Текст книги "Царь Борис и Дмитрий Самозванец"

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Федор плохо подходил для роли наследника грозного царя. Даже исполнение внешних ритуалов и участие в придворных церемониях давались ему с трудом. Однажды на официальном приеме английского посла Федор стал креститься и громко заплакал. (Ему передали отзыв посла о его персоне: «Не царем ему быть, а монахом» ²¹.)

Ничтожество Федора едва не погубило дело, начатое его предшественниками. Разрушение сильной государственной власти казалось неминуемым. Но разгром боярской оппозиции и сосредоточение власти в руках Годунова затормозили начавшийся было процесс и привели к возрождению централизаторских тенденций. Итогом была знаменательная перемена в официальном титуле царя. В письмах и устно царь Иван охотно именовал себя самодержцем, но только при его преемнике титул приобрел законченный вид: «царь и великий князь Федор Иванович, всея Русии самодержец» ²². Усвоение нового титула было в наименьшей мере связано с личными достижениями царя Федора. Как раз наоборот. Глава монархии получил титул, указывающий на его неограниченную власть, в то самое время, когда могущественный правитель окончательно лишил его возможности оказывать влияние на дела управления. Однако изменение в царское титуле явилось симптомом серьезных перемен в политической ситуации. Полоса исторического развития, связанная с аристократической реакцией, осталась позади. Формирование самодержавной формы правления завершилось.

Труды и заботы управления тяготили Федора, и он искал спасения в религии. Каждый день он подолгу молился, простаивал у обедни, раз в неделю ездил на богомолье в ближние монастыри ²³. «Тело же убо свое повсегда удручаше церковными пении, и дневными правилы, и всенощном бдении, и воздержанием, и постом…» ²⁴, – писали московские современники о Федоре. Но наряду с благочестием Федор унаследовал от отца и пристрастие у диким забавам и кровавым потехам. Более всего привлекали Федора медвежьи бои. Вооруженный рогатиной охотник отбивался, как мог, от дикого медведя в круге, обнесенном стеной, из которого некуда было бежать. Потеха нередко заканчивалась трагически для «гладиатора» ²⁵.

Борис Годунов был полной противоположностью царю Федору. Он, бесспорно, обладал качествами выдающегося политического деятеля. Современники единодушно отмечали его острый и живой ум. Наделенный от природы хорошими способностями, Борис, по-видимому, был одним из лучших ораторов своего времени. Дневник датских послов, посетивших Москву в 1602 г., сохранил удивительные образцы его красноречия. Но у современников сложилось впечатление, будто он был человеком необразованным и даже неграмотным. Так, Джером Горсей, многие годы пользовавшийся дружбой правителя, утверждал, что Борис склонен к чернокнижию, не учен, но быстрого ума, от природы красноречив и имеет звучный голос. Члены датского посольства в Москве в 1602 г. отмечали, что царские письма к герцогу писал под диктовку отца царевич Федор, «ибо сам царь не умел ни читать, ни писать». № свидетельство подкрепляется заверениями дьяка Ивана Тимофеева, будто Борис смолоду и до конца дней своих не проходил стези буквенного учения «и, чюдо, яко первый таков царь не книгочей нам бысть» ²⁶.

Современники, однако, ошибались. Вопреки их уверениям, Борис был, несомненно, грамотным человеком. Сохранились собственноручные подписи Бориса на данных грамотах Ипатьевскому монастырю 7084 г. («Яз Борис… руку приложил») и 25 марта 7080 Г. «Яз Борис селцо Присково с деревнями в Ыпацкой манастырь дал и руку приложил») ²⁷. После восшествия на престол Борис не подписывал грамот и предпочитал диктовать сыну свои письма не по причине безграмотности, а из уважения к древней московской традиции, в силу которой православные государи никогда не «рукоприкладствовали» наравне со своими подданными – холопами.

Отзывы современников о Борисе, в первую очередь, определялись собственными симпатиями и антипатиями. Князь И. А. Хворостинин, сохранивший к нему тайную симпатию, упоминал о необразованности Бориса, но с похвалой отзывался о его природных дарованиях: «…аще и не научен сий писаниям и вещем книжным, но природное свойство целостно имея». Значительно строже судил о Годунове Авраамий Палицын, поплатившийся за участие в антигодуновской оппозиции заточением в монастырь. Подобно дьяку Ивану Тимофеевичу, он обвинил Бориса в незнании священного писания. Этим незнанием, по его мнению, объясняются неблаговидные дела правителя Российского государства: «Но аще и разумен бысть Борис в царских правлениях, но писаниа божественного не навык и того ради в братолюбии блазнен бываше» ²⁸.

Источники сохранили крайне противоречивые отзывы о личности и деяниях Годунова. Опираясь на них, В. О. Ключевский заключил, что Борис, несмотря на все свои таланты и добродетели, не внушал доверия соплеменникам, и они постоянно подозревали его в двуличии, бессердечии и бессовестности ²⁹. Про Бориса толковали, будто он отравил царя Ивана, убил царевича Дмитрия и царевну Федосью Федоровну, умертвил царя Федора и свою сестру царицу Ирину, сжил со свету жениха дочери; его подручные якобы подожгли Москву, а потом навели на столицу татар и т. д. На совести Годунова было несколько тайных казней. Его причастность к смерти прославленного воеводы И. П. Шуйского более чем вероятна. Но большинство обвинений против него носило фантастический характер. Факт остается фактом: воспитанник опричнины, Борис никогда не делал упор на политику открытого насилия.

Претензии Годунова на обладание короной возникли, вопреки легендам, сравнительно поздно. Переговоры относительно возможного брака Ирины Годуновой с одним из австрийских Габсбургов подтверждают это мнение.

Династические переговоры с венским дворцом получили новое направление с того момента, как в 1592 г. в царской семье родилась дочь – царевна Федосья Федоровна. У правителя были свои виды насчет племянницы. Федосье едва исполнился год, а дядя уже хлопотал о ее будущем браке. В 1593 г. канцлер Щелкалов в доверительной беседе с австрийским послом Н. Варкочем передал австрийскому императору необычную просьбу. Согласно отчету посла, дьяк и некоторые другие советники царя Федора изъявили желание пригласить в Москву одного из австрийских принцев не старше четырнадцати-восемнадцати лет, с тем чтобы обучить его языку, обычаям и нравам страны, имея в виду престолонаследие. Новый династический проект преследовал цель обеспечить трон царевне Федосье. По московским обычаям, женщина не могла царствовать самостоятельно. Именно поэтому правитель и намеревался выписать из Австрии отпрыска Габсбургского дома в качестве жениха для Федосьи.

Династические переговоры с австрийцами имели важный политический аспект. Они должны были облегчить заключение союза с Австрией, которому московская дипломатия отводила важное место в своих планах.

В нарушение ритуала посольской службы Щелкалов посетил посла Варкоча на его подворье и беседовал с ним с глазу на глаз добрых два часа. Со слезами на глазах он убеждал посла, что является искренним союзником Австрии и клялся, что будет верно служить императору. Канцлер неоднократно подчеркивал, что выполняет поручение Годунова, но в то же время старался создать впечатление, будто главным творцом австрийского проекта является он сам. Как бы мимоходом Щелкалов заметил: «Наши великие государи на благо христианского мира начали возделывать вместе пашню; Борис Федорович, ты и я – страдники и сеятели. Ежели мы усердно будем возделывать землю, бог нам поможет, чтобы быстро взошло и произрастало то, что мы посеяли. А мы, работники, сообща пожнем с божьей помощью плоды здесь, на земле, и там – в другой жизни» ³⁰. Называя Бориса «страдником» и ровней себе и малознатному послу, А. Я. Щелкалов невольно обнаружил свое истинное отношение к притязаниям соправителя на обладание высшей властью.

Проект передачи московского трона царевне Федосье и одному из габсбургских принцев был одинаково приемлемым и для Годунова, и для Щелкалова. Первый рассчитывал играть при дворе племянницы такую хе роль, как и при дворе сестры. Второй полагал, что австрийский царь не сможет управлять незнакомой страной без его помощи. Но Федосья оказалась нежизнеспособным ребенком и умерла в двухлетнем возрасте ³¹. С ее кончиной рухнул проект династического компромисса, и Борис поспешил отделаться от слишком влиятельного дьяка.

С. Ф. Платонов полагал, что карьеру Щелкалова погубило участие в прогабсбургской интриге, скомпрометировавшее его в глазах Бориса ³². Но такое предположение неосновательно. В тайных переговорах с австрийцами Щелкалов выступал не против Годунова, а заодно с ним. Конфликт между Борисом и Щелкаловым нарастал исподволь, в течение многих лет, но до поры до времени правитель не мог обойтись без услуг главы приказной иерархии.

Современники охарактеризовали канцлера Щелкалова как человека, превосходившего разумом других московитов и отличавшегося к тому же пронырством и лукавством. Дьяк обладал удивительной работоспособностью. Не зная покоя ни днем ни ночью, он работал как вол. В первые годы правления Борис был непрочь польстить Щелкалову и говаривал, что ему прилично было бы служить самому Александру Македонскому, но и весь мир был бы для него слишком мал ³³. Щелкалов обладал большим опытом в делах управления и не знал себе равных в искусстве политических интриг. Писатель «смутного времени» дьяк Иван Тимофеев считал Щелкалова наставником Бориса, научившим его «одолевать благородных» ³⁴. В самом деле, поддержка Щелкалова сыграла исключительную роль в момент столкновения Годунова с регентами. Неудивительно, что в первые годы совместного правления Борис заискивал перед худородным канцлером и даже называл его отцом. Для «родословного» дворянина, каким был Годунов, большего унижения трудно было придумать.

Время отставки «великого» дьяка можно определить довольно точно. В апреле 1594 г., во время приема крымского гонца, он в последний раз исполнял обязанности главы Посольского приказа. 30 июля того же года очередной гонец вручил грамоты его брату, Василию Щелкалову ³⁵.

Обстоятельства отставки А. Я. Щелкалова в точности неизвестны. Джером Горсей утверждал, что «дьявольской и ненавистной жизни дьяка был положен самый несчастный конец» ³⁶. Что скрывалось за эпитафией раздраженного человека – смертельного врага Щелкалова, трудно сказать.

Дьяк Иван Тимофеев, многие годы служивший в подчинении у Щелкалова, знал больше Горсея. Но он составил свои записки на склоне лет и многое забыл. Судьба младшего из братьев Щелкаловых явно заслонила в его глазах судьбы старшего. Когда Борис достиг царства, повествует Тимофеев, «клятву же преступив двобратном (Щелкаловым. – Р. С.) и, кроме убивства (т. е. не убивал их. – Р. С.), зло сотворити возможе… обоих, яко же зверь некий обратився навспять, зубы своими угрызну, многолетно бесчестным… житием живот их продолжив, изнутри и отнятием именья лишив» ³⁷. Из рассказа Тимофеева следует, что отставка Щелкалова сопровождалась опалой и конфискацией имущества. Против версии об опале А. Я. Щелкалова как будто свидетельствует тот факт, что его место в думе и в приказах занял В. Я. Щелкалов, его родной брат, который к июню 1597 г. получил думный чин печатника ³⁸. Впрочем, надо учитывать, что в правление Бориса опалы, как правило, носили персональный характер ³⁹. После отставки Андрей Щелкалов прожил еще несколько лет. В 7105 (1596–1597) г. он отказал в Боголюбов монастырь сельцо Сурвоцкое: «А к отписи в Андреево место Щелкалова отец его духовный Пречистые Введенския, что за торгом, поп Федор руку приложил» ⁴⁰.

С падением А. Я. Щелкалова власть в государстве сосредоточилась в руках правителя Бориса Годунова.

Смерть царевны Федосьи расколола правящий кружок, к которому, помимо Годуновых и Щелкаловых, принадлежали еще и Романовы. Родня царя Федора – Годуновы и Романовы, объединившись вокруг трона, преодолели династический кризис, сопутствовавший утверждению у власти недееспособного сына Грозного. Старший из сыновей Никиты Романовича, Федор, сделал блестящую карьеру еще в то время, когда «завещательный союз» между опекуном Н. Р. Юрьевым и Б. Ф. Годуновым сохранял силу.

Двоюродного брата царя Ф. Н. Романова знали в Москве как красавца и щеголя, человека обходительного и любезного ⁴¹. Смолоду Федор Никитич любил псовую охоту. Близко знавшие боярина люди утверждали, что ему был не чужд интерес к западной культуре и европейским новшествам. Принятый в доме боярина англичанин Д. Горсей составил для него славянскими буквами и латинскими словами и фразами род грамматики, которая доставляла ему большое удовольствие ⁴².

В соответствии с традицией высший думный чин могли получить лишь люди почтенного возраста. Поскольку Ф. Н. Романов попал в думу будучи молодым человеком, он не сразу вошел в число начальных бояр думы. В списке двора царя Федора 1588–1589 гг. имя Ф. Н. Романова значится одиннадцатым. В то время он уступал «местами» Мстиславскому, Трубецким, Годуновым и Скопину-Шуйскому ⁴³. Однако в самом конце 1589 г., во время похода на Нарву, Ф. Н. Романов получил высокий пост второго дворового воеводы ⁴⁴. Спустя три года в дипломатических документах Ф. Н. Романов уже фигурировал как один из главных руководителей ближней думы. В 1593 г. грамоты к польской Раде подписали трое ближних бояр – Ф. И. Мстиславский, Б. Ф. Годунов и Ф. Н. Романов ⁴⁵.

Союз Годуновых с Никитичами сохранялся, по-видимому, до смерти царевны Федосьи в 1594 г. Местнические дела, служившие своего рода барометром политических бурь, очень точно зафиксировали момент, когда влияние Никитичей резко пошло на убыль.

Когда 28 марта 1596 г. Разрядный приказ назначил Ф. Н. Романова вторым воеводой полка правой руки, со всех сторон посыпались местнические возражения. Первым отказался служить с ним Петр Шереметев – дальний родственник Романовых. Но он слишком поспешил. 13 апреля царь Федор велел заковать Петра Шереметева в колодки, вывезти в телеге за посад и послать на службу. Позже челобитчика посадили в тюрьму за дерзость. Но наказание Шереметева не произвело впечатления на других воевод – князей В. К. Черкасского и Ф. А. Ноготкова-Оболенского. Не обладая ни думными чинами, ни заслугами, они наперебой стремились потягаться с двоюродным братом царя. На приеме во дворе князь Ф. А. Ноготков дерзко заявил, что «мочно ему быть больши боярина Федора Никитича, дяди Данила да отца ево Никиты Романовичей Юрьевых». Даже у кроткого царя челобитье Ноготкова вызвало раздражение: «…Данила и Микита были матери нашей братья, мне дяди; и дядь моих… давно не стало; и ты чево дядь моих, Данила и Микиту, мертвых бесчестишь?» Челобитчик попал в московскую тюрьму на «пять ден». Отсидев в тюрьме, Ноготков выехал на службу. Но назначение Ф. Н. Романова, несмотря на заступничество самого царя, было отменено. «…Потому что, – значилось в книгах Разрядного приказа, – государь то по Разрядам сыскал, что князю Федору Ноготкову не доведетца менши быть боярина Федора Микитича Романова» ⁴⁶.

Поражение Романовых было очевидным. Разрядный приказ получил предписание составить новую роспись, по которой воевода Ф. А. Ноготков был повышен несколькими рангами (второй воевода сторожевого полка стал вторым воеводой полка левой руки), а место второго воеводы правой руки Ф. Н. Романов уступил С. В. Годунову. Новые воеводские начальники показали, что вдохновителями местнической интриги против Романовых были Годуновы.

Со смертью царевны Федосьи отпала кандидатура на трон как для Годуновых, так и для Романовых. Вопрос: «Кто из ближайших родственников бездетного царя возьмет после него корону?» – оставался открытым.

Среди прежних союзников Годунова наибольшим политическим опытом и авторитетом обладал Б. Я. Бельский. Разделавшись со Мстиславским и Шуйским, Борис не спешил с возвращением Бельского из деревенской ссылки. Судя по дворовому списку 1588–1589 гг., регент в то время еще находился «в деревне». Лишь к 1591 г. он получил, наконец, возможность вернуться в столицу ⁴⁷.

Ссылка не умерила честолюбия Бельского. Он пережил всех прочих опекунов царя Федора, и, следовательно, к нему должны были перейти все те полномочия, которыми Грозный наделил регентский совет. Близкое родство с семьей Годунова давало Бельскому еще один шанс на самое высокое положение в правительстве. Но надежды оружничьего не сбылись. Служебные назначения, полученные Бельским после возвращения в столицу, никак не соответствовали его регентским полномочиям. В 1596 г. Разрядный приказ послал окольничих, думных дворян и воевод «дозирать» засечную черту на южной окраине государства. Как значилось в Разрядных книгах, «пятую засеку дозирал оружничей Богдан Яковлевич Бельский» ⁴⁸.

Бывший покровитель Годунова не скрывал своего недовольства. Со временем он стал одним из самых опасных противников Бориса.

Сокрушив открытую оппозицию в среде правящего боярства, Годунов прекратил репрессивную политику и стал добиваться примирения с аристократией. В связи с рождением наследницы в царской семье московские власти объявили о прощении заключенных, даже тех, «кои мятеж творили о безчадия благоверный царицы» ⁴⁹. Общая политическая амнистия имела важное значение. Напомним, что в соборном приговоре о разводе царя с Ириной Годуновой участвовали влиятельные столичные чины.

Власти возобновили пожалования высших думных чинов, приостановленные после распада опекунского совета. Вернулись в думу бояре Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские. Первый из них в 1591 г. возглавил расследование обстоятельств гибели царевича Дмитрия в Угличе. К 1597–1598 гг. боярство получили младшие братья князя Василия – Алексей и Иван Ивановичи Шуйские ⁵⁰. В думу вернулись Морозовы и Плещеевы, лишившиеся высших чинов еще при Иване Грозном.

Стремясь завоевать популярность в среде мелкого «оскудевшего» дворянства, правительство объявило о прощении всех «нетчиков» – уклонявшихся от службы детей боярских. В случае возвращения на службу им обещали вернуть поместья. В указе подчеркивалось, что эта мера была проведена по «печалованию» конюшего Годунова.

Глава 5
Юрьев день

В XVI в. в жизни русского общества произошли крупные социальные перемены, связанные, в первую очередь, с эволюцией земельной собственности. До конца XV в. на Руси безраздельно господствовала вотчина (частная земельная собственность). После экспроприации всех боярских земель при Иване III образовался колоссальный фонд государственной земельной собственности. Новгородские вотчины были розданы сначала московским боярам, а затем отобраны у них и переданы казной московским дворянам и детям боярским в условное владение. Пока помещик нес службу, он владел выделенным ему государственным имением. В XVI в. поместная система была распространена на всю территорию государства, кроме Севера и Поморья. Аристократия сохранила в своих руках огромные вотчинные богатства и получила в дополнение к ним крупные поместья. Мелкие уездные землевладельцы, измельчавшие вотчинники стали владельцами небольших поместий. Поместья были для них основным источником получения доходов. Государственная земельная собственность, таким образом, не уравняла боярскую аристократию и мелкое дворянство. Превращение государственной собственности в доминирующую форму позволило властям ввести принцип обязательной службы с земли.

Сближение поместной и вотчинной форм собственности началось уже при Иване Грозном. Поместье оставалось казенной собственностью и одновременно приобретало черты наследственного владения дворянской семьи. Наследование поместья в трех и более поколениях вело к фактическому перерождению государственной собственности. Опричнина грубо оборвала этот процесс, задержав его на целое столетие. Надежды помещиков на то, что им удастся закрепить за собой в собственность полученные из казны имения, развеялись в прах. Конфискация владений у многих тысяч дворян без всякой повинности с их стороны подтвердила тот факт, что реальным собственником всех поместных земель в государстве остается монарх.

Господство государственной собственности породило первую «великую утопию» в истории России. При отсутствии майората и многодетности дворянских семей неизбежные разделы имения между сыновьями грозили землевладельцу разорением и нищенской сумой. Впервые в XVI в. государство взяло на себя обязательство обеспечить поместьями тех, кто несет государственную службу, и не только дворян, но и их потомков на все обозримое будущее. Со своей стороны, дворянство приняло принцип обязательной службы с земли, который не мог быть навязан землевладельцам силой. Однако принцип государственного обеспечения и регулирования не приостановил процесс дробления земельных владений. Разруха конца XVI в. знаменовала полное крушение утопии.

Современники отметили факт дворянского «оскудения» уже при Грозном. В неотправленном письме к царю Курбский мрачными красками рисовал положение обнищавшего дворянства: «Воинской же чин строев ныне худеишии строев обретеся, яко многим не имети не токмо коней, ко бранем уготовленных, или оружии ратных, но и дневныя пищи…» ¹.

Одной из главных причин упадка боярства в XV в. было дробление боярских вотчин. Наделение московских служилых людей поместьями помогло преодолеть кризис старого боярства. Однако стремительное расширение фонда государственных поместных земель прекратилось после присоединения Новгорода и Пскова. Московские власти не осмелились провести массовых конфискаций вотчин в других присоединенных землях – Твери и Рязани. Упадок поместья явственно обозначился уже при Грозном. За первую половину XVI в. удельный вес мелких поместий (до 150 га пашни) в Новгородской земле увеличился почти вдвое ². Во второй половине века процесс биологического размножения дворян сохранил свою интенсивность, следствием чего явилось дальнейшее дробление поместья. Однако явление приобрело новые черты. В начале века разделу подвергались сравнительно крупные поместья, и наследники имели возможность продолжать службу. Во второй половине столетия огромное число измельчавших поместий разорилось и перешло в разряд пустующих государственных земель ³. К 1580 г. в Новгороде запустело более 40 процентов «обеж» (обжа – единица обложения в Новгороде). Подавляющая часть опустевших и заброшенных имений приходилась на долю мелких поместий. К концу XVI в. запустело более 90 процентов пашни, которую крестьяне и помещики обрабатывали в первой половине столетия ⁴. Таким был итог столетнего господства государственной собственности в новгородских владениях Москвы.

Новгородское поместное ополчение получило в Разрядах наименование «кованой рати». Владельцы процветающих поместий исправно несли службу в тяжеловооруженной коннице, закованные в железные, «кованые» доспехи. Во второй половине XVI в. их называли дворянами «полковой службы». Кризис поместной системы привел к появлению рядом с помещиками, несшими «полковую службу», нового социального персонажа – «сына боярского с пищалью» ⁵. Такие люди либо имели совсем небольшие поместья, либо были безземельными. Они не могли содержать боевого коня и не имели рыцарского вооружения, а потому не могли служить в «кованой рати». Ружье было традиционным оружием в руках горожан (пищальников) и стрельцов, но не дворян. Для детей боярских отказ от традиционного рыцарского вооружения и переход из конного ополчении в пехоту означал нечто большее, чем смену оружия. Стрельцы не принадлежали к привилегированному сословию. Служба детей боярских «с пищалью» приравнивала их к стрельцам – служилым людям «по прибору», не принадлежавшим к дворянству, – служилым людям «по отечеству».

Подвергшиеся дроблению и растерявшие крестьянское население, поместья не могли противостоять экономическим бедствиям, поразившим страну дважды на протяжении трех десятилетий. «Великое разорение» 70–80-х годов XVI в. и голод 1601–1603 гг. нанесли громадный ущерб не только крестьянству, но и низшим, наиболее многочисленным слоям дворянства. Мелкопоместные дети боярские подверглись разорению в неслыханных ранее масштабах.

Своеобразное положение сложилось во вновь освоенных южных уездах, где власти пытались заново насадить поместную систему. Возникшая там военно-служилая система отличалась от традиционной рядом черт. Во-первых, в степных уездах не было достаточных дворянских контингентов. Во-вторых, в «диком поле» количество распаханных земель было невелико, а крестьянское население отличалось малочисленностью. Особенностью южных «украин» было то, что казацкая колонизация «дикого поля» опережала правительственную. Казацкое население имело опыт борьбы с кочевниками, и власти, испытывая острый недостаток в воинских людях, стали привлекать для охраны южных границ казаков, предоставляя им земельное обеспечение.

Сожжение Москвы крымцами в 1571 г. послужило толчком к реорганизации сторожевой службы в южных уездах государства. Многие «сторожа» из мелкопоместных детей боярских (рязанцев и пр.) были отставлены от пограничной службы и переведены на городовую, а на их место определены служилые люди «по прибору», прежде всего казаки. Организация казачьих гарнизонов по замыслам властей должна была резко сократить денежные расходы казны на содержание воинских отрядов. Конные казаки, прибранные в степные гарнизоны, получали небольшие поместья и служили (согласно боярскому приговору) «з земли без денег» ⁶.

Согласно росписи 1604 г., Орловский уезд выставил «в поле» 129 детей боярских полковой службы и 287 детей боярских с пищалями (самопалами). Помимо того, в уезде было им помещено несколько сот казаков. Их высший земельный оклад составлял 50 четвертей ⁷. Среди орловских служилых людей преобладали низшие категории – дети боярские с пищалями и казаки, что было связано с преимущественным распространением в уезде мелкопоместного землевладения. Такое положение следует признать типичным для большинства южных городов. Этот вывод находит подтверждение в разнообразной документации.

В 1597 г. охрану Засечной черты на пространстве от Брянских лесов до Рязани несли 78 детей боярских конных с пищалями, 160 засечных сторожей, 460 казаков и стрельцов (преимущественно из ближайших городов) и другие ратные люди ⁸.

Среди помещиков Рижского уезда, явившихся на смотр в 1597 г., только 44 человека числились детьми боярскими полковой службы, зато прочие дети боярские – 301 человек – служили с пищалями. Ряжская десятая с полной очевидностью доказывает, что службу с огнестрельным оружием несли наименее обеспеченные помещики, утратившие возможность служить «конно, людно и оружно» ⁹.

После голода 1601–1603 гг. численность высшей категории служилых людей сократилась, а низших – увеличилась. В походе против самозванца 1604 г. участвовало «ряшан полковых 28 человек, да с пищальми 336 человек», а также казаков из Ряжска «500 человек конных с пищальми» ¹⁰.

Службу в степных уездах несли, в основном, ратники «с пищалью». Степным помещикам сплошь и рядом нарезали крохотные поместные «дачи», наполовину состоявшие из нераспаханного «дикого поля». Писцовые книги по Орлу, Путивлю и другим городам указывают на полное отсутствие крестьян в мелких имениях. Дети боярские низшего разряда имели минимальные поместные оклады и служили «с пищалью без денег» ¹¹. Иначе говоря, они не получали ни ренты, ни казенного жалованья.

В конце XVI в. правительство осуществило важную социальную реформу. Оно освободило от податей барскую запашку в помещичьих усадьбах, тем самым проведя резкую разграничительную черту между привилегированным высшим и тяглыми низшими сословиями. Однако преимущества, вытекавшие из законов об «обелении» пашни, распределялись очень неравномерно среди различных групп, или «чинов», дворянского сословия. Наименьшие привилегии получили мелкопоместные дворяне, более всего нуждавшиеся в льготах. Владелец поместья в 50 четвертей мог претендовать на «обеление» (освобождение от государевых податей) лишь 5 четвертей пашни. Чем большим был поместный оклад (а следовательно, и благосостояние) служилого человека, тем большими преимуществами он пользовался ¹². Правительство предоставляло наибольшие преимущества и привилегии средним и высшим слоям поместного дворянства, исправно несшим конную полковую службу, содержавшим боевых холопов, обеспечивавшим поступление в казну податей со своих крестьян. Их обеспечивали землями и денежным жалованьем в первую очередь. Совершенно иной было политика в отношении степных помещиков, служивших в пищальниках.

Московское правительство не жалело сил на то, чтобы насадить поместную систему в южных уездах и тем самым создать себе прочную опору на вновь присоединенных землях. Однако эти усилия не привели к желаемым результатам, поскольку власти не смогли обеспечить новых помещиков пашней и крестьянами.

Распаханных земель в степных уездах было немного, и казне приходилось везти хлеб из Нечерноземного центра на плодородные земли Юга. Чтобы ускорить распашку пашни в «диком поле» и снабдить Юг собственным хлебом, власти завели там государеву десятинную пашню. Податное «черное» население в южных крепостях оставалось малочисленным, а потому обязанность обрабатывать десятинную пашню была возложена на служилых людей.

Наиболее интересны сведения об организации государственного барщинного зернового хозяйства в Ельце. Согласно приказной справке 1620 г., возобновив после «Смуты» десятинную пашню в Ельце, «что пахали при царе Борисе», власти распорядились обрабатывать ее «по-прежнему детьми боярскими ельчаны, и елецкими стрельцы, и казаки, и пушкари, и затинщики и всякими служилыми и жилецкими людьми». Совершенно так же, как и в Ельце, было организовано государственное барщинное зерновое хозяйство в Курске ¹³.

Итак, в таких степных городах, как Курск, Елец, правительство Годунова привлекало к отбыванию барщинных повинностей наряду с казаками и стрельцами местных помещиков. Получая крохотный поместный надел, такие землевладельцы обрабатывали пашню своим трудом. Не случайно, Юг России стал главным очагом Смуты в начале XVII в. Кризис мелкопоместного дворянства приобрел здесь наиболее резкие черты. Попытка расширить государственный земельный фонд за счет «дикого поля» не привела к результам, на которые рассчитывало правительство. Кризис московской военно-служилой системы стал важнейшей предпосылкой гражданской войны начала XVII в.

Полагают, что «Великое разорение» 70–80-х годов XVI в. было вызвано такими причинами, как неслыханно тяжелые налоги, неурожаи, эпидемии, голод, военная разруха и опричные грабежи ¹⁴. В приведенном перечне отсутствует фактор государственной собственности. Будучи собственником поместных земель, казна реализовала право собственности, повышая подати и расширяя натуральные повинности. Самое резкое повышение налогов имело место в первый период Ливонской войны. Не имея средств для уплаты податей, крестьяне стали сокращать свои пашенные наделы ¹⁵. Сборщикам податей приходилось класть в обжу вместо 1–2 дворов 3–5 и более. К концу войны реальные платежи с одного крестьянского двора сократились в 4 раза ¹⁶. Власти не помышляли о том, чтобы снизить ставки налогов, а в итоге и казна и подданные несли огромные убытки.