Текст книги "Птичка тари"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Так впервые Лиза услышала о школе. Она не знала, что это такое. Ни школа, ни школьники не упоминались в тех книгах, которые она в то время читала. Но она не спросила мать, поинтересовалась только именем дамы, и мать сказала:

– Миссис Хейден. Диана Хейден, – и добавила, что Лиза, вероятно, больше не увидит ее.

В октябре собак привезли на две недели, а через полгода – опять. Когда настало время Мэтту приехать за ними в «универсале», он не появился. Должно быть, случилось что-то непредвиденное, сказала мать, ей не могли сообщить об этом, так как у них не было телефона, а телеграфное сообщение прекратилось.

Но когда Мэтт и на следующий день не приехал, мать твердо уверовала, что задержка произошла из-за того, что едет сам мистер Тобайас. Он сказал слуге, что на этот раз собаками займется сам – сам съездит за ними. Но пока еще ждать его рано. После того как он хорошенько выспится и восстановит свой суточный биоритм, он сядет в машину или, более вероятно, в автомобиль с кузовом «универсал» и приедет сюда из Алзуотера, где он живет, но где у него нет никого, кто захотел бы присматривать за собаками. Мать была уверена, что он приедет. Они с Лизой отправились с утра пораньше в Шроув, и мать устроила там особо тщательную уборку.

Дома она вымылась на кухне в их кухонной ванне и вымыла голову. Это было на следующий день, утром. Она надела одну из своих длинных разноцветных юбок и плотно облегающую черную кофточку, зеленые бусы на шею и в уши вдела золотые серьги-кольца. У нее ушло полчаса на то, чтобы заплести особым образом волосы и закрепить их на затылке. И все это она делала потому, что приедет мистер Тобайас.

Он не приехал. Приехал Мэтт. Он приехал в полдень и, оттеснив мать, прошел в сторожку, прежде чем она успела остановить его.

– Меня свалил какой-то вирус, из тех, что свирепствуют сейчас, – сказал он, – а то я приехал бы раньше.

– Где мистер Тобайас?

– Позвонил из какого-то там Мозама и сказал, что приедет сегодня. Неужели он вам не сообщил? Ну не важно, ничего страшного, правда?

Ничего страшного! После того как Мэтт уехал, мать поднялась в свою спальню, бросилась на кровать и зарыдала. Лиза услышала, что она плачет, поднялась наверх, забралась к ней в кровать, крепко обняла ее и уговаривала успокоиться, не плакать, все будет хорошо.

Так оно и случилось. В июне, когда цвел шиповник и цвела бузина, а в лесу пели соловьи, мистер Тобайас приехал в Шроув в своем темно-зеленом сверкающем «рейнджровере». Собаки мчались за ним по пятам, когда он пробежал по тропинке через сад и забарабанил в дверь сторожки: – Ив, Ив, где ты?

Вот тогда Лиза и узнала, как зовут ее мать. Лиза назвала прошедший день Днем соловья, потому что соловьи пели не замолкая с утра до вечера и дольше. Люди несведущие, сказала мать, думают, что соловьи поют только по ночам, но это неправда, потому что соловьи поют в любой час.

6

– Мое настоящее имя Элиза. Иногда я думала, что Ив назвала меня в честь Элизы Дулиттл из «Пигмалиона».

– Что ты сказала?

– Потому что Ив задумала сделать со мной то же самое, что Пигмалион сделал с Галатеей и что профессор Хиггинс сделал с Элизой Дулиттл: он воссоздал ее заново, чтобы Элиза стала такой, какой он хотел ее видеть, или, скажем, чтобы воплотить в ней свой идеал.

Шон нахмурился, размышляя над ее словами.

– По-моему, похоже на мюзикл «Моя прекрасная леди».

– Ив, во всяком случае, сказала, что это не так, когда я спросила ее. Ей просто понравилось имя. – Лиза прикончила свой клубничный молочный коктейль и вытерла рот. – Шон, можно мне взять гамбургер? Знаешь, я ни разу его не пробовала.

– Конечно, можно. Мы оба возьмем по гамбургеру и еще чипсов.

– Разве не забавно? Я так боялась оставить сторожку и ее, я думала, что умру от страха.

– Вечно ты от чего-нибудь умираешь.

– Только никогда не довожу дела до конца, да? Я была так напугана, а теперь я вышла на свободу – вот как я понимаю это, я вырвалась из тюрьмы, – и мне это ужасно нравится. Или, может, все дело в том, что ты мне нравишься. Хетер мне не понравилась бы.

– Может, и понравилась бы. Ты не знаешь ее.

– О нет, знаю. Знала. Она приезжала к нам. Но не тогда, после мистера Тобайаса.

Они были в городке. Лиза боялась толпы на улицах, но пришла в восторг от магазинов и зеленой лужайки, где на деревянных скамейках сидели старики, а ребятишки кормили уток в пруду. Шон не захотел брать ее денег, он поднакопил немного сам, и когда они сидели за ланчем, купил две бутылки вина и шестьдесят сигарет, чего она тоже никогда не пробовала. Шон закурил, как только сел в машину.

– Ив говорила, что сигареты убивают.

– Не одна она говорит так. Все та же старая песня: тебя пытаются лишить в жизни всякого удовольствия. Я хочу сказать: попробуй смотреть на это таким образом, мой дед, которому восемьдесят семь, с тех пор как начал работать в четырнадцать лет, выкуривает по сорок штук в день, и ничего с ним не случилось, прыгает, как крикетный шар.

– Что такое крикетный шар, Шон?

– Понимаешь, существует такая игра – крикет, отборочные матчи и все такое прочее, но это не так уж интересно. Вообще-то, если говорить честно, я сам не знаю, что это такое.

– Тебе не следует употреблять слов, если ты не знаешь, что они означают.

Шон рассмеялся.

– Извините, госпожа учительница.

Он хотел, чтобы и Лиза покурила, и она повиновалась. Сигарета вызвала у нее кашель, а потом тошноту, но Шон сказал, что так всегда бывает в первый раз и надо проявить настойчивость.

На обратном пути они заглянули в местный магазин и застали в конторе мистера Веннера. Ему не хватало сборщиков для груш «Эмили», и он нанял их обоих, с тем чтобы они приступили к работе на следующий же день. У выхода из магазина Лиза взяла яблоко «Джеймс Грив» из корзины с надписью: «Угощайтесь и насладитесь великолепным вкусом». Она уже откусила от яблока большой кусок, когда стоявшая за прилавком миссис Веннер сказала противным голосом:

– Эти яблоки только для постоянных покупателей, к вашему сведению.

Прежде с Лизой никогда не разговаривали так грубо. Шон стиснул ее руку, чтобы она не вздумала отвечать, хотя она и не смогла бы ничего ответить, пораженная таким обращением.

– Какая ужасная женщина, – произнесла Лиза, едва за ними закрылась дверь.

– Вот старая сука, – подхватил Шон.

На стоянке тем временем появился еще один трейлер. Кто бы ни был его владелец, он уже натянул веревки, развесил на них выстиранное белье и привязал к ступенькам черного терьера. Лиза бросила взгляд на другой прицеп, тот, который был здесь, когда они приехали, и увидела голубое сияние экрана под поднятыми жалюзи.

– Знаешь, что мы забыли, Шон? Мы забыли купить телевизор.

– Я знаю более приятное времяпрепровождение, чем смотреть телик, – сказал Шон, кладя руку ей на плечи и гладя кончиками пальцев ее шею.

– И не купили ничего почитать, – продолжала Лиза, пропуская мимо ушей его слова. – Мне нужны книги для чтения. Как мне достать книги?

– Не знаю. – Ему было неинтересно.

– Я не могу жить без книг.

Но когда они очутились в трейлере и закрыли за собой дверь, Лиза охотно бросилась в его объятия. Она быстренько скинула с себя одежду и прыгнула на кровать, где ее ждал Шон. Они не убрали постель в стену в то утро, поскольку были уверены, что вскоре она опять им понадобится.

Мать сказала:

– Это мистер Тобайас, Лиззи, тот, о котором ты столько слышала. – А мистеру Тобайасу она сказала: – Позволь мне познакомить тебя с моей дочерью Элизой, Джонатан.

Лиза приобрела новый опыт: раньше она ни с кем еще не обменивалась рукопожатием. Рука мистера Тобайаса была теплой и сухой, а его рукопожатие очень крепким. Он опустился на корточки, так что их глаза оказались на одном уровне. Его глаза были темно-карие, а волосы – светло-каштановые, светлее его кожи, которая сильно загорела. Из всех мужчин, которых Лизе приходилось видеть: молочника, почтальона, истопника, мистера Фроста, слуги мистера Тобайаса, привозившего собак, и того другого, с бородой, но без имени, из всех них у мистера Тобайаса были самые красивые руки. Тонкие и загорелые, с длинными пальцами и квадратными ногтями.

И у него был приятный голос. Он звучал совсем не так, как голос Мэтта, или истопника, или мужчины с бородой, или молочника, хоть их голоса и звучали по-разному: его голос больше напоминал материнский, но он был, конечно, ниже и как-то мягче. Сладко засыпать, когда таким голосом тебе рассказывают на ночь сказку.

– Она очень похожа на тебя, Ив, – сказал он. – Она маленькая ты. Возможно, клон, а?

– Увы, нет, – возразила мать. – Но я рада, что она похожа на меня.

Лиза очень удивилась, увидев, что на столе появились бутылка и два стакана, бутылка с коричневой жидкостью и апельсиновый сок для нее. Мистер Тобайас был очень высоким, и ему пришлось наклонить голову, когда он вошел в их гостиную. Он не носил джинсов, как большинство других мужчин, которых видела Лиза, или шерстяных брюк, как мистер Фрост, на нем были бежевые брюки из ткани в рубчик, похожей на связанный в резинку джемпер, белая рубашка с открытым воротом и коричневый бархатный пиджак. Ив потом сказала ей, что это бархат. Материя напоминала шкурку крота и, наверное, была такой же на ощупь; крота Лиза видела, когда он вылез из холмика земли на лужайке в Шроуве.

Лиза очень робела перед мистером Тобайасом. Он разговаривал с ней своим вечерне-сказочным голосом, а она только глаза таращила. Он спросил ее, чем она занимается в течение всего дня, и умеет ли читать, и не нарисует ли для него что-нибудь. Пока Лиза рисовала картинку – Шроув с высокими холмами и речкой на заднем плане, с Хайди и Руди, резвящимися на траве, он сказал, что, наверное, она скоро пойдет в школу. Мать поспешно ответила, что до этого еще достаточно времени, и перевела разговор на другую тему. Она сожалела, что Джонатан не предупредил ее о своем приезде, она приготовила бы обед и убрала бы получше.

– Ты сама? Предполагалось, что ты наймешь для этого женщину из деревни.

– Знаю, но на них нельзя положиться, и им нужна машина. Мне легче сделать все самой. Предпочитаю делать это сама, Джонатан.

– Когда я проверял с Мэттом счета, мне показалось странным, что не указана провизия для прислуги.

Мать снова ответила:

– Я предпочитаю готовить сама. – Она кротко потупилась, и ее длинные ресницы коснулись щек. – Ты платишь мне так щедро, что я чувствую себя обязанной заниматься этим.

– Я-то думал, когда предлагал тебе приехать сюда, что ты станешь своего рода управляющей поместьем. Ты получила в свое распоряжение коттеджи и… э… жалованье, чтобы следить здесь за порядком.

– Дорогой Джонатан, здесь не за кем следить, кроме мистера Фроста и истопника, – ответила мать, и они оба рассмеялись.

Лиза закончила картинку и показала ее мистеру Тобайасу, который похвалил ее и попросил поставить под ней подпись. Поэтому она написала внизу, в правом углу, «Элиза Бек» и удивилась, почему мистер Тобайас так странно и так долго разглядывал подпись, а потом повернулся к матери, приподняв одну бровь, и как-то забавно, немного криво улыбнулся.

Теперь собаки должны были переехать из маленького замка к мистеру Тобайасу в Шроув. Лиза играла с ними до ужина, а потом они с матерью отвели их до половины пути к Шроуву и отпустили. Ив остановилась под самой высокой секвойей и велела собакам бежать домой, бежать и найти хозяина. Мистер Тобайас вышел из парадной двери Шроува, спустился по ступенькам и помахал им.

На шее у него что-то висело на бечевке, издалека Лиза не могла как следует рассмотреть, что это было, но когда они подошли ближе, она подумала, что вещица похожа на ту, через которую мать слушает музыку. Он подозвал их кивком головы и поднял вещицу к лицу, держа ее обеими руками. Мать направилась к нему, уговаривая Лизу не робеть. Мистер Тобайас просто фотографировал их. Но Лиза оробела, она спряталась за дерево, так что мать вышла на фотографии одна.

К этому времени Лиза уже почти отучилась перебегать перед сном из одной комнаты в другую и от одного окна к другому, но в тот вечер ей почему-то снова захотелось поиграть в старую игру. Возможно, причиной явилось то, что мать поднялась наверх, чтобы проверить, спит ли Лиза. Лиза нырнула под одеяло и лежала с закрытыми глазами, ровно дыша.

Когда мать на цыпочках выходила из комнаты, она приоткрыла один глаз и увидела, что та переоделась в свою лучшую юбку, ту, которую она сшила себе из кусков синей, лиловой и красной материи, купленной в очередную из поездок в город. Мать надела новую юбку, которая была очень пышной и длинной, почти до лодыжек, плотно облегающую черную кофточку и опоясала тонкую талию блестящим черным ремнем. Ее волосы были причесаны так, как нравилось Лизе, на эту прическу уходило полчаса, Ив убирала волосы от лица и заплетала их в толстую косу, которая шла от макушки и загибалась у затылка.

Лизе показалось, что хлопнула передняя дверь. Она выскочила из постели и побежала в комнату матери и потом к окну. Мать была уже возле ворот. Вечер был теплый, еще не стемнело, но солнце стояло низко на бледнеющем синем небе. На матери не было ни жакета, ни шали. Она шла к воротам. Лиза бегом вернулась в свою комнату в башенке, встала на стул и наблюдала, как мать прошла через открытые ворота и направилась по дорожке к Шроуву.

Лиза еще ни разу не оставалась одна незапертая. Мать прошла под деревьями парка и направилась к дому. Так далеко она раньше не уходила. Страх охватил Лизу, и как это всегда бывает с маленькими детьми, он немедленно вызвал слезы. Она готова была уже закричать и заплакать, но в ту самую секунду, когда слезы уже клокотали в горле, из-за Шроув-хауса показался мистер Тобайас. Остановившись, он протянул вперед руки, и они с матерью посмотрели друг на друга.

Почему-то сознание того, что мистер Тобайас рядом, что мать вышла всего лишь на встречу с ним, успокоило Лизу. Мать взяла обе его руки в свои, что-то сказала и засмеялась. Он обошел вокруг нее, оглядел ее сверху донизу, кивнул, коснулся пальцем ее красивой поблескивающей косы. Потом взял ее под руку, и они вместе направились к дому, они шли, тесно прижавшись друг к другу. Лиза уже не волновалась, что мать ушла, потому что они были вместе и находились неподалеку, в Шроуве.

Немного неприятно было, что ее нет с ними, как будто она оказалась лишней. Но страха она не чувствовала. Она вновь кинулась в комнату матери, чтобы посмотреть, нет ли кого перед сторожкой, пусть даже это будут всего лишь кролики, щиплющие бордюрную травку. По вечерам кролики всегда появлялись, в этом не было ничего необычного. Они не могли добраться до материнского огорода, потому что большая часть грядок была покрыта сетками, – салат-латук, капуста, горох и морковь, но не бобы и не клубника, потому что кролики их не ели. Солнце опускалось за лес, деревья сделались черными, а небо стало таким ослепительно золотым, что на него невозможно было смотреть. Лиза следила, как солнце опускается и исчезает, пока не померкло все золото и небо вместо желтого не превратилось в розовое, а потом окрасилось в красный цвет. Как только солнце зашло, появились летучие мыши. Мать объясняла, что они охотятся на насекомых в темноте: их писк, который не в состоянии услышать человеческое ухо, отскакивает от предметов в воздухе и эхом возвращается к ним.

Ночная бабочка подлетела к окну, и Лиза узнала в ней оливковую совку, хотя ее тельце было желто-коричневым, а не розовато-коричневым, а подкрылья желтоватыми. Возможно, подкрылья всегда такие. Мать принесла ей из библиотеки Шроува книгу о ночных бабочках, а также «Полное собрание британских бабочек» Фроухока. Лиза сбежала вниз и достала книгу. Она не отказалась бы и от яблока, но в это время года яблок не было. Вместо этого она поела клубники, которую они с матерью собрали перед приездом мистера Тобайаса.

Лизе не удалось найти картинки, по которой она без колебаний могла бы опознать увиденную бабочку, и она, забравшись в постель, должно быть, уснула, потому что больше ничего не помнила о той ночи, а вот в следующий вечер или через вечер она выглянула из материнского окна намного позднее, в сумерках, и увидела их у ворот Шроува, они стояли, прислонившись к стене маленького замка. Мистер Тобайас обхватил мать руками и целовал ее так, как Лиза никогда не видела, чтобы кто-то кого-то целовал, – прямо в губы.

По правде говоря, Лиза вообще не видела, как люди целуются, и знала только материнские поцелуи, но это было совсем другое. Мистер Тобайас отпустил мать, и мать вошла в дом. Возвращаясь крадучись в свою комнату, Лиза услышала, как мать поет внизу. Пела она не громко, но с удовольствием. И Лиза узнала песню, вроде бы называющуюся «Моцарт», потому что она часто слышала, как мать ставит пластинку, где женщина поет, как она сделала бы своего любимого лучше с помощью снадобья, которое хранится в ее сердце.

На уик-энд в Шроув прибыло много гостей. Это все были друзья мистера Тобайаса, как сказала мать, – двое мужчин и три женщины; они появились на проселочной дороге и, не останавливаясь, проследовали мимо сторожки, через ворота Шроува прямо к дому. Лиза спросила, нельзя ли им пойти туда, ей и матери, посмотреть гостей, но мать сказала, нет, ей не стоит показываться там до понедельника, и Лизе, конечно, тоже.

– Почему? – спросила Лиза.

– Потому что я сказала «нет», – ответила мать. – Мистер Тобайас приглашал нас, но я сказала «нет», не в этот раз.

– Почему?

– Думаю, так лучше, Лиза.

В субботу вечером Лиза увидела, как гости возвращаются с прогулки. Она стояла возле окна в комнате матери и видела их всех очень ясно, как они идут по саду возле сторожки. Одна из дам остановилась, чтобы полюбоваться большой каменной вазой матери, в которой буйно цвели герани, фуксии и канатник.

Мужчины были обычными мужчинами, ничего особенного, хотя у одного из них на макушке просвечивала голая кожа, а дамы были красивые, но ни одна из них не могла сравниться по красоте с матерью. Возможно, мистер Тобайас тоже так думал, потому что он обернулся, когда они проходили мимо, и долго смотрел в сторону сторожки. Было непохоже, чтобы он просто смотрел на цветы. Но все же эти дамы выглядели как-то иначе, чем те, кого Лиза видела раньше, казались глаже и чище, их волосы были подстрижены так ровно и аккуратно, как мистер Фрост подстригал газон возле цветочной клумбы. Все три женщины были в джинсах, как у молочника и Хью, но у одной был жакет как парадные туфли матери, любимые Лизины замшевые туфли с распорками, и яркий шелковый шарф. У другой был невиданный вязаный свитер с цветочным узором, а лицо раскрашено, как у Дианы Хейден. На третьей была рубашка, напоминавшая мужскую, но длинная, из ярко-зеленого шелка.

Через полчаса одна из их машин проехала обратно по дорожке от Шроув-хауса – точнее, от конюшен, где стояли машины. Перед ней ехал «рейнджровер» мистера Тобайаса, показывая дорогу, и утром мать сказала Лизе, что все они ездили ужинать куда-то в отель. К понедельнику гости разъехались, и Лиза с матерью отправились в Шроув сменить постельное белье и прибраться. Вернее, занималась этим мать. Лиза разговаривала с мистером Тобайасом, и он показывал ей фотографии, сделанные на отдыхе, потом повел ее в библиотеку и сказал, что она может брать оттуда любую книгу, какую захочет прочитать. Они взяли собак на прогулку к реке и махали поезду, а когда вернулись, мать уже закончила уборку.

– Мне не по душе, что ты занимаешься всем этим, Ив, – сказал мистер Тобайас, и вид у него тоже был недовольный.

– Возможно, я и найму кого-нибудь, – ответила мать.

Лиза заметила, что мать выглядела очень усталой, и неудивительно: в доме был страшный беспорядок. Мать ничего не сказала, когда они сначала пришли туда, но Лиза смотрела широко открытыми глазами на липкие стаканы, расставленные повсюду, чашки и тарелки, на серый порошок, вперемешку с обгорелыми бумажными трубочками на маленьких стеклянных подносах и большое бурое пятно на ковре в гостиной.

– Надо было бы мне убраться самому, – сказал мистер Тобайас, но его слова почему-то вызвали у матери смех. – Составишь мне вечером компанию? Поедем куда-нибудь поужинать?

– Не могу, Джонатан. Ты забыл, что существует Элиза?

– Возьмем и ее.

Мать опять только рассмеялась в ответ, но так, что стало понятно, что они никуда не поедут ужинать и что предложение это абсурдно.

– Тогда приготовь мне ужин. В сторожке. Это убогая конура, и я собираюсь отделать ее для тебя заново – всю от пола до потолка, но если у нас нет выбора, поужинаем там. Черт попутает – не отвертишься. Знаешь, Ив, в тебе тоже есть что-то от черта, и ты умеешь вертеть мужчинами, но ужин ты мне приготовишь. Если не очень устала, хорошо?

– Я не очень устала, – ответила мать.

Лиза не ожидала, что ей разрешат посидеть с ними. Это был приятный сюрприз, когда мать сказала, что она может остаться, хотя сразу после ужина должна отправляться в постель. Мистер Тобайас пришел к семи часам с бутылкой какого-то напитка, который походил на шипучий лимонад, но пробка бутылки была обмотана проволокой, и принес еще бутылку, по цвету напоминавшую домашний малиновый уксус, который делала мать. Пробка выскочила из лимонадной бутылки с громким хлопком и большим количеством пены. На ужин они ели салат, жареного цыпленка и клубнику, и когда Лиза доела клубнику, ей пришлось отправиться в постель. Как ни странно, она сразу же заснула.

На следующее утро Лиза, как всегда, побежала в комнату матери, чтобы обнять ее. Обычно она заставала мать одну в ее просторной постели, но на этот раз мать была не одна. Рядом с нею в постели был мистер Тобайас, он лежал с той стороны, которая была ближе к окну.

Лиза замерла на месте, обозревая эту картину.

– Выйди, пожалуйста, Лиза, на минутку, – попросила ее мать.

Минутка всегда означала: сосчитай до двадцати. Лиза сосчитала до двадцати и вернулась в комнату. Мистер Тобайас уже встал и теперь тщетно пытался втиснуть свои широкие плечи и длинное тело в коричневый материнский шерстяной халат. Пробормотав матери что-то, он схватил в охапку свою одежду со стула и сбежал по лестнице вниз, в кухню. Лиза залезла к матери в постель и крепко обняла ее, она обняла ее так крепко, что мать попросила отпустить ее, а то ей больно. Постель пахла не так, как обычно, – не просто чистыми простынями, и матерью, и ее мылом, а то ли пересохшим прудом, то ли выброшенной на песок дохлой рыбой, то ли кипящей посоленной водой.

Мистер Тобайас вернулся умытый и одетый и посетовал на то, что у них нет ванной, в первую очередь он оборудует здесь ванную комнату. И скажите на милость, почему у Ив нет телефона? У всех есть телефон. Он ушел после завтрака и вернулся в полдень с подарком для Лизы. С куклой. У Лизы было очень мало игрушек, а те, что были, достались ей от Ив: тряпичная кукла, целлулоидная кукла, собака на колесиках, которую можно было возить за веревочку, коробка деревянных кубиков.

Кукла, купленная мистером Тобайасом, была не пупсом, а маленькой девочкой с каштановыми волосами, такими нее, как у Лизы; волосы можно было мыть, а руки, ноги и лицо на ощупь были мягкие, как настоящие. Кроме того, имелся еще набор самой разнообразной одежды.

Утратив дар речи, Лиза молча смотрела на куклу.

– Скажи «спасибо» мистеру Тобайасу, Лиззи, – напомнила мать, но непохоже было, что она чересчур довольна подарком, потому что она сказала: – Тебе не следовало делать этого, Джонатан. У нее возникнут всякого рода мысли.

– Почему бы нет? Невинные мысли, уверен.

– А я не уверена. Не хочу, чтобы у нее появились такие мысли. Но ты очень добр, ты очень щедр.

– Как ты назовешь ее, Лиза? – спросил мистер Тобайас своим мягчайшим, нежнейшим голосом.

– Джонатан, – ответила Лиза.

Ее ответ вызвал у них дружный смех.

– Джонатан мужское имя, Лиззи, а она девочка. Подумай хорошенько.

– Я не знаю, какие имена бывают у девочек. Как звали тех дам, которые гостили у вас?

– В прошлый уик-энд? Их звали Аннабел, Виктория и Клер.

– Я назову ее Аннабел, – сказала Лиза. После этого мистер Тобайас почти всегда спал в постели матери. Лиза спала с Аннабел и приносила ее по утрам к матери в постель, но сначала стучала в дверь, как ее научили, чтобы мистер Тобайас успел встать. Он прожил в Шроуве сначала три недели, потом четыре, и собаки оставались с ним, но на уик-энд больше никто не приезжал.

Мать была очень счастлива. Она очень переменилась, часто пела. Она каждый день мыла голову и сшила себе новую юбку. Каждый день они либо шли в Шроув, либо мистер Тобайас приходил к ним в сторожку, и если возникали между ними стычки, то только если мистер Тобайас хотел покатать их в «рейнджровере», на что мать всегда отвечала «нет». Лизе очень хотелось поехать на взморье, и такое предложение было сделано, но мать сказала «нет».

– Хорошо, – согласился мистер Тобайас, – на уик-энд поедем со мной в Лондон, на Монтегю-плейс, – но мать заявила, что это еще хуже, чем поездка на взморье.

– Ведь тебе нравится здесь, Джонатан, верно? Это самое удивительное место в мире, нигде не встретишь такой красоты.

– Я люблю менять обстановку.

– Тогда измени ее. Это, вероятно, наилучший выход. Смени обстановку, а потом возвращайся сюда, к нам. Не могу поверить, что дом в Алзуотере красивее, чем этот.

– Поедем, посмотришь. Поедем все вместе на уик-энд, и ты сама решишь.

– Я никогда не захочу уехать отсюда, и Лиза не захочет. Я подумала… – Отвернувшись, мать сказала тихонько: – Я подумала, может, тебе стало теперь больше нравиться здесь, потому что здесь я.

– Это так. Ты знаешь, что это так, Ив. Но я молод и свободен. Я богат. Ты знаешь, что отец оставил мне хорошее состояние. Я не хочу киснуть в одном месте всю жизнь и не увидеть ничего в мире.

Это не означает, что я не хочу, чтобы ты увидела мир вместе со мной.

Мать ответила, что не хочет видеть мир. Она достаточно навидалась его за свою жизнь, она сыта по горло, это все было ужасно. Не хочет она и перестраивать сторожку, а также оборудовать в ней ванную комнату. Не нужно, чтобы Джонатан тратил на нее деньги. Роскошь такого рода ничего не значит для нее и Лизы. Если он должен уехать, а ей кажется, что именно этого он хочет, пусть он оставит ей собак, и тогда он вернется обратно.

– Мне не нужна причина, чтобы вернуться. За собаками может присмотреть Мэтт.

– Оставь их со мной, и тогда я буду знать, что ты приедешь. Ты должен всегда оставлять их со мной.

Джонатан спал в кровати матери в ту последнюю ночь, а утром ушел в Шроув. Позднее он подъехал к коттеджу в «рейнджровере» и попрощался. Он крепко обнял мать и поцеловал ее и поцеловал Лизу, и Лиза сказала, что Аннабел хотела бы поцеловать его. Они махали вслед «рейнджроверу», пока машина ехала по проселочной дороге, и Лиза побежала наверх посмотреть, как она переедет через мост. Когда машина скрылась, они с матерью загнали собак в маленький замок, и мать сказала, что неплохо бы им пойти в Шроув – убраться и привести все в порядок.

После мистера Тобайаса остался страшный беспорядок, хотя последние три недели он проводил там не так много времени. Пока мать чистила пылесосом ковры в спальне, Лиза прошла в маленькую столовую и проверила дверь, которая была всегда заперта. Она повертела ручку – вдруг на этот раз дверь окажется открытой, но все было как обычно. Присев на корточки, потому что к этому времени она подросла, Лиза приложила к замочной скважине один глаз и зажмурила другой. Она удивилась, обнаружив, как много можно рассмотреть в замочную скважину: кусок красной обивки кресла и тесьму на его ручке, угол какого-то стола с ящиками, яркие разноцветные корешки книг, синие, зеленые и оранжевые, книги на полке. Что могло бы там быть такое, чего ей не положено видеть?

Теперь Лиза пожалела, что не рассказала мистеру Тобайасу о запертой комнате, когда несколько раз они оказывались в доме наедине, пока мать убирала наверху или в кухне. Но они, конечно, не заходили в маленькую столовую, ею редко пользовались, да и зачем она была нужна, если, кроме нее, имелись также гостиная, столовая и библиотека. Лиза не сомневалась, что в ответ на ее просьбу мистер Тобайас достал бы ключ и тут же открыл бы дверь.

В следующий раз, когда он приедет, Лиза попросит его об этом. Когда он вернется забрать собак. Но проходили недели, а мистер Тобайас не приезжал. Он не писал, не присылал даже открыток, и не прошло и месяца, как приехал Мэтт в «рейнджровере» и увез собак. Мать случайно увидела, как «рейнджровер» едет по мосту. Машина была того самого цвета, и хотя Ив не могла разобрать номера, она была уверена, что это едет сам мистер Тобайас, и окончательно убедилась в этом, когда «рейнджровер» свернул на проселочную дорогу. Мистер Тобайас никогда прежде не присылал Мэтта в «рейнджровере», но сделал так на этот раз, и когда Мэтт уехал и увез Хайди и Руди, мать ушла в свою спальню и плакала там.

Лиза никому не рассказывала об этом. Что ж, ей и некому было рассказывать до недавнего времени, но она не рассказала и Шону, она затаила это в душе и хранила в своей памяти как секрет. И когда Шон спросил, а этот парень, Тобайас, владелец Шроув-хауса, приезжал после когда-нибудь, Лиза только ответила: да, приезжал, но ненадолго.

– И ты никогда не ходила в школу?

– Нет, никогда. Мать учила меня дома.

– Это нарушение закона, вот что.

– Наверное. Но ты знаешь, где находится Шроув, в глуши, вдали от всего. Кто узнал бы? Ив умела лгать. Она была откровенна со мной. И учила, что очень важно не лгать, пока тебя не вынуждают, но если уж приходится лгать, то очень важно отдавать себе отчет, что это ложь. Если ее спрашивали о моей учебе, то одним она говорила, что я хожу в сельскую школу, а другим – что я хожу в частную школу. Как-то раз мы встретили на дороге Диану Хейден, и Ив сказала ей, что мы спешим, потому что боимся опоздать на автобус, который довезет меня до школы. Но не забывай, людей вокруг было немного. То есть виделись мы в основном только с молочником, почтальоном, человеком, который снимает показания счетчика, мистером Фростом и истопником, а те вопросов не задавали. Ни один из них не задерживался там больше пяти минут, за исключением мистера Фроста, а он вообще молчал.

– Но разве ты не хотела ходить в школу? Знаешь, дети обычно хотят дружить со сверстниками.

– У меня была Ив, – просто ответила Лиза, и потом: – Мне больше никто не был нужен. Ну и у меня была Аннабел, моя кукла. Я воображала, что это моя подружка, разговаривала с ней и обсуждала все события. Я спрашивала ее совета, и, похоже, меня не смущало, что она не отвечает мне. Понимаешь, я не знала, не знала, что жизнь может быть другой.

Когда я научилась читать, я хочу сказать, по-настоящему читать, Ив начала учить меня французскому. Мне кажется, я довольно хорошо говорю по-французски. Мы занимались историей и географией по понедельникам и средам и арифметикой по вторникам. Когда мне исполнилось девять, Ив стала учить меня латыни, и это бывало по пятницам, а до этого мы по четвергам и пятницам читали стихи, и она учила меня разбираться в музыке.