее муж подавленно сидел, уставившись в пространство перед собой, и покачивал головой, будто не желая верить.

Прежде чем пойти готовить чай, Бренда – показавшаяся инспектору женщиной чересчур активной, беспокойной – подтвердила его идентификацию убитых. Мужчина на ступенях был Харви Коупленд, старшая из двух женщин за столом – Давина Флори, вторая, по сведениям Бренды, была дочерью Давины, Наоми. Несмотря на высокий, с любой точки зрения, статус обитателей дома, здесь, похоже, все звали друг друга по именам: Давина, Наоми, Харви, Бренда… Бренда смешалась на секунду, вспоминая фамилию Наоми.

– Ах да, Джонс, она была миссис Джонс, но девочка называла себя Флори.

– Девочка?

– Дейзи была дочкой Наоми и внучкой Давины. Она тоже Давина, была как бы Давина Флори-младшая – если вы понимаете, о чем я, – но в семье ее звали Дэйзи.

– Почему «была»? – спросил Вексфорд. – Она жива.

Бренда слегка передернула плечами. В ее тоне Вексфорду послышалось возмущение – возможно, ей не понравилось, что ее поправляют.

– О, мне показалась, офицер сказала, что всех…

После этого она и отправилась готовить чай. Вексфорд уже понял, что из этих троих она будет ему самым полезным человеком. Ее черствость и отвратительное безразличие делу нисколько не вредили. Напротив, благодаря этому она могла оказаться наилучшим свидетелем.

В самом деле, Джон Габбитас, мужчина под тридцать, хоть и жил в Танкред-Хаусе и следил за здешним лесом, работал еще и как свободный лесничий и в этот вечер выполнял работу на другом конце графства, а домой вернулся лишь час назад. Ну а Кен Харрисон вряд ли произнес хоть слово в присутствии Вайна и Вексфорда.

– Когда вы их видели в последний раз? – спросил Вексфорд.

Бренда отвечала не задумываясь. Она вообще была не из тех женщин, что задумываются.

– В семь тридцать. Это всегда так, я как часы. Если у нее не было гостей к ужину. Когда они ужинали одни, вчетвером, я всегда готовила, что там нужно было, сервировала на тележке с подогревом и отвозила в столовую. Стол накрывала Наоми. Вернее, я так думаю, я никогда сама не видела. Когда Давина была дома, она любила садиться за ужин ровно в семь сорок пять в любой день. Так было всегда.

– И сегодня?

– Как всегда. Я прикатила тележку в семь тридцать. Суп, палтус, абрикосы в йогурте. Я заглянула в саршо, и они все были там…

– Куда вы заглянули?

– В саршо. Так они называли это. Оранжерею. Я сказала, что ухожу, и вышла через заднюю дверь, как обычно.

– Вы заперли заднюю дверь?

– Нет. Конечно, нет. Я никогда не запираю. И потом, там еще была Биб.

– Биб?

– Она помогает по дому. Приезжает на велосипеде. По утрам у нее бывает работа где-то еще, так что она чаще приезжает после полудня. Когда я уходила, она заканчивала мыть холодильник и сказала, что идет через пять минут.

И тут Бренде внезапно пришла в голову какая-то мысль, и она изменилась в лице – впервые за вечер.

– А кошка? – спросила она. – Кошка цела? Ведь они же не убили кошку?

– Насколько я знаю, нет, – ответил Вексфорд. – Нет, точно нет. – Спрятав иронию, он добавил: – Только людей, – но едва успел открыть рот, как Бренда уже воскликнула:

– Слава богу!

Вексфорд дал ей секунду, потом спросил:

– Вы слышали что-нибудь после восьми часов? Машину? Выстрелы?

Он знал, что отсюда выстрелы не могли быть слышны. Если стреляли в доме. Она покачала головой.

– Машины здесь не проезжают. Тут дорога кончается. Тут ездят только по главному проезду и по короткой.

– По короткой?

Бренда рассердилась. Она была из тех людей, которые думают, что каждый должен знать порядки, правила и географию их личного мира так же хорошо, как они сами.

– Дорога от Помфрет-Монакорум, ну?

Габбитас сказал:

– По ней я сегодня возвращался.

– Когда это было?

– Минут двадцать девятого, полчаса… Никого не видел, если вы это хотите знать. Ни навстречу, ни по пути не было ни одной машины и вообще никакого движения.

Вексфорду этот ответ показался как-то чересчур продуманным. Тут заговорил Кен Харрисон. Слова складывались у него медленно, будто он перенес травму или болезнь гортани и теперь заново учился владеть голосом.

– Мы ничего не слышали. Ни звука не было. – И добавил с удивлением или сомнением: – Здесь никогда не бывает. – И пояснил: – Отсюда просто не слышно, что бывает в доме.

Остальные давно поняли, что произошло, и примирились. Миссис Харрисон сориентировалась сразу. Ее мир изменился, но она с этим справится. А вот ее муж вел себя так, будто до него только сейчас дошел смысл случившегося:

– Все мертвые? Вы сказали, они все мертвые?

Вексфорд подумал, что это звучит, как строчка из «Макбета», хотя он не помнил там в точности такой. В этот вечер слишком многое было как будто из «Макбета».

– Девочка, мисс Флори, Дейзи. Она жива.

«Но жива ли? – подумал он. – Жива ли еще?»

И туг Харрисон изумил его. Вексфорд думал, что такое невозможно, но Харрисону это удалось.

– Забавно, что они с ней не покончили, правда?

Барри Вайн кашлянул.

– Еще чашечку? – предложила ему Бренда.

– Нет, спасибо. Уже поздно, мы уходим. Вы, наверное, уже спать хотите.

– Так вы с нами покончили, нет?

Наверное, это было его любимое слово. Кен перевел на Вексфорда затуманенный потерянный взгляд.

– Закончили? Ни в коем случае. Мы еще поговорим с каждым из вас. И, может быть, кто-нибудь сообщит мне адрес Биб? И как ее зовут полностью?

Этого никто не знал. Адрес – да, а вот фамилии у нее будто не было. Просто Биб.

– Спасибо за чай, – сказал на прощание Вайн.

К дому Вексфорд вернулся на машине. Самнер-Квист уехал. Арчболд и Милсом работали наверху. К Вексфорду подошел Берден.

– Я забыл сказать. Когда сообщили по 999, я распорядился выставить посты на всех дорогах отсюда.

– Но ты же не знал, что произошло?

– Я понял, что тут какое-то… какая-то резня. Она позвонила в службу спасения и сказала: «Они все мертвые». Что, думаете, перестраховался?

– Нет, – проговорил Вексфорд задумчиво. – Отнюдь нет. Ты правильно сделал. Если, конечно, можно закрыть все дороги. Здесь ведь, наверное, их десятки.

– Да нет. Дорога на Помфрет-Монакорум и Черитон, которую они зовут короткой. Потом главный проезд – выходит прямо на шоссе Б-2428. В одну сторону там через полмили город и патрульная машина. В другую сторону – Кэмбери-Эшз, как вы знаете. Тут нам немного повезло, или, во всяком случае, мне кажется, что повезло. Патруль в машине оповестили уже через три минуты после ее звонка. И с тех пор здесь никто не проезжал. Значит, они уехали по короткой. Ну, тогда у нас мало шансов. Ни описания, ни номера, даже приблизительного, ни малейшего понятия, что искать. Ничего пока нет. Я не мог больше расспрашивать ее, понимаешь, Рег? Я видел, что она умирает.

– Конечно, не мог. Конечно, нет.

– Дай бог, чтобы она выжила.

– Будем надеяться, – сказал Вексфорд. – Ей всего семнадцать.

– Конечно, мы все желаем ей выкарабкаться, но я думаю еще и о том, что она может рассказать. Практически все, как ты думаешь?

Вексфорд только молча поглядел на него.

V

Девушка могла бы рассказать им все. Давина Джонс, которую все звали Дейзи Флори, могла бы сказать, в какое время появились убийцы, как они выглядели и даже, возможно, что им было нужно и что они взяли. Она их видела и, может быть, говорила с ними. Она могла видеть их машину. Вексфорд предполагал, что она умна, и надеялся, что еще и наблюдательна. Он очень хотел, чтобы она выжила.

Вернувшись домой в полночь, он не мог решить, звонить ему в больницу или нет. Но какая польза сейчас в том, что он узнает, жива Дейзи или умерла? Если ему скажут, что она умерла, он не сможет спать. Потому что она совсем юная, и вся жизнь у нее впереди. И еще – Вексфорд честно признавал это – из-за того, о чем говорил Берден. Если она не выживет, расследовать дело будет гораздо труднее. А если ему скажут, что девушка не умрет и поправляется, он будет слишком взволнован мыслями о предстоящем разговоре с ней, чтобы уснуть. Хотя такого, конечно, он не услышит. Либо умерла, либо «борется», либо «вне опасности». В любом случае, рядом с ней сейчас констебль Розмари Маунтджой, она будет сидеть у дверей палаты до утра, а в восемь ее сменит констебль Анни Леннокс.

Он потихоньку поднялся наверх посмотреть, спит ли Дора. Ее лицо оставалось в темноте, луч света из приоткрытой двери широкой полосой пересек руку, лежащую на одеяле, высветил рукав ночной рубашки и небольшую изящную кисть с округлыми розовыми ногтями. Она крепко спала, дыхание было размеренным и глубоким. После всего, что произошло этим вечером у них с Шейлой и четвертым участником ужина, которого Вексфорд уже назвал про себя «этот гнусный тип», она смогла спокойно уснуть. Вексфорд понял, что слишком сердит на жену. Он прикрыл за собой дверь, спустился в гостиную и стал рыться на полке с газетами в поисках последнего воскресного «Индепендента».

Скоро он нашел его между «Радио Таймс» и каким-то бесплатным рекламным журнальчиком. Где-то здесь должно быть интервью Вин Карвер. Как ему помнилось, большое, на двух страницах, с крупной фотографией. Вот, страница одиннадцать. Он устроился в кресле и открыл нужное место. Перед ним был портрет. То самое лицо, которое час назад он видел мертвым, когда Самнер-Квист поднял убитую от стола за волосы, словно палач, подымающий напоказ отрубленную голову.

Начало интервью занимало одну колонку слева на странице. Вексфорд рассмотрел портрет. Такой снимок позволила бы публиковать только женщина, добившаяся триумфального успеха в сфере, далекой от почитания красоты и молодости. И дело было не в чертах лица, а в глубоких следах времени, в морщинах, приобретенных с возрастом. Ее нос птичьим клювом торчал из переплетения тысячи морщин, как из гнезда, губы сложились в полуулыбку, добрую и ироничную одновременно. Глаза, окруженные путаницей сходящихся складок, остались молодыми: искрящиеся темные радужки и чистые, без прожилок, белки.

Подпись под снимком гласила: «Давина Флори, чей первый том автобиографии «Последняя из девяти колпиц» издательство «Сент-Джайлз Пресс» выпустило в продажу по цене 16 фунтов».

Вексфорд перевернул страницу и увидел авторессу юной: вот девочка в бархатном платьице с кружевным воротничком, а вот, десять лет спустя, – девушка с лебединой шеей и загадочной улыбкой, коротко стриженная, в прямом, по моде, платье без талии с поясом на бедрах.

Строчки поплыли у него перед глазами. Инспектор широко зевнул. Он слишком устал, чтобы дочитывать до конца. Оставив развернутую газету на столе, Вексфорд поднялся в спальню. Бесконечно долгий вечер остался позади, и там, в самом конце длинного коридора событий, у выхода из тоннеля, далекие, но несомненно различимые, стояли Шейла и тот гнусный тип.

Пока читатель Давины Флори искал помощи в газете, не-читатель обратился к первоисточнику.

Берден вошел в дом под пронзительный рев сына. Когда он поднялся наверх, крик прекратился – маленький Марк успокоился на руках матери. Берден услышал, как своим уверенным и несколько нравоучительным тоном, от которого сразу становилось спокойно, она сообщила, что гребнистый ящер диплодок не встречается на Земле уже два миллиона лет и уж, во всяком случае, никогда не выбирает для жилья шкафчики для игрушек

Когда Дженни вошла в спальню, Берден уже сидел в постели с книжкой о последней из девяти колпиц на коленях, которую она получила от него в день рождения.

Поцеловав его, жена пустилась в подробный пересказ приснившегося Марку страшного сна и ненадолго отвлекла Бердена от чтения биографической справки на задней странице обложки. Он решил до утра не говорить о том, что случилось. Дженни восхищалась этой женщиной, собирала ее книги, повторяла ее путешествия. Вчера в постели перед сном они как раз говорили об этой книге и о детстве Давины Флори, о ранних влияниях, сказавшихся на формировании характера знаменитой писательницы-антрополога и «геосоциолога».

– Не бери мою книгу, пока я не дочитаю, – сонно проговорила Дженни, поворачиваясь на бок и зарываясь головой в подушку. – И вообще, нельзя ли погасить свет?

– Две минуты! Только расслабиться. Спи, дорогая.

Не в пример многим писательницам, достигшим определенного возраста, Давина Флори не запрещала публиковать дату ее рождения. Ей было семьдесят восемь. Родилась в Оксфорде, последняя из девяти дочерей преподавателя греческого. Училась в колледже Леди Маргарет, получила докторскую степень в Лондоне. В 1935-м вышла замуж за такого же оксфордского выпускника Десмонда Кэскерта Флори. В его поместье Танкред-Хаус в Кингсмаркэме они вместе занялись спасением лесов и насадили знаменитый бор.

Окончив чтение, Берден выключил свет и лежал в темноте, обдумывая прочитанное. Десмонд Флори погиб во Франции в 1944-м, за восемь месяцев до рождения дочери Наоми. Через два года Давина Флори отправилась путешествовать по Восточной Европе и Ближнему Востоку и в 1951-м вышла замуж вторично. Дальнейшее он не запомнил – ни имени второго мужа, ни названий книг. Все это было неважно. От того, что Давина Флори была, кем она была, ее личность не становилась для них важнее, чем если бы Давина оказалась обычным, как это называл Берден, человеком. Вполне возможно, убийца не имел понятия, кем была его жертва. Многие из людей того сорта, с которым Бердену, как полицейскому, приходилось иметь дело, не умели даже читать. Для грабителя или грабителей Танкред-Хауса она была всего лишь старухой, которая имела драгоценности и жила в уединенном месте. Она сама, ее муж, дочь и внучка жили открыто и были легкой добычей. Это и решило дело.

Проснувшись, Вексфорд увидел телефон. Хотя обычно это бывал черный полукруглый будильник из «Маркс-Спенсер», который либо уже верещал, либо вот-вот был готов заверещать.

Номера королевской больницы в Стовертоне он не помнил. Впрочем, констебль Маунтджой позвонила бы ему, если бы что-то случилось.

На коврике у дверей почта – открытка от Шейлы. Отправлена четыре дня назад из Венеции, куда она уехала с этим типом. На открытке – какой-то мрачный барочный интерьер, кафедра, украшенная драпировкой, очевидно, искусно высеченной из мрамора так, чтобы казалась настоящей тканью. Шейла писала: «Мы только что смотрели Джезуити, у Гаса это самая любимая во всем мире церковь-анекдот. Он говорит, ее нельзя путать с Джезуати. На каменном «Уилтоне» [3]3
  «Уилтон» – род пушистого ковра, назван по имени фабриканта.


[Закрыть]немного мерзнут ноги, и вообще тут холодина. С любовью, Ш.»

Хочет быть такой же претенциозной, как тот. Вексфорд задался вопросом, о чем вообще написано в открытке. Что такое церковь-анекдот и что такое «каменный «Уилтон»? Звучит как название деревни где-нибудь в Котсуолде.

Со страницей из воскресного «Индепендента» в кармане он прибыл на работу. Там уже готовили мебель и технику для «комнаты происшествия» в Танкред-Хаусе, где будет работать следственная группа. Детектив Хайнд сообщил ему, что одна местная фирма-поставщик компьютерных систем бесплатно, как жест доброй воли, предлагает предоставить компьютеры, лазерные принтеры, факсы, оргтехнику, расходные материалы и все необходимые программы.

– Их исполнительный директор – председатель местного отделения тори, – сказал Хайнд. – Мужик по фамилии Пэджетт, Грэм Пэджетт. Звонил сюда. Говорит, он так понимает призыв правительства сделать борьбу с преступностью делом каждого гражданина.

Вексфорд промычал в ответ.

– Такая помощь нам на руку, сэр.

– Да-да, очень любезно с его стороны, – рассеянно отвечал Вексфорд. Сейчас он не собирался в Танкред-Хаус, а хотел прихватить Барри Вайна и, не теряя времени, разыскать женщину по имени Биб.

В этом деле, похоже, все просто. Убийство с целью ограбления или в ходе ограбления. Два грабителя в угнанной машине отправляются за драгоценностями Давины Флори. Может, они прочли интервью в «Индепенденте», хотя там и не говорилось ни о каких драгоценностях, если не считать реплики Вин Карвер, отметившей, что Давина носит обручальное кольцо. И вообще, они из тех, кто скорее читает «Пипл». Если они вообще умеют читать. Два грабителя, конечно. Но не два чужака. Один хорошо знал место и дом. Другой не знал: компаньон, приятель. Может быть, эти двое познакомились в тюрьме… Кто-то, связанный со слугами, Харрисонами? Или с Биб? Биб живет в Помфрет-Монакорум, а значит, могла возвращаться домой по короткой дороге. Вексфорд считал, что именно по короткой дороге скрылись убийца и его напарник. Для них это было бы удобнее всего, особенно если кто-то из них знал округу. Вексфорд почти что слышал, как один говорит другому, что на этой дороге они не встретят легавых, выехавших по вызову.

От Танкред-Хауса, Кингсмаркэма, да и от всего почти белого света Помфрет-Монакорум отделен лесом. За лесом проходит дорога на Черитон и Помфрет. Еще здесь стоят разрушенные стены аббатства и собор – живописный снаружи, но полностью разгромленный внутри, сначала Генрихом VIII, а потом Кромвелем. А кроме развалин – только дом епископа, горстка коттеджей и небольшой муниципальный дом. Три частных домика под шиферными крышами располагались на Помфретской дороге отдельно. В одном и жила Биб, но ни Вексфорд, ни Вайн не знали, в котором. Все, что могли сказать им Харрисоны и Габбитас, – она жила на улице, носившей название «Дома Эдит».

Табличка с этим названием и датой «1882» была прибита на фронтоне среднего коттеджа. Все три явно нуждались в покраске, и ни один не выглядел вполне благополучным. У каждого на крыше торчала телевизионная антенна, а у того, что слева, на стене рядом с окном спальни висела спутниковая тарелка. Рядом с парадной дверью правого коттеджа стоял у стены велосипед, а у ворот на обочине дороги – микроавтобус «форд-транзит». В саду среднего домика на бетонированной площадке находился мусорный контейнер на колесиках, под тяжелой крышкой. В этом же саду цвели желтые нарциссы, тогда как у других домов не было вообще никаких цветов, а двор и сад правого заросли сорняками.

Поскольку Бренда Харрисон сообщила им, что Биб ездит на велосипеде, с правого Вексфорд и решил начать. Дверь им открыл молодой мужчина. Довольно высокий, но какой-то совсем тоненький. На нем были синие джинсы и американский университетский свитер, настолько заношенный, выцветший и застиранный, что от надписи остались различимы на бледно-серой ткани только буква У от слова «университет» и большие С и Т – инициалы названия. Лицом обитатель походил на девушку – симпатичную девчонку-сорванца, свою в мальчишеской компании и играх. Должно быть, так выглядели юноши, которые играли героинь в театре XVI века.

– Хай! – приветствовал он их удивленно и нерешительно. Очевидно потревоженный и озадаченный, он бросил взгляд через плечо Вексфорда на дорогу и на машину, потом осторожно заглянул инспектору в лицо.

– Кингсмаркэмская уголовная полиция. Мы ищем женщину по имени Биб. Она здесь живет?

Мужчина изучал удостоверение Вексфорда с живым интересом, если не с беспокойством. Ленивая усмешка преобразила его лицо, неожиданно придав ему более мужественный вид. Он отбросил со лба длинную прядь черных волос.

– Биб? Нет, не здесь. В соседнем доме. В среднем.

Потом, поколебавшись, он спросил:

– Это насчет убийства у Давины Флори?

– Откуда вы знаете?

– Телепрограмма «Утренний кофе», – ответил парень и добавил, будто сообщал Вексфорду что-то важное: – Мы изучали одну из ее книг в колледже. Я посещал курс английской литературы.

– Ясно. Благодарю вас, сэр.

Покуда человеку не предъявлено обвинение, в кингсмаркэмской полиции ему говорили «сэр» или «мадам», обращались по имени или титулу. Вежливое обращение было одним из правил Вексфорда.

– Мы вас больше не побеспокоим, – закончил он.

Если молодой американец мог показаться переодетой девушкой, то Биб вполне сошла бы за мужчину, так мало она – или природа – пожелала дать проявиться половым отличиям. Возраст Биб тоже оставался загадкой. Ей могло быть и тридцать пять, и пятьдесят пять. Темные волосы коротко стрижены, лицо розовое и лоснящееся, будто только что отмытое с мылом и мочалкой, ногти ровно обрезаны, в одном ухе сережка – маленькое золотое колечко.

Вайн объяснил, зачем они пришли, она кивнула и сказала:

– Я видела по телевизору. Не могу поверить.

Голос у нее был грубоватый, ровный, странно невыразительный.

– Можно войти?

По мнению Биб, вопрос был не просто вежливой формальностью. Она, казалось, рассмотрела его в нескольких возможных аспектах и лишь потом медленно кивнула.

Свой велосипед она держала в прихожей у стенки, оклеенной выцветшими обоями – когда-то розоватыми, а теперь песочными. Ее гостиная выглядела, как жилище старой дамы, там и пахло так же: смесью камфары и бережно хранимой не очень чистой одежды, закупоренных окон и леденцов. Вексфорд ожидал увидеть здесь старенькую маму в кресле, но комната была пуста.

– Для начала не сообщите ли нам свое полное имя? – спросил Вайн.

Даже если Биб привели бы под арестом в суд и без адвоката допрашивали по обвинению в убийстве, она, наверное, и тогда не смогла бы проявить большей настороженности и осмотрительности. Она взвешивала каждое слово. Свое полное имя Биб назвала им с большой неохотой и сомнением:

– Эээ, Берил… эээ, Агнес… ммм… Мью.

– Берил Агнес Мью. Я знаю, что вы подрабатываете в Танкред-Хаусе и были там вчера вечером. Так, мисс Мью?

– Миссис! – Она поглядела на Вайна, потом на Вексфорда и повторила членораздельно: – Миссис Мью.

– Извините. Так вы были там вчера вечером?

– Да.

– И что делали?

Возможно, это последствие шока. А может, подозрительность и недоверие ко всему человечеству. Вопрос Вайна, казалось, удивил или возмутил ее. Биб наградила инспектора тяжелым взглядом, потом молча пожала своими квадратными плечами.

– Так что вы там делаете, миссис Мью?

Она снова задумалась. Тело ее оставалось неподвижно, но глаза меняли положение чаще, чем то обычно свойственно человеческим глазам. А теперь они так и забегали туда-сюда. К полному непониманию Вайна она сказала:

– Это у них черное.

– Вы делаете черную работу, миссис Мью, – сказал Вексфорд. – Понимаю. Метете полы, протираете пыль и все такое?

Неуклюжий кивок в знак согласия.

– Вы мыли холодильник, я слышал?

– Холодильники. У них их три. – Она замедленно покачала головой. – Я видела по телевизору. Не могу поверить. Вчера у них все было в порядке.

Будто бы, подумал Вексфорд, Танкред-Хаус опустошила эпидемия смертельной болезни.

– В котором часу вы ушли домой? – спросил он.

Если назвать собственное имя потребовало у Биб столь сосредоточенной внутренней работы, то на обдумывание такого вопроса у нее могли уйти минуты. Но она ответила почти сразу:

– Они уже начали есть.

– Вы имеете в виду, что мистер и миссис Коупленд и миссис и мисс Джонс прошли в столовую?

– Я слышала, как они разговаривали и закрыли дверь. Я все там сложила обратно в холодильник и включила его. У меня руки озябли, так что я немного погрела их под теплой водой. – На секунду-другую она замолчала – многословная речь отняла у нее много сил. Казалось, она собирается с духом. – Надела пальто, пошла за великом, как он был у меня сзади, где за кустами.

Вексфорду стало интересно, говорила ли она когда-нибудь с соседом-американцем, и если говорила с ним так же, как с ними сейчас, понял ли он хоть слово?

– Вы заперли за собой дверь?

– Я? Нет. Не моя работа закрывать двери.

– Так который был час? Без десяти?

Долгое размышление.

– Наверное.

– Как вы добрались домой? – спросил Вайн.

– На велике.

Ее рассердил глупый вопрос. Они должны и так знать. Все знают.

– Как вы ехали, миссис Мью? По какой дороге?

– По короткой.

– А теперь подумайте хорошенько, прежде чем отвечать…

Но она и так всегда хорошенько думала. Потому разговор и вышел таким долгим.

– Вы не встретили машин по дороге домой? Не проезжал ли кто навстречу или, наоборот, догнал вас? На короткой дороге. – Но вопрос пришлось растолковать еще. – Машину, фургон, может быть, такую, как та, у соседнего дома.

На секунду Вексфорд испугался, что внушил ей мысль, будто в преступлении замешан ее американский сосед. Она поднялась, прошла к окну и поглядела на «форд». Теперь она смотрела неуверенно, прикусив губу.

– Ту машину?

– О, нет. Любую. Хоть какую. Вообще кого-нибудь вы встретили вчера вечером по дороге домой?

Она думала. Кивнула. Покачала головой. И наконец сказала:

– Нет.

– Вы уверены в этом?

– Да.

– Долго вы добираетесь до дому?

– Домой мне под горку.

– Да-да. И долго вы добирались прошлым вечером?

– Минут двадцать.

– И никого не встретили? Даже «лендровер» Джона Габбитаса?

Хоть какое-то оживление впервые мелькнуло в ее лице. Засветилось в ее беспокойных глазах.

– Он говорит, что я его встретила?

– Нет-нет. Да вы и не должны были, если, скажем, в восемь пятнадцать уже были дома. Мы вам благодарны, миссис Мью. Не покажете ли нам, как вы отсюда выбираетесь на короткую дорогу?