Текст книги "Любовь сквозь годы"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Мне нравится ваша фигура, – сказал он Эвелин, беззастенчиво разглядывая ее грудь, бедра и ноги.
– Познакомьтесь, мистер Хассер, это мой муж. – Нат появился вовремя, в каждой руке он нес по бокалу. Один он протянул Эвелин, кивнув Кларенсу Хассеру. Хассер кивнул в ответ, оценил соперника и решил отказаться от турнира. Он обратился к Нату:
– Первая и Вторая – вот где происходят все события.
– Мы живем на Пятой, – сказал Нат. Он хотел дать ему понять, что он имеет дело по крайней мере с равными.
– Мы тоже, – ответил мистер Хассер. Хотя он и сдался без борьбы на сексуальном фронте, но был не прочь посостязаться на любом другом. – Черт побери, да я ни за что не согласился бы жить ни в одном из моих зданий, даже если бы мне за это приплатили. Я просто говорю, что там жизнь бьет ключом. А вы – по какой части?
Нат стал объяснять, и Эвелин отошла.
На мгновение она задержалась, чтобы поздороваться с Фрэнсин Хелден, которая была уже несколько навеселе, а затем прошла в конец квартиры в поисках ванной. Комплимент Кларенса Хассера, при всей его пошлости, польстил ей – и к тому же он заставил Ната обратить на нее внимание. Ей захотелось посмотреть на себя в зеркало.
Она закрыла за собой дверь и заперлась. Ее макияж – тон, и румяна, и тени, и тушь – был безупречен. Эвелин почему-то вдруг вспомнила себя в четырнадцать лет. Она вспомнила, как родители возили ее к врачам, чтобы исправить ей нос. Она вспомнила историю с выпрямлением волос, и что, как ни обрабатывали ее голову химией, как ни искусен был парикмахер и как ни чудесно выглядели ее волосы в тот момент, когда она выходила из парикмахерской, этого никогда не хватало надолго. В первый же влажный день в тех местах, где мастер боялся нанести слишком много состава, чтобы не сжечь кожу, появлялись ее обычные мелкие завитушки. Она вспомнила, как мать всегда покупала ей вещи в соответствии с последними веяниями и как, несмотря на все усилия, прилагавшиеся к ее внешности, внутри она по-прежнему чувствовала себя неуклюжей, невзрачной и несимпатичной. И она помнила, как Нат убедил ее, что она привлекательна, пока ухаживал за ней и в первые месяцы их супружества.
Такое же чудо совершил сейчас и Кларенс Хассер: своим грубым выпадом он заставил ее вновь почувствовать себя привлекательной. Другой мужчина, врач, которому она платила деньги, тоже помог ей: он побудил ее тратиться на себя, бороться за себя, вернуть себе мужа. Эвелин вдруг испугалась при мысли, какой властью над ней обладают мужчины. Интересно, что бы с ней сталось – если бы она вообще была – без мужчин, которые давали ей чувство реальности.
Она добавила немного блеска для губ и вышла из ванной. За дверью она наткнулась на Виктора Хелдена.
– Ты сегодня выглядишь потрясающе. Прямо-таки сногсшибательно. – Виктор отступил на шаг и взял Эвелин за подбородок, изучая ее. – Я всегда говорил, что ты в моем вкусе. Может быть, нам позабавиться немного?
– Ну, Виктор! – Эвелин уже привыкла к ухаживаниям Хелдена, по всей видимости, вполне безобидным, хотя они и довели Фрэнсин до пьянства.
– Нет, в самом деле. Знаешь, Эвелин, я в самом деле не прочь потрахаться с тобой.
– Виктор, ты пьян. – Когда он качнулся к ней, Эвелин почувствовала запах спиртного.
– Я не пьян. Это Фрэнсин у нас светская дама, а я грубый человек. Ты, наверное, хороша в постели? – Он придвинулся к Эвелин, прижав ее к стене, облапил ее грудь и впился в ее рот губами. У него были влажные губы, и он пытался просунуть язык между стиснутыми зубами Эвелин. Она отвернулась.
– Ну-ну, – сказал он. – Ты ведь сама хочешь.
Поцелуй возобновился, и на мгновение Эвелин поддалась. В чем-то Виктор был прав: она была возбуждена… И вдруг ей стало страшно. Она оттолкнула его. Он отшатнулся на полшага, посмотрел на нее, и в глазах его было выражение чувственного понимания.
– А тебе понравилось. – Это было одновременно и обвинение, и вызов. – Ты возбуждена и не пытайся это отрицать. – Он вновь приблизился к ней.
– Убери руки от моей жены. – В холле показался Нат, он направлялся к ним. С ужасом Эвелин подумала о том, как давно он наблюдает эту сцену. – Убери свои грязные руки от моей жены!
Нат был ужасно зол. Он подошел к Виктору и стал в боксерскую стойку, готовый ударить. Виктор отступил.
– Подумаешь, всего лишь поцелуй, – сказал он. – Один поцелуй, только и всего.
Осадив своего адвоката, Нат опять успокоился.
– Пошли, Эвелин. Поедем из этой дыры.
– Ты сегодня была хороша, – сказал Нат, когда они приехали домой. Он смешал себе и Эвелин по коктейлю.
– Спасибо, – сказала Эвелин. – Я рада, что тебе понравилось.
– Мне нравится, когда мои женщины хорошо выглядят. Это полезно для моего образа.
– Твоего образа?
– Ты разве не знаешь? Я всего достиг сам, без чьей-либо помощи и вопреки течению истории, и теперь я один воплощаю образ настоящего мужчины.
Он говорил наполовину серьезно, наполовину шутя. Эвелин никогда не знала, как вести себя с ним, когда он в таком настроении. Стоило ей стать серьезной, как он обращал все в шутку, и наоборот. Она никогда не могла здесь выиграть.
– Нат, ты все еще видишься с ней? С Барбарой?
Она сразу же пожалела, что задала этот вопрос. Они с доктором Лейтоном договорились, что лучше ей не устраивать Нату допросов, и по большей части ей это удавалось. По большей части. Но не всегда.
– Ах, брось, Эвелин. Выкинь из головы. – Нат налил себе еще, на этот раз покрепче.
Эвелин покорно удалилась в спальню, не произнеся больше ни слова, и стала раздеваться. Когда она сидела за туалетным столиком и снимала макияж, в дверях появился Нат. Он прислонился к косяку, держа в руке коктейль.
– Ты ведь влюблена в него, правда?
– Влюблена в кого? – Она пыталась быть бесстрастной, но голос у нее дрогнул. Значит, он видел, как она целовалась с Виктором Хелденом, пусть это была всего одна секунда.
– Да в этого промывателя мозгов. В Лейтона.
Эвелин вздохнула с облегчением. Она была изумлена:
– Ты с ума сошел?
– Но должна же быть какая-то причина, почему ты так расцвела. Подозреваю, что ты трахаешься с ним. Сейчас все эти врачи спят с пациентками. Прямо на старой кушетке. Это называется лечение.
– Нат, он на пятнадцать лет моложе меня. У него лысина на полголовы, толстый живот, и он страшно потеет.
– Отличный бизнес, – продолжал Нат. – Они не только трахают кого хотят, но еще и получают деньги за такую привилегию. Ну-ка расскажи, он какую позу предпочитает?
Эвелин обернулась. До этого она наблюдала за Натом в зеркало. Теперь она повернулась и посмотрела ему в лицо.
– А ты ревнуешь, – сказала она. Это было и забавно и невероятно одновременно. Нат ревнует! – Господи, да ты и в самом деле ревнуешь!
По выражению его лица она поняла, что не ошиблась. Но он быстро справился с собой и через силу ухмыльнулся. Минута слабости прошла.
– Нисколько, – сказал Нат. – Какого черта, всякий должен иметь столько, сколько может. Я не возражал бы даже, если бы ты цепляла парней в метро и отдавалась им в Центральном парке.
Эвелин не стала отвечать.
Наконец-то она открыла оружие, которое действует на него.
Интересно, неужели Нат вынудит ее воспользоваться этим оружием?
11
У Ната Баума было все, чего может желать мужчина: у него была жена и любовница. Обе любили его, хотели его и готовы были за него сражаться.
Он все это сделал сам – воздвиг замок на песке и радовался настоящим острым ощущениям.
Барбара закатывала ему истерики, кляня его за обещания, которые он не выполняет. Притязания Эвелин действовали на него удушающе, они строились на его вине перед ней и ее собственническом чувстве.
Как-то в начале октября семьдесят второго года Нат вышел от Барбары. Был поздний вечер. Она опять добивалась, чтобы он оставил Эвелин и переехал к ней. Она угрожала, как это было уже много раз, прекратить с ним всякие встречи. Между ними шла тяжелая, изнуряющая борьба, которая завершилась в постели. Затем Нат оделся и по дороге домой заскочил в бар пропустить стаканчик.
Барбара и Эвелин. Эвелин и Барбара.
Эвелин владела им и в буквальном и в эмоциональном смысле. У нее были шестьдесят процентов собственности «Альфы», и она не шутила, когда угрожала оставить его без гроша, в случае если он ее бросит. Она владела им и в другом отношении – той частью его, которая была верной, нежной и зависимой. Она была ему нужна.
Но и Барбара была ему нужна. Она заводила его. Она была великолепна и богата. С ней он мог разыгрывать спектакль дольше и занимательней, чем с любой другой женщиной. Он продолжал думать, что со временем сексуальное влечение остынет. Но этого не происходило, а постоянная борьба лишь обостряла его.
Эвелин и Барбара, Барбара и Эвелин: он ненавидел их и нуждался в них, и это сводило его с ума.
Нат заказал еще виски и тут заметил довольно-таки хорошенькую девочку в конце бара. Длинные светлые волосы, маленькие груди, без лифчика, возраст – примерно как Джой. Она улыбнулась ему. Нат поманил ее, она захватила свой бокал и подсела к нему.
Он расплатился за нее и заказал еще, после чего они вместе вышли из бара и направились к ней домой куда-то в район 80-х улиц.
Раздеваясь, он подумал, что в тридцать лет он был посимпатичнее, чем сейчас. И тогда-то он точно знал, что знакомство на одну ночь, секс без всяких эмоций это то, что ему нужно.
Завалив девушку, не поинтересовавшись даже, как ее зовут, он вдруг, впервые за долгие месяцы, почувствовал себя свободным. Единственное лекарство от женщин – все больше и больше женщин.
Нат жалел, что ни жена, ни любовница не видели его сейчас.
Мысль свербила и свербила у Ната в мозгу, пока не стала непреодолимой. По дороге с работы он зашел в бар, выпил, познакомился с девочкой, которая уверяла, что ей надо еще заскочить в колледж, и пригласил ее к себе.
– Эвелин, – сказал он, – познакомься, это…
– Дженни, – представилась девушка. Она была смущена. Она переводила взгляд с мужчины, который ее привел, на женщину, которая, наверное, приходилась ему женой.
– Дженни? – Эвелин не знала никакой Дженни. Нат никогда не говорил ни о какой Дженни. Кто такая Дженни?
– Дженни – моя подружка, правда ведь? – Нат протянул ей бокал, отхлебывая из своего. Язык у него слегка заплетался. Он был уже малость навеселе.
– Как сказать, мы только что познакомились, – сказала девушка.
– Вернее, – сказал Нат, – я только что тебя подцепил. Ведь так?
Девушка растерялась. Она, конечно, принадлежала к свободному поколению. Ей нравились случайные связи, особенно с симпатичными незнакомцами. Но она не шлюха и ни на какую гадость не пойдет.
– Послушайте, – сказала она, – спасибо вам за выпивку. Мне, пожалуй, лучше уйти.
– Так не пойдет, – сказал Нат. – Вечер еще только начинается.
Девушка поднялась, и Эвелин вдруг поняла, что у Ната на уме. Он хочет переспать с этой девчонкой и заставить ее смотреть.
– Да, я думаю, вам лучше уйти, – сказала она девушке.
– Извините меня… Эвелин, – пробормотала девушка.
– Я-то думал, мы развлечемся… – протянул Нат, когда дверь за ней закрылась.
От обиды, унижения и гнева Эвелин хотела его убить. Она хотела его уничтожить и сама была в ужасе от этого желания.
– Убирайся! – закричала она. – Сейчас же убирайся вон!
– Ну, дорогая, – сказал Нат.
– Убирайся! – снова крикнула она и продолжала кричать, пока он не ушел.
Целую неделю Нат не показывался и не звонил. Наконец раздался звонок от Виктора Хелдена. Он сказал, что выступает в данном случае как адвокат и от имени своего клиента хочет узнать, намерена ли Эвелин развестись.
– А он? Нат сам не хочет развестись?
– Этого он не сказал. Пока он хочет знать, как ты, – сказал Виктор.
Эвелин не хотела разводиться. Она хотела вернуть Ната. Вернуть его, несмотря ни на что, хоть она и ненавидела себя за слабость. Вероятно, ее снова ожидали и обида, и унижение, и оскорбление, но все же она хотела, чтобы он вернулся.
– Виктор, а почему Нат не спросит меня об этом сам?
– Не знаю. Может быть, боится. Ты ведь с ним так сурово обошлась.
– Я? Сурово с ним обошлась? – Это было что-то невероятное. Интересно, что, черт бы его побрал, он сказал Виктору.
– Он сказал, ты вышвырнула его. Это его очень обидело.
– А он не рассказал тебе, при каких обстоятельствах это было?
– Послушай, Эвелин, я ведь не консультант по вопросам семьи и брака, а всего лишь адвокат.
– Ведь ты еще и его друг, не так ли?
Он поколебался и сказал:
– Конечно. Я уже много лет ваш друг.
– Тогда почему бы тебе не зайти ко мне на обед? Мы бы тут как раз все и обсудили.
Виктор заколебался, потом он принял приглашение.
– Так, значит, завтра? – спросила Эвелин.
– Хорошо, завтра так завтра, – ответил Виктор, и Эвелин так и не поняла, дошло ли до него, что она действительно ему предлагает. Может быть, он был тогда слишком пьян, чтобы помнить свои слова. Но с другой стороны, он всегда был рад приударить за ней, даже когда был трезв.
Эвелин отпустила Лидию на весь день, а сама приготовила авокадо, фаршированные креветками, и уложила на прямоугольное серебряное блюдо фруктовые пирожные. Она немного нервничала, но решение уже было принято. Она хотела заполучить назад Ната, а для этого ей нужен был Виктор.
Сначала разговор шел о каких-то пустяках, пока Эвелин не спросила, помнит ли Виктор, как давно они не виделись. Задавая вопрос, она рассчитывала напомнить ему о приеме у Экастонов и о том, что произошло между ними.
– Да, наверное, пару недель, – ответил Виктор уклончиво. Он был немного смущен, а Эвелин не знала, как продолжить начатую тему. Она полагала, что все необходимые шаги сделает Виктор. Ведь, в конце концов, он всегда был так напорист.
– Хочешь сладкого? – Эвелин прошла в кухню и вернулась с пирожными. Затем она сняла кофейный кувшин с кофеварки и налила по чашечке.
– Кажется, у вас с Натом разлад, – сказал Виктор.
– В каждом браке есть свои взлеты и падения, – ответила Эвелин. – Как бы то ни было, я не имею желания говорить о своем браке. – Она помолчала немного. – Между прочим, я думала, мы могли бы с тобой… знаешь ли… – Эвелин выражалась так откровенно, как могла. – Знаешь… Ну, то, о чем ты говорил в тот вечер.
– О чем я говорил? – Виктор отхлебнул горячего кофе и слегка поперхнулся. Затем он налил себе еще бокал вина, благо бутылка все еще была на столе.
– Ну, ты дал мне понять… ты сказал, что мы с тобой…
Эвелин не знала, как об этом говорить, какими словами. Вместо этого она положила руку на дорогую атласную манжету его шитого на заказ костюма. Так как он не отнял руки, она погладила его кисть.
– Ты просишь меня трахнуть тебя? – Виктор был похож на затравленного зверя. Он отдернул руку.
– Ты сам говорил, что хочешь этого.
– Я много чего говорю.
– А тот поцелуй… там, в коридоре…
– Господи, Эвелин. Ну да, поцелуй, ну и что? Возможно, я даже пощупал тебя за разные места. Это же не значит…
– Не значит – что?
– Это не значит, что надо ложиться в постель, Господи, ты, Боже мой.
– Значит, ты сделал это просто из вежливости?
– Ну, что-то в этом роде. – Глаза его бегали, на Эвелин он не смотрел. – Ведь все это делают. В смысле – болтают.
– А я – нет.
– Значит, ты исключение.
Ну вот, разговор вновь перешел на нее. Ей был противен ее ноющий голос. Она сама себе казалась жалкой – в точности как в колледже, когда она сказала Эрни, что не может отдаться ему, потому что порядочные девушки так не поступают. И он отступил, его атака была отбита. Теперь все было наоборот, и Эвелин сама пыталась идти в наступление всерьез, причем на мужчину, который, как она думала, сам хотел ее, но теперь уверяет, что ничего подобного не было.
– Виктор, я просто подумала, что это было бы неплохо.
– Эвелин. – Он тяжело вздохнул, допил вино и налил себе еще, и пока он пил, его напряжение, похоже, улетучилось. – Послушай, Эвелин, мне только что исполнилось пятьдесят шесть. У меня уже появились кое-какие проблемы с этим делом, и если уж я берусь за это, то хочу, чтобы со мной была какая-нибудь двадцатилетняя. Мне нравятся молоденькие. С ними я и сам чувствую себя молодым, пусть ненадолго.
Он качнулся на стуле и расстегнул пиджак. Когда он заложил руки за спину, Эвелин увидела, что под искусно сшитым костюмом скрывается уже дрябнущее стареющее тело. Впервые она обратила внимание на сеть прожилок на его щеках и мясистой части носа. Он показался ей омерзительным. При одной мысли о том, что это толстое, обработанное дорогим массажистом тело будет лежать поверх нее, она поежилась. Неужели он всерьез думает, что она хочет с ним переспать? Сумасшедший Виктор Хелден, с его влажными поцелуями и уставшим членом.
– Послушай, Эвелин. Если тебе охота потрахаться, найди себе молодого жеребца. Парня, который сможет делать это всю ночь напролет. Поверь мне, ты будешь чувствовать себя на миллион долларов, когда в тебя будут закачиваться эти молодые соки.
– Я подумаю об этом, Виктор.
– Пока, детка, – сказал Виктор уходя.
Эвелин обратила внимание, что он, против обыкновения, не поцеловал ее на прощание.
Она осталась в квартире одна. Сложив грязные тарелки в посудомоечную машину, она бросила салфетки в бельевую корзину, убрала бокал, оставленный Виктором на журнальном столе, и вытряхнула пепельницу. Когда она закончила, в квартире не осталось никаких следов его визита.
Гораздо труднее было стереть рубцы, оставшиеся у нее в душе. Эвелин сняла макияж и, повинуясь внезапному порыву, встала под душ. Обычно она принимала ванну, но сейчас ей казалось, что душ лучше смоет ту грязь, которую она на себе ощущала. Она вымыла волосы и отскребла тело жесткой щеткой из верблюжьей щетины, которую подарил ей брат. Закончив, она вытерлась и прошла к стенному шкафу, чтобы взять халат. Ее вещи висели с одной стороны, вещи Ната – с другой. Она смотрела на его дорогие костюмы, спортивные куртки и брюки, аккуратно развешанные на деревянных плечиках. Нат обожал шмотки. Он и сам часто смеялся, что он как женщина: когда у него плохое настроение, он идет в магазин и покупает себе что-нибудь новое. Она взяла один пиджак и поднесла к лицу. Его запах. Запах Ната.
Эвелин прошла в кухню и взяла большой мясной нож, который она купила, когда еще посещала кулинарные курсы Джеймса Берда. Вернувшись в спальню, она села на пол и принялась за летний пиджак из терракотовой рогожки от Сен-Лорана. Там, где ткань подгибалась и толщина удваивалась, резать приходилось с усилием, но Эвелин настойчиво продолжала резать и в результате искромсала ткань в клочья, которые падали на ковер.
Она изрезала также пиджак от Меледандри, как вдруг этот вид одежды ей надоел. Тогда она сняла с вешалки пару серых фланелевых брюк и аккуратно вырезала «молнию». На это не ушло много времени.
Методично она изуродовала каждую пару брюк из гардероба Ната. Покончив с брюками, она встала, оставляя испорченные вещи разбросанными как попало.
Она прошла в переднюю, взяла непочатую бутылку виски и вернулась с ней в ванную. Здесь она проглотила разом целый пузырек валиума. Он был почти полон, поскольку она получила новый рецепт всего неделю назад. Секонала было мало – всего капсул двенадцать, но она проглотила и их. После этого она проглотила остатки элавила. Она прикончила шесть таблеток ампициллина, оставшихся со времени ее отита; она выпила доннатал, который принимал Нат, а также компазин, который когда-то давно врач выписал от укачивания. В аптечке оставалась только кодеиновая микстура от кашля, и она выпила и ее тоже.
Закрыв аптечку, Эвелин посмотрела на себя в зеркало. Ее чистые, но не уложенные волосы почти уже высохли. Давненько они не высыхали естественным образом, без завивки и укладки феном в салоне. И по-прежнему они вились мелкими завитками, как и тогда, когда ей было четырнадцать лет. И как и тогда, она ненавидела эти завитки.
Прихватив бутылку виски, Эвелин легла на кровать и заставила себя выпить все ее содержимое.
Свободна. Теперь она свободна.
А за каким чертом нужна свобода женщине в ее возрасте?
Часть четвертая
ШЕСТИДЕСЯТЫЕ
ОСВОБОЖДЕННАЯ ЖЕНЩИНА
Я хочу испробовать все: всех мужчин, все взлеты, я даже не прочь попробовать и падений. Но если я кончу, как моя мать, – я убью себя.
Джой Баум, май 1968 года
1
Телефон зазвонил в четверть шестого. Джой сидела на диване и плела макраме – этот пояс она начала уже год назад. Тэрри на кухне готовил ужин. Он был свободным современным мужчиной, Джой – свободной современной женщиной, и отношения их тоже были свободными и современными. По вторникам – согласно графику, висевшему на специальной доске, – ужином занимался Тэрри.
Трубку, как всегда, сняла Джой. Звонил отец. Он знал, что они с Тэрри живут вместе, но мать не знала этого, а Джой не слишком-то хотелось ее нервировать.
– Папуля!
Отец был одним из немногих, не считая Тэрри, с кем Джой могла свободно разговаривать.
– Девочка, у меня кое-какие новости, и, боюсь, они не очень приятные.
Джой подумала, что мать опять не в духе и хочет заставить ее вернуться в этот «благопристойный» колледж. Ей никогда не нравились «хипповые» друзья Джой, как и те кинематографические курсы, которые Джой стала посещать. Ей вообще не нравился этот стиль жизни, она не понимала его и все время пыталась заставить дочь изменить образ жизни. Однако матери недоставало храбрости откровенно поговорить с дочерью, и всю «грязную» работу она оставляла Нату. Отец понимал Джой, и он даже как-то заявил во всеуслышание, что если бы был молод и имел богатого отца, то вел бы себя точно так же – не отрывал бы задницы от стула и плевал на все с высокой башни.
– Мать хотела покончить с собой.
– Что?
– Она наглоталась таблеток. Сейчас она в больнице, ей сделали промывание. Полагают, все будет о'кей.
– Она действительно пыталась себя убить? – Джой с трудом могла в это поверить. Мать вела правильный и, признаться, занудный образ жизни. Что могло толкнуть ее на этот шаг? Да ничего, кроме скуки. Или, может, тут замешана Барбара Розер?
– Так и есть. Именно это она и пыталась проделать.
– Да что произошло, в конце концов? Почему, черт возьми?
Для Джой мать всегда была загадкой. Она часто задавалась вопросом, как это так случилось, что именно ей досталась такая мать – настолько они были противоположны. Мать и дочь всегда жили разной жизнью, по крайней мере с тех пор, как Джой себя помнила. Когда Джой была совсем маленькой, ей не раз приходила в голову мысль, что она – подкидыш, а ее нынешние родители – приемные. Только так все можно было объяснить.
– Что толкнуло ее на это? – вновь повторила Джой.
– Я.
– Ты? – Внезапно Джой почувствовала неприязнь к отцу. Но она всегда считала, что ненавидит мать. Может быть, она ненавидит их обоих? Или обоих любит? Ясно одно – она совершенно запуталась.
– Я дрянь.
– Это все из-за Барбары?
Как-то отец познакомил Джой со своей любовницей, но дочь так и не поняла, насколько это серьезно. Отец и Джой взяли за правило не вмешиваться в личную жизнь друг друга.
– Послушай, детка, ты не могла бы приехать? Я все тебе расскажу. Но только с глазу на глаз. Не по телефону. Годится?
– Ладно. – Про себя Джой отметила, что отец не ответил на ее вопрос.
– Вот и хорошо. Мне необходимо тебя видеть. Ты мне очень нужна.
Они договорились встретиться в «Вурхиз клиник» в половине восьмого – к началу приемных часов. Джой попрощалась и повесила трубку.
И вот тут она заплакала.
Несмотря на строгое правило не курить «травку» до обеда, Джой уговорила Тэрри, и он разрешил ей нарушить заведенный порядок.
– Мне надо, – сказала она, делая первую жадную затяжку.
По ее лицу все еще текли слезы. Тэрри вскрыл новую пачку салфеток. Он принес ужин и сел рядом с Джой, погладил ее по голове, стараясь успокоить. Тэрри любил заботиться о ней, но Джой редко позволяла ему это. Она хотела быть независимой, самостоятельной и всегда сопротивлялась, когда он жалел ее. Джой считала, что это «телячьи нежности». Правда, теперь она не противилась и даже положила голову ему на плечо. Наконец «травка» начала действовать, и Джой постепенно успокоилась. Она даже удивилась, что только что так сильно рыдала.
– Можешь себе представить? Мать пыталась отравиться! – Джой была не в состоянии осмыслить реальность всего происходящего. – Не пойму, что могло так сильно ее долбануть. На этой почве мой старик совсем рехнулся. Голос-то у него, точно, был ненормальный. На самом деле!
– Не представляю! Но я бы сильно прибалдел, если бы ты попыталась сделать подобное.
– Да я вроде не собираюсь.
Джой вдруг расслабилась. Тэрри решил не продолжать эту тему.
– Надеюсь, теперь она в порядке?
– Скорее всего, уже отсыпается.
– Ты не считаешь, что мне следует поехать с тобой в больницу?
Тэрри ужасно хотелось быть там вместе с ней, и он надеялся, что это не слишком заметно.
Джой помотала головой.
– Может, я смогу чем-то помочь?
Она вновь отрицательно покачала головой. Тэрри любил Джой, хотя любить ее было очень трудно.
– Ты ведь и сам, по правде, не очень-то хочешь ехать. Там будет целый спектакль. Разберусь сама.
Джой не без оснований считала, что Тэрри немного чокнулся на желании помочь каждому встречному. Он был слишком добр, а это раздражало. Такой добротой мог воспользоваться любой.
– Я тебя люблю, – сказал Тэрри.
– А я ужасно хочу есть. – «Травка» всегда так на нее действовала, но прежде чем съесть первый кусок, Джой вдруг обняла Тэрри и крепко прижалась к нему.
– Я тебя тоже люблю, – сказала она. – Хотя, может, я и дрянь.
