Текст книги "Решение Смольникова"

Автор книги: Рустам Ниязов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Да так, случайно стукнулся, – ответил Омаров за своего товарища.

Мариам полезла в аптечку. Старый пластырь пришлось отрезать ножницами, вместе с волосами, на которые он приклеился. Удалив его, хозяйка промыла рану перекисью водорода. Саша покорно сидел, согнувшись над столом, пока она его пользовала. Он прикоснулся к затылку и нащупал пальцами огромный твердый желвак.

– Не трогай руками, – приказала Мариам.

– Ну, что Маш, мы тут с ребятами уединимся? – опять влез Омаров. – Прости, что подняли тебя ни свет ни заря...

– Ничего страшного! Тогда я баиньки, – она поцеловала Сашу и вышла из кухни.

Подельники расселись полукругом, глядя на белый пакет с деньгами. Омаров выложил пачки и разделил их поровну. Часть денег была в евро, часть в тенге.

– Они еще в долларах предлагали, но я отказался, – сказал Омаров, аккуратно складывая в пакет свою долю.

– Правильно сделал, – заверил его Мамед. Его загорелое до черноты лицо светилось от счастья. Таких крупных денег ему, видимо, еще не приходилось держать в руках. Он пошарил глазами по комнате, в поисках какой-нибудь сумки.

– На, возьми рюкзак! – предложил Саша.

Мамед затолкал свои деньги в рюкзак и засобирался домой.

– Может, чаю попьешь? – предложил Омаров.

– Не-е, поеду домой, – сказал Мамед, продолжая сверкать своими золотыми коронками.

Они обнялись на прощание, и крепко пожали друг другу руки.

– Мамед, благодарю, – сказал Смольников, хлопая его по плечу.

– Ладно, пока, – сказал тот и пошел к выходу.

– Мамед, постой! – вдруг позвал Омаров.

– Что? – оглянулся тот, открывая уже дверь.

– Что это у тебя на лице?

Омаров включил свет в коридоре. На подбородке Мамеда белело какое-то пятно. Угадав направление взглядов товарищей, Мамед потер подбородок рукой. Тонкая пена сошла с уголков его губ и, когда он ее растер, еще одна порция выступила изо рта двумя белыми струйками.

– Я уже слюной истекаю, так хочу потратить бабки! – пошутил Мамед, вытирая руки об штаны.

– Ты уверен? Может, останешься?

– Не, пойду, за меня не беспокойтесь!

Они закрыли за ним дверь и снова пошли на кухню.

– Да, молодчина Мамед! Если бы не он, мы бы с тобой здесь не сидели! – сказал Омаров.

– Давно с ним знаком? – спросил Саша.

– Давно, да. Когда только начинал работать в строительном деле, я искал людей для своей первой бригады. Вот тогда и познакомился с ним. Он работал у меня водителем грузовика.

Жантик сел на свое место и поежился, скрестив руки на груди.

– Что-то прохладно с утреца, тебе не кажется?

Смольников тоже чувствовал легкий озноб. Но не придал этому значения, решив, что просто заработал легкое сотрясение мозга, что всегда болезненно отражается на общем состоянии организма.

– Он не местный? – продолжил он разговор.

– Из Петропавловска, – ответил Жантик. – Сидел на зоне, конечно, как ты мог догадаться.

– Да, это заметно – у него все руки в наколках.

– Специализировался на угоне грузовых машин. Вообще, он в машинах – бог!

Жантик поставил чайник и зажег плиту.

– Ну что, поглушим чайку, и на боковую?

– Давай.

Через пять минут они уже пили чай, вприкуску с булочками, которые хозяйка специально напекла им. Потом посидели еще немного, и пошли в гостиную. Смольников так и не решился сказать ему про разгерметизацию ящика. Он так и этак подбирался к этому разговору, но повода не нашел.

– Давай здесь заляжем, в зале, чтобы не будить Машу, – предложил Омаров.

В их распоряжении был диван и просторный мягкий уголок. Саша выбрал себе уголок и подложил под голову какую-то мягкую детскую игрушку. Был когда-то мода класть на диван вместо подушек всяких пушистых собачек и плюшевых львов, а в этом доме она существовала до сих пор.

– Жантик, а кем тебе приходится Маша? – спросил Смольников, глядя на товарища сквозь полуприкрытые веки.

– А ты не догадался?

– Нет.

Омаров с минуту хранил молчание, может быть, заснул. А потом вдруг выдал:

– Она мне сестра.

– Да ты что? – от удивления Смольников даже пристал на локтях.

– Да лежи, лежи, не вскакивай! – тихо засмеялся Омаров.

И добавил, немного помолчав:

– Мать родила ее от второго мужа, поэтому мы такие разные. Я черный как негр, а она беленькая.

– Красивая у тебя сестра, – произнес Саша, зевая.

– Что будешь делать с деньгами? – спросил Омаров, меняя тему разговора.

Этот вопрос застал Смольникова врасплох. Денег, действительно, было так много, что поначалу даже немного теряешься, думая о них.

– Дом куплю, конечно, – сказал он, зевая. – Может, дело свое открою.

– Я тоже вложу в свое дело. Куплю экскаватор, компрессор, землеройный комплект... – голос Омарова утончился почти до фальцета, словно он уже парил где-то под облаками.

– Славно мы сегодня поработали, – таковы были его последние слова.

2 часа после инфицирования

Смольникову приснился какой-то странный сон. Будто идет он по лестнице, куда-то вверх, смотрит на номера квартир и не может понять, куда он попал. Наконец, до него доходит, что он направляется в квартиру Маши. Вот он видит ее дверь, вот нажимает на кнопку звонка.

– Ну, наконец-то, Смола! – радостно приветствует его Омаров, что-то жуя с аппетитом. – Заходи, заходи!

– А где Маша? – спрашивает Смольников.

– На рынок поехала. Да ты заходи, не стой у порога!

Омаров ведет в его гостиную, где играет музыка, а за большим праздничным столом восседают неизвестные люди. Только один Мамед знаком ему среди шумной компании.

– Вот, решили отметить успешную сделку! – говорит ему Жантик, усаживая рядом с собой.

– Что за сделка? – удивляется Саша.

– Семе-е-н Семе-е-ныч! – в шутку распекает его Омаров.

– А-а, ну да! – догадывается Саша.

– Люди! Тишина! – Омаров стучит вилкой по тарелке. – Среди нас есть человек, который даже кровь пролил ради успеха дела!

– У-у-у! – раздается коллективный вздох.

– Ну-ка покажи свою рану! – требует кто-то со смехом.

– Саш, продемонстрируй, – просит Жантик.

Смольников наклоняется и показывает присутствующим свой затылок.

– Да... Герой! – вздыхает толпа.

– Это дает ему право объявить первый тост!

Кто-то дает ему рюмку, и Саша неловко поднимается со стола. Теперь он может хорошо разглядеть сидящих. Напротив него сидит Мамед, скромно притулившийся в самом дальнем углу. Справа расположился какой-то круглый лысый субъект, весь взмокший от жары. По его загорелому лицу можно предположить, что он казах, хотя, впрочем, мог быть и кыргызом. Сейчас в Алмате много кыргызов.

Саше кажется, что где-то он уже встречал его, во всяком случае, ясно помнит его лицо. По левую руку сидят два парня, одинаково одетые во что-то серое и безвкусное, как близнецы-братья. Так одевались в начале девяностых, на огромных барахолках, где всегда торговали чем-то серым и черным. Тоже знакомые лица, между прочим. Чуть поодаль, на просторном диване, разместился еще кто-то, но за головами сидевших он едва виден.

– Разрешите поднять этот бокал за Жантика! – Саша поворачивается к Омарову. – В общем-то, мы никогда не были близкими друзьями, просто учились на одном курсе. Но, кажется, нашли друг в друге друга, извините за каламбур!

Народ одобрительно шумит и стучит рюмками.

– Хорошо пошла! – одобрительно кивает Омаров, закусывая большим куском бесбармака из дымящегося блюда.

– Ох, и жарко здесь! – вторит невпопад Смольников, расстегивая ворот рубашки. Он начинает шарить глазами по комнате, резко мотая головой.

– Пульт от кондиционера ищешь? – бурчит Омаров, продолжая с аппетитом улепетывать блюдо.

– Что ты спросил?

– Я говорю – пульта нет, мы тоже все обыскались.

– А когда приедет Маша? – опять невпопад спрашивает Смольников, словно не слышит никого вокруг.

– Вроде должна уже быть, – Жантик поднимает голову, оглядываясь назад, в сторону двери. – Она на рынок поехала...

– Все ясно, – вздыхает Смольников. Он поднимается, обходит сидящих и направляется к балкону. Распахивает дверцу, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха.

– Ой, не надо! – протестует кто-то, поднимая голову от своей тарелки. Действительно, полуденный воздух настолько жарок, что Смольников тут же захлопывает дверцу обратно. Аккуратно огибая стулья, он направляется в другие спальни, но там еще хуже. В пустых комнатах сумрачно и жарко, словно кто-то включил на всю мощность батареи отопления. Когда Саша снова возвращается за стол, Омаров что-то увлеченно рассказывает, стараясь перекричать музыку.

– ...Да, было время! – мечтательно говорит он, откинувшись на спинку стула. – А еще помню, был у нас такой прикол! Допустим, вы строите клиенту дом или коттедж. А клиент попался гнилой, бабки не платит или предъявляет вам претензии. У нас, у строителей такое бывает, что уж греха таить. Вот тогда, чтобы проучить клиента раз и навсегда, вы берете обыкновенное куриное яйцо...

– Яйцо? Зачем? – перебивает его Саша, обмахивая лицо ладонью.

– Это тонкое дело, Саша! – отвечает Омаров, нагоняя интригу. – Нужен точный глаз!

– Ты не отвлекайся, дело говори! – требует лысый толстяк, тоже заинтересовавшись разговором. Затем подает знак Мамеду, чтобы он сделал магнитолу потише.

– Короче, берете яйцо, сырое куриное яйцо и закладываете его в стену строящегося дома. Потом замуровываете и покрываете облицовкой.

– И что будет? – спрашивает толстяк.

– Вонять будет, вот что! В доме будет постоянно пахнуть тухлым яйцом. До скончания века!– сказав это, Омаров в запале бьет кулаком по столу, для пущего эффекта. Публика, как по команде, начинает гоготать над его рассказом.

– Вот тебе на! – весело кряхтит толстяк, обливаясь потом. Остальные тоже шумят и качают головами, дивясь смекалке строителей.

– Да у нас, таких масонских приколов – валом! – вдохновенно откровенничает Жантик. – Вот, к примеру, помните, землетрясение было в Армении, в городе Спитаке?

– Помним-помним! – отвечают все в разнобой.

– Вот об этом и будет мой следующий рассказ...

Саша не выдерживает и направляется в коридор, чтобы постоять немного на лестничной площадке. Он достает из кармана сигареты, открывает дверь и... просыпается.

3 часа после инфицирования

...Ему с трудом удается разлепить веки. Вязкая слизь налипла на ресницы, и Саша инстинктивно заморгал глазами, чтобы прочистить их. Он нашел себя лежащим на полу, лицом вниз. Рядом кто-то хрипел, жалостливо, как уставший плакать ребенок. «До чего же холодно!» – подумал Смольников, ощущая болезненный озноб, от которого хотелось подобрать ноги и сжаться в клубок.

Когда он повернул голову – а это далось ему тяжело – он увидел Омарова, совсем близко от себя, лежащим на спине. Значит, пока они спали, оба свалились на пол. Губы у Жантика покрылись сероватой корочкой, по лицу разлился нездоровый румянец. Он лежал без памяти или был в бреду, потому что голова его непроизвольно подергивалась, а грудь вздымалась тревожными беспорядочными рывками.

– Маша! – позвал хозяйку Смольников, пытаясь приподнять и развернуть лицо. Но сделал это слишком резко, и на голову накатила волна тупой ноющей боли. Тогда он попытался выбросить вперед руку. Ему это удалось, но он понял, что нарушил сейчас какое-то потайное равновесие своего организма, грубо качнув одну чашку весов. Нечто тяжелое и чужое всколыхнулось в животе, медленно поползло по груди, затем по гортани и вывалилось наружу пенной рвотной массой.

– Маша! – опять позвал он на помощь, уткнувшись лицом в горячую лужицу. Закрыл глаза и вдруг почувствовал, что опять засыпает и уходит в свою жаркую шумную гостиную, где уже слышит музыку, ощущает запах сигарет. Ему становится плохо при мысли, что он опять окунется в эту тошнотворную духоту. Смольников делает нечеловеческое усилие, чтобы удержаться на плаву, не дать лихорадке увлечь его в свой гибельный омут.

– Что здесь происходит? Саша! Жантик! – услышал он чей-то голос. Не сразу понял, что кричит Маша, голос казался очень далеким. Она тронула его плечо.

– Саша, что с тобой? Что с вами?!

Она схватила его за руку, пытаясь перевернуть лицом вверх.

– Руслан! Сюда, быстрее! – раздался ее голос, но Саша уже неминуемо ускользал от нее, снова поднимаясь по воображаемой лестнице и открывая знакомую дверь.

– Саша, ну куда ты сквозанул?! Не отрывайся от коллектива! – звучит голос Омарова. Смольников вернулся в квартиру и стоит теперь в коридоре, не решаясь войти в гостиную. Он видит часть стола, где сидят толстяк и близнецы-братья. Кажется, теперь он догадывается, кто они такие. Эти люди сегодня ночью принимали у них товар и расплачивались с ними за работу. Вот этот лысый, он сидел в машине, а эти двое грузили ящики. Он отсутствовал в гостиной как минимум час, потому что гости уже изрядно были пьяны, судя по надсадному смеху и беспорядочной жестикуляции. Ему не хочется идти туда, но оставаться в коридоре он тоже не может. Лучше, все-таки, сидеть с людьми, чем врозь.

– Ну, пацаны, чпокнем по сто грамм! – говорит толстяк, подсовывая Жантику свой маленький граненый стакан. Он яростно утирается платком, глядя, как золотая струйка напитка заполняет собой стекло.

– За что пьем? – слышится чей-то голос.

– Предлагаю за женщин! – заявляет один из близнецов, здоровенный русский парень.

– Блин, Смола, ты идешь или нет?! – голос Омарова звучит уже требовательно.

Саша делает над собой усилие и входит в гостиную. Жантик тут же наливает ему коньяку.

– Хеннеси, черт побери! – говорит он таким голосом, будто объявляет на аукционе цену за антиквариат.

– Вот так всегда! – это Мамед кричит из своего закутка. – Стоит набухаться, так сразу тянет на баб!

– На то мы и мужики! – бодро, с подъемом звучит голос Омарова. Он решительно закладывает рюмку, и мягко шарит рукой по столу, выбирая закуску.

– Слушайте еще одну байку! – говорит он, отдуваясь от горечи.

– Про баб? – интересуется толстяк, закусывая консервированным ананасом.

– Ну а про кого еще?!

Омаров садится, подтягивает к себе блюдо с мантами, вонзает в него вилку и говорит, улыбаясь:

– Была у меня в бригаде девчонка одна, смышленая такая, работала маляром...

Саша пытается слушать его, но ему плохо и гадко сидеть в этой парилке. Он мельком бросает взгляды на сидящих и понимает, что между ними есть какая-то связь. Неспроста они здесь собрались, в этом пекле, прея, отдуваясь, постепенно задыхаясь без кислорода. Ни один из них не испытывает неудобства, все словно сговорились сидеть здесь до скончания века. Он поднимается со стула и медленно прохаживается по комнате. Неожиданно для себя замечает, что чем дальше отходишь от двери, тем гуще воздух и сильнее жар. Стоять у окна вообще невозможно, полуденное солнце вот-вот прожжет занавески.

– Саша? – подозвал его кто-то тихим голосом.

– Вы меня?

– Да-да, подойдите, пожалуйста, поближе!

Саша послушно подходит к какому-то старику, сидящему на диване, чуть поодаль от остальной компании. Это тот самый человек, лица которого он всё никак не мог разглядеть. Перед ним предстает аккуратный такой пенсионер, сухопарый, смуглый, с прямой спиной. Так, наверное, выглядел бы известный советский актер Талгат Нигматуллин, если бы дожил до старости – крепкий, с решительным скуластым лицом. У ног старика, на стеклянном журнальном столике стоят закуски и прохладительные напитки.

– Я вижу, вы тоже здесь не в своей тарелке? – произносит старик тихим голосом.

– Говорите, пожалуйста, погромче! – просит его Саша, показывая рукой на включенную магнитолу. Старик понятливо кивает.

– Я говорю, вы тоже незваный гость? – повторяет он, немного изменив первоначальную фразу.

– Ну, почему же незваный? – возражает Саша, присаживаясь рядом. Впрочем, старик не пытается с ним спорить. Он поддевает вилкой белую, как снег, дольку ашлям-фу, макает ее в острый соус и проглатывает.

– Я специально попросил накрыть мне отдельный столик, – говорит он, запивая еду горячим зеленым чаем.

– Почему?

Старик не спешит отвечать, он старательно дует на чай, пытаясь охладить его.

– Потому что не должен был здесь оказаться! – отвечает он, не глядя на Сашу.

– А кто вы, извините?

– А вы разве еще не поняли?

Смольников отрицательно качает головой. У него хорошая визуальная память, но он точно знает, что в первый раз видит эти старческие глаза и этот высокий, раздвоенный как у слона, лоб. Лоб умного расчетливого человека.

– Когда я хожу по улицам, я вижу много таких людей, как вы и ваш Жантик, – говорит старик.

– И что с того? – недоумевает Смольников.

– Знаете... – старик опускает руку с пиалой и тщательно вытирает рот салфеткой. – Мы ведь все жили не для того, чтобы собраться в этой комнате! И вы, и я.

– А кто вы, собственно, такой? – теряет терпение Саша.

– А зачем вам знать мое имя?

Смольников вздыхает, чувствуя, что со стариком разговор не получится. Темнит он что-то, или просто не в себе. Взгляд случайно падает на рубашку старика. Под воротником Смольников видит черные засохшие пятна крови. Такие же пятна чернеют на ширинке его светлых летних брюк. Но не это привлекает его внимание, нет! Белый листок бумаги, в синюю клеточку лежит на столике! Смольников, увидев этот листок, чуть не подпрыгивает от внезапно нахлынувшего озарения. Это тот самый план здания института, который показывал ему Омаров!

– Извините, мне пора! – бормочет Смольников и нерешительно поднимается с дивана, не зная как поступить с увиденным и понятым. Теперь все становится ясно, и больше нет повода что-либо скрывать от себя и от других. Он инстинктивно потирает грудь сквозь размокшую материю рубашки.

– Я не хотел, чтобы мы все здесь оказались! Я сожалею! – говорит старик, провожая его взглядом. Саша останавливается и, после секундной паузы, возвращается к старику. Он опускается на корточки и берет листок бумаги.

– Можно глянуть? – поднимает он глаза на старика.

– Конечно, смотрите, – равнодушно или просто устало отвечает тот, делая приглашающий жест ладонью. Смольников раскрывает сложенный вдвое листок, узнает его содержимое и бросает бумагу на столик.

– Значит, вы дважды писали схему? Один раз для нас, и еще один раз – для кого-то еще?

Старик молчит, не говорит ни слова. Смольников подавляет в себе желание сделать с этим человеком что-нибудь нехорошее. Он бросает взгляд на своих подельников, которые ничего не подозревают, и пируют посреди этого пекла. Он вскакивает и решительно направляется к Омарову.

– Вы меня слышите?! – раздается за спиной крик старика. – Я не хотел этого!

Смольников не слушает его. Он хватает Омарова за руку:

– Жантик, пошли!

– Стой-стой-стой! – тараторит лысый толстяк, перехватывая Сашу. – Куда ты его тащишь?

– Жантик, пошли! Надо уходить! – Саша вытягивает изрядно накачавшегося друга из-за стола, но тот упорно сопротивляется.

– Смола, отъебись! Сгинь! Я кому сказал?! – развязно кричит он, мотая своими черными кудрями, без единого седого волоса.

Саша задыхается от усилий, он чувствует, что воздух становится ощутимо плотнее, дышать уже почти нечем.

– Жантик, не дури! Это не сон! Мы не спим! – тужится Саша, но Омарову удается освободиться от его хватки и снова свалиться на свой стул. Он молча берет бутылку «Хеннеси», но бутылка давно пуста.

– Блин, снаряды кончились! – говорит он, жадно хватая воздух ртом. – Саня, будь другом, глянь там в холодильнике...

Но Смольников уже не слышит его, он бежит на другой конец стола, к Мамеду.

– Мамед, уходим! – кричит он и тащит подельника за рукав. – Мамед, слышишь? Валим отсюда!

– Ну, Саша! Прекращай! – Мамед одергивает свою руку. – Если сам не можешь расслабиться, другим не мешай!

– Мамед, ты что, не понял? Ты не понял, зачем мы здесь?! – кричит Смольников, задыхаясь.

Мамед морщится и отводит глаза.

– Саша, отвали! Я тебя очень прошу! – говорит он раздраженно.

– Вы что, совсем ничего не поняли?! – голос Смольникова звучит с надрывом, умоляюще. Он пятится назад, от недостатка воздуха рука его инстинктивно тянется к горлу. Из последних сил он поворачивается к двери и пробивает своим телом загустевший воздух.

«Дин-дон!» – раздается в прихожей. Кто-то звонит в дверь. Смольников на секунду замирает, лихорадочно обдумывая, как действовать дальше.

– Саша! – слышит он голос Мариам снаружи. Сладкий ее голос, помноженный на гулкое эхо из лестничной площадки. – Саша, открой!

Он делает рывок в ее сторону, но в последний момент осознает, что дверь открывать нельзя, ни в коем случае. Он опоздал, и прекрасно это понимает.

– Маш, сюда входить нельзя! – орет он что есть силы.

– Александр?! – кажется, она услышала его. – Вы что, заснули? Открывайте!

До него доносится, как Мариам звенит ключами и вслед за этим громко щелкает замок. Смольников отступает назад, в гостиную и закрывает за собой дверь, этот последний рубеж между теми, кто остается и теми, кто собрался уходить. Через пару секунд, сквозь цветные витражи, которыми украшена дверь, он видит лицо Маши.

– Ну, хватит шутить! – обиженно звучит ее голос. – Вы что, разыгрываете меня?!

– Маша, не входи сюда! Мы заразные! Беги! – орет он, жестоко страдая от недостатка воздуха. Он прижимается спиной к створке, с твердым намерением не пропустить Машу в гостиную. Чувствует, как она отчаянно крутит и дергает ручку.

– Руслан! – кричит хозяйка, почти на визге. – Руслан, быстрее сюда!

Смольников поднимает глаза и видит, что почти вся гостиная покрылась туманом, синеватым и едким как выхлопные газы. В мутном этом мареве, под хриплую неугомонную музыку, что-то происходит с людьми, еще минуту назад беззаботно пировавших за столом. Они машут руками, резко подскакивают и вдруг опадают вниз, сбивая посуду и стулья. Омаров, который сидит ближе всех, вдруг валится набок и его крупное спортивное тело бесшумно встречается с ковроланом. Смольников наблюдает за падением друга, и, видит, как его одежда мигом схватывается белым суетливым огоньком, и вот он уже дико катается по полу, весь охваченный пламенем. Его кожа трещит и лопается, наполняя комнату ужасными звуками.

Толстяк лежит, навалившись грудью на стол, выкинув вперед свои короткие пухлые руки. Кожа на его голове стягивается от жара, теряет свой потный блеск и вдруг лопается с громким хлопком, обнажая розовую кость черепа. Что творится с серыми близнецами и вовсе неясно, на их месте можно наблюдать лишь беспорядочную кучу дымящейся плоти, словно кто-то вывалил на стол сырой топочный уголь. Там жар бушует уже во всю силу. Смольников вытягивает шею, чтобы разглядеть остальную часть комнаты, где сидит Мамед и тот загадочный старик, но воздух над столом плывет и маячит, как над раскаленным асфальтом, искажая видимость.

«Бах! Бах!» – содрогается дверь за спиной Саши. Видимо, в дело вступил Руслан, племянник Маши.

– Дядь Саш, не дурите! Откройте дверь! – слышится его голос.

Смольников сжимает латунный шарик дверной ручки, упирается ногой на край плинтуса, но под мощным напором стодвадцати килограммового тела племянника, дверь оглушительно трещит и больно бьет его в спину.

– Дядь Саш, откройте дверь! Я по-хорошему прошу вас! – голос Руслана становится холоднее и жестче.

– Саша! Пожалуйста! – умоляюще кричит Мариам, почти плачет. – Открой, умоляю, мы спасем тебя, только открой!

– Сюда нельзя! – сгорая от огня, шепчет Смольников и не слышит собственного голоса.

Используя свой рост, он умудряется подцепить ногой ножку опрокинутого стула и подтянуть его к краю мягкого уголка. Теперь, если наступить ногами на спинку стула, образуется своеобразный треугольник, где гипотенузой служит его собственное тело. Никакой Руслан теперь не способен выбить створку.

От этой мысли, Смольникову становится легче. Вот так вот, под мольбы и крики своей женщины, он и умирает, до последнего удерживая своим телом дверь.

© Рустам Ниязов

Москва, июнь 2006