355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рут Харрис » Десятилетия. Богатая и красивая » Текст книги (страница 3)
Десятилетия. Богатая и красивая
  • Текст добавлен: 12 мая 2017, 17:00

Текст книги "Десятилетия. Богатая и красивая"


Автор книги: Рут Харрис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

– Ты имеешь в виду Левиттаун? – Барбара изо всех сил старалась поддерживать разговор, хотя в голове у нее в это время проносились картины детоубийства и самоубийства, разрушения и опустошения. – И стать типичной семьей в типичном доме?

Она так часто хохотала над карикатурами, изображавшими, как мужчины возвращаются поздно вечером домой и не знают, который дом их собственный. Сейчас ее смех прозвучал, как смех сумасшедшей.

– Не обязательно Левиттаун, – сказал Дик. Он насторожился – смех выдал ее. – Что-нибудь посимпатичнее, чтобы дети могли играть во дворе. Тогда тебе не придется ходить с ними в парк.

Он старался сделать ее жизнь более сносной.

– Мне нравится ходить в парк, – сказала она. Приступ хохота прошел, ее голос, как и вся она, был совершенно безжизнен.

Тихий голос Барбары ввел Дика в заблуждение, он подумал, что можно дать отбой, и потерял бдительность. Но звуки, которые донеслись до него из кухни, заставили его замолчать на полуслове и пойти туда. Все до единой бутылочки от детского питания были разбиты. Осколки стекла переливались в свете лампы. Барбара сидела на полу среди битого стекла и просеивала осколки через пальцы. Когда Дик вошел, она подняла голову. Из глаз ее медленно катились две слезы.

– Ты не мог бы это убрать? – спросила она тихо. Она откинула прядь волос, оставив на лбу кровавый след порезанной рукой. – Извини, – сказала она. – Я просто хочу спать.

Дик проводил ее взглядом, пока она шла через гостиную. Он не понимал, что происходит. Взяв из кладовки веник и совок, он начал подметать битое стекло.

Третью неделю октября Дик провел в Монтауке. Компания «Маклафлин» проводила семинар для своих служащих и, дабы способствовать умственной активности работников, решила изолировать их на неделю в гостинице «Герни».

– Почему бы тебе не присоединиться ко мне? – спросил Дик по телефону. – Выезжай в пятницу вечером, а на следующей неделе я возьму отпуск. – Впервые после инцидента с битьем бутылок Дик завел с Барбарой разговор, не имеющий отношения к каждодневным делам. Он думал, что она на грани нервного срыва, и опасался неосторожными словами или поступками столкнуть ее с края пропасти. Еще он боялся потерять ее. Если ей и не нравилась их жизнь, то ему – наоборот. Ему нравилась рутина его жизни и работы, он любил своих детей и свою жену.

– А как же дети?

– Почему бы тебе не попросить свою маму забрать их на это время?

Эванджелин была в восторге. Она приехала на Манхэттен в середине дня в пятницу. На ней был вязаный хлопчатобумажный блузон итальянского производства и глубоко запахивающаяся юбка-миди. В таком наряде вид у нее был шикарный. Когда она поцеловала Барбару в дверях, дочь уловила свежий запах туалетной воды. Барбара не могла припомнить, когда она сама в последний раз пользовалась духами.

– Я тебе удивляюсь. Когда ты куда-нибудь выберешься? – сказала Эванджелин. – Выглядишь просто ужасно.

Барбара опустила взгляд на свое застиранное полосатое платье. Она носила его еще в колледже, и сейчас, когда она так отощала, оно висело на ней как на вешалке. Ее единственной косметикой был мазок губной помады, которая лишь подчеркивала серый цвет ее лица. Мать была права.

– Я знаю. Я и чувствую себя ужасно. Мне кажется, я бы с удовольствием выбралась отсюда навсегда. – Слова вырвались сами собой, прежде чем она сумела сдержаться. Нежность и заботливость матери растопили ледяные баррикады в ее душе.

– У вас с Диком все в порядке? – Эванджелин Друтен нечасто позволяла себе такие интимные вопросы. Она взяла себе за правило не вмешиваться.

– Не знаю. У него работа, у меня дети… – Барбару больше не волновало, что она говорит. Ей уже не хватало ни гордости, ни желания оставить что-то при себе, показать другим, как она счастлива.

– Но ведь ты так хотела детей.

– Хотела.

– Ты же должна была понимать, что вырастить детей – тяжелый труд.

– Как я могла это понимать, – сказала Барбара и впервые задумалась над тем, что услышала от матери. – Я мечтала о детях, потому что все хотят детей. Большую, счастливую семью. – Барбара замолчала. Потом она пожала плечами. – Наверное, я ошиблась.

– Такая молодая – и столько горечи, – сказала мать. – Не сдавайся так легко. Вот, возьми. – Эванджелин протянула Барбаре две стодолларовые бумажки. – Поборись за себя. Потрать их только на себя. Купи себе что-нибудь новенькое, сделай красивую стрижку. Не сдавайся без борьбы. – Она сложила деньги и сунула их Барбаре в сумочку.

Что же дальше, думала она. Ее дочери кажется, что жизнь разваливается, а она не может предложить ей ничего, кроме новых шмоток и модной прически.

– Спасибо, – поблагодарила Барбара и защелкнула сумочку.

– Соблазни Дика, – сказала мать, отчетливо выговаривая слова. – А если не можешь его, соблазни кого-нибудь еще.

Эванджелин взяла обоих детей и закрыла за собой дверь, ненадолго оставив Барбару наедине с собой, пока не подошло время отправляться на вокзал. У Барбары в голове вертелось только одно: ее матери сейчас пятьдесят семь, а ей самой – двадцать два. Всего лишь двадцать два.

3

Дик ждал ее на вокзале и выглядел великолепно: загоревший и отдохнувший. Барбара удивилась, насколько он похорошел. Они пообедали, строя планы на будущее, договорились, что раз в неделю будут приглашать няню и проводить вечера где-нибудь вне дома.

Позже, в безликом номере, где простыни были без единого пятнышка, а горячая вода в душе била фонтаном и над ванной висело большое сверкающее зеркало, Барбара, отвыкшая от вина, стянула с себя одежду и объявила, что чувствует себя, как отпетая шлюха.

– Докажи это, – сказал Дик, – поведи себя соответствующим образом.

– Постараюсь изо всех сил, – сказала она. И она постаралась.

Стояла неделя бабьего лета, солнечного, теплого не по сезону, с ярко-синим небом, предвещавшим осень. Каждый день они подолгу гуляли вдоль опустевших пляжей, а днем заходили в старомодное кафе-мороженое и заказывали по двойной «Воскресной фантазии». Вечером они объедались омарами или ростбифом, а ночью медленно и сладострастно предавались любви. Все, кто видел их, думали, что у них медовый месяц.

– Я не вернусь обратно.

Они сидели в дюнах вечером в пятницу, глядя, как воды Атлантики длинными, ленивыми волнами набегают на берег. Была половина седьмого, начинался закат. В чистом соленом воздухе еще висело дневное тепло.

– То есть я хочу сказать, что не вернусь к своей прежней жизни. Я не вернусь к пеленкам и доктору Споку. Я пойду работать. – Она затаила дыхание и ждала его отказа.

– А как же дети? – осторожно спросил Дик. Он не хотел огорчать ее. Он тоже не хотел возвращаться к той жизни, какой они жили до этого. Но он не знал, как жить по-иному.

– Наймем кого-нибудь.

– Я не смогу оплачивать няню на целый день. – Дик вертел в руках травинку, пытаясь завязать на ней узелок.

– Но я буду зарабатывать. Можно будет тратить эти деньги.

– Да ты и цента не заработаешь.

– Да?

Барбара взглянула на него, затем поднялась и пошла от него вдоль дюны. Минуту он смотрел на нее, затем тоже встал и быстро догнал ее.

– Дорогая, – сказал он, – я не думал, что ты говоришь так серьезно.

На деле выяснилось, что Нью-Йорк вовсе не захлебывается от рабочих мест для бывших студентов Уэлсли, специализировавшихся в английском языке, не владеющих стенографией, с трудом тыкающих одним пальцем в пишущую машинку и к тому же не получивших диплома.

Получив несколько отказов в различных журналах и рекламных фирмах, Барбара отправилась по объявлению в «Нью-Йорк таймс», в котором предлагалось место помощника редактора, и оказалась в на удивление непритязательном с виду офисе журнала «Харперз базар» в старом здании на углу Мэдисон-авеню и 56-й улицы. Ее предполагаемым шефом оказалась женщина, редактор отдела спортивной одежды.

Эдит Стейниц – так ее звали – было хорошо за пятьдесят. Свои седые волосы она затягивала в строгий узел на макушке, как балерина, на кончике носа у нее сидели очки в черепаховой оправе, а на руке красовались массивные, квадратной формы, мужские часы. На протяжении всей беседы миссис Стейниц вышивала диванную подушку. Она спросила Барбару, откуда она родом, при этом высказала свое мнение относительно окрестностей Полинга и сказала, что «эти старые амбары просто божественны». Она спросила Барбару, в каком колледже та училась, и сказала, что новый декан Уэлсли ходил в один класс с ее сестрой в Вассаре. Она спросила Барбару, есть ли у нее дети и хорошая ли у нее домработница, а затем призналась, что, по ее мнению, пекарня «Грэмерси-парк» печет лучший хлеб в городе. Особенно ржаной.

Она обрисовала Барбаре ее обязанности: помощь в организации выездной фотосъемки, роль ассистента в проведении маркетинговых мероприятий и предоставление вспомогательной информации отделу рукописей. В заключение Эдит сказала, что Барбара ей понравилась и, если она хочет, может оформляться на работу.

Оказалось, что нанять подходящую няню для Аннетт и Кристиана намного труднее, чем устроиться на работу самой. Барбара побеседовала с несколькими кандидатками на эту роль, но одни не подходили ей, других не устраивала она.

Барбара уже потеряла надежду, но тут появилась Вера Сучак. Миссис Сучак изъяснялась по-английски с легким акцентом и рассказала, что, хотя она и происходит из семьи зажиточных польских крестьян, но во время войны была эвакуирована в Англию, где познакомилась с Павлом Сучаком и вышла за него замуж. Они перебрались в Нью-Йорк, и теперь мистер Сучак работает здесь у престижного портного на 57-й улице. Своих детей у них нет, а миссис Сучак просто обожает малышей. У нее были прекрасные рекомендательные письма, и Барбара немедленно взяла ее на восемьдесят долларов в неделю. Это было ровно столько, сколько ей самой причиталось в «Харперз базар».

Для Барбары решение пойти на работу было вопросом жизни и смерти. Она никогда не задумывалась над тем, что скажут об этом другие, и, к своему удивлению, обнаружила, что некоторые из ее знакомых, как, например, Тоби Гриффит Уэллс, ей завидуют.

С Тоби она пошла пообедать как-то весной 1960 года. Тоби была снова беременна. Свой необъятный живот она скрывала под костюмом желто-зеленого цвета – широкая юбка с разрезом и на резинке и блузой в мелкую складку. Они встретились в недорогом французском ресторане, и Тоби была просто очарована рассказом Барбары о ее работе, историями из жизни моделей и фотографов, а больше всего тем, что Барбара может покупать выставочные образцы одежды по оптовым ценам.

– Это просто замечательно, – сказала Тоби. Ее откровенная зависть поразила Барбару.

– Не так уж оно и замечательно, – возразила она. – Без конца подшиваю подолы и глажу юбки. Большую часть времени работаю высококлассной прачкой.

– Не больно-то ты похожа на прачку. – Тоби восхищалась платьем от Доналда Брукса и новой прической Барбары.

– Как твои двойняшки?

– Несносная парочка. В точности, как пишут в книжках.

Разговор иссяк. Тоби не хотела рассказывать подруге, что ее муж, теперь бухгалтер в крупной фирме, признался, что изменяет ей со своей секретаршей, и что будущий ребенок был знаком примирения. Барбара, в свою очередь, не хотела говорить Тоби, что она чувствует себя виноватой из-за того, что с удовольствием уходит каждый день из дома, оставляя детей на чужого человека. Ее это огорчало и тревожило, и она жадно вчитывалась в каждую статью психолога в журнале, где говорилось, что для воспитания ребенка важнее не количество, а качество общения с родителями.

На улице Барбара и Тоби распрощались, и хотя ни одна из них не призналась в этом, но обе они понимали, что вопреки их неясным обещаниям «вскоре повторить эту встречу», вряд ли они это сделают. Вязаные носки, игра в бридж всю ночь напролет и обручальные колечки с бриллиантами остались далеко в прошлом, а настоящее каждой из них внушало слишком много беспокойства, чтобы обсуждать его с кем бы то ни было.

Эванджелин Друтен поразили способности дочери, и она испытывала облегчение от того, что отчаяние, еще недавно владевшее Барбарой, испарилось.

– Не понимаю, как тебе это удается, но я восхищена тобой, – сказала ей мать.

– Открою тебе секрет: я все записываю. У меня есть список продуктов, которые надо купить, список домашних дел, список «детских дел». Я даже веду список всех этих списков. – Они обе рассмеялись, и Эванджелин подумала, надолго ли хватит Барбары с таким лихорадочным расписанием.

В июле 1960 года, когда лыжный сезон был позади, со своим ежегодным визитом к внукам приехали Алекс и Сара Розеры. Барбара очень боялась, как они отнесутся к ее решению оставить детей на няню и пойти работать, но вышло наоборот: Сара Розер и Вера Сучак нашли много общих тем для разговоров, а Алекс Розер не уставал давать Барбаре советы, как обработать начальство, чтобы добиться повышения в должности и зарплате.

– Что ты будешь делать, если родишь еще ребенка? – не терпелось знать Саре Розер.

Вопрос застиг Барбару врасплох. Она и забыла, что они с Диком пообещали родителям четверых внуков. Поэтому она попросту промолчала. Она не знала, как сказать свекрови, что она вообще больше не собирается рожать. На самом деле она и Дику этого не говорила – они просто старательно обходили эту тему.

У Алекса Розера не было никаких сомнений относительно Барбары.

– В следующий раз, когда мы встретимся, ты будешь уже вице-президентом фирмы, – заявил он, впервые поцеловав Барбару. Сара Розер последовала его примеру, и Барбара ощутила нечто новое – привязанность к родителям мужа. Она расцеловала их на прощание и в первый раз за годы замужества стала с нетерпением ждать их следующего приезда.

Единственным человеком, на которого работа Барбары не производила никакого впечатления, был ее муж. Впрочем, она сама к этому стремилась, поскольку его единственным условием было, чтобы ее работа никак не отражалась на жизни семьи. Барбара непременно возвращалась домой раньше Дика, наводила порядок после Веры Сучак, которая вечно разбрасывала журналы и конфетные обертки; накладывала свежую косметику; принималась за приготовление обеда и встречала Дика готовым виски с содовой. В том, что касалось его, она как бы была дома весь день, ожидая его прихода с работы, и он снова был доволен своей семейной жизнью.

Ни он, ни Барбара не отдавали себе отчета, что вся их жизнь превратилась в фикцию – тщательно обдуманную и усердно соблюдаемую, но все же фикцию. Они как будто жили в несуществующем мире.

Дик Розер регулярно продвигался по службе в компании «Маклафлин», и хотя обеды в обществе Стилсонов наводили скуку, но это была часть работы, и Барбара охотно сопровождала мужа, счастливая хоть такой возможностью чем-то ему помочь.

Она работала на Эдит Стейниц и была очарована ею. Эдит знала, как превратить на время дневной фотосъемки жующую жвачку полуграмотную девочку-подростка из Бронкса в богиню, и она знала, какой ракурс сделает из двадцатидолларового платья шедевр ценой в двести долларов. И все время, пока она творила свои чудеса, она не прекращала вышивать, едва поднимая голову в сторону того действа, чьим творцом она являлась.

Барбара жила словно под гипнозом и старалась ей подражать. Она покупала такие же босоножки, какие каждый день были на Эдит Стейниц; она купила мужские часы и затянула волосы в строгий пучок, как носят балерины. Она копировала ее отрывистую, несносную манеру говорить и не замечала, что Эдит Стейниц никогда не рассказывает о семье, детях, друзьях и вообще о какой-либо жизни за пределами «Харперз базар». Барбара отказалась поверить, услыхав от другого редактора, что Эдит Стейниц уже семнадцать лет как в разводе и ходят слухи, что она лесбиянка. Она продолжала свои попытки перенять индивидуальность Эдит Стейниц, пока в один прекрасный день не покинула «Харперз базар», получив место редактора киносценариев в компании по изданию дешевой литературы под названием «Чартер Букс».

Эдит Стейниц сказала, что ей жаль расставаться с Барбарой, но она этого ожидала.

– Для дешевой торговли вы слишком умны, – сказала миссис Стейниц, пригласив Барбару на прощальный обед в ресторан и подарив ей на память викторианскую черепаховую шкатулку. Барбара, конечно, не подозревала, что шкатулка куплена в антикварном магазине на Мэдисон-авеню за сто семьдесят пять долларов.

Двенадцать лет спустя Эдит Стейниц покончила счеты с жизнью, выпрыгнув из окна своего восемнадцатого этажа, выходящего на Парк-авеню. О причинах ее самоубийства не было никаких слухов, а Барбара хранила черепаховую шкатулку, о ценности которой к тому времени уже была осведомлена. Она держала в ней скрепки на своем рабочем столе. Эдит Стейниц бы это понравилось.

Когда Барбаре предложили работу в «Чартер Букс», она посоветовалась с Диком, сообщив, что теперь будет получать сто двадцать пять долларов в неделю, ее должность будет называться помощник редактора, а работа будет заключаться в координации издания книг, написанных по мотивам кинофильмов. Она спросила Дика, стоит ли ей соглашаться.

– Ну, если тебе самой хочется… – ответил Дик. – Моего одобрения, наверное, не требуется.

– Но не спросив тебя, я не могу ничего предпринимать.

– Пока ты справляешься дома, я могу только гордиться твоими успехами.

– Сто двадцать пять в неделю. Знаешь, в конце концов я начинаю зарабатывать хоть какие-то деньги, – сказала Барбара. Ей уже ударило в голову шампанское, которое принес Дик, чтобы отметить ее новое назначение. Вере Сучак она по-прежнему платила восемьдесят долларов в неделю, хотя в глубине души считала, что раз уж она сама получила повышение, то должна сделать прибавку и няне.

– Мне следует присматривать за тобой получше, – сказал Дик, – а не то и оглянуться не успеешь, как ты станешь зарабатывать мне на жизнь. – Он сказал это в шутку, но Барбара почувствовала и подтекст.

– Я в первую очередь остаюсь твоей женой и матерью наших детей.

– Тогда я спокоен, – сказал Дик.

Так оно и было. Он знал, что Барбара правильно понимает приоритеты. А то, что она, хотя и понимает, но в душе не принимает их, его не волновало. Да и саму Барбару это стало волновать лишь много позднее.

Шестидесятые годы принесли с собой много перемен. Изменилась политика и музыка.

Изменилась одежда. Мэри Кдант придумала мини, Видал Сассун изобрел геометрическую стрижку, а Андре Куррэж искал вдохновения в космической тематике.

Изменились женщины. Они читали «Женскую мистику» Бетти Фридан и спрашивали себя, действительно ли место женщины дома.

Изменились мужчины. Они стали покупать одежду от Пьера Кардена и тяжело переживали, если у них оказывалось не все в порядке с эрекцией.

Все это не могло не повлиять и на Барбару. Она остригла волосы и перешла на короткие юбки, и в 1964 году, в возрасте двадцати восьми лет, начала чувствовать, что стареет. Тридцатилетие, которое уже поджидало ее за углом, страшило Барбару. Она смотрела на подтянутого Дика в его серых фланелевых костюмах и дивилась, что годы не наложили на него никакого отпечатка.

Когда ей предложили работу в кинокомпании Джозефа Левайна, она поинтересовалась окладом. Сто пятьдесят в неделю. Тогда она спросила, в чем будет заключаться работа. Реклама звезд компании «Левайн продакшнз». Она сразу же согласилась и вечером сообщила о своем решении Дику. Ей показалось, что он немного обижен тем, что она не посоветовалась с ним предварительно, но поскольку он промолчал, то и она ничего не сказала.

Она угождала кинозвезде, питающейся исключительно экологически чистыми продуктами, предварительно промытыми спиртом; бисексуальному идолу на мотоцикле, поведавшему ей, где в Нью-Йорке купить лучшие кожаные сапоги, стареющему актеру, исполнявшему роли видных адвокатов и любителю темнокожих мальчиков, и самому знаменитому ковбою, который вручил Барбаре пластмассовую копию своего золотого револьвера в благодарность за все, что она для него сделала.

Барбара притворялась, что контраст между ее блистательными рабочими днями и домашними вечерами забавляет ее. Она шутила, что, проведя день в шестикомнатных апартаментах в отеле «Плаза», где кормила с ложки икрой и шампанским французского пуделя итальянской кинозвезды, она возвращается домой, чтобы поставить в духовку картошку и прополоскать лифчик в тазу. Днем она ездила с секс-бомбой к Тиффани за покупками, а по вечерам помогала Аннетт решать задачи. Она пересыпала свою речь непристойностями в среде своих клиентов, а на приемах «Маклафлин» делала вид, что не понимает сальных шуточек начальника ее мужа.

Так продолжалось семь лет – с 1959 до 1966 года. Америка переживала распад, и семейная жизнь Барбары тоже.

Как-то вечером в начале октября Барбара примчалась домой с работы, приняла душ и переоделась в черную замшевую мини-юбку, облегающий свитер с люрексом, черные колготки и черные с серебром открытые вечерние туфли.

– Что все это значит, черт побери? – Дик вошел в спальню, как раз когда она закончила одеваться.

– Это что? Инспекция? – Барбара отлично знала, что он имеет в виду.

– Из-под этой юбки у тебя выглядывает задница. – Дик никогда так не выражался.

– Как и у всех.

– Но не у тех, чьи мужья работают в «Маклафлин».

– Послушать «Маклафлин», так сейчас и не шестидесятые на дворе.

– Я хочу, чтобы ты переоделась во что-нибудь более строгое.

– У меня ничего не осталось из того, что я носила в колледже. К тому же тогда были пятидесятые, если ты позабыл.

– Надень что-нибудь строгое. – Дик упрямо поджал губы.

– У меня нет ничего строгого. – Барбара разгладила колготки на левой коленке, где они слегка вытянулись. Она подняла глаза на мужа, и ее охватило презрение, которое она обычно в себе подавляла. Его больше всего волнует компания «Маклафлин». Он все еще прокладывает себе путь по служебной лестнице. Какой же он дурак! Безнадежный дурак! – Хочешь, я разденусь до пояса? Может, твоему шефу это понравится?

Дик ударил ее по щеке, так сильно, что ее будто обожгло, и слезы непроизвольно выступили у нее из глаз. Минуту она смотрела на него.

– Извини, – сказал он.

– Пошел ты в задницу!

Они ехали в лифте молча, а в такси Дик попытался помириться, взяв Барбару за руку. Она ее отняла.

Стилсоны жили в старомодном доме на углу Парк-авеню и 74-й улицы. Барбара и Дик приклеили к губам улыбки и позвонили в дверь. Открыла Нэнси Стилсон.

– Привет, Барбара, – сказала она. Хотя миссис Стилсон знала Барбару уже почти десять лет, она никогда не предлагала ей называть себя по имени. Дик объяснял это тем, что на флоте не принято, чтобы жены младших офицеров обращались к женам старших по имени. Это была просто флотская традиция, не более того.

– Привет, Нэнси, – сказала Барбара. Миссис Стилсон нахмурилась. – Как дела, Нэнси? – Барбара замолчала. Она ждала, что кто-нибудь да скажет что-то.

– Здравствуйте, миссис Стилсон, – сказал Дик. Все молчаливо согласились не придавать значения промаху Барбары. Все, кроме самой Барбары.

Появился капитан Стилсон и повел Барбару и Дика в гостиную, обставленную в бежевых тонах: бежевый ковер и бежевые шторы, бежевые чехлы на мебели и имитация старо-американских светильников с бежевыми абажурами. Стилсоны угощали слабыми напитками бежевого цвета и рыбой по-фермерски, поданной на блюде под старое олово. Разговор шел вокруг успехов Аннетт и Кристиана в школе, преимуществ продуктов у «Кэмпбелла» перед «Хейнцем» и превосходных результатов «Маклафлин», и никто не обращал внимания на длину юбки Барбары.

Стилсоны повезли их в «Пэсси», старомодный ресторан для богатых и достаточно самонадеянных, чтобы недодавать чаевые без всякого стеснения. Капитан Стилсон, никого не спрашивая, заказал еще выпить и поинтересовался, как Барбаре удается так загружать себя.

Она принялась рассказывать ему о планах создания нового фильма Майка Николса, который будет называться «Выпускник». При этом Дик с силой лягнул ее под столом, и она умолкла на полуслове, ошарашенная тем, что он снова ударил ее. Барбара поняла: Дик хочет, чтобы она говорила о детях, о том, что Аннетт с трудом дается математика, и об успехах Кристиана в спорте. Стилсоны ничего не заметили, а капитан заказал еще выпивки. Они с Диком углубились в какие-то скучные служебные сплетни, а Барбара стала ковырять в тарелке рис и цыпленка. Рис слипся в противные комья.

– Сколько сейчас вашим детям? – спросила миссис Стилсон, изо всех сил соблюдая светские приличия и играя свою роль жены.

– Тридцать пять и сорок. Соответственно, – ответила Барбара.

Нэнси Стилсон как-то странно на нее посмотрела, а в глазах Дика мелькнул ужас. Эдвард Стилсон снова ничего не заметил, и по его красному лицу Барбара поняла, что старый козел уже набрался. Неожиданно капитан перегнулся через стол, опрокинув кувшин с водой, и похлопал Барбару по животу.

– Что там у нас, есть кто-нибудь еще? – Он ухмыльнулся, продолжая жевать.

Барбара обвела взглядом троицу, с которой сидела за столом. Эдвард Стилсон, слишком старый и слишком пьяный, Нэнси Стилсон, высушенная, «белая, протестантка, англо-саксонских кровей», и Дик Розер, человек, за которого она вышла замуж в незапамятные времена.

Она подхватила свою сумочку и, ни слова не говоря, под недоуменными взглядами официанта, посыльного и метрдотеля, подозвала себе такси и вернулась домой.

– Мне предлагают большое повышение.

По жестким складкам вокруг его рта Барбара поняла, что Дик намерен быть твердым в пределах разумного. В прошлый раз он извинился за поведение своей жены, отказался от десерта и кофе и, вернувшись домой, обнаружил ее в постели, ожидающую начало телешоу Карсона.

– Я говорю… – снова начал было Дик.

Но Барбара наклонилась и прибавила громкость. Шел метеопрогноз, и ведущий предсказывал на следующий день безоблачное небо и температуру выше средней.

– Я говорю… – Барбара неотрывно смотрела на телеэкран, нарочито игнорируя Дика. – Ну зачем ты так? – спросил он.

Барбара не знала зачем, разве что для того, чтобы позлить Дика, поскольку это доставляло ей удовольствие. Это был единственный способ обратить на себя его внимание. Дик не выносил, когда дела уходили из-под его контроля. Он хотел, чтобы все было чистенько и тщательно нарисовано и подписано, как на чертеже.

– Дорогая, я тебя совсем не интересую? – Тон, каким он это произнес, сломал ее баррикады.

– Конечно, интересуешь. – Это было ложью только наполовину.

– Мне предлагают капитанскую должность, – объявил Дик, не сумев скрыть гордость в своем голосе.

– Правда? – Барбара была удивлена. Новость произвела впечатление. Это была высокая должность с большим кругом обязанностей, но и большим заработком. – Почему ты мне не сказал?

Дик сделал паузу.

– Я не думал, что тебя это заинтересует.

Барбара не ответила. Отвечать было нечего.

Уже засыпая, Барбара вдруг осознала то, что она подспудно ощущала уже давно: ее выходки и упрямство Дика на этот раз уже не будут просто очередной ссорой. Теперь уже в этой ссоре не будет победителя. Они оба присутствовали при кончине своей семьи, и оба готовились проиграть.

Единственное, что было еще неясно: как долго это может продолжаться?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache