Текст книги "Снежный жар (СИ)"

Автор книги: Руслан Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Снежный жар

Глава 1

Горечь трав, железный вкус крови и бешеное биение сердца – Сивер бежал через снежную пустошь, не чувствуя холода. Он был готов сбросить одежду и позволить морозу коснуться пылающей кожи. Любой бы из его стаи хотел бы также отдаться Зиме. Их бледные лица с лихорадочно блестящими глазами появлялись и исчезали в ночи неясными призраками. Зелье горячило кровь, не давая замерзнуть, но со Снежным Жаром приходили и мороки.

На краю зрения вспыхнуло ирреальное пламя. Из багряных языков следом за Сивером выскочил огненный волк. Дико завыв, зверь помчался той же дорогой, что и Навья Стража. Сивер тряхнул головой и отогнал от себя обжигающее виденье, волк бесследно развеялся среди снежного крошева. Сивер радостно оскалился и припустил ещё пуще, не слушая боли в готовом взорваться от необузданного бега сердце.

Монастырь близко, но Навья Стража не пойдёт на приступ его белокаменных стен. Под покровом ночного мрака они проберутся к деревянному частоколу вокруг слободы. Зимней порой крестианцы жмутся по избам, построенным из крепких брёвен. Прошло пять месяцев Долгой Зимы, осталось ещё шестьдесят дней морозов. Люди не доверяют холодному камню обители, просторные залы слишком тяжело протопить. Тепло легче сберечь в маленьких деревянных домах, чтобы выжить.

Крестианцы целую Зиму прячутся внутри тепла, словно в берлоге, и покидают свои укрытия не раньше первых весенних лучей. Но сегодняшней ночью один из домов слободы – цель охотников Нави.

Никто не стоит на посту. Люди думают, будто в морозы их никто не побеспокоит. Сивер разразился злобным азартным смехом. Новый морок показал ему горящий в огне Монастырь. Как долго лучший охотник и вожак Навьей Стражи ждал своего испытанья! Восемнадцать Зим – вот сколько ждал, с того самого мига, как увидел Волчицу.

Голубые глаза наследницы рода и её соблазнительная улыбка так и манили охотника. Но не время думать о грешном. Кровь Сивера и так кипела от горячащего зелья. Даже ночной мороз не унимал колдовской жар.

Частокол слободы Навья Стража перемахнула с наскока и ночными тенями заскользила по улицам деревянной общины. Полосы света от узких окон не могли раскрыть их присутствия. Дневной свет Нави не нужен, они и ночью видят лучше зверей. Каждый охотник отведал собственной крови и разбудил дремавшего внутри духа. Его раззадорило зелье, Волк потребовал бега, драки, смерти любого, кто окажется перед ним. Но Сивер сдерживал Зверя, хорошо зная, чем кончается Белая Ярость. Сила нужна лишь для дела.

Вот и дом, о котором говорила ведунья: широкая изба на целых две комнаты, внутри, должно быть, не одна печь. Хозяин дома любит простор и свободу и может себе это позволить. Сивер злобно оскалился на малодушное желание крестианцев всегда жить в тепле. Сегодня люди узнают, для чего нужна зимняя ночная охота.

Перебравшись через высокий забор, Сивер услышал приглушённый собачий лай, доносившийся из сеней. Почти в каждом крестианском тепле живёт чуткий пёс. Люди в оседлой общине догадываются, кого следует опасаться.

Сивер вскочил на крыльцо и дёрнул за ручку двери. Закрыто – законопачено до весны, чтобы не впустить холод. Спасаясь от стужи, оседлыши перекрыли дорогу и Нави. Сивер закрыл глаза и медленно выдохнул, и постарался отогнать от себя ослеплённые гневом мысли. За спиной хрустнул снег, во двор спрыгнули остальные охотники стаи.

– Скорее! – шёпотом поторопил кто-то из молодняка. Сивер осадил нетерпеливых острозубым оскалом. Не нужно указывать вожаку. Ведунья рассчитывает на него и воспоминания об улыбке Белой Волчицы заставляли дрожать в предвкушении. Он глотнул крови, сочившейся из надкушенного языка, и мускулы загудели от силы. Сивер ухватился за ручку и потянул дверь. Послышался треск, гвозди вылетели из досо́к, но крюки и запоры сломались быстрее.

Из сеней на него набросилась клыкастая тень. Смелый пёс, Нави не испугался, должно быть любил своего хозяина больше жизни. Схватив собаку за горло, Сивер вспорол ей брюхо и отбросил визжащую псину в сугроб у крыльца. Чересчур много шума. Люди в доме засуетились, дверь в сенях распахнулась, из тепла выскочил парень с пистолетом в руках. Он сделал шаг к Сиверу и выстрелил навскидку, но оружие осеклось – слишком старое. Парень вытаращился, увидев перед собой Навьи клыки. Сивер скалился на него, так и не дождавшись собственной смерти.

– Батя! – заорал он и бросился наутёк, но не успел забежать в двери. Охотничий нож вонзился ему между лопаток. Парень с воплем упал, но Сивер на этом не остановился, клинок вонзался в него снова и снова, пока человек не умрёт, пока добыча не перестанет сопротивляться и дёргаться в судорогах.

Из тепла выбежала перепуганная женщина: услышала вопль сына и появилась в сенях раньше хозяина дома. Сивер поднял глаза на крестианку, по лицу его стекала кровь недавно убитого. Увидев мёртвого сына, женщина закричала надсаженным голосом. Вперёд Сивера выскочил его нетерпеливый товарищ. Толкнув крестианку на дверь, он несколько раз ударил её ножом под грудь. Женщина взвизгнула и начала оседать. Чтобы труп не мешался, охотник оттолкнул её в сторону. Ночной путь Волков выстилался чужими слезами и кровью, как и всегда.

Набег – резня среди ничего не подозревавших людей. Но Зимний набег – непривычен даже для Нави. Волчья душа запылала от страсти ещё сильнее, проникнувшись Зимней охотой.

Ружейный выстрел разорвал прелый воздух избы. Убивший женщину охотник с воем отлетел от дверного проёма, дробь искромсала ему всю правую руку с плечом.

Сивер вырвал нож из зарезанного крестианца и бросился внутрь горницы, но налетел грудью на дробовик. Двустволка лежала в руках заросшего бородой человека. Потеряв за минуту и жену, и сына, хозяин дома желал лишь одного – мстить. Ружьё сухо щёлкнуло, но не разрядилась. Сиверу не просто везло, он понял, что не умрёт в эту ночь, хотя взял залог у проклятой Белой Волчицы.

Радостно зарычав, он набросился на человека. Острие клинка мужчина отбил прикладом. Сиверу противостоял сильный боец, настоящий воин из числа крестианцев. Он был крупнее и с лёгкостью отбился от первых выпадов. Отвечая на новый удар, хозяин дома разбил лицо Сиверу. Зубы во рту зашатались, но боль не пронзила, зелье прекрасно справилось с ней, но вот крови в глотку хлынуло много. Звериный Дух ощутил приток свежей силы и яростно взвыл. Он заставил охотника быть втройне сильнее, четырежды осторожнее и впятеро быстрее.

Достойная схватка: мужчина стоял на защите своего рода. Такого противника можно уважать за отвагу, но сначала Сивер его убьёт. Стая остановилась на входе, предпочитая не вмешиваться и оставить вожаку его схватку.

Увернувшись от удара увесистого кулака, Сивер полоснул ножом под рубаху крестианцу. Враг охнул, на одежде проступили кровавые пятна. Тут же из соседней комнаты резанул испуганный девичий крик.

– Папка!

Нет времени отвлекаться. Ещё удар! На этот раз Сивер бил прямиком в плечо крестианцу. Болезненный рык человека и попытка немедля ответить. Ружьё давно отброшено, он дрался руками, стараясь перехватить запястье охотника. Кисть Сивера оказалась зажата в медвежьей хватке мужчины, но лишь на секунду. Удар по свежей ране заставил его отступить и зашататься. Сивер не упустил возможности и вонзил нож крестианцу под бороду. Кровь густо хлынула на пол. Хозяин дома перехватил горло руками и медленно повалился. Сивер остался стоять победителем.

Тяжело дыша, он смахнул пот с бровей, но лишь размазал по лицу кровь.

Из горницы на него с ужасом смотрела девчонка, Зим десяти отроду. В колыбели возле печи кричал испуганный шумом младенец. Сивер ухмыльнулся: ведунья хорошо просчитала, куда их отправить. Он не тронул девчонку и прошёл мимо, но его товарищи ворвались следом и даже не дали ей закричать в полный голос.

Сивер добрался до укрытой тёплыми одеялами колыбели и с интересом заглянул внутрь. Ребёнку было всего около месяца, может два – он не разбирался в подобных вещах, он охотник, а не какая-то веста.

Снаружи раздался собачий лай и тут же смешался с испуганным визгом. Люди услышали выстрелы и выгнали на улицу псов, к залитому кровью дому. Сами оседлыши не рискнули сунуться в бой, но и псы не рвались в драку с тенями на лютом морозе.

Сивер закутал ребёнка в тряпьё из колыбели и выскочил с ним из дома. Подстреленный охотник в сенях чудом выжил. Он глупо скалился и не ощущал боли из-за выпитого Снежного Жара.

– Уходим! – толкнул его Сивер. Охотник пошатнулся, как пьяный, но побежал. Собаки не рискнули напасть. Псы жалобно скулили на холоде, пятились от подземников и поджимали хвосты. Сивер выбежал на улицу и остановился.

– Ты, возьми его! И не смей потерять! – протянул он ребенка другому охотнику. Тот на бегу подхватил свёрток с младенцем. У Сивера же остались в общине ещё одно дело. Он достал из-за пояса нож, украшенный оберегом из двух волчьих клыков. Нужно наведаться к ещё одному теплу.

************

– Упокой Господи души усопших раб Твоих, – прошептал Данила и опустил веки убитой девочки. Воевода Леонид поглядел, как его ратник прощался с умершими, и отвернулся. Он бродил по выстывающему теплу и всюду видел следы недостойной человека жестокости. Нападавшие и не имели права называться людьми, никого прошлой ночью не пощадили, даже младенца забрали из колыбели – наверняка, чтобы погубить ещё одну безгрешную душу. Воевода Леонид снова перекрестился. Давно ему не приходилось видеть столько пролитой крови и никогда прежде на христианскую общину не совершали набегов.

– Всех перерезали, сволочи проклятые!

– Это Навь – больше некому.

Ратники перешёптывались между собой, их глаза сверкали от злости, руки крепче сжимали оружие. Как смогла Навь пролезть в Монастырь посреди холодов? Почему Волки не грелась в подземье, где обычно дожидались весны? Слишком рано для них вылезать на поверхность. Значит нашлась причина.

– Сергей вместе с Китежской ратью под стенами Тавриты стоит. Найдите, кого отправить к нему, передайте, что семью Настоятеля вырезали и что сам глава нашей общины погиб, – приказал Леонид. – Пусть возвращается. Проклятый род начал лить христианскую кровь.

*************

Громкий стук разбудил Веру ночью. Она торопливо зажгла свечу и прислушалась. Никто больше в тишине не стучался. Может звук лишь приснился?

Она с трудом встала с постели, большой живот мешал двигаться. Вздыхая и останавливаясь, чтобы передохнуть, она оделась теплее. Вера собиралась тихонько, стараясь не разбудить спавшего на печи маленького Егорку. Дом за ночь выстыл и надо снова подтапливать. Надеяться в этом она могла лишь на соседей. В светлое время суток можно пройти по морозу и принести дрова, воду, уголь. Сергей воевал вместе с Китежской ратью на западе. Он спешил завершить поход до весны, потому что опасался Навьих набегов. Подземники обязательно выйдут из нор вместе с оттепелью, когда начнёт сходить снег.

Вера старалась не думать о страшном, ей нельзя волноваться. Зимой, в кольце Монастырских стен, бояться всё равно нечего. Мороз и стужа лучше любых дверей и запоров не дают никому высунуть носа из дома, так что ночной стук и вправду мог оказаться лишь отголоском ускользавшего сна.

Вера осторожно приоткрыла дверь в сени, выглянула и поёжилась. Даже накинутая поверх плеч тяжёлая шуба не спасала от холода. Ей совсем не хотелось выходить из тепла, но наружная дверь показалась ей ненадёжной. Приподняв свечу, она прошла по сеням, чтобы проверить засовы. Услышанный звук так и стоял в ушах: кто-то точно ударил ей в двери.

Наконец, решившись, она отомкнула запоры и слегка приоткрыла выход на улицу. Диким зверем холод ворвался в сени. Вера поплотнее закуталась в шубу и осторожно вышла на скрипучее крыльцо.

Во дворе ночью ничего толком не рассмотреть. Глупо сейчас выходить, чтобы искать свои мороки. Холод мигом добрался до тела и заколол лицо незримыми иглами. Стараясь не вдыхать мёртвый воздух, Вера повернулась к сеням, но так и замерла на пороге.

В дверь её дома глубоко воткнут нож. С рукоятки свисают два волчьих клыка на кожаном ремешке. Острие прибило к доскам девичий гребень. Украденную вещь Вера сразу узнала, хотя и не видела много месяцев. Гребень вернули, выломав ему перед этим все до единого зубья.

Холодный воздух ворвался в лёгкие и по общине разнёсся испуганный крик. Вера пошатнулась от ужаса, по ногам хлынули воды. Ребёнок рождался раньше положенного, появляясь на свет от испуга матери.

*************

Посреди Зимы никто к войне не готовился, потому Сергей и предложил выступить за два месяца до конца холодов, чем сильно озадачил Китежского воеводу. Но в том-то и смысл: дневное солнце в последние зимние месяцы прогревало воздух до «тридцатника», а значит союзное языческо-христианское войско могло пройти маршем к Таврите и осадить её.

Рать Китежа, Кроды и Чуди дополнилась отрядами из Монастыря и выдвинулась к стенам скотоводов. Если бы не помощь христианских сёл на пути, союзные войска бы перемёрзли в дороге, но в походе против ненавистного всем Ивана Тавритского каждый сельский старейшина старался предложить ратникам и постой, и провизию.

Такого удара Тавриты не ожидали. Аруч и Дом не смогли поддержать их в осаде или же не захотели. Слишком много Красный Иван сотворил зла даже союзникам. Настала пора платить по счетам.

Таврита осталась одна, её стены дрожали от грохота артиллерийских обстрелов. Две батареи украшенных оберегами пушек выпускали десятки снарядов по деревянным домам. Подготовку к каждому штурму вели с такой яростью, что, казалось, враг Китежа и Монастыря стоит каждого выстрела.

Очередной снаряд врезался в крепкую насыпь и уничтожил редут высокого частокола. Таврита горела. Морозный воздух наполнился треском смертоносного пламени и криками раненых.

– Перелёт. Два легли посреди домов, – отнимая бинокль от глаз, поморщился корректировщик.

– Стреляйте точнее. Знаете ведь, где арсенал и казармы, – недовольно бросил Сергей. Из-за облепившего ресницы инея он видел пожары в Таврите лучистыми звёздами. Но нет, в войне не бывает ничего даже отдалённо прекрасного. Казалось, даже с наблюдательного поста он слышит крики погибающих под артобстрелом.

– Вечно вы крестианцы ко всем жалобитесь. А Красный Иван тем временем заперся на каменных складах и не выкуришь его оттуда. Два штурма уже отбили.

Корректировщик сам был язычником, родом из Чуди, и за всё время осады они с Сергеем прекрасно понимали друг друга. Общее дело – война – породнило их.

– Слишком добры, говоришь? Война одинаковая, что для язычников, что для христиан... и для тех, кто крещенья просил, а сам злое удумал, – весомо ответил Сергей. – Настоятель отправил меня, как воеводу, потому что я из тех христиан, кто жестокости не боится.

– Практичный человек, получается, ваш Настоятель.

– Он в Бога верит также, как я. Может, верит даже больше, чем я, – взгляд Сергея задержался на едва видных вдали длинных избах Тавритского городища. – Что там?

– Где? – заторопился корректировщик и обвёл панораму биноклем. – Ну и глаз же у тебя! Я с оптикой и то еле увидел. Это скотские стоила. Вон, дым из труб стелется, это они для стад своих топят. Слыхал, даже в избах быки с людьми живут. Скотоводы душу готовы продать за коров своих ненаглядных.

– Быки для Тавритов дороже золота. Они и кормильцы, и сила. Скотоводы Велесу поклоняются, он их скот бережёт. Подожгите стойла.

– Заживо же сгорят, ведь тоже невинные души! – поражённо уставился корректировщик. – Да и, по чести сказать, какие трофеи! На них много желающих имеется.

– От бычьего рёва Иван со своими отрядами со складов выйдет: самое ценное потеряет и на месте не усидит, – прохладно ответил Сергей.

– Что ты за человек такой? Как среди крестианцев-то оказался? – заворчал корректировщик, но наклонился над походным планшетом и начал рассчитывать поправки для орудийной стрельбы.

– Ты про подземных Волков когда-нибудь слышал? – перевёл взгляд Сергей.

– Где воевода христианский?! – раздался окрик поблизости. Через укрепления лагеря пробирался человек в припорошенной снегом шубе. Он приехал из Монастыря, но ни одна лошадь не выдержала бы такого мороза, а значит гонец потратил драгоценное топливо на единственную в общине машину – дело срочное.

Завидев Сергея, он поспешил к нему и на ходу протянул конверт.

– От воеводы Леонида известие.

– Леонид? Он же Монастырь охраняет. Неужели Дом с Аручем решили вступиться? Ведь ненавидели Ивана больше Монастыря, к нам хотели примкнуть.

Сергей сорвал печати и развернул донесение. Взгляд пробежался по ровному почерку Леонида. На последних строках он со злостью скомкал бумагу в руке.

– Без меня Ивана будете добивать. Для христианских войск я командиров оставлю. Поджигайте стойла, выманивайте Ивана, а там терзайте его сколько угодно. Мне в Монастырь надо, защитить Веру.

– Понимаю, – ухмыльнулся язычник.

– Нет. Не понимаешь.

*************

– Принёс?

На вопрос Влады Сивер заулыбался и осторожно протянул ей сверток с ребёнком.

– Почему не кричит? Заморили! – оскалилась она.

– Клянусь, он живой!

– Не он, а она, дыролобый, – огрызнулась Влада, разглядывая ребёнка на вытянутых руках. – А семья её что?

– Всё как раньше: набег без жалости, без пощады. Всех вырезали, кто на пути оказался!

– Хорошо… – облизнула губы Волчица. Прижав ребёнка к груди, она улыбнулась и не нарочно показала малышке острые зубы.

– Замёрзла, девонька? Силушки нету больше кричать? Мамку-то потеряла, а жить как-то надо? – припевала она и укачивала на руках похищенного младенца. Сивер скользнул глазами по телу Волчицы и не удержался от наглой ухмылки.

– Чего уставился! – рявкнула Влада и зыркнула на него голубыми глазами из-под бусых волос. Их она теперь гладко расчёсывала и запретила себе подстригаться, пусть ухаживать за головой не любила – отвыкла.

– Ты залог мне дала, – напомнил ей Сивер. Влада окинула его пристальным взглядом и презрительно фыркнула.

– Ну, и как, выполнил?

– Выполнил.

Она не спешила с ответом. Сивер знал, о чём она думает: прикидывает, почему жив остался, ищет подсказки, что проклятие снято.

– И чего хочешь сейчас?

Охотник смутился. Вопрос очень простой, но как вывернул душу. Сивер не привык робеть перед женщиной, даже перед Ведущей Род. Он вскинул глаза и прорычал громко.

– Тебя хочу! Ради тебя на любое проклятие пойду! Хочешь – ещё сто раз испытай, всё равно моя будешь!

Влада залилась смехом. Ребёнок на руках загнусавил и начал беспокойно кряхтеть. Улыбка Влады исчезла быстрее, чем дым рассеивается в зимнем воздухе.

– Сейчас ты со мной не управишься. И кто что тебе обещал за залоги! Говоришь, не боишься проклятия? А ножа в своей груди не боишься?!

– Хочешь – режь! – рванул на себе куртку Сивер. Лицо Влады замерло, в глазах промелькнул интерес.

– Какой молодой, какой горячий и глупый, – прошептала она, укачивая чужого младенца. – Иди прочь, весной перемолвимся. Может ещё залог тебе дам, а может сердце твоё к другой весте направлю – стерпится, слюбится, прикипит.

– Не прикипит! Никого не полюблю, кроме тебя. – Тяжело просипел Сивер. Он чересчур настаивал, и Влада раздражённо поморщилась.

– Не первый дурак такой, знаю, что добром не отделаешься. Шальная идея за мной волочиться, никто мне нынче не нужен! Может статься, что совсем без мужей проживу. До весны с этим меня не тревожь! Один раз остерегаю. А теперь пошёл прочь, покуда не сглазила.

Сивер не стал проверять силу ведуньей угрозы и тихо выскользнул из норы, подальше от колдовских глаз. Когда он ушёл, в углу логова зашевелилась тень. Старуха-наставница подошла и устало взглянула на похищенного младенца. Под глазами Девятитравы залегла синева, она не высыпалась от терзающих приступов кашля, на губах запеклись пятна крови.

– Эту видела в ведах? – просипела она.

– Её, в самом первом видении птицы, – ответила Влада и вынула из-под складок одежды два синих пера и положила на свёрток с ребёнком.

– Как назовёшь?

– Сирин – имя крылатой тени. Сильной станет, красивой, сродни самой Нави. Если выжить сумеет.

– А ты? – спросила старуха-ведунья. Она чуть пошатывалась, срок жизни Девятитравы почти истёк. – Волчица не может без Волка. Охотник в мужья набивается.

– Один из первых, к кому дух Волка вернулся. С каждым днём двоедушцев в племени больше, хотя Сивер посильнее прочих будет. Но он мне не нужен! Ты ведь тоже живёшь одна. Отец мой ушёл, старый скиталец мир Явий покинул. Тяжело тебе без мужа и сына?

– Ты меня с собой не ровняй. Михаил и Олег смотрели на меня прошлым, как на травницу со светлым именем. Но те времена давно минули. Я привыкла к Навьему роду, – откликнулась Девятитрава. – Мой срок приходит. Многое я успела и сделать, и повидать, и предвидеть, на правильный путь твою Мать-Волчицу наставила, и тебя, пока жива, наставляю. Но скоро наступят дни твоей силы, многое и ты сделать должна: разжечь ярый жар посреди Зимы, что опалит многих. Сдержать его нелегко в одиночку. Потому приготовься.

Девятитрава пристально глядела Владе в глаза. Тяжело было выдержать её прямой взгляд.

– Как долго собираешься по отступнику сохнуть?

– Не дождётся, не высохну! – рявкнула Влада. – Вместе с охотниками послание ему отправила. Сам ко мне приползёт. Я жизнь ему поломаю, будет ночью умываться слезами, а рассвет встречать с криком!

– За род будешь мстить или за одну себя?

Влада ничего не ответила. Осторожно положила ребенка в выдолбленную колыбель и тихо запела.

– Сварим зелья покрепче и невзгоды уйдут; печаль отойдёт, отступит льдом перед солнцем. Если глаз дурной взглянет – род защитит. Лютую смерть нашлём, душу вырвем, к Марене направим. Теперь ты под землёй, ты дома, дочь племени. Укреплю твою волю, наставлю на путь, выбранный мною.

Влада заметила под воротом распашонки верёвочку и потянула. С груди ребёнка выпал простой деревянный крестик. Влада тут же обрезала нить и отбросила прочь. Из оберегов в колыбели остались лишь два синих пера.

*************

– Молитвами нашими, твоя новорождённая дочка здорова, – со вздохом отошёл Леонид от постели. Вера лежала под ватными и пуховыми одеялами, обнимая младенца. Начавшиеся на холоде роды дались нелегко. С великим трудом она вернулась обратно в избу, перепугала своим видом Егорку, но младший брат быстро оделся, прошёл сквозь морозную ночь и позвал на помощь соседку. Он повзрослел и окреп после всех испытаний, выпавших на их долю.

Теперь же Вера изнемогала от слабости, но девочке жизнь дала, и сама не погибла. Это благое событие грело душу оставленного охранять Монастырь Леонида.

– Довольно смертей, хватит костлявой по нашей общине ходить. Пусть ниспосланная Богом жизнь отгонит от нас тьму Навьих проклятий, – сказал он, не сумев не помянуть резню прошлой ночи. – Как наречёшь ваше дитя?

– Женей, – выдохнула усталая Вера.

– Евгенией значит? Хорошее имя, для настоящей красавицы. Вон какие у неё голубые глаза, как у батюшки. А волосики-то светлые, как у матушки, – улыбнулся Леонид круглому детскому личику.

В сенях послышался шум. Громыхая сапогами, в горницу вошёл ополченец Данила. Он нёс в смятой тряпке нож с гребнем, вырванные из входной двери.

– Эх ты, болван! – разразился воевода. – На кой чёрт ты эту гадость сюда приволок!

– Так снять надо было. Бабы ходят перед избой, крестятся, шепчутся, одно слово – дурки! Хоть и «тридцатник» на улице, а со всей слободы люди сбежались. Лясы точат, на холоде топчутся.

Вера отвернулась в подушку и тихо всхлипнула. Леонид начал выталкивать ратника вон из избы.

– Ты эту дрянь сожги! Гребень с ножом руками не трогай и дым не вдыхай – вещь на худо подброшенная, с порчей и с заговором. Коснёшься – сразу на тебя беды повалятся, одна другой хлеще!

Данила испугался и трижды плюнул через плечо и пробормотал: «Чур меня!»

– Лучше бы перекрестился! – поморщился воевода. Данила хотел было выскочить за порог, но Леонид придержал. – Стой! Вот что, нож пока не сжигай, покажем его Сергею. Может в ноже есть послание. А гребень сожги, чтобы праха от него не осталось. Да вели ратникам собираться, оружие готовить, машину…

– Машину за Сергеем отправили, – поспешил напомнить Данила.

– Поучи меня ещё! Иди, жги Навье проклятие, пока всех нас не помазал.

Воевода и ратник, переругиваясь, вышли на улицу. У ворот и правда собралось много людей. Христиане шептались, бабы всхлипывали и вполголоса пересказывали друг другу слухи и сплетни про ночную резню. Многие успели рассмотреть нож в дверях Веры. Молодой жене Волка и без того тяжко жилось среди людских домыслов, ведь обвенчалась с явившимся из-под земли чужаком. Но Леонид хорошо знал их семью и Сергея. Он был из тех, в ком нуждался теперь Монастырь, а после смерти Настоятеля будет нуждаться ещё больше.

– Лёня! – вдруг послышался окрик Веры. Леонид скорым шагом вернулся в дом. Она тянула к нему бледную руку и со слезами заговорила.

– Не ходи один к норам! Не спеши Нави мстить! Дождись Серёжу!

– Не женское это дело решать, куда посылать ратников. Не бойся ничего, мы христиан защитим.

Вера руку не отпускала.

– Не в страхах причина. Я видела Навь, знаю, о ком говорю. Лукавая она и коварная, словно дьявол, а сердце ранено. К такой бестии лучше не подходить!

Леонид помрачнел и отпустил руку.

– Я подземников не боюсь, пусть сами меня в норах боятся. Они детей наших режут – тут уж не Бог им судья, а мы сами. Пока Сергея нет, я защищаю общину. Но не волнуйся, смогу и тебя защитить вместе с Женей. Не знает Навь, на кого нарвалась, как умеем мы воевать.

*************

Машин в Монастыре не осталось, лишь кони. Их содержали в хорошо натопленных стойлах с пристроенным домом конюшего. Лошади были сыты, сильны, но очень не любили морозов. Стоило вывести их из тепла – кони враз заартачились, ударили копытами по снегу. От разогретых тел повалил пар. Лошадей успокоили, лишь укрыв им спины тёплой попоной.

– Зря надумал ты вылазку, – подготавливал упряжь к дороге Данила. Леонид ответил вполголоса, чтобы другие ратники рядом с ними не услыхали.

– Среди бела дня пойдём, по кровавому следу, который у частокола нашли. Где Навьи норы мы знаем, а вот где вход в них – придётся разведать. У подземников тоннели на многие километры прокопаны. Одних входов и выходов в лесу с десяток.

– Я не про то, – хмуро ответил ратник. – Сергея надо дождаться. Настоятель его принял и крестил с умыслом, чтобы он Навь помог усмирить. Вот как раз такой случай представился.

– Нет его здесь! Понятно? – выкрикнул Леонид. – Когда вернётся, след убийц уж простынет, уйдут под земь, сучьи дети, и до весны их не выкуришь! Да и весной не дотянешься, если надумают спрятаться. Навьи сволочи роют словно кроты, того и глядишь посреди Монастыря выскочат.

Данила с сомнением покачал головой, Леонид продолжал.

– Настоятель крещёного Волка под Тавриту направил. Поверил, что Навь по морозу в общину не сунется, а с языческими лучше сражаться Сергею. Непрост народ в Китеже, ох непро-ост! Дело христианское надо отстаивать, чтобы своего не упустить, после победы над Красным Иваном на западном берегу Кривды надо остаться. Ну кто из нас может лучше Сергея это дело обставить?

– Чудно́, ребята говорили, ты злишься на Сергея, мол, сам хотел с Красным Иваном счёты свести, но в общине остался.

– А кто не хотел? – сверкнул Леонид глазами. – Иван, как узнал о разрыве с Монастырём, начал у себя христиан убивать, губил наших переселенцев целыми семьями. Но люди добрые везде есть. Дом и Аруч из-за резни против Ивана восстали, не дали наших единоверцев в обиду. Немало моих друзей и знакомых от руки Тавритской погибли, а кто и родных потерял. Красному Ивану любой в Монастыре смерти хочет и много бы отдал, чтобы конец его своими глазами увидеть.

– Трудники о прощении молятся, а ратники на защите веры стоят, – припомнил Данила расхожую в Монастыре истину.

– Вот и едем её защищать. Тридцать удальцов на лошадях – разве не справимся?

*************

Отряд Леонида в путь отправился засветло. Дорогу, по которой ехали конные ополченцы, помечала цепочка кровавых следов. Настоятель успел ранить одного дикаря, но тот чудом выжил.

– Крепкие, сукины дети, – пробормотал Леонид, наклоняясь с седла к алым меткам. – Человек после выстрела из ружья и стоять-то не сможет.

– Волчьё от ран только злее становится, – сдвинул шапку на затылок Данила.

– Не волки они – люди. Я много разных дикарей, от Невегласе до Дивов, видал. Люди из-за Долгой Зимы как звери живут, племенами, по тёмным порядкам, забыли про нетленную душу.

– А всё же Навь в оседлых общинах боятся поболее прочих. Подземники – не просто, кажись, дикари. Столько сёл повырезали, столько зла в мир принесли, что стали хуже дьявольского проклятия.

– Знаю я, кто это проклятие к нам сюда приволок… – проворчал Леонид.

Он вспомнил, как Настоятель приблизил язычника. Что-то приглянулось главе Монастыря в характере Волка. Сергей окрестился, жену себе взял из христианок, но простые люди смотрели на него по-прежнему косо. Сколько Волка не корми, а Навьего прошлого не забудешь.

– Гляди, воевода! – привстал на стременах ратник из авангарда. Кровавый след уводил к едва видному с дороги входу в нору, занесённому снегом в низине. Навье логово заметить непросто, дикари прикрывают его выбеленной мешковиной, да ещё присыпают поверху снегом.

– Вот и попались, собаки, – Леонид стянул с плеча автомат и дал своим людям знак приготовиться. Ратники двинули коней с дороги к низине, опасливо поглядывая по сторонам. Оружие заиндевело, но страх леденил сердца хуже морозов.

Загрубевший наст проламывался под весом коней с седоками. Лошади фыркали и быстро увязали в глубоком снегу по самую грудь. Ратникам пришлось постараться, чтобы усидеть в ныряющих сёдлах.

– Доберёмся до норы, а там дальше… – запыхался Данила, но его оборвал громкий хлопок. Двое ехавших впереди верховых исчезли в всполохе снега и пламени. Осколками мины задело ещё троих ополченцев. Кони заржали, шарахнувшись прочь от ударной волны. Кое-кто из христиан не удержался в седле и свалился на скрытые под сугробами колья.

– Ловушка! – заорал Леонид и тут же получил пулю. Винтовки захлопали с разных сторон. Подземники не стреляли впустую и били метко. Навье оружие отгоняло от норы чужаков. От ранения в плечо Леонида свалило с коня. Отряд христиан оказался разбит за считаные минуты. Половина ратников перебита, ещё несколько человек вопили в снегу, пронзённые кольями.

Громыхнули новые взрывы. Леонид пошатнулся от ударной волны и угодил ногой в одну из ловушек, подпиленная доска разломилась, концы с забитыми гвоздями поднялись и пронзили голень. Закричав, Леонид упал, но, несмотря на дикую боль, попытался освободиться.

Лишь нескольким ратникам, в том числе и Даниле, удалось спастись верхом на лошадях. Ответные выстрелы христиан возле логова стихли. В низине слышались лишь протяжные стоны тяжелораненых.