355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рустам Ибрагимбеков » Парк » Текст книги (страница 3)
Парк
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 09:09

Текст книги "Парк"


Автор книги: Рустам Ибрагимбеков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ты что, не слышишь?

– Слышу.

– Что же не отвечаешь? Вчера, что ли, познакомилась?

– Да.

– И что, так вот сразу поехала с ним?

Ответа я не жду. Вопрос, так сказать, риторический.

– А если бы я тебя взял с собой, ты бы и со мной поехала? Ты что, вещь какая-то, что ли? Кто тебя хочет, тот и берет? В глазах слезы.

– Ну что ты плачешь? Я же правду говорю. А пожарника этого ты откуда знаешь? Где познакомилась? На пожаре?

– Нет.

– А где?

– У художника одного...

– Какого художника?

– Сергея.

– А его ты откуда знаешь?

– Жила у него.

– Как жила?

– На антресолях.

– Рисовал он тебя, что ли?

– Иногда рисовал.

– Голую?.. А как ты к нему попала? Родители у тебя есть.

– Нет.

– Как нет?

– Я детдомовская. Родители венгры были.

– Откуда знаешь?

– Бабушка сказала.

– Какая бабушка?.. Родная?

– Нет... Я жила у нее просто.

– А она откуда знает?

– Ей сказал кто-то.

– Понятно...

Хотя, конечно, ничего не понятно.

Вдруг на мгновение лицо ее преображается.

– Ты уезжаешь?

– Да. А что?

Она опять гаснет, умолкает, будто израсходовала на вопрос весь запас слов.

– Почему ты спросила?.. Ну, как хочешь! Не желаешь говорить – не надо!

Ухожу в комнату. Сажусь писать записку. Наконец выжимаю из себя несколько строк: "Дорогая бабушка, вынужден срочно уехать. Спасибо за все. Извини за то, что не попрощался с тобой, но так сложились обстоятельства".

Понимаю, что надо добавить еще что-нибудь теплое, благодарственное, но из-за братца Гены не могу.

Выхожу с чемоданом в прихожую. Она продолжает стоять между туалетом и умывальником. Не обращаю на нее внимания. Одеваюсь.

– Возьми меня с собой, – слышу это, уже взявшись за дверь.

Вот это да, как все просто, – оказывается– взял и повез!

– А ты знаешь, куда я еду?

– Нет.

– Почему же ты хочешь поехать со мной?

Ну это-то уж можно как-то объяснить! Начинаю злиться. Что-то вызывающее брезгливость есть в этой неразборчивой податливости.

– Значит, ты можешь поехать куда угодно, лишь бы кто-то тебя взял с собой?

Стремительно возникают, растут и, сорвавшись, катятся по щеке две большие слезы.

– Но ты же пошла с этим Геной, хотя совсем не знаешь его!

– Мне больше нельзя там оставаться. Об этом я не подумал.

– А если я не возьму тебя с собой, ты здесь останешься? Тебе что, негде жить?

–Да...

– А почему ты не работаешь, не учишься?! Можно же жить в общежитии.

– Работала.

– Кем?

– На стройке.

– Почему же ушла?

Можно подумать, что она не знает объяснения ни одному своему поступку.

– Конечно, быть содержанкой художника удобней...

– Я заболела. – Появляются две очередные слезы.

– Чем?

– Не знаю. Голова кружилась. Возьми меня с собой...

– Ну что ты глупости говоришь? Как я тебя возьму? Я же с матерью живу. Что я ей скажу? Кто ты? У нас одна комната... гОЛОВА У тебя больше не кружится?

– Нет.

– Почему же ты не идешь работать? Неужели не противно так жить?! Ты же красивая. А спишь с кем попало. Тебе что, никто не нравится?

Молчание.

– Я тебя спрашиваю. Тебе что – все равно с кем? Молчание. И две слезы.

– Ну, ладно. Я поехал. Привет.

Слезинки, докатившись до подбородка, капнули на темную шерстяную кофту и исчезли. Но на щеках остались две влажные дорожки.

Прежде чем навсегда покинуть дом своих родственников, я погладил ее по плечу."

В ресторане нас встретил метрдотель Яша – идеально расчесанный пробор, осанка и манеры английского лорда. Всех нас знает, перед Счастливчиком преклоняется.

– Прошу. Всегда рады... Столик давно готов... Прошу... Усаживает нас так, чтобы хорошо просматривались и оркестр, и овальная танцплощадка, но в то же время достаточно далеко, чтобы музыка не мешала разговору.

– А что, вполне приличный оркестр! – удивился Счастливчик.

Он продолжает увлекаться музыкой, и это еще одно подтверждение его верности старым привязанностям и увлечениям. Ну что ж, порадуем его в таком случае,

– Тут и певица неплохая.

Смотрит на меня с любопытством.

– Ты здесь бываешь?

– Иногда... С ребятами своими захожу – после работы...

– Значит, не утратил вкус к жизни?! – Он одобрительно хлопает меня по плечу – А как по женской части? Ты же большим мастером был?

Все с интересом ждут ответа. Я единственный холостяк среди них:

– Не жалуюсь...

– Ну, в этом никто не сомневается... А жениться не собираешься?

– Пока нет...

Она приехала через месяц после похорон мамы. Соседский мальчик, проводив ее до двери, не уходит – ему интересно, что будет дальше.

Не сразу узнаю ее. Распущенные поверх светлого плаща волосы, подведенные глаза, туфли на высоком каблуке. В руках новенький чемоданчик.

Ребята продолжают сидеть за столом. Идя к двери, слышу:

– Это еще кто? – голос Друга.

Соседский мальчик подмигивает мне. Даю ему по шее.

Она изменилась не только внешне. Этаким царственным движением подает мне руку и, уставившись прямо в глаза, громко, как объявление по радио, произносит:

– Здравствуй!

Видимо, долго готовилась к встрече. Беру чемодан. Ставлю у стены, рядом с дверью. За спиной шепот, оживление. (Ребята знают о ней по моим рассказам.) Предлагаю сесть.

Все тем же радиовещательным голосом несет какую-то ахинею.

– Я из Красноводска. Проездом. Делегацию сопровождала. Представителей венгерской торговой фирмы. Прерываю ее:

– Познакомьтесь. Это – ребята. А это – Вика. Усаживаемся за стол. Украдкой, но так, что это видят все, оглядывает мою, увы, теперь уже только мою комнату...

–'Выражаю тебе глубокое соболезнование, – торжественно провозглашает она.

Благодарю кивком. Боюсь расплакаться. Ее появление вдруг обостряет чувство потерн: что-то очень несправедливое есть в том, что так скоро после смерти мамы в этой комнате появилась женщина. Появилась именно потому, что она умерла....

– А что вы делали с этой делегацией? – очень вежливо спрашивает Счастливчик.

– Сопровождала.

– Вы что, знаете венгерский?

– Немного. Все улыбаются. Считаю необходимым вмешаться:

– У Вики родители венгры.

– Вот оно что!

Алик, конечно, принимает все на веру, другого наивного члена нашей компании – Дельца – нет, он в Москве, семестр еще не кончился; но все остальные – Друг, Писатель в Счастливчик – в ее венгерское происхождение не верят,

– Так о чем мы говорили? – Друг дает понять, что гостье уделено достаточно внимания и пора вернуться к серьезному мужскому разговору.

Счастливчик продолжает рассказ о наших приключениях в Москве, остальные вносят поправки а дополнения. Единственный слушатель – Алик.

– ...Тогда он, – это обо мне, – бросается к ней и в самый последний момент, ну буквально одновременно с тем парнем, приглашает... А танец последний... Понимаешь?

Алик нетерпеливо кивает. Он весь в рассказе. Все, что связано с нашими боевыми похождениями, его очень интересует. Он с детства наш наставник в этих вопросах.

– ...Девушка не знает, что делать. И на того парня смотрит – они же там все друг друга знают, – и на Марата... А парень уверенно так, нагло улыбается. "Ну что, говорит, Галка, долго тебя ждать?" И за руку ее берет. А она, – тут Счастливчик прыснул, а за ним все остальные, – выдергивает руку и идет с Маратом. Представляешь? Ну, тут началось!

– От чего она умерла? – Негромко (хорошо хоть догадалась) спрашивает она, продолжая оглядывать комнату.

– Легкие... А ты откуда узнала?

– Бабушка сказала.

– Ты все там живешь? – Нет... Я у бабушки иногда бываю.

– ...Нас, значит, пятеро, – продолжает Счастливчик, – а их человек десять.

– Больше.

– Ну пятнадцать.

– Человек двадцать было, не меньше.

– Ну, значит, этот парень говорит ему: "Ты знаешь, что такое этика?" А Марат ему: "Я-то знаю. А вот если бы ты знал, девушку бы за руку не хватал". А тот: "Может, она моя сестра..." – "Ладно, короче, что тебе надо?" А кругом темень, кусты, самая дальняя аллея. А они, значит, окружили со всех сторон. А парень этот усмехнулся и говорит: "Смотри, какой темпераментный! Сразу видно, южный человек!" Тогда Марат,– Счастливчик опять показывает на меня для большей выразительности, – говорит ему: "Слушай, нас мало, но учти, человек пять ваших мы унесем. Жены вдовами останутся". Тот опять усмехнулся, но, чувствуется, поверил. Подумал, подумал и говорит: "Ладно, идите". А Марат ему: "Это вы идите, а у меня тут еще дел много". На девочку намекает. Тот аж побелел весь, а сказать ничего не может. Ну, и пошли они... А у выхода, смотрю, какие-то ребята с тем парнем здороваются. И как-то очень почтительно. Мне интересно стало, спрашиваю: "Ребята, кто такой?" А они: "Чемпион Москвы, говорят, по боксу. В среднем весе. Логинов фамилия". Представляешь?

– Ну и что? – Алик обижен за нас. – Все равно вы их пропустили. Что, Марат с ним не справился бы?

Смотрит на меня с надеждой, очень ему хочется, чтобы я подтвердил его точку зрения. Улыбаюсь.

– Но он же боксер.

– Да ты бы съел его с потрохами! Не возражаю.

– Вы надолго в наши края? – Счастливчик хоть и улыбается, по интонации подчеркнуто вежливые. Поэтому ответ звучит особенно грубо.

– Не ваше дело.

Счастливчик обводит нас недоумевающим взглядом, за что, мол, обижают?

– Разве я сказал вам что-нибудь обидное? – вежливо интересуется он.

– Не имеет значения. – Ока почему-то настроена агрессивно.

– То есть как не имеет? – Счастливчик спокоен, только чуть-чуть кривит губы в усмешке, но однажды с таким же выражением лица он сбросил с балкона второго этажа жениха своей старшей сестры. Тот тоже позволил себе быть невежливым с ним. – Вы же мне хамите. Или кому-нибудь другому? – Продолжая улыбаться, он оглядывается, как бы проверяя – нет ли за спиной кого-нибудь, к кому можно отнести ее слова... Но за спиной никого нет. Поэтому он ждет объяснений.

Она не заставляет себя ждать.

– Да, тебе.

– За что?

– Просто так. Захотелось...

Счастливчик смотрит на меня, как бы приглашая найти выход из вконец осложнившейся ситуации.

– Перестань, – говорю ей строго.

Она собиралась еще что-то сказать, но услышав мой голос, послушно умолкает...

Первым поднимается Алик. За ним встают остальные. Провожаю их во двор. Тут они начинают давиться от смеха, но сдерживают себя из-за соседей...

– Что это вдруг она приехала? – спрашивает Друг.

– Черт ее знает....

– И что ты собираешься делать?

– Гнать ее надо к черту. – Алик, как всегда, решителен в таких вопросах.

– Ну как ее прогонишь ночью? – благородно возражает Счастливчик. Неудобно!

– Да чего неудобно! Чокнутая она. Точно!

– Да, странная девушка, – соглашается Писатель, но чувствуется, что он не осуждает ее так безоговорочно, как все остальные.

– Хочешь, я ее выгоню, – предлагает Алик,

– Неудобно.

– Ты хочешь, чтобы она осталась у тебя?

– Нет.

– Тогда нужно где-нибудь ее устроить до завтра. А так пусть уматывает.

– А где устроить?

– У твоей тетки нельзя?

У Друга есть одинокая тетка, живущая в двухкомнатной квартире. Отрицать это бесполезно, но вести к ней ночевать какую то странную (а если бы даже не странную?) девушку ему совсем не хочется.

– Другого выхода нет, – опережает его Счастливчик. И Друг не может возразить. Он же всегда за справедливость и правду, а тут сослаться на них нет никакой возможности.

– Можно попытаться в гостиницу устроить, – предлагает Писатель.

– Без командировки не возьмут.

– Иди, иди, – подталкивает меня Счастливчик, – он согласен.

Друг молчит, значит, действительно не возражает.

Иду...

Когда открывается дверь, она тревожно вскидывает голову. Подхожу поближе.

– Уже поздно, – говорю очень мягко, с заботливыми интонациями, – тебе надо поспать. А утром поговорим.

Молча ждет продолжения. А сказать, собственно, нечего. Я повторяю:

– Уже двенадцатый час... Потом будет неудобно будить тетю. Она рано ложится.

– Какую тетю?

–. Ну, ту женщину, у которой ты переночуешь.

– Не пойду я ни к какой женщине.

– Это еще почему?

– Не хочу.

– А что ты предлагаешь?.. Пойми, здесь я тебя оставить не могу.

– Почему?

– Во-первых, неудобно перед соседями. Ну, а во-вторых, это вообще ни к чему...

Она встает, идет к чемодану.

– Ты куда? – останавливаю ее у самого порога. – Подожди... Что с тобой?

Злость, пульсирующая в ее потемневших, сузившихся зрачках, бьет как ток.

– Никуда я ни с кем не пойду! Не будет этого! Понял? Вот как она поняла предложение переночевать в другом месте.

– Да ты что, с ума сошла?! Что ты болтаешь?! Там будешь только ты и эта женщина, больше никого... Ты что, не веришь мне?

Вглядывается в мое лицо. Чуть успокаивается, голос звучит мягче:

– Варю...

– Действительно, неудобно перед соседями...

– Я уйду рано, никто не увидит. Я просто посижу здесь.

В только что бешеных глазах столько мольбы, что сразу уступаю.

Выхожу во двор.

Объясняю ребятам, что вынужден оставить ее у себя. По лицам вижу, как каждый это воспринимает: все по-разному, но удивленно.

– Да гони ты её – Алик, стиснув зубы, таращит глаза – демонстрирует, как надо разговаривать с такими особами. Рожа у него в этот момент действительно страшная. Кого хочешь убедит...

Они уходят, решив, что у меня появились какие-то новые соображения. Все, кроме Писателя. Он мне поверил, чувствую по рукопожатию...

К моему возвращению она уже переоделась в домашний халатик.

– Чай у тебя есть?

Ведет себя очень деловито, будто всю жизнь только тем и занималась, что готовила мне чай.

Заварки почти нет, на самом дне пачки, но ее это не смущает. Почему-то ей очень весело. Что-то напевает под нос.

– Я теперь совсем другая стала, – заверяет она меня за чаем.

– Вижу.

– Нет, правда. А знаешь почему?

– Нет.

– Из-за тебя. Да, да... Я совсем изменилась. Не веришь? Пожимаю плечами.

– Раньше я всех слушалась.

– А теперь?

– А теперь только тебя...

– Меня?

–Да...

– Почему это?

– Потому, что я тебя люблю.

Покраснела, но глаза не отвела. В облике вызов – делай, мол, со мной что хочешь, но все равно скажу, что думаю.

– И с чего ты это решила?

– Я все время о тебе думаю.

– А почему ты моему товарищу нагрубила?

– А что это за девушка?

– Какая девушка?

– Ну, которую ты танцевать приглашал. У тебя с ней что-нибудь было?

– Ну, предположим.

– Поэтому и нагрубила...

–Упоминание о девушке из парка ЦДСА опять так ее расстраивает, что вот-вот расплачется.

– Ты что, ревнуешь, что ли? Это же было до того, как мы познакомились... И вообще, у тебя нет никаких оснований. Смешно даже...

Прерывает меня; такое ощущение, что она и не слышала

моих слов. Сейчас для нее главное – высказаться. Слова звучат как клятва, голос звенит;

– До меня больше никто не дотронется. Никогда... До конца жизни.

Усмехаюсь. Очень уж не верится. Но любопытно – почему вдруг она приняла такое решение?

– Не веришь?! Я поклялась. Только ты!

– Что – только я?

– Только ты можешь сделать со мной все, что захочешь. Даже убить.

А она действительно с легким сдвигом. Алик прав. А может, и не легким, а вполне основательным...

– Нет, правда, хочешь меня убить?

– Ну что ты ерунду мелешь? Почему это я должен хотеть тебя убить?

И тут начинается нечто, к чему я никак не подготовлен. С рыданиями, рвущимися откуда-то из самого ее нутра, она бросается ко мне:

– Я не хочу жить. Прибей меня, прибей... тварь залапанную... И все норовит упасть на колени. Пытаясь помешать, чувствую, что всю ее трясет, как в лихорадке.

– Да успокойся ты. Ну хватит. Хватит, говорю.

Но она все-таки прорывается к ногам и утыкается в них лицом. Наклонившись, глажу ее по волосам...

– Я уеду, уеду. Два дня поживу и уеду. Честное слово.

– Ну хорошо, хорошо, только не плачь...

Она все сильней прижимается к моим ногам и плачет так горько и обильно, что слезы, пропитав ткань брюк, касаются кожи.

Ночью она не засыпает ни на минуту. Сквозь сон ощущаю, как она тихонько гладит меня, целует и что-то еле слышно пришептывает, будто молится: "Дорогой, дорогой, хороший, красивый, сильный... Рученьки мои... Шейка... глазки..."

Только мать меня так ласкала, когда я был совсем маленьким, так же нежно и преданно. Бедная мама...

Под самое утро, на рассвете, улавливаю что-то странное в ее поведении отпрянув от меня, забивается в угол. На застывшем лице страх, будто кто-то целится в нее из пистолета.

– Что с тобой?

– Слышишь?

– Что?

– Режут.

Звук действительно режущий.

– Это карьер... Что?

– Карьер. Камень режут для стройки.

– А далеко он? – Да... не обращай внимания...

Но она долго не может успокоиться.

Я тоже первое время мучился – мерзкий все же звук получается, когда металл вгрызается в камень. Надрывно визжащий, без передышки. Как будто глотку за глоткой режут...

– Как она на тебя смотрит! – улыбается Писатель. Это первая его улыбка за вечер (медленно отходят от дневных неприятностей литературные работники).

– Кто?

– Очаровательное создание... вой у дверей... Оглядываюсь, но лица девушки, которая в сопровождении двух парней выходит в дверь, разглядеть не успеваю.

– И ручкой тебе махала! А ты все так же нравишься женщинам! – откровенно удивляется он.

– Да, – говорю, – нравлюсь. А что?

Улавливает в моем голосе легкий вызов и обнимает за плечи. Уверяет, что ничего плохого не имел в виду.

– Просто удивляешься тому, что человек без высшего образования может нравиться женщинам?

– Глупости... Я удивляюсь тому, что мы вообще еще можем нравиться женщинам. Да еще таким молоденьким... Прижимает меня к себе.

– Ты перебрал немного.

– Самую малость.

– Чуть больше, чем малость, раз начинаешь придираться. Я же тебя знаю. Как ты это называешь?

– Повышенное чувство справедливости.

– Ты в прекрасной форме, Марат. – Он с удовольствием оглядывает меня. Качаешься?

– Еще как...

– Молодец... А на меня противно смотреть, когда раздеваюсь, – мешок дерьма.

– Зато здесь золото, – стучу его по лбу. – Дал бы почитать что-нибудь свое.

– Тебе не понравится.

– Почему?

– Ты же традиционалист.

– Если человек любит Дюма, значит, он традиционалист?

– Если он любит только Дюма, то – да.

– Ну, что делать? – развожу руками. – Пишите лучше, будем любить и вас...

Наконец официант приносит какой-то огромный сверток – заказ Счастливчика. Забрав его, спускаемся на первый этаж, к гардеробу. Остальные уже внизу. Греют мотор и дышат воздухом...

Предусмотрительный Счастливчик поставил машину на другой стороне улицы, чтобы не обращать внимания ГАИ.

Писатель продолжает обнимать меня. Сверток довольно тяжелый. Интересно, что закупил в таком количестве Счастливчик?.. Доходим до осевой линии. Справа возникает машина и несется прямо на нас.

– Что он делает? – испуганно шепчет Писатель и, оставаясь на месте, отпихивает меня назад. Стараюсь не уронить сверток и, только когда машина застывает в нескольких сантиметрах от нас, окончательно понимаю, что пьян. Сверток, чуть было не выпавший из рук, занимает меня больше, чем машина, упершаяся в нас своим буфером. И только вид этой блестящей железки, чудом не переломившей нам ноги, доводит до моего сознания смысл происходящего. Именно в этот момент машина – желтые "Жигули" – дает задний ход, взвизгивая тормозами взвывает мотором и проносится дальше.

Лицо длинноволосого водителя, мелькнувшее в окне, кажется мне знакомым.

– Это она, – говорит Писатель.

– Кто?

– На заднем сиденье. Девушка, которая смотрела на тебя.

Вот теперь мне понятно, что за девушка смотрела на меня в ресторане!

Подбегает Алик с монтировкой в руке. Кричит что-то оскорбительное вслед желтому автомобилю.

–Это шутка, – успокаиваю я его. – Они пошутили...

– Знакомые, что ли?

– Да, знакомые.

Смотрит на меня недоверчиво.

– Это подлая машина. – Удивительная все же способность у шоферов относиться к автомобилям, как к живым существам, знать их повадки, запоминать номера и приметы. – Несколько таких... Устраивают гонки без тормозов...

– Как без тормозов?

– Выливают жидкость, чтобы тормоза не действовали, и гоняют на спор... Чьи-то сынки...

Странные, однако, у нее друзья. Где же я видел эту желтую машину? От напряженного усилия ноют виски, но продолжаю рыться в памяти... Ну, конечно же, в день знакомства...

Они столпились на дне карьера вокруг какого-то прибора на треноге, издали похожего на фото– или киноаппарат, а "Жигули" желтели у самой кромки, как бы ведя за ними сверху наблюдение.

Не первая группа студентов проводила в карьере геодезические съемки, и ничего странного не было в том, что она пришла во двор с просьбой дать ей напиться: от жары плавился и капал с крыши кир.

Опорожнив кружку мелкими неторопливыми глотками, она подтвердила, что у них геодезическая практика, и ушла. Всего было сказано несколько слов, но осталось предощущение продолжения – что-то обещающее было в ее спокойном внимательном взгляде и лениво замедленных движениях. Чувство ожидания не проходило все дни, пока продолжалась практика; не прошло оно и когда, забрав свой прибор, студенты ушли с карьера.

Второе ее появление, в последний день, уже под предлогом прощания, и предложение прийти в гости в ближайшее воскресенье или во вторник, как получится, сделанное сразу, без всякой подготовки (в какой-то мере такая поспешность объяснялась тем, что ее ждали у ворот товарищи), пробудили странное чувство– вздрогнула, шевельнулась усталая надежда, как в игре, когда после долгого невезения вдруг неожиданно приходит крупная карта, по, радуясь ей, понимаешь, что именно она и может привести к окончательному проигрышу!

Желтые "Жигули" без тормозной жидкости подтвердили опасения, возникшие при первой стычке с длинноволосой троицей,– кто-то из этих усачей имеет на нее права, причем серьезные. Слишком уж решительно себя ведут...

Счастливчик в ударе, он всегда в ударе когда встречается с

нами. Остановить его невозможно. Выносит из другой комнаты

жмурящуюся от света девочку и, подняв над головой, демонстрирует нам. .

– Видали что-нибудь подобное?! Красавица!

Нежно целует ее и передает матери, которая наблюдает за всем этим с ласковой усмешкой. Чувствуется, что каждое появление Счастливчика в этом доме – праздник. Его здесь любят и балуют...

Вернувшись из спальни, хозяйка задает нам тот же вопрос, что и жена Счастливчика тремя часами раньше, – не желают ли гости чего-нибудь еще в дополнение к тому, что уже на столе. Есть, например, чешское пиво и креветки.

Выражаем бурный восторг. ,

Счастливчик уже наполнил бокалы. Обняв за плечи хозяйку дома, он провозглашает за нее тост. (Вспоминаю, что несколько раз видел ее по телевизору в связи с успешным участием в каком-то международном конкурсе; несмотря на известность, она производит впечатление милого и скромного человека.)

– Я рад, что вы здесь, ребята, – говорит Счастливчик, и она с благоговением внимает каждому его слову. – Мы обязательно должны были приехать сюда сегодня. Здесь, в этом доме, я бываю по-настоящему счастлив. Я хочу, чтобы вы об этом знали. И давайте выпьем за человека, который мне это счастье дарит.

Он поцеловал ее в лоб, прежде чем чокнуться с нами. И могу поклясться, что более счастливого лица, чем у нее в этот момент, я в своей жизни не видел...

Похоже, что сосед специально поджидает меня у ворот. Для вида он возится со своими голубями, но, заметив меня, сразу же оставляет их. Здоровается. Спрашивает, как дела, как работа? Потом, извинившись, переходит к основному разговору. Просит, чтобы я понял его правильно. Предупреждает, что говорит он имени всех соседей, которые любят меня, как сына.

Едва он остановил меня, я уже знал, о чем пойдет разговор. Но послать его к черту не могу: он искренне озабочен моим поведением, ребенком я сидел у него на коленях, и он совершенно трезв сейчас, хотя любит поддать.

Прикидываться дурачком тоже не хочется. Можно, конечно, повести себя так, будто не понимаю, о чем речь. Но надолго меня не хватит.

– Конечно, на вкус и цвет товарища нет, – продолжает он, – но все же не о такой невесте мечтала покойная мать.

Успокаиваю его, как могу, объясняю, что Вика не невеста, а просто знакомая, поживет несколько дней и уедет...

– Смотри – затянет... Привыкнешь, а потом поздно будет. Я уж это знаю сам однажды погорел...

Как он погорел, знает весь двор. И в этом смысле не ему меня учить – к его жене и привыкнуть нельзя. Двадцать лет живут, и все двадцать лет она убеждает соседей, что он по ночам какими-то газами ее травит. Ну, что ему сказать? Изображаю что-то неопределенное, означающее, что принимаю его предостережение к сведению, и иду домой...

Подав ужин, она садится напротив и, упершись подбородком в ладони (пальцы короткие, грубые, с обгрызанными ногтями), преданными глазами следят за тем, как я ем.

Сообщаю о том, что должен после тренировки встретиться с ребятами. Лицо мгновенно преображается – теперь оно полно враждебности. Начинаю оправдываться: нельзя же так обижать ребят, совсем не видимся в последнее время, я из дома не выхожу; в конце концов она сама виновата – испортила с ними отношения... И вообще, все гораздо сложнее, чем она думает.

Напряженно вслушивается в каждое слово. Вцепившись в меня взглядом, ждет продолжения.

– Понимаешь, я рад, что ты приехала, но у меня же свои дела, работа, знакомые...

– Какие знакомые?..

Все остальное пропущено мимо, опасность уловлена именно в этом слове, и только оно ее интересует.

– Ну, разные... Реакция мгновенная:

– У тебя есть девушка?

Ну что ей сказать? Не так уж мне нравится эта девушка, но все же она есть, И жаждет встречи.

– Есть, – конечно, – говорю как о чем-то совершенно пустячном, встречаемся иногда.

– Давно?

– Не помню, точно... С полгода, наверное.

– Красивая?

– Ничего.

– Фотография есть?

– Где-то была... Групповая. Новый год вместе встречали...

– Покажи.

Иду за фотографией.

– Эта? – вглядываясь в сидящих за новогодним столом, сразу находит соперницу.

–Да.

– Красивая... Но глупая... – С отвращением отбрасывает карточку и обиженно отворачивается.

Беру висящую за шкафом рапиру, перекидываю через плечо сумку.

Что бы такое утешительное сказать? Ничего не придумав, предлагаю ей почитать.

Вытаскиваю из шкафа стопку тоненьких книжиц о кинозвездах. Мозжухин, Пат и Паташон, Ната Вачнадзе, Дуглас Фербенкс... Мамины любимцы...

Еще труднее что-либо объяснить другой.

Как всегда, встречает меня после тренировки. Бледное, чуть скуластое уверенное лицо. Умным его не назовешь, но зато красивое.

– Куда ты пропал?

– Разве ребята тебе не сказали? Очень много работы было... Продолжаем стоять у входа в "Буревестник".

– Куда пойдем?

– Даже не знаю. – Что-то не хочется никуда с ней идти."

– Что с тобой?

– Ничего... Устал немного.

На ней странное прямое платье без талии, с оборками на подоле. Вид получается немного беременный. Новая мода, наверное.

– Что ты так смотришь?

– Платье...

– А-а-а... – Она улыбнулась. – Нравится?

– Не очень... Слушай, давай встретимся через несколько дней. Я что-то не в форме.

Она удивлена, обижена, но ни капельки во мне не сомневается– очень уж красива, и за спиной полгода безоблачных отношений. Впрочем, она действительно мне нравится. И, надеюсь, через несколько дней у нас опять все будет в порядке.

– Я потом тебе все объясню. Хорошо?

Она соглашается: что остается делать бедняжке?

Провожаю ее до остановки, усаживаю в троллейбус. Махнув на прощанье рукой, вижу в полуметре от себя Вику – торжествующе уличающий взгляд, горькая усмешка. Обманутая родина в лице пограничника, настигшего у государственной границы подлого перебежчика, была бы менее оскорблена, чем она сейчас. Пытаюсь улыбнуться.

– Ты как здесь оказалась?

– Я все видела.

Круто повернувшись, уходит. Догоняю.

– Что ты видела?

– Как ты на нее смотрел,

– Как?

– Влюбленно.

– Глупости. Ты что, следила за мной? Начинаются рыдания:

– Я умру, умру, умру...

Прохожие оглядываются на нас. Рассвирепев от несправедливости упреков, кричу так, что число их мгновенно удесятеряется:

– Замолчи! Истеричка! Прекрати сейчас же!..

Ухожу, оттолкнув какого-то слишком любопытного дядьку в шляпе. Через несколько шагов слышу сзади топот. Догнав, повисает на руке. В глазах мольба и покорность.

Грузовик Алика мчит нас на пляж. Ветер бьет в лицо, заглушает слова, кузов подбрасывает на неровностях асфальта, с трудом удерживаемся на ногах. Приходится кричать, чтобы услышать друг друга.

– Ты с кем придешь? – Счастливчик, качнувшись от толчка, касается губами моего уха.

– Не знаю...

Поворачиваюсь к Другу.

– А что, если с ней приду, с Викой?

– Приходи с кем хочешь...

Ребята переглядываются – это будет первый наш совместный выход...

Вернувшись с пляжа, застаю ее за чтением. О кинозвездах уже все прочитано. Теперь осиливаем "Графа Монте Кристо". Сообщаю о дне рождения Друга. Не отрывает взгляда от книги.

– Я не пойду, – ответ категорический. Подсаживаюсь рядом, обнимаю за плечи. После долгой паузы:

– Мне нечего надеть.

У нее действительно, кроме кофточки и юбки, которые всегда на ней, ничего нет.

– Ерунда. Что-нибудь придумаем.

– Возьми лучше эту свою красавицу. Она больше подойдет. – Той язвительный, дразнящий, но за ним тщетно скрываемая обида.

Целую ее несколько раз в ухо, нос, глаза...

– Нет уже красавицы... Честное слово.

– Они будут смеяться надо мной.

– Кто?

– Эти твои... Счастливчики...

– Никогда... Но насчет наряда ты права – надо что-нибудь придумать.

– А кто его родители, твоего Друга?

– Отец ректор вуза. А зачем тебе?

– Ректор – это директор?

– Да. Раньше они здесь жили, в этой комнате. А мы на втором этаже. Потом поменялись: они туда, а мы сюда.

– А сейчас где живут?

– В самом центре... Там, где кинотеатр "Художественный". Помнишь, мы были?

Она идет к своему чемоданчику. Порывшись, извлекает откуда-то из дальних глубин, чуть ли не из-за подкладки, двадцатипятирублевку.

– У вас здесь комиссионка есть?

– Есть, конечно. Купить что-нибудь хочешь?

– Платье. Ты добавишь?

– Конечно.

Просияв, благодарно целует.

Кроме нас за столом несколько родственников Друга. Тоже молодежь. У нас с Писателем одинаковые дешевые пиджаки из желтоватого в крапинку букле, и сейчас на фоне строгих темных костюмов это очень бросается в глаза.

На Вике синее вязаное платье, купленное за восемьдесят рублей в комиссионном магазине. Держится довольно уверенно.

Ловко орудует вилкой и ножом. То и дело шепотом просит подложить что-нибудь в тарелку. Шепот настолько тихий, что сразу и не расслышишь. Но это не от робости, а из желания подчеркнуть нашу близость.

Когда начинаются танцы, ее сразу же приглашает один из родственников. Я танцую с соседкой, живущей этажом ниже. Она уже чуть пьяна, напудренное лицо бело, как стенка.

– Новая любовь?

Отвечаю неопределенной улыбкой.

– Приезжая? -Да.

– Местные кадры вас уже не устраивают? Смеюсь и предлагаю выпить (чтобы не танцевать). Идем к столу.

Вика танцует как-то странно, вихляя бедрами.

– А ты знаешь, она вполне ничего, – удивленно говорит Счастливчик.

Пользуясь случаем, прошу помириться с ней.

– Надо, – соглашается он. – А то ты совсем исчез.

Друг очень заинтересованно прислушивается к разговору.

– Не собирается уезжать?

– Пока нет...

Друг поправляет туго затянутый галстук.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache