Текст книги "Царь Борис и Дмитрий Самозванец"

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Обвинения в колдовстве послужили не более чем поводом к гонениям на Романовых. Подлинные же причины санкций были значительно глубже. Болезнь Бориса возродила призрак династического кризиса. В такой обстановке любые действия вождей оппозиции в Боярской думе внушали подозрения властям. Между тем Романовы собрали в столице многочисленную вооруженную свиту. В случае смерти Бориса эти меры были чреваты серьезными политическими осложнениями.

Польские послы потратили немало усилий на то, чтобы установить причины опалы Романовых. Собранная ими информация особенно интересна потому, что она исходила от людей, симпатизировавших родне царя Федора. «Нам удалось узнать, – читаем в польском «Дневнике», – что нынешний великий князь (Борис. – Р. С.) насильно вторгся в царство и отнял его от Никитичей-Романовичей, кровных родственников умершего великого князя. Названные Никитичи-Романовичи усилились и, возможно, снова предполагали заполучить правление в свои руки, что и было справедливо, и при них было достаточно людей, но той ночью великий князь (Борис) на них напал» ²⁰.

Дневниковая запись раскрывает подлинные причины гонений на братьев царя Федора. Тяжелая и продолжительная болезнь Годунова подала Романовым надежду на то, что они вскоре смогут вновь вступить в борьбу за обладание короной. Малолетний наследник Бориса имел совсем мало шансов удержать трон после смерти отца. Новая династия не укоренилась, и у больного царя оставалось единственное средство ее спасения. Он должен был устранить с политической арены главных претендентов на корону ²¹. Летописцы из ближайшего окружения Федора Никитича прекрасно понимали это обстоятельство. Объявив опалу на Романовых, отметили они, Борис рассчитывал «досталной корень царской известь», погубить «последнее сродствие» законных государей Ивана Грозного и Федора Ивановича ²². Летописец забыл упомянуть, что Романовы, настаивая на своих правах «царского» происхождения, готовились свергнуть выборную земскую династию, что и явилось причиной гонений на них.

В дни междуцарствия в 1598 г. Романовы пытались противодействовать Борису Годунову, опираясь на поддержку Б. Я. Бельского. Подобно Романовым, Бельский ждал кончины царя Бориса, чтобы возобновить борьбу за власть. Опасаясь интриг племянника Малюты, правительство в 1599 г. отослало его в экспедицию на Северский Донец, где предполагалось выстроить новую степную крепость Царев-Борисов.

Экспедиция на Донец началась в июне 1599 г. Располагая огромными земельными богатствами, Богдан Бельский снарядил в поход собственную вотчинную армию – «двор». Едва войска прибыли в урочище под Святой горой, Бельский «град нача делати преже своим двором и здела своими людми башню и городни и укрепи великою крепостию. Потом же с тово образца повеле и всей рати делати» ²³.

В подчинении Бельского находилась внушительная военная сила: 46 выборных дворян, 214 детей боярских – рязанцев, тулян, каширян и белевцев, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев» ²⁴. Рязанцы, каширяне и отчасти туляне приняли самое активное участие в антигосударственных восстаниях, происшедших через несколько лет. Вероятно, настроения недовольства возникли в их среде много раньше, доказательством чего служит участие рязанцев в уличных беспорядках 80-х годов XVI в.

В Цареве-Борисове воевода Б. Я. Бельский не воспользовался случаем поживиться за счет казенных средств, отпущенных на жалованье служилым людям и оплату строительных работ. Окольничий велел доставить в Царев-Борисов много припасов из собственных вотчин и щедро ссужал своих подчиненных. «Ратных же людей поил и кормил по вся дни множество и бедным давал деньги, и платье, и запасы». Бельский явно стремился завоевать популярность среди служилых людей, и он достиг цели. «Прииде же на Москве, – записал летописец, – про ево от ратных людей хвала велия…» ²⁵

Благодаря энергии и распорядительности Бельского, крепость Царев-Борисов была воздвигнута очень быстро. Но воевода вел себя крайне неосторожно. Щедро угощая ратных людей, Бельский заявлял, что теперь он царь в Цареве-Борисове, как Борис Федорович царь в Москве. Служилые немцы, находившиеся в отряде, тотчас послали донос в Москву. Б. Н. Флоре удалось разыскать подлинное следственное дело об «измене» Богдана Бельского, из которого следует, что он подвергся опале не сразу. Будучи оружничим в течение 20 лет, Бельский ведал Аптекарским приказом: участвовал в изготовлении лекарств, один имел право подносить снадобья царю. В то время как оружничий был занят строительством крепости на границе, царь Борис приблизил к себе шотландского капитана Габриэля, человека бывалого и смыслившего в медицине. По свидетельству Конрада Буссова, Годунов выписал себе врача из-за рубежа, а пока «за неимением лучшего Габриэль был назначен лейб-медиком Бориса». В конце октября 1600 г. в Москву в свите английского посла Р. Лея прибыл медик Кристофер Рихтингер. В апреле 1601 г. посол покинул Россию, а медик был зачислен на службу в Аптекарский приказ. По ходатайству Р. Лея Борис пожаловал ему чин придворного доктора ²⁶. Габриэль и Кристофер принялись лечить царя сообща, но тут в дело вмешался Бельский.

«Дохтур Христофор» с Габриэлем составили два зелья, которые Борис должен был выпить одно за другим. Но, вопреки их предписанию, Бельский «того зелья государю не подносил, а подносил то зелье, что составлено канун того дни». Габриэль осмелился пожаловаться Годунову и «про те оба зелья извещал государя». Узнав об этом, Бельский велел немедленно арестовать Габриэля. Находясь под стражей, шотландец нашел способ известить власти, что «ведает государево дело на Богдана на Бельсково». Габриэль не осмелился назвать влиятельного вельможу государевым изменником, но заявил, что Бельский обладает искусством как лечения, так и порчи людей, а вредные зелья он даже пробует на себе: «Богдан Бельской обтекарское дело знает гораздо и ведает, чем человека испортить и чем его опять излечить, да и над собою Богдан то делывал, пил зелье Дурное, а после того пил другое». Не выдвигая никаких конкретных обвинений против Бельского, Габриэль тем не менее подчеркивал, что получение лекарств из его рук – дело опасное: «Богдан Бельский знает всякие зелья, добрые и лихие, да и лечебники все знает же, да и то знает, что кому добро зделать, а чем ково испортить, и для того Богдану у государя блиско быти нельзя» ²⁷.

Здоровье Бориса продолжало ухудшаться, поэтому донос Габриэля не был оставлен без внимания. Бельского отстранили от руководства Аптекарским приказом, перешедшим к 1603 г. в прямое ведение главы сыскного ведомства Семена Годунова. Надо полагать, что новый «аптекарский боярин» и позаботился о суде над Бельским. Как и Романовых, Бельского обвинили в том, что он желал себе царства. После осуждения его вывели на рыночную площадь и подвергли позорному наказанию. Палачом ему был назначен капитан Габриэль, побывавший в тюрьме по его милости. Габриэль вырвал у опального клок за клоком всю его длинную, окладистую бороду, тем самым полностью обесчестив его ²⁸.

После суда Бельский был сослан, по одним сведениям, в Сибирь, по другим – «на Низ (в понизовные волжские города. – Р. С.) в тюрьму» ²⁹.

Бельский был связан с правящей династией узами родства, потому опала на него носила, по-видимому, персональный характер. Младший сын окольничего Постник был сослан на службу в Сибирь ³⁰. Но и он, и его брат Иван сохранили свои обширные поместья в Вязьме и продолжали нести государеву службу.

Был ли Бельский в Сибири – трудно сказать. Достоверно известно, что длительное время опального держали в ссылке в его нижегородском имении. В конце 1602 – начале 1603 г. приставом у Бельского числился видный нижегородский дворянин Василий Анучин. Годуновы не спешили с возвращением опального в Москву. В описи царского архива упомянут документ – «столп 112-го год, как сослан был Богдан Бельский в село Никольское, и был у нево в приставех Ондрей Ржевский да Василий Онучин» ³¹. Как видно, Бельского держали в деревне вплоть до 1603–1604 (7112) гг.

Дьяк Иван Тимофеев намекал, что осуждение Романовых было связано с делом Бельского: «…ины с ним в тождество единомыслие ему приплетоша, и сих такожде… по странам развея». Однако новые данные, открытые Б. Н. Флорой, опровергают подозрения Тимофеева. Даже после ареста Романовых Бельский оставался при дворе и продолжал подносить лекарства больному Борису. Романовы долгое время не знали об аресте Бельского. Будучи в ссылке, опальный Федор Романов говорил, что у Бориса в думе не осталось умных и «досужих» людей, способных решать дела государства. Потому, говорил Филарет, «не станет-де их дело никоторое, нет-де у них разумново, один-де у них разумен Богдан Бельский к посольским и ко всем делам досуж» ³².

Оба политических процесса – Романовых и Бельского – ничем не отличались между собой по своему характеру.

Бельский обладал огромным политическим опытом и осмелился выступить против Годунова в период междуцарствия после смерти Федора. Устранение его с политической арены было продиктовано теми же причинами, что и расправа с Романовыми. Гонения явились закономерным завершением борьбы за трон в 1598 г.

Романовы подверглись еще более суровому наказанию, чем Бельский. Для суда над ними Боярская дума выделила особую комиссию во главе с окольничим Михаилом Глебовичем Салтыковым. Ему царь поручил дело, которое должно было послужить отправным пунктом суда над оппозицией. Естественно предположить, что именно Салтыкову пришлось руководить штурмом подворья Романовых, когда те отказались допустить царских посланцев для проведения обыска.

После ареста братьев Романовых власти поручили рассмотреть дело духовенству и боярам. Как и во все трудные минуты, Борис прибегнул к помощи верного ему патриарха. По этой причине судебное разбирательство проводилось не в помещении думы, а на патриаршем дворе. Туда явились Михаил Салтыков с членами комиссии и в присутствии арестованных Никитичей выложили на стол главную улику – мешок с волшебными корешками. Боярину Александру Романову была устроена очная ставка с его казначеем Бартеневым.

Никто не посмел поднять голос в защиту опальных. Напротив, все спешили выразить преданность Борису, чтобы отвести от себя подозрения в измене. «Бояре же многие, – записал летописец, – на них (опальных Никитичей. – Р. С.) аки зверие пыхаху и кричаху». Романовы были ошеломлены нападками тех, кто многие годы заседал в ними в думе. Будучи в ссылке, Федор Романов с горечью говорил: «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а ныне-де научили на нас говорити людей наших, а я-де сам видел то не однажды». Того же мнения придерживались и его братья. Василий Романов сказал однажды в присутствии пристава: «Погибли, деи, мы внанрасне, ко государю в наносе, от своей братьи бояр» ³³.

Годуновы щедро вознаградили тех, кто помог им расправиться с Никитичами. Михаил Салтыков тотчас после суда получил боярство. Князь Петр Иванович Буйносов-Ростовский, распоряжавшийся «на опальном дворе» Романовых, был вскоре произведен из думных дворян в бояре. Глава сыскного ведомства Семен Никитич Годунов тоже получил боярство.

Бывший опричник, Борис действовал в отношении противников совсем не так, как действовал Грозный. Тем не менее расправами он немало скомпрометировал себя в глазах современников. После воцарения Романовых летописцы не жалели красок, чтобы расписать злодейства Бориса и представить членов опальной семьи в ореоле мученичества. На самом деле меры Годунова весьма мало напоминали террористические методы управления Ивана IV. Как политик Борис оказался много выше своего предшественника и даже в критические моменты не прибегал к погромам, резне и кровопролитию.

Политический кризис 1600 г. оказался кратковременным. Борису удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и стабилизировать обстановку в то самое время, когда на страну обрушились тяжкие испытания.

Глава 8
Голод

В начале XVII века Россия пережила трехлетний голод. Бедствие оказало значительное влияние на развитие кризиса в русском обществе. Проблема «великого голода» получила отражение в историографии ¹. В. И. Корецкий подверг эту проблему специальному исследованию ². Однако некоторые вопросы нуждаются в дополнительном рассмотрении.

Исследование вековых колебаний климата показывает, что самое значительное похолодание в Европе (за последнюю тысячу лет) падает на начало XVII в ³. В странах с более благоприятными почвенно-климатическими условиями и высоким для своего времени уровнем агрокультуры отмеченные колебания не привели к серьезным экономическим последствиям. Однако в ряде стран Северной и Восточной Европы похолодание вызвало подлинную аграрную катастрофу. Лето 1601 г. было холодным и сырым. На огромном пространстве от Пскова до Нижнего Новгорода дожди не прекращались в течение 10–12 недель ⁴. Хлеба на полях не созрели. Из-за нужды и голода крестьяне начали уборку незрелого хлеба – «жита на хлеб», но они не успели пожать рожь. «На Семен день» – 1 сентября 1606 г. – начались морозы. В некоторых местах заморозки начались еще раньше – в конце июля и середине августа ⁵. С наступлением холодов дожди сменились обильными снегопадами. Крестьянские поля и огороды покрыли глубокие снежные сугробы. С октября морозы и снежные метели усилились. Замерз Днепр в среднем течении и верховьях, «и ездили по нем яко средь зимы». В стужу земледельцы раскладывали костры на полях, разгребали сугробы и пытались спасти остатки урожая ⁶.

После суровой зимы наступила Теплая весна 1602 г. Озимые хлеба там, где поля были засеяны старыми семенами, дали обильные всходы. Но в середине весны, как писал летописец из Южной Белоруссии, грянул «великий, страшный мороз» и побил хлеб и прочие посадки «на цвету». Тот летописец записал слух, «якобы серед лета на Москве снег великий и мороз был, колко недель на санех в лете ездили» ⁷.

Слухи были преувеличенными. Но в Великороссии весенние и летние заморозки принесли крестьянам еще худшие бедствия, чем в Южной Белоруссии. Потеряв озимые, жители деревни пытались «заново засеять поля», используя «зяблую рожь», спасенную из-под снега. Однако новые посевы не взошли – вместо ржи «родилося былие: хто сеял сто мер жита, и он собрал едину меру…» ⁸.

Весной 1603 г. зелень на полях не погибла. Лето выдалось «велми» сухое и жаркое. Год был благоприятным для сельскохозяйственных работ. Но крестьяне давно израсходовали запасы хлеба. У них не было семян, им нечего было есть.

После первого неурожая цены на хлеб поднялись до 1–2 руб. за четверть, к концу голода – до 3–4 руб. По данным Хронографа редакции 1617 г., до «Смуты» рожь продавали по 3–4 коп. за четверть. Приняв эти данные как исходные, В. И. Корецкий заключил, что во время голода цены «возросли в 80–120 раз!». Однако надо иметь в виду, что данные Хронографа носят случайный характер. Как показал А. Г. Маньков, устойчивое повышение хлебных цен произошло уже во второй половине XVI в. На протяжении 1594–1597 гг. власти Новгорода продавали конфискованную рожь по цене, равной 15 коп., или 30 денег, за четверть. По сравнению с названной средней ценой рожь вздорожала в годы голода в 20 раз, по сравнению с дешевыми ценами – еще больше. Любопытные сведения о ценах сообщают служилые иноземцы Яков Маржарет и Конрад Буссов, владевшие поместьями в центральных уездах и осведомленные насчет хлебной торговли. По словам Маржарета, мера ржи, стоившая прежде 15 солей (6 коп., или 12 денег), в годы голода продавалась почти за 20 ливров, или за 3 руб. Хлебные цены, писал Буссов, держались на высоком уровне до 1604 г., когда кадь ржи продавали в 25 раз дороже, чем в обычное время ⁹. Таким образом, и Маржарет, и Буссов одинаково считали, что хлеб подорожал примерно в 25 раз.

Начиная с весны 1602 г., население стало гибнуть от голода. Люди поедали кошек и собак, мякину и сено, коренья и траву. Отмечены были случаи людоедства. В городах не успевали подбирать мертвые тела. На сельских дорогах трупы становились добычей хищных зверей и птиц ¹⁰.

Некоторые современники пытались определить общее число жертв «великого голода» в России. Не позднее второй половины 1602 г. житель Важской земли записал на полях богослужебной книги Четьи Минеи за октябрь: «А людей от голоду мерло по городом, и посадом, и по волостем две доли, а треть оставалась» ¹¹. Жителю разоренных северных мест казалось, что по всей стране вымерло две трети жителей.

На юге жить было легче, и здесь летописцы определяли число умерших в одну треть. Неизвестный житель Почепа записал: «Лета 7110 году 7111 (1601–1603 гг. – Р. С.) глад бысть по всей земли и по всему царству Московскому при благоверном царе Борисе Федоровиче всея Руси и при святейшем потриярхи Неве, и вымерла треть царства Московского голодною смертью» ¹². Приведенные записи не содержат точной информации. В них запечатлелось лишь чувство ужаса очевидцев, пораженных масштабами бедствия.

Даже правительство не имело точных данных о количестве умерших по всей стране. «Счисление» умерших систематически проводилось лишь в пределах столицы. Специально выделенные команды ежедневно подбирали трупы на улицах и хоронили в огромных братских могилах. Царь Борис велел обряжать мертвецов в казенные саваны, и, по-видимому, приказные вели счет холсту, отпущенному из казны ¹³. «И за два лета и четыре месяца, – записал Авраамий Палицын, – счисляющие по повелению цареву погребоша в трех скудельницах 127 000, толико во единой Москве». Близкую цифру – 120 тыс. – сообщает Яков Маржарет ¹⁴.

В начале XVII в. население Москвы не превышало 50 тыс. человек. Отсюда следует, что основную массу умерших составляли беженцы. Очевидцы засвидетельствовали тот факт, что в столице искали спасения голодающие из многих подмосковных городов и деревень ¹⁶.

Борис Годунов занял трон вопреки воле аристократии. Он использовал раскол в Боярской думе и сумел опереться на Земский собор и столичное население. В годуновских «утвержденных» грамотах старательно проводилась мысль о том, что Борис был избран на трон соборными чинами и «всенародным множеством» ¹⁶. В речи по случаю коронации Годунов поклялся перед всем народом, что в его царстве не будет нищих ¹⁷. В дальнейшем Борис не раз повторял, что готов поделиться с бедными последней рубашкой ¹⁸. Податное население было на год освобождено от налогов. Финансовые меры Годунова клонились к тому, чтобы облегчить участь «черных» людей, сделать обложение более равномерным и справедливым, чтобы народу «впредь платить без нужи, чтоб впредь (всем. – Р. С.) состоятельно и прочно и без нужи было». Доктрина всеобщего благоденствия получила отражение в дипломатической документации. Характеризуя деятельность Бориса Годунова, Посольский приказ подчеркивал, что новый царь «всероссийской земле облегчение, и радость, и веселие показал… всю Русскую землю в покое, и в тишине, и во благоденственном житии устроил» ¹⁹.

Накануне голода Годунов организовал систему общественного призрения, учредив богадельни в Москве. Чтобы обеспечить заработок нуждавшимся, царь приказал расширить строительные работы в столице ²⁰.

В годы «великого голода» доктрина общего благоденствия подверглась подлинному испытанию. Власти не жалели средств, чтобы помочь голодающим. Столкнувшись с неслыханной дороговизной, московское население жило надеждами на продажу дешевого хлеба из царских житниц. Москвич Д. Яковлев в письме от 18 марта 1602 г. сообщал родным: «…рож на Москве дорога нонеча, а сказывают, что будет рож государева на прасухи по полуполтине…». Казна поставляла на рынок дешевый хлеб, голодающим раздавались бесплатно хлебцы. Раздачами в 1601–1602 гг. ведал Приказ Большого прихода. По поручению властей сын боярский С. И. Языков «на Тверской и на Никитской и по ленивым торжкам весил хлебы и калачи». Раздаточные ведомости он сдавал в приказ. Помимо припасов голодающие могли получить небольшие денежные пособия. Ежедневно на четырех больших площадях столицы чиновники раздавали беднякам в будний день по полушке, в воскресенье по деньге, т. е. вдвое. Как отмечали очевидцы, казна расходовала на нищих по 300–400 руб. и больше в день ²¹. Иначе говоря, помощь ежедневно получали до 60–80 тыс. голодающих.

Аналогичные меры проводились в Смоленске, Новгороде, Пскове и в других городах. «Мне известно, – писал Маржарет, – что он (Борис. – Р. С.) поспал в Смоленск е одним моим знакомым 20 000 руб.». Таковы были масштабы казенных затрат на нужды «всенародного множества». Однако надо иметь в виду, что власти оказывали помощь преимущественно городскому населению. Льготы, предоставленные деревне, не шли ни в какое сравнение с благотворительностью в городах ²². Крестьянские подати имели сталь важное значение для государственного бюджета, что власти не сочли возможным отказаться от них, как то было сделано при коронации Бориса. Не располагая достаточными средствами, казна не пыталась прокормить миллионы голодающих крестьян.

Современники по-разному оценивали значение мер помощи голодающим. Исаак Масса, откровенно чернивший дела Бориса Годунова, считал, что раздача милостыни лишь усилила голод в Москве, ибо в столицу потянулся нуждающийся люд со всей округи. Сверх того, милостинные деньги попадали не в те руки: их разворовывали приказные и пр. Совершенно иную оценку мерам Годунова дали русские летописцы, избежавшие предвзятого отношения. Один современник в таких выражениях описал положение дел в Москве: «А на Москве и в пределах ея ели конину, и псы, и кошки, и людей ели, но царскою милостынею еще держахуся убогии…» ²³. Помощь голодающей бедноте в самом деле имела неоценимое значение.

Стремясь не допустить роста дороговизны в городах, правительство Годунова предприняло первую в русской истории попытку государственного регулирования цен. Осенью 1601 г. посадские люди Соль-Вычегодска обратились в Москву с жалобой на то, что местные торговцы подняли цены на хлеб до рубля за четверть и выше. 3 ноября 1601 г. царь Борис указал ввести в Соль-Вычегодске единую цену на хлеб, обязательную для всех. Государственная цена была вдвое меньше рыночной. Чтобы покончить со спекуляциями, указ вводил нормированную продажу хлеба. Запрещалось продавать в одни руки более 2–4 четвертей хлеба. Посадский «мир» получил право отбирать хлебные излишки у торговцев и без промедления пускать их в розничную продажу. Торговые люди, отказывавшиеся продавать хлеб по государевой цене, подлежали тюремному заключению и подвергались 5-рублевому штрафу.

Правительство не желало прибегать к крайним мерам по отношению к богатым купцам, располагавшим крупными хлебными запасами. Наказание не лишало нарушителей торговой прибыли.

Даже те люди, которые подлежали тюремному заключению, должны были получить все деньги, вырученные от продажи изъятого у них хлеба.

Блюдя интересы купеческих верхов, власти проявляли гораздо меньше снисхождения к мелким спекулянтам. Им грозила «торговая казнь», т. е. наказание кнутом ²⁴.

Некоторые современники высказывали мысль, что в такой обильной хлебом стране, как Россия, люди могли бы избежать неслыханных бедствий голода. По утверждению Исаака Массы, наличных запасов хлеба было больше, чем требовалось для прокормления всего народа в течение четырех лет голода. Запасы гнили от долголетнего лежания и не использовались владельцами даже для продажи голодающим ²⁵.

Возникает вопрос: можно ли доверять показаниям подобного рода? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к монастырской документации. Монастыри были крупнейшими держателями хлебных запасов. На основании монастырских книг конца XVI – начала XVII в. Н. А. Горская установила, что наибольшими хлебными излишками располагал Иосифо-Волоколамский монастырь. Подавляющую часть зерна монастырь получал с собственной запашки, часть его монахи пускали в продажу. В неурожайные годы Иосифо-Волоколамский монастырь либо имел минимальные излишки, либо закупал недостающий хлеб. После недорода 1590 г. келарь монастыря подсчитал, что на «обиход» монахам, ссуды крестьянам и пр. потребуется на ближайший год 12 тыс. четвертей ржи, тогда как в закромах имеется всего лишь 1982 четверти. При среднем урожае в 1599 г. монахи выделили на покрытие годовых нужд 7362 четверти ржи, после чего у них осталось 7792 четверти ржи из старых запасов и нового урожая, молоченой и немолоченой в кладях на полях. Подобным же образом расходовались овес и прочие яровые. Из 23 718 четвертей на семена и монастырский обиход выделялись 13 594 четверти. В остатке оставалась меньшая часть «нового и старого хита». На полях в скирдах хранился овес из урожая 1596/97 г., но в общем запасе его доля была невелика ²⁶.

Кирилло-Белозерский монастырь принадлежал к числу крупнейших феодальных землевладельцев России. Его земли не отличались плодородием, и необходимый хлеб монастырь получал, в основном, со своих крестьян. В 1601 г. наличные запасы ржи и овса в обители не превышали 30 тыс. четвертей. Ввиду неурожая на долю вновь собранного хлеба приходилось менее 12 тыс. четвертей. Ежегодный расход монастыря, учитывая поправку Н. А. Горской, составлял более 10 тыс. четвертей ржи и овса. Таким образом, монахи имели в излишках столько хлеба, сколько им надо было для удовлетворения собственных нужд в течение всего лишь двух-трех лет ²⁷.

Накануне голода хлебные запасы Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря составляли 2834 четверти ржи и овса. Год спустя они сократились до минимума – 942 четверти. Монахи вынуждены были начать закупки зерна ²⁸.

Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа. Спекуляции отягощали бедствия населения. Но не они были главной причиной губительного голода в России в начале XVII в. Суровый климат, скудость почв, феодальная система земледелия делали невозможным создание таких запасов зерна, которые могли бы обеспечить страну продовольствием в условиях трехлетнего неурожая.

Недоброжелатель Годунова Исаак Масса утверждал, будто царь мог, но не повелел строжайшим образом знатным господам, монахам и прочим богатым людям, имевшим полные амбары хлеба, продать свой хлеб. Сам патриарх, располагая большим запасом продовольствия, якобы объявил, что не хочет продавать зерно, за которое со временем можно выручить еще больше денег ²⁹. В литературе можно найти многократные ссылки на приведенные слова Массы. Однако их достоверность вызывает сомнения. Сочиненная Массой «патриаршая речь» проникнута торгашеским духом, характерным для голландского негоцианта, но не для Иова. Ближайший помощник Бориса не мог выступить как открытый сторонник хлебных спекуляций, когда власти принимали все меры для их обуздания.

По словам Петра Петрея, Борис издал строгий приказ, адресованный землевладельцам, о продаже хлеба за полцены. Как писал Конрад Буссов, царь Борис воззвал к «князьям, боярам и монастырям, чтобы они приняли близко к сердцу народное бедствие, выставили свои запасы зерна и продали их несколько дешевле, чем тоща запрашивали…». Царские посыльные отправились во все концы страны, чтобы отписать в казну старый хлеб, хранившийся на полях в скирдах. Конфискованный хлеб отправляли в казенные житницы. Чтобы предотвратить массовую гибель бедноты, Годунов приказал «во всех городах открыть царские житницы и ежедневно продавать тысячи кадей за полцены» ³⁰. (Очевидно, твердые государственные цены были вдвое меньше рыночных.)

Правительство понимало, что одними указами невозможно покончить с дороговизной, и пыталось использовать экономические средства. Торговля дешевым казенным хлебом могла бы стабилизировать хлебный рынок, если бы подъем цен оказался кратковременным. Но голод оказался куда более продолжительным, чем того ждали. Под конец бедствия достигли таких чудовищных масштабов, что власти были вынуждены признать свое бессилие и прекратили продажу дешевого хлеба и раздачу денег бедноте, чтобы не привлекать в город новые толпы беженцев.

Итак, в начале XVII в. правительство впервые в русской истории пыталось осуществить широкую программу помощи голодающему народу. Новые меры Борис старался обосновать с помощью новых идей. Как значилось в указе о введении твердых цен в Соль-Вычегодске, царь Борис «оберегает крестьянский (православный. – Р. С.) народ во всем», жалеет о всем «православном крестьянстве», ищет «вам всем – всего народа людям – полезная, чтоб… было в наших во всех землях хлебное изобилование, житие немятежное и невредимый покой у всех ровно» ³¹.

Признание того, что не только верхи, но и низы общества – «всенародное множество» – имеют равное право («у всех ровно») на хлебное изобилие, благоденстие и покой, явилось одним из важных принципов «земской политики» Бориса Годунова.

Многие годы закрепощенные крестьяне жили надеждами на «государевы выходные лета». Своим указом о сыске беглых Борис в 1597 г. нанес смертельный удар их надеждам. Но четыре года спустя он выказал гибкость, отступив от принятого курса. 28 ноября 1601 года страна узнала о восстановлении сроком на год крестьянского выхода в Юрьев день.

Не следует думать, что голод сам по себе мог привести к столь крутому социальному повороту. К осени 1601 года последствия первого неурожая не обнаружили себя в полной мере. Население еще не исчерпало старых запасов. Трехлетний голод был впереди, и никто не мог предвидеть его масштабов. Годунов боялся не голода, а социальных потрясений, давно предсказанных трезвыми наблюдателями. Крестьянство оставалось немым свидетелем смены династии. Никто не думал спрашивать его мнение в деле царского избрания. Каким бы ничтожным ни был царь Федор, народ верил ему. Администрация всех рангов сверху донизу правила его именем. Все ее распоряжения исходили от законного государя. Борис же не был прирожденным царем. Как мог он при этом претендовать на место «земного бога»? Неторопливый крестьянский ум не сразу сумел найти ответ на столь трудный вопрос. Борис постарался одним ударом завоевать привязанность сельского населения. Его указ как нельзя лучше отвечал такой цели. Именем Федора у крестьян отняли волю. Теперь Борис восстановил Юрьев день и взял на себя роль освободителя. Его указ понятными словами объяснял крестьянам, сколь милостив к ним «великий государь», который пожаловал их и «во всем своем государстве от налога и от продажи велел крестьяном давати выход» ³².

Боясь вызвать гнев знати, Борис сопроводил закон о восстановлении Юрьева дня множеством оговорок. Действие закона не распространялось на владения бояр, столичных дворян, князей церкви. Жившие на этих землях крестьяне оставались крепостными. Право выхода получили лишь жители мелких провинциальных имений. Речь шла не столько о выходе крестьян, сколько о свозе их уездными дворянами. Можно было ожидать, что с восстановлением Юрьева дня крестьяне хлынут на земли привилегированных землевладельцев, имевших возможность предоставлять новоприходцам большие ссуды и льготы. Правительство отвело эту угрозу, запретив богатым землевладельцам звать к себе крестьян. Что касается провинциальных дворян, то они получили право вывозить разом не более одного-двух крестьян из одного поместья. Такое распоряжение заключало в себе определенный экономический смысл.