Текст книги "Десятилетия. Богатая и красивая"

Автор книги: Рут Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

4

В феврале 1966 года деловой мир узнал, что фирма «Никко» купила компанию «Маклафлин». Эта сделка оценивалась в сто миллионов долларов, включала перевод капитала, авуаров, отсроченных платежей и требовала тщательного анализа предполагаемого высвобождения наличных средств. Покупатель – американец японских кровей из Калифорнии – становился в результате создания конгломерата «Никко индастриз» двадцать седьмым человеком в Америке по размерам состояния.

Йамаки Никито начинал свою карьеру с того, что создал в 1960 году маленькое агентство по лицензированию импорта на рынки Западного побережья японских автомобилей, телевизоров, радиоприемников и электронного оборудования, а к 1965 году Никито владел акциями в торговле запчастями для автомобилей, в деревообрабатывающей отрасли, в хранении нефти и нефтепереработке, в грузовых перевозках, в производстве микроэлектроники и судового оборудования, в конце концов он купил «Маклафлин».

В компании начались перемены, в результате которых капитан Эдвард Стилсон оказался в роли лектора перед старшеклассниками, распинающегося о чудесном будущем морского инженерного искусства, а Дик Розер стал во главе общего судостроительного подразделения, и в его подчинении находились теперь двести двадцать чертежников, корабелов, специалистов с дипломами исследователей или инженеров и уйма моряков, приписанных прежде к «Маклафлин». Дик прямо-таки светился от гордости. Даже на его отца это произвело впечатление, в чем он сам признался.

– Я получил все, ради чего работал все эти годы, и даже больше того, – говорил Дик и мотал головой, не в силах сам поверить не только в то, что его мечты сбылись, но что в действительности они оказались даже грандиознее, чем ему их рисовало воображение. Он работал по восемнадцать часов в сутки и был просто счастлив.

Аннетт было уже почти восемь лет, она получала отличные оценки, но школьный психолог сообщил Барбаре, что ее ребенку требуется отцовское влияние. Аннетт была очень милая, и в школе ее любили все мужчины, от директора до швейцара. Кристиан, которому скоро должно было исполниться семь, как будто и не вспоминал об отце, который теперь пропадал все больше в Вашингтоне и Аннаполисе, но не ложился спать, пока Барбара не позволяла ему надеть рубашку от отцовской пижамы.

В июне 1966 года Барбара решила взять свою судьбу в собственные руки и произвела в своей жизни две важные перемены: она завела первого в жизни любовника и получила первую в жизни ответственную работу. Однако в июле судьба снова вспомнила о Барбаре и направила ее жизнь в совершенно другое русло.

В Нью-Йорке все события происходят во время обеда, даже флирт.

Юджин Стэннет работал литературным агентом, походил на бухгалтера, в делах был готов рисковать не хуже игрока на скачках и имел клиентуру, которая значилась в сборниках «Кто есть кто в мире бестселлеров». Во времена, когда мужчины щеголяли в костюмах от Кардена и широких галстуках, отращивали бакенбарды и придавали себе вид эдакого зажиточного хиппи, Юджин Стэннет продолжал носить темно-серый костюм в полоску с жилетом и ботинки с рантом.

Поскольку контора Джозефа Левайна постоянно вела переговоры по поводу собственности, представленной конторой Юджина Стэннета, то Барбара часто встречалась с ним и ходила с ним обедать. И ни разу за время этих встреч она не взглянула на него как на возможного партнера по сексу. В эти свободные шестидесятые, когда каждый мужчина так и лез напролом в расчете на легкое удовольствие, Юджин Стэннет оставался истинным джентльменом, учтивым и корректным. И когда в один прекрасный день после обеда в «Испанском павильоне» он сделал ей недвусмысленное предложение, Барбара чуть не умерла на месте.

– Вы мне очень нравитесь, – сказал он таким тоном, будто описывал вкусовые достоинства только что съеденного пирога. – Но вы знаете, я ведь женат.

Барбара этого не знала, но она ничего не сказала. Он продолжал:

– Я женат. Я женат уже восемнадцать лет и не имею никакого намерения разводиться. Но мне чертовски хочется затащить вас в постель.

Никогда прежде Стэннет не дотрагивался до нее, он не дотронулся до нее и теперь. Он дал ей время обдумать его слова. Барбара как бы вдруг заметила, что кожа у него гладкая и чистая, и ей вспомнилось, что его голос по телефону всегда казался ей исключительно сексуальным.

– Почему нет, – сказала она. Она сама нисколько не была удивлена той легкости, с какой согласилась на первое же предложение. Единственное, что она чувствовала в то мгновение, была радость от того, что она желанна. Она уже давно не чувствовала себя желанной.

– Пойдем, – сказал он, подписывая чек и добавляя чаевые.

Он вывел ее из парадных дверей ресторана, спустился по ступенькам вниз и вошел в вестибюль примыкающего к нему отеля «Ритц Тауэрс». На лифте они поднялись на пятнадцатый этаж, в номер, который постоянно арендовался для клиента, проводившего большую часть года в Марракаше, посмотрели друг другу в глаза и торжественно поцеловались.

Юджин Стэннет оказался внимательным и изобретательным любовником. Они встречались раз в неделю, и Барбара никогда не видела его чаще, если не брать в расчет чисто деловые встречи. Она не пыталась внушить себе, что влюблена в него; она не собиралась проводить с ним больше времени или донимать расспросами о жене и детях; ей было безразлично, где он живет и чем занимается по выходным. Она задала ему только один личный вопрос:

– У тебя было много любовниц?

– Нет, – ответил он. – Очень мало. – По тому, как он это сказал, было ясно, что он не лжет.

Будучи любовницей, Барбара сильно изменилась. Она купила новое белье – модель «без бюстгальтера» от Руди Гернрайх. Она стала носить брюки, накладные ресницы и пользоваться тональной пудрой. Она не сомневалась, что это не ускользнет от Дика, и со страхом ждала, что он по этому поводу скажет. Но нет. Он ничего не сказал.

– Я старею и ношу все больше косметики на лице и все меньше белья под одеждой, – как-то заметила она.

Разговор происходил в 1966 году, когда ей было двадцать девять.

Дик не ответил.

Она повторила ту же понравившуюся ей фразу перед Юджином.

– Не старайся казаться вульгарной, – сказал он. – Это тебе не идет.

– Но сейчас ведь шестидесятые, – возразила Барбара. – Дикое время. Неужели тебе оно не нравится?

– Мне нравишься ты, – сказал Юджин. – Я тебя люблю. – Это был единственный раз, когда он это сказал, и произнес эти слова так тихо, что Барбара лишь позднее поняла их смысл. Впрочем, это не имело значения, ведь она-то его не любила. Она никого не любила, и это наполняло ее чувством свободы. Самое большее, что давал ей роман с Юджином Стэннетом, это было то, что этот роман был единственной тайной в ее жизни. Это придавало ей ощущение некой власти.

Вот уже несколько лет, как Барбара по делам службы была знакома с Недом Джаредом. Она размышляла о нем и как о мужчине, но мысленно отвергла его, поскольку находила его каким-то бесполым, хотя и милым. Нед был директором отдела рекламы и сбыта компании «Джаред и Сполин» одной из немногих частных издательских фирм. Возможно, в сравнении с гигантами «Дж. и С.» и была небольшой, но она была очень богатой. На протяжении долгих лет фирма приносила устойчивую прибыль, издавая справочники и учебные пособия.

– Что нам нужно, – сказал Нед Джаред над тарелкой устриц в «Ле Мистраль», – так это кассовые издания.

– То есть вы хотите стать коммерческим издательством? – спросила Барбара.

– Совершенно верно. У нас есть деньги, есть персонал. Нам нужен хороший специалист по рекламе и сбыту. – Нед Джаред сказал, что «Дж. и С.», основателем которой, кстати, был его дедушка, нужен специалист, который бы знал, как заполучить авторов, работающих с известными издательскими фирмами, и как подбирать материал для рекламных газетных статей, и как подогревать интерес публики и интерес клубов книголюбов, и как заставить раскошелиться киношников. – Вы, люди кинобизнеса, как раз хорошо в этом разбираетесь.

Барбара кивнула. Как все другие преуспевающие продюсеры, Джозеф Левайн тратил бешеные деньги на рекламу своей продукции. Нед Джаред был прав, что аналогичная техника применима и в книжном бизнесе.

– Я бы хотел у вас спросить, – сказал Нед Джаред, – нет ли у вас на примете кого-нибудь, кто бы захотел перейти к нам?

– Есть. Это я – ответила Барбара. – Если ваши условия меня устроят.

Неду Джареду понадобилось не более минуты, чтобы переварить быстроту ее ответа, после чего он описал эти условия: называться она будет заместителем директора отдела рекламы и сбыта, оклад будет составлять двести пятьдесят в неделю; у нее будет свой офис и секретарша.

– Знаете что, – сказала Барбара, – условия меня устраивают. – Ей предлагали зарплату на пятьдесят долларов выше той, что платил ей Джозеф Левайн, и к тому же она уже стала уставать от всех этих кинозвезд, их агентов, их менеджеров и их «я». Нед Джаред подвернулся очень кстати.

Дик Розер находился в Вашингтоне, и Барбара позвонила ему, чтобы сообщить новость.

– Двести пятьдесят в неделю? – Он не скрывал произведенного на него впечатления. – Для женщины это просто фантастика.

После такого комментария Барбара сделала небольшую паузу, но решила не парировать, а просто сказала:

– Мы отпразднуем, когда ты вернешься.

Ее слова скрыли еще одну рану, которую по недомыслию нанес ей Дик.

В июле жизнь Барбары пошла кувырком.

Она с нетерпением ждала приезда родителей Дика. Это было, конечно, ребячество, но ей не терпелось похвастать перед Алексом Розером своей новой работой. Она знала, что на него произведет впечатление, что у нее в подчинении машинистка, главный художник и его заместитель, начальник производства и штатная секретарша.

Ей хотелось знать мнение Алекса Розера о ее новом начальстве. Она называла Неда Джареда человеком-невидимкой. Он появлялся на работе в десять, исчезал в одиннадцать тридцать и зачастую больше не показывался. Она думала, что это его привилегия, как родственника основателя компании, и слышала массу самых таинственных слухов о нем. Она была уверена, что у Алекса Розера будет на сей счет своя теория, и ей не терпелось ее услышать.

Как обычно, Дик и Барбара поехали в аэропорт «Кеннеди» встречать Алекса и Сару Розеров. Когда «Америкэн эрлайнз» объявила о прибытии самолета из Денвера, Барбара и Дик стояли наверху на смотровой площадке и наблюдали, как приземляются и взлетают реактивные гиганты.

– О Господи! – Возглас Дика заставил Барбару посмотреть в конец аэродрома, куда он показывал. Какой-то самолет развалился пополам, его головная часть продолжала движение по посадочной полосе, уродливо накренясь на одну сторону, туда, где как раз готовился к взлету другой самолет. Две машины столкнулись, затем раздался взрыв, и от искореженных кусков серебристого металла оторвался оранжевый огненный шар.

Огненные языки распространились во все стороны, воспламеняя пятна разлитого горючего на взлетном поле. Хвостовая часть самолета продолжала катиться вперед, повинуясь своей собственной инерции, и остановилась только тогда, когда уперлась в голову лайнера, который собирался взлетать. В рваной дыре, разверзшейся после того, как самолет раскололся пополам, Барбара видела людей. Они были слишком высоко над землей, чтобы прыгнуть вниз; они неуверенно сгрудились там, наверху, не зная что делать, и тут наступил конец: пламя в каком-то невероятном прыжке перекинулось на хвостовую часть и в один миг целиком поглотило ее. Завыли сирены, на взлетной полосе засуетились пожарные грузовики и начали выбрасывать струи белой пены в попытке преградить путь огню. Люди на смотровой площадке начали кричать и метаться, все спрашивая и спрашивая, какой самолет потерпел крушение. Барбара знала ответ, и не спрашивая.

Барбара и Дик отправились в Денвер, чтобы уладить дела его родителей.

– Что тебе надо будет сделать? – спросила Барбара.

Она понятия не имела, что происходит вслед за тем, как люди умирают. Когда умер ее отец, всеми необходимыми формальностями занималась ее мать.

– Продать дом, распорядиться насчет его дел, – ответил Дик. – Наверное, это и все.

О смерти своих родителей Дик говорил как о чем-то обыденном, предпочитая рассуждать о практических деталях, нежели давать волю своему горю, чувству утраты или гневу, которые он испытывал. Как всегда в минуту эмоционального кризиса, Дик ушел в себя. Он работал усерднее, чем всегда, проводя еще больше времени в офисе и за чертежами. Он боролся со своим горем, преобразуя его в трудовую энергию. Барбаре хотелось бы, чтобы он хоть раз да выплакался, но она хорошо знала его и понимала, что этого не будет.

Они были в спальне Розеров, разбирая стенные шкафы и упаковывая вещи, чтобы отдать их в дешевый магазинчик при больнице, когда позвонил адвокат Алекса Розера и выразил свои соболезнования. Он сообщил Дику, что его отец оставил завещание, и спросил, удобно ли будет, если он заедет ближе к вечеру.

Эдвард Зето – еще молодой человек, очень высокий, с небольшим брюшком и светловолосый. Он сказал Дику и Барбаре, что очень сожалеет о несчастье, постигшем их семью, и что он очень любил стариков Розеров.

– Ваш отец когда-нибудь обсуждал с вами свое завещание?

Дик покачал головой.

– Вы знали о размахе его бизнеса?

Дик снова покачал головой.

– Отец считал, что у меня нет деловой хватки, – сказал он, криво улыбаясь. – Наверное, он был прав.

Эдвард Зето набрал полную грудь воздуху, и Барбара поняла, что он не знает, как объявить им то, что он должен. Она испугалась, что это будет что-то ужасное. Она помнила только, что ее собственный отец не оставил даже страховки и они с матерью унаследовали лишь обанкротившуюся фирму. Неужели Алекс Розер оставил им огромные долги, которые разорят ее и Дика? Она была готова заткнуть рот адвокату.

– Ваш отец оставил очень простое завещание, – сказал Эд Зето, по-видимому найдя способ сообщить эту новость. – По завещанию все его имущество делится на две равные части. Одна часть отходит к вам, Дик, а вторая – к вашей жене.

– Мне?

– Ведь вы Барбара Друтен Розер?

Барбара кивнула. Она не знала, что и сказать. Что конкретно оставил ей старик? И почему он выделил ее?

– Почему мне? – сказала она наконец.

– Он любил вас, – ответил Эд Зето. – А состояние, надо сказать, у него было приличное.

– Приличное? – спросил Дик. Он был смущен и бледен.

– Состояние вашего отца составляет в целом полтора миллиона долларов. Каждый из вас получает половину. За вычетом налогов, конечно.

Никто не издал ни звука. Они сидели за кухонным столом в старомодной комнате и смотрели друг на друга. Похоже, что Эд Зето ждал какой-то реакции с их стороны. Но никакой реакции не было. И Барбара и Дик были ошарашены сверх всякой меры – и размером состояния, и тем, что оно было разделено между ними поровну. У Барбары в голове вертелась одна мысль: «я богата».

И как следствие этой мысли была еще одна, которую она безуспешно пыталась отогнать: «я богата – и я свободна».

– Что ты собираешься делать со своими деньгами? – спросил Дик, когда они вернулись в Нью-Йорк. С той минуты, как Эд Зето объявил им о завещании, он злился на Барбару. Она не могла понять, почему: может, потому что его отец так же любил Барбару, как и своего собственного сына? Или потому, что теперь она была совершенно независима?

– Не знаю, – ответила Барбара. – Сначала положу в банк, пока не привыкну. Может быть, потом когда-нибудь решу, что с ними делать. А ты что сделаешь со своими?

– Оставлю в банке на счету. Ты знаешь, деньги меня не больно волнуют. На все, что мне нужно, мне и так хватает.

Никто из них не заметил, что они говорят о деньгах «мои» и «я». Ни один из них не произнес «наши» и «мы».

Это было в октябре 1966 года. Нед Джаред закрыл двери своей конторы.

– Я хочу рассказать вам кое-что о себе, – начал он. – Ведь вы уже несколько месяцев работаете у меня.

Он признавал, что Барбара фактически руководит отделом, и ей это понравилось. Официально ничего по этому поводу не говорилось, но неофициально и в самой компании, и вне ее признавалось, что отделом рекламы и сбыта в компании «Дж. и С.» руководит Барбара Розер.

– Я астматик, – сказал Нед Джаред. – С самого детства. Это неизлечимо, но состояние облегчается лекарствами и психотерапией. Каждый день в одиннадцать тридцать я отправляюсь к своему психоаналитику. Если я не возвращаюсь, это означает, что у меня был приступ. Я не могу дышать. Мне необходим укол и больница со специальной палатой, наполненной стерильным воздухом.

– Мне очень жаль, – сказала Барбара, – я этого не знала.

– Я знаю, что обо мне ходят всевозможные слухи, – продолжал Нед.

– Я ничего такого не слышала, – ответила Барбара, хотя она слышала, что он алкоголик, гомосексуалист, наркоман. Еще что он любит сексуальные игры втроем, одевается в женское платье и что его видели шатающимся вокруг мужского туалета в «Гран-Сентрал» в ожидании чего-нибудь интересненького.

– Но я здесь не для того, чтобы рассказывать вам о своих проблемах. Я хочу вам сказать, что ценю вашу предприимчивость, и уже сказал президенту компании, что вы заслуживаете повышения.

Барбаре хотелось спросить, что же ответил Леон Крэват, но она побоялась показаться чересчур настырной и честолюбивой. Она никогда не встречалась с Леоном Крэватом, хотя и сталкивалась с ним пару раз в лифте. Его офис был этажом выше. Выглядел он, по мнению Барбары, точь-в-точь как граф Виндзорский – маленький, безупречно прилизанный и какой-то хилый.

– Он сказал, что о вашей работе ему упоминали несколько авторов и что он доволен тем, как «Дж. и С.» набирает популярность.

Барбара не сумела сдержать горделивую улыбку. Она действительно заслужила похвалу.

– Он не сказал вам, когда я стану вице-президентом? – Барбара задала свой вопрос в шутку, в надежде обойти острые углы.

– Он сказал, что вы получите все, что заслуживаете. Я вовсе не удивлюсь, если через несколько лет, когда я уйду на пенсию, вы займете мое кресло. – Нед вышел из-за стола, подошел к Барбаре и похлопал ее по плечу. – Он просил не говорить вам, но я не смог сдержаться. Пусть это будет наш с вами секрет.

– Наш с вами секрет, – повторила Барбара и приложила указательный палец правой руки к сердцу, скрепляя договор.

Таким образом, секретов, которыми обладала Барбара, становилось все больше. Секрет Юджина давал ей ощущение власти. Секрет Неда делал ее неуязвимой.

Спустя несколько недель Дик Розер спросил, усаживаясь за накрытый для ужина стол:

– Ну, дети, что вы скажете насчет плавания круглый год?

– У-у! – сказал Кристиан, который прошлым летом в лагере выиграл первое место по плаванию.

– А волны большие? – спросила Аннетт, консерватор по природе.

– Что ты хочешь этим сказать– плавание круглый год? – Барбара вышла из себя. О чем он говорит? И почему без предупреждения сразу выкладывать это детям? Не мог же он купить какой-нибудь ужасный дом в отвратительном пригороде, не поставив ее в известность? Дом с бассейном, на деньги, которые остались от отца?

– Как ты думаешь, дорогая? – По его тону было ясно, что он боится ее. Вот почему он выложил все сразу детям. Дик готов был на что угодно, лишь бы избежать ссоры, и Барбара презирала его за трусость.

– Я ничего не думаю, – сказала Барбара

– Правильно, – ответил Дик, почти что вздохнув с облегчением. – Я сам только сегодня узнал. Мы получили контракт. Будем разрабатывать новую гидравлику для всего ядерного флота. Дело в том, что нам надо перебираться в Пенсаколу. К началу следующей недели я должен быть там.

Барбара только пристально посмотрела на него.

Ему ничего не оставалось, как продолжать:

– Нам придется забрать детей из школы, а квартиру сдать. Ведь у нас в договоре есть пункт о субаренде, да? Спешки никакой нет. Ты можешь дождаться января, начала новой учебной четверти. «Маклафлин» приготовила нам дом, так что надо будет только сложить вещи.

– А у меня будет трамплин для прыжков в воду? Я хочу научиться делать сальто назад, – сказал Кристиан.

– Помолчи, – сказала Барбара. Она не знала, с чего начать. – А как же с моей работой? А дети? – В голове у нее пронеслись молнией Юджин Стэннет, Нед Джаред и Леон Крэват. – И вообще, что будет с моей жизнью, черт возьми!

Аннетт заплакала. Она никогда не слышала, чтобы мама кричала на отца.

– Тебе не придется работать, – сказал Дик. – Денег у нас полно.

Аннетт горько рыдала, зарывшись лицом в плечо Барбары.

– Дело не в деньгах. – Барбара просто не знала, как говорить с Диком. Для него не существовало ни ее жизни, ни ее самой. Если ты для кого-то пустое место, как ты можешь его в чем-нибудь убедить?

– Тебе будет интересно. Погода там прекрасная. Там много жен из «Маклафлин»…

– Жены из «Маклафлин» до сих пор завивают волосы на папильотках. А я хожу в лучший парикмахерский салон. Как ты не понимаешь? Между моей жизнью и их – миллион световых лет. – Она хотела сказать, что миллион световых лет между ее жизнью и жизнью Дика, но этого она не могла сказать. Она не могла признаться в этом даже себе самой. Пока – не могла.

– Успокойся, мамочка… – всхлипывала Аннетт.

Барбара поцеловала Аннетт в шею, ощущая мягкость и упругость ее кожи.

– Но ты ведь попробуешь, правда, дорогая? Это так много значит для меня.

У Барбары не хватило духу отказать ему, и она сказала, что да, она постарается. Она приедет в Пенсаколу с детьми на рождественские каникулы.

Вечером, когда они легли спать, Дик обнял Барбару.

– Я люблю тебя, ты это знаешь. Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он.

– Я знаю, – ответила Барбара. Линии их жизни все больше расходились, помимо их воли. Волна любви и нежности к Дику переполнила Барбару. Он уже много лет ее муж, и он был хорошим мужем, верным и преданным. Его ценят на работе. И он сделает для нее все, что в его власти. Беда в том, что сама его власть, как и всякая другая, весьма ограничена. Тронутая захлестнувшей ее тоской по всему, что, она знала, было обречено. Барбара взяла инициативу в свои руки и предалась любви.

В служебной переписке между отделами компании появилась, как говорила Барбара, «Высочайшая повестка». Семнадцатого ноября Леон Крэват приглашал ее составить ему компанию во время обеда. В час дня. «Итальянский павильон».

Барбара сделала вид, что она нисколько не взволнована, позвонила своему приятелю в «Лайф» и попросила сделать для нее ксерокопию их досье на Леона Крэвата. На следующее утро посыльный доставил документ «Кто есть кто в американском бизнесе», из которого Барбара почерпнула сведения о профессиональном пути Леона, а также узнала что Леон Крэват женат, имеет двоих детей и живет в Ойстер-Бей на Лонг-Айленде. У него нет хобби и каких-либо посторонних увлечений.

Краткость приглашения Леона Крэвата насторожила Барбару, и она лишь усилием воли заставила себя опоздать к обеду на десять минут. К чему этот обед?

Леон Крэват уже сидел за столиком в углу, перед ним стояла откупоренная бутылка воды. Пока официант усаживал Барбару, Леон Крэват взглянул на часы. От Барбары это не ускользнуло, но она заставка себя не оправдываться и не ссылаться на транспортные пробки.

Пока что ничья.

Не отвлекаясь на обычную в таких случаях обеденно-деловую болтовню, они сделали заказ: омлет «моцарелла» для Леона Крэвата и запеченный окунь для Барбары. Она ждала, когда он сделает первый шаг. И он его сделал, но с неожиданной стороны:

– Как вы думаете, сколько мы платим в год Неду Джареду?

– Не знаю. – Его прямота ошарашила ее. Именно этого он и добивался.

– Тридцать пять тысяч долларов, – сказал Леон Крэват. – А он их вовсе не заслуживает. – Он помолчал и начал есть. – Все дело в том, что его работу фактически делаете вы.

Барбара лишилась дара речи. Откуда это известно Леону Крэвату? Ведь он сидел в своем кабинете на другом этаже в совершенной изоляции от других. Ведь не ясновидец же он, такого не бывает.

– Ведь это так, не правда ли?

– Да, – сказала Барбара. Лгать было бы глупо, но от собственного предательства ей стало нехорошо. Она посмотрела на свою тарелку, где лежал труп рыбы, и отодвинула ее.

– Как вы думаете, вы лично стоите тридцати пяти тысяч в год? – Леон Крэват окинул ее оценивающим взглядом.

– Вы хотите предложить мне место Неда Джареда? – спросила она. Если он позволяет себе грубить, то она тоже церемониться не будет.

– Нет, – ответил Леон Крэват.

– Тогда зачем же вы пригласили меня на обед?

– Хотел с вами познакомиться.

– Следовательно, получили возможность выяснить, стою ли я тридцати пяти тысяч в год? – Барбара решила, что лучше выложить карты на стол. Это было оружие, изобретенное самим Леоном Крэватом, и оно будет эффективнее всего против него самого.

– Вы хорошо владеете собой, – сказал он.

– Благодарю, – ответила Барбара. Было ясно, что Леон Крэват не намерен давать ей окончательный ответ. И лучше на него не давить.

Так, как будто предыдущего разговора и не было, Леон Крэват поинтересовался ее мнением, не стоит ли фирме распустить свое рекламное агентство и переменить рекламную политику.

– Если вы хотите изменить имидж компании, то это лучший вариант, – ответила она. – Если же нет – то не стоит.

Леон Крэват не ответил на ее замечание и подозвал официанта. Барбара молча смотрела, как он подписывает чек своей шикарной золотой авторучкой. Для мужчины у него были слишком маленькие руки, даже меньше, чем у нее, и к тому же обработанные профессиональной маникюршей. Однако маникюр не скрывал того обстоятельства, что Леон Крэват грызет ногти. На какое-то мгновение Барбара попыталась представить себя с ним в постели, но ее воображение не пошло дальше вида этих маленьких ручек с искусанными ногтями у нее на груди. Это было одновременно и волнующее и отталкивающее зрелище.

Леон Крэват проводил ее из ресторана, подозвал такси и помог ей сесть. Захлопнув за ней дверцу, он зашагал в противоположном направлении.

У Барбары было такое чувство, будто она сдала экзамен. Но она не могла понять, по какому предмету, и не знала, сдала ли она его успешно. Она не сомневалась только в одном: ей есть чему поучиться у такого человека, как Леон Крэват.

На Рождество Барбара повезла детей в Пенсаколу. Аннетт была так возбуждена предстоящей встречей с отцом, что в самолете ее дважды стошнило. Кристиан вел себя очень хладнокровно, и казалось, его больше волнует конструкция «Боинга», нежели перспектива повидаться с отцом. Барбара хлопотала вокруг Аннетт, и у нее даже не было времени задуматься, каково это будет – снова увидеться с Диком, да еще на чужой территории.

Когда они сходили с самолета. Дик уже стоял внизу, на солнцепеке. Выглядел он усталым, и Барбара заметила, что он слегка растолстел, над поясом у него появился круглый мягкий животик. Дети побежали и повисли на отце. Дик сдержанно заулыбался, подхватил Аннетт и стукнул Кристиана по плечу. Барбару всегда очень трогало, что с детьми природная сдержанность Дика как бы тает. С ними он вел себя прекрасно, им было очень хорошо с отцом.

– Привет, дорогой, – сказала она, целуя его в щеку.

Дик улыбнулся в ответ, немного щурясь на солнце:

– Машина вон там.

Аннетт рассказывала о школе, а Кристиан – об успехах спортклуба «Никс». Барбара смотрела в окно и думала о том, как она переживет эти две недели в Пенсаколе. На каждом углу был банк и заправка. Американцы везде одинаковы, подумала Барбара: деньги и машины.

Дик подрулил к оцинкованным железным воротам и показал пластиковое удостоверение вооруженному часовому, который проверил его на испускающей голубое сияние фантастической машине и помахал, чтобы они проезжали. Черная асфальтовая дорога вела через лабиринт одинаковых оштукатуренных строений. В неком заранее определенном порядке они были выкрашены в желтый, розовый и голубой цвета. Травы нигде не было: на песчаной почве ничто не растет. Лишь там и здесь торчали одинокие тощие пальмы.

– Мы почти дома, – сказал Дик.

«Домом» было жилье, которое выделило для Ричарда Розера и его семейства Военно-морское управление. Это был коттедж розового цвета, с гостиной, обставленной потрепанной мягкой мебелью в раннеамериканском стиле, которая была накрыта старыми оранжеватыми пледами, на полу лежал зеленый ковер, обшитый коричневой тесьмой, на нем стоял журнальный столик из стекла и металла, а на стене над диваном висели два пейзажа. В домике помещалась также небольшая кухня, две спальни и ванная комната.

– Ты немного поправился, – сказала Барбара, распаковывая чемодан.

– Не могу отказать себе в посещении кафетерия, – сказал Дик. Он смутился, и Барбара чувствовала, что ему так же неловко, как и ей. Она подумала, что через пару дней это чувство неловкости пройдет. Это просто из-за того, что они два месяца жили врозь.

Вечером они отправились поужинать в закусочную, где дети накинулись на гамбургеры и кокосовый десерт. Они с нетерпением ждали следующего дня, чтобы отправиться на пляж, – виданное ли дело поплавать на Рождество!

Ночью, как Барбара и предполагала, Дик начал было заниматься с ней любовью. Но из этого ничего не вышло, так впервые за время их супружества он оказался не на высоте.

– Ты просто нервничаешь, – сказала Барбара. – Через день-другой все наладится. – Она больше говорила для собственного успокоения, чем для него.

– Ого, – сказал Кристиан, – я занырну прямо сейчас. Я настоящая выдра, правда, пап? – Они подъезжали к пляжу, и Кристиан просто места себе не находил от нетерпения.

– Конечно, – ответил Дик. – С самых пеленок.

– А я никакая не выдра, – возразила Аннетт. – Они противные и похожи на крыс.

– Кристиан говорит не о настоящей выдре, – сказал Дик. – Это просто такое выражение. Так говорят про человека, который любит воду.

Они взяли напрокат зеленый с белыми полосками пляжный зонт, и Дик помог Барбаре поднести корзину с едой, которую она собрала: холодная курица, капустный салат, фрукты, печенье и остуженный чай в термосе.

Дик явно избегал ее, стараясь сосредоточиться на детях. Возясь с полотенцами, Барбара удивлялась, почему для него таким унижением стала одна-единственная неудавшаяся ночь. В конце концов, даже в книжках пишут, что каждый мужчина может испытать моменты сексуального бессилия. И это вовсе не признак ослабления половой функции.

– Вот не везет, – сказал Дик, подходя к воде. – Медузы.

– Где? Я никогда не видал.

– У вас на севере их и не увидишь. Только здесь.

Дик подвел детей к воде и показал им медуз, гладких, скользких, медлительных и светящихся в темной зеленой воде.

– Ух ты, – сказала Аннетт, поджав губы и отступя на безопасное расстояние от воды.

– Они жалят, – сказал Дик. – Осторожно.

– Трусиха, – сказал Кристиан сестре. – А я вот не боюсь. – Он вошел в воду, схватил медузу и запустил в сестру.