Текст книги "И 3 (СИ)"

Автор книги: Руслан Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Да…

Если ты хочешь что-то взорвать – делай это как следует. Пожалеешь взрывчатки или заложишь в неправильных местах – и объект устоит. Считай ты облажался, и окрестные обезьяны радостно кидают в тебя тухлыми бананами. И когда взрыв такой вот… сильный и поспешный, как неумелая случка дивинуса гиппо, то там, где некогда была толстая укрепленная порода появляются трещины, что с годами расходятся все сильнее. В них забивается грязь, туда лезут жадные до пищи и воды корни, заставляя и без того слабый карст разваливаться и расходиться еще сильнее.

Да…

Да…

Что-то мне сука совсем нехорошо… я слишком бодр. А такая бодрость случается незадолго до полного отключения. Так что надо поторопиться. Сейчас главное не налегать на энергетики и алкоголь.

– Мескаль, шиза, алоэ и ворованный мед, лид. Лечит все!

– Ага – кивнул я, принимая алюминиевую кружку из потрясывающейся руки Хорхе – Почему не вырубился, как я приказал?

– Им отдых нужнее – ответил бывший советник, глянув на неровный ряд наших раненых и отдыхающих. Каппа лежал среди них – выглядя при этом грязным трупешником. Аккуратный и чистоплотный Каппа не нашел в себе сил сполоснуть жопу и отрубился, уложив себе на грудь тяжелый тесак. Так хоронят особо отличившихся гоблинов. Мне бы так…

Залпом влив себя слишком густой, горько-сладкий и какой-то… склизкий коктейль, я шумно выдохнул и, вернув кружку бармену, просипел:

– Хера себе…

– Вкусно, да?

– Повтори. И готовьтесь к купанию – уходим вниз через полчаса.

– Нашел? Да! – Хорхе не скрывал радости и страха.

Он радовался возможности скрыться с этого берега, куда вот-вот слетятся еще пташки. Да честно говоря… и я тоже. Нам нужна передышка. Причем такая передышка, где никто никуда не идет и даже не ползет. Переть сейчас через джунгли обратно к Вест-Пик в то время как обрадованная нашей слабостью система наседает на пятки… нет. И пусть это не слишком умный ход прятаться в полузатопленной древней норе, откуда может и найтись другого выхода, вопреки все боевой логике я полезу в эту дыру. Мне нужны ответы. И нам нужен отдых.

Сборы много времени не заняли. Аборигены давно исчезли, вернувшись в свою обгорелую крепость. С собой они утащили четырех наших тяжелораненых, клятвенно пообещав не угробить и вытянуть страдальцев с того света. Внедорожник и прочее наше ненужное сейчас барахло вместе с плотом утянули в боковую узкую протоку, где и замаскировали – все силами аборигенов, но под чутким присмотром тогда еще державшегося Каппы. Я в тот момент беседовало с Мигелем. Он меня удивил, поделившись одной вроде пустяковой информацией.

Дело в том, что пока от занявшейся огнем крепости отходил тоже дымящийся плот с нашими, а по ним неумело палили аборигены, там на мостике происходила еще одна жаркая драка, что больше походила на свару двух разъяренных женщин. Вплоть до машинного визга. Одна из систем – Глобкон, судя по всему – отдала изначальный приказ атаковать наш плот. Уничтожить любой ценой – таков был конкретный приказ. И туземцы ослушаться не посмели. В это же время в атаку попер бухнувшийся в реку дивинус гиппо. Первая стычка, потери с обоих сторон, огонь, дым, сработавшая где-то внизу автоматика – отреагировала на сотрясение от взрывов, скорей всего – и в рубке, к изумлению орущих друг на друга советников и вождя с его молодыми прихлебателями, появился еще один игрок. Причем игрок уже знакомый – Мать заботливая явилась. И тут же велела всю эту нерациональную херню немедленно завершить. При этом были упомянуты такие слова как «сугубо мирный бродячий этнос со статусом умеренного самовоспроизводства». А еще «неагрессивный и полностью интегрированный в природу этнос». Все эти слова бросались не в аборигенов, а в другую систему – они то и устроили настоящую бабью визгливую ссору, в которой победила «Мать Заботливая». Крепость самостоятельно пришла в движение, уходя прочь от берега и подставляя горящий бок течению, стрельба жестким приказом была прекращена, занялись спасением раненых и обожженных, заодно тушили пожар. Дивинуса останавливать уже не пришлось – к тому моменту Каппа сделал из него сашими с занозами.

Системный конфликт…

А ведь это логично – для меня было неожиданностью, когда племя напало. Тем более по приказу матери – ведь я не зря засветил своих и себя перед торгматами, что установлены в крепости. Система не могла не опознать нас. На это и был мой расчет – посмотреть на ее реакцию. Почему? Потому что я заколебался от странностей во время нашего короткого пути. Мы несколько раз натыкались в джунглях на стальные грибы, опутанные лианами. И только в одном случае из четырех полусфера отреагировала на нас и открыла огонь – причем стреляя не по рубщикам с мачете, а по машине. Движение стального гриба мы тогда заметили вовремя и отреагировать успели. Заметили мы и другие скрытые в джунглях турели и судя по их активности они были вполне исправны – но нас никак не отреагировали. Вот я и решил разобраться.

Глобкон.

Эта машинная хрень что-то вроде надстройки над всеми остальными локальными управляющими.

Одна система управляет миром Франциска – и Глобкон имеет туда доступ определенного уровня.

Еще одна занимается вдумчивым взращиванием природы и аборигенов неподалеку от горы Олимп – и здесь Глобкон тоже имеет свои полномочия.

Картина начинала вырисовываться. Теперь главное не сдохнуть до того, как докопаюсь до хотя бы части ответов.

Ссаку, запакованную в заблокированного экза – аварийный спасательный режим – увезли в крепость. Она одна из четырех наших «тяжелых». Если она не получит срочной и квалифицированной медицинской помощи – ей конец. Ее не вытянет даже новая аптечка, а переливание крови лишь отсрочило неизбежное. Увозя ее, Мигель уже не клялся, а просто глядел мне в глаза, мелко кивал, плакал и обещал, что сделает все, чтобы их спасли.

Их…

Несколько парней выжили в той веселой бойне устроенной Корсом. Но останутся на всю жизнь уродами и калеками. Веселый огрызок спинного хребта, несостоявшаяся часть принцессы, вдоволь позабавился. Племя считай потеряло все новое мужское поколение. Кто виноват? Тупой вождь виноват. Обвинять ли вождя? А зачем обвинять мертвеца? Умер вождь во время той стычки и последовавшего системного конфликта. Сейчас поминки общие, затем похороны, а потом и нового вождя придет время выбирать – само собой, советуясь с доброй Матерью.

Ну да… аборигены не догоняют, но пусть и почти номинально это все же выборы капитана атомной подводной лодки. У него есть ограниченный доступ к управлению и еще пара функций. Так что пусть без кителя и фуражки с крабом – но все же капитан. Пока же за главного там Мигель. И первым делом он призовет медицинскую помощь для своих и чужих.

А мы полезем в очередную глубокую дыру.

Разжевав пару солевых таблеток, я запил их вторым коктейлем и, позволив себе посидеть несколько минут и тупо поглядеть как в грязи трахаются два жука, заставил себя подняться.

Время нырять…

Я первым выбрался на влажный край бетонной платформы. Бегло оглядевшись, побежал от края, таща за собой тонкий, но прочный трос. Под ногами чавкало, хлюпало, пищало и умирало – живности тут хватает, а бегу я примерно по двухсантиметровому слою воды покрывающему пол.

– Есть!

Остановившись, я бросил трос и зашагал обратно, шаря вокруг себя фонарем и составляя мысленную карту местности. На воде плясали головы привязанных к тросу гоблинов, Каппа уже выбирался на платформу, чуток от него отстал Хорхе.

Мы внутри.

Поведя фонарем, я уткнулся лучом в высокий темный бок покрытый. Пятно света пробежало несколько метров вверх и замерло на мрачном бугре затихшей на мелководье громады. Два голоса прозвучали одновременно – Хорхе и безымянного сурвера.

– Подлодка – с трудом улыбнулся серый от усталости мокрый боец.

– Россогор! – сурвер ткнул в рубку накренившейся на один бок подводной лодки – Россогор!

Не отреагировав, я отвернулся, прошелся лучом по залитому воду полу – а вода ведь постоянно прибывает, но и уходит куда-то постоянно – я нашел сухое место дальше от воды и зашагал туда.

Как же я сука устал.

Не хочется думать даже о следующем шаге. А думать и не надо – главное его делать. А затем еще один…

Что там говорила та сука Сольпуга? Она собиралась достать меня даже если я окажусь на Рэмбулане Эйт? Голова в тумане. Мысли даже не разбегаются – они просто сдохли, наполнив череп и безмолвной туманной вонью, похожей на вонь давно не леченных гнилых зубов.

Скребя сталью по бетону, я наконец-то дошел.

Отдых…

Мне нужен долбанный отдых… совсем чуток…

Молча ткнув пальцем в место будущего лагеря, я приткнулся к стене, прохрипел Каппе почти невнятное «отыщи выход энергии» и отрубился, едва успев приглушить системы экзоскелета.

Когда он очнулся и, застонав, вяло шлепнул себя по обожженной кислотным или щелочным – хрен разберешь – песком, то явно не ожидал, что столь легкий шлепок вызовет столь дикую боль.

Да… Эти песчаные ожоги коварны. Здесь много кто лишился ног, рук и жоп. Много кто потом сдох от безумной боли, токсикоза, потери почти всей кожи и неприживаемости новой искусственной шкуры в бесплатных больницах, где печатающие органы принтеры столь же дерьмовые, как и доктора. Песок обжигает быстро, но первые секунды он как бы варит и обжигает кожу и мясо под ней, но как-то умудряется не затрагивать нервные окончания. Когда же и до них доходит очередь, то сначала жертва ощущает только легкое покалывание или даже щекотку – например, будто по щеке бежит какая-то букашка. Так и хочется себя шлепнуть по щеке, чтобы раздавить гада.

Он шлепнул.

И теперь с воем катался по расстеленному поверх песка листу толстого полиэтилена.

С нехилой задержкой прилепленная к его шее гражданская аптечка наконец-то изучила кровь своего постоянного пациента и наконец-то вколола ему нехилую долю быстродействующего обезбола. Одновременно аптечка испустила в эфир сигнал бедствия, на всех доступных ей частотах вопя, что человеку срочно нужна медицинская помощь. Вышлите бригаду! Тогда же аптечка – я хорошо знаю протоколы и алгоритмы действий таких устройств – вколола пострадавшему точно выверенную дозу средства, что должно было погрузить его в мягкий сон. Во сне не больно, да? Конечно, такие протоколы и такие средства доступны только дорогим аптечкам. И их безмолвные крики о помощи слышатся полицейскими и медицинскими сканерами в первую очередь. Еще минута – и сюда опустится медицинский флаер с умелой бригадой на борту. Они спасут богатенького… нет, не спасут. И флаер не опустится в отравленные обжигающие пески, что омываются столь же ядовитой пересоленной водой. И средство, что было вколото чуть притихшей жертве было лишь слабым успокоительным – оно не отрубит пациента, а просто уберет истерию. И запас этого средства невелик – он уже кончился. Я хорошенько прошелся по содержимому аптечки, похожей на костяной незамкнутый шейный обруч, что был сделан на заказ в очень дорогой фирме и точно по размерам этой холеной тонковатой шейки.

Сидя в инвалидном гусеничном кресле, я терпеливо ждал, опустив руки на подлокотники и лениво наблюдая за мучительной агонией камбалы, что вяло дергалась у левого колеса кресла в трех сантиметрах от воды, которую покинула добровольно. Эта рыба одна из тех, что очень неприхотлива. Может жить даже в столь неглубокой пересоленной воде и довольствоваться полным дерьмом вместо еды – хотя этот и без того живучий вид был дополнительно подкорректирован учеными, чтобы повысить шансы на выживание и не прервать хотя бы эту пищевую цепь. Ну и заодно чтобы не лишить последнего источника белка тех двуногих нищебродов, что как-то пытались выжить на этих некогда плодородных землях, что превратились в еще одни токсичные пустоши. Из красивого тут остался только шум недалекого океана – что с каждым днем подступал все ближе. Слышит ли этот звук умирающая камбала? Хотя, судя по слезающей с нее шкуре и по уже сваренным слабой кислотой глазам ей сейчас не до щемящих сердце звуков, да, рыба?

Когда затихший и по-прежнему нихрена не понимающий ушлепок снова разлепил глаза, первое что он увидел, так это подыхающую камбалу перед своим лицом. Чуть шевельнув креслом, я наехал траком на дергающуюся рыбу, давя ее и разбрызгивая отравленную полужидкую плоть.

– Иисусе! – отпрянувший ушлепок резко пришел в себя, вскочил, закрутился на месте – Иисусе! Что за сучья хрень? Где я?!

Я молчал и слушал океан.

Как давно я последний раз так спокойно наслаждался звуками своего детства? Этот неумолчный мерный звук спокойного исполина, наносящего волнами удар за ударом по подножию моей родной башни-небоскреба… Эдельвейс… дом милый дом. Одна из пяти башен – первых башен. Башни с ничего не значившими тогда для меня именами, хотя я много раз видел эти пять разноцветных небоскребов на стенных мозаиках на многочисленных наших лестничных площадках. И я знал имя каждой из пяти башен. Они были первыми и сначала их все хотели назвать на «А». План был частично осуществлен: Адонис. Астильба. Альба. А потом вдруг разрешили голосовать будущим жителям оставшихся башен. Ну… а на первых посрать – тех, кому выбора не дали. Так вдруг появился Эдельвейс. И что там еще? Ах да – гордая Вальдштейния. Плоды первых экспериментов с подобными рвущимися в небо муравейниками, что в теории должны были сами себя обеспечивать всем необходимым на девяносто процентов. Еще одна глупая сказка, что так и не стала реальностью. Хотя… уже во времена упадка, когда Эдельвейс был уже официально заброшен и оказался на мелководье наступающего по всем фронтам океана, когда там родился и начал дышать я… вот тогда наша небольшая община обеспечивала себя всем необходимым даже не на девяносто, а на сто процентов… У нас просто выбора не оставалось – на нас всем было посрать. Времена, когда наши предки сделали чудные открытия – если болит голова, то в аптеку не сходишь. Терпи. Или долбанись гудящей башкой о стену и отрубись. Хотя были еще народные средства вроде трехсот грамма трижды перекрещенного и в три глотка выпитого самогона. Вроде как помогало…

– Иисусе! – в третий раз огласил пустошь своим криком придурок и, пав на колени, принялся что-то искать в карманах радужных шорт. Может разноцветность его одежки заставила меня вспомнить о давней истории с первыми башнями?

Все они были яркими. Потом потускнели, но оставались светлыми. Пока спустя годы одну из этих заброшенных построек не выкупил за бесценок Атолл Жизни, превратив в одну из двух своих штабных крепостей – по штуке на полушарие. Тогда некогда розово-белая башня окрасилась в черный цвет со сложными меняющимися оттенками. На самом деле это был базовый пассивный цвет. Там использовали даже не краску, а новейшую разработку, что выполняла уйму важных функций – включая умную невидимость.

Нет… вряд ли этот жадный никчемный дебил напомнил мне ту давнюю историю. Хотя его радужные шорты и пятицветная футболка…

– Карманы пусты… – выдохнул мужик, что одевался не по возрасту. Хотя его доставили сюда прямо с вечеринки, где требовались пляжные костюмы какого-то отрезка из двадцатого столетия. Ну и одевались же тогда…

– Тебе не повезло – произнес я, доставая из нагрудного небольшого рюкзака банку с витаминной смесью – Я бы тебя просто убил, быстро и мучительно, но тебе реально не повезло – мне скучно. Поэтому ты будешь жить. И тебе вдвойне не повезло – мне больно. Поэтому ты будешь жить долго. Хотя тут в моей будущей веселой игре небольшой прокол – вдруг ты из тех, кто легко самоубивается или там впадает в судорожный мать его ступор безразличия. Видел я таких – им раскаленным штопором печенку вынимаешь через жопу, а они смотрят куда-то сквозь тебя и тихо улыбаются в то время, как их окровавленное дерьмо капает на дубовый дорогущий паркет…

– Ии… – совсем тихо произнес застывший мужик

– Но я просмотрел твой психологический портрет. И там сказано, что ты очень жизнелюбив. Эй, жизнелюбивый – улыбнулся я, приподнимая левую руку с взведенным револьвером – Сиди тихо, гнида.

– Ой… – совсем по-женски произнес гнида и, не отводя глаз от смотрящего ему в переносицу револьверного ствола, осел обратно на жопу. До этого он вроде как хотел вцепиться мне в глотку. Вот ведь сука… инвалида обидеть хотел.

Понимающе оскалившись – видно желание жить и убивать – я сделал пару глотков бодрящего витаминного состава и продолжил:

– Я тут чуток приболел – ну да ты сам видишь – так что следующие пару дней я точно не боец. Но с таким дерьмом как ты справлюсь. Оглянись.

Мотнув башкой так, что хрустнула шея, он уставился назад. Но не увидел там ничего для себя интересного. Гребни невысоких песчаных влажных холмов. Лужи застоявшейся соленой мертвой воды между ними. А над всем этим царила не сильно то и высокая гора – столь же мертвая, пятнистая от областей песка, с жиденькой снежной шапкой.

– Видишь гору? До нее по прямой всего семнадцать километров.

– И что? – уже справившись с первым страхом, мужик заговорил спокойней и стал выглядеть куда приглядней – в такие моменты фатализм к лицу.

– По прямой линии до горы не добраться – только если ты не мастер заплыва в кислотных водах. Переплыть переплывешь, но далеко затем не уйдешь – сдохнешь. И это еще не взошло здешнее убийственное солнце.

– И что? – повторил хрен в радужных шортах, отрывая от нижнего края футболки солидный лоскут, тут же намотав его на голову и соорудив светлую бандану. Я одобрительно оскалился и продолжил монотонное повествование:

– Тебе придется петлять. Тут настоящий гребаный лабиринт. Дам подсказку – до горы можно пройти, не замочив ног. Пройти по тоже обжигающему песочку, но на тебе ведь шикарные кроссовки с кучей суперских качеств. Они защитят твои копыта.

– Я не знаю какую ты игру ведешь, хрен в коляске. Но я в нее играть не буду. Ясно же что ты меня шлепнешь рано или поздно.

– Да – кивнул я – Живым ты не уйдешь из этих мест. И твой труп частично сгниет, а частично сгорит в этих песках. Больше дыма! Больше вони! Кислотное разложение рулит!

– Да пошел ты.

– Не могу – вздохнул я с напускной горечью – Ноги не работают. Грешно смеяться над калекой…

– Соси мой хер!

– Это ты любишь – кивнул я – Давать сосать свой хер мужикам инвалидам. Тебя в детстве калека отымел? И ты затаил обиду?

– Что?! Да откуда ты… ложь!

– Ну да. Да… Продолжим. Где-то там у самой горы ты увидишь на вершине одного из холмов яркий оранжевый флаг. Это финиш твоего забега.

– Я сказал – нет. Я люблю жизнь. Очень люблю. И пожил бы еще. Но играть по чужим убийственным правилам я не буду.

– Будешь – улыбнулся я – Ведь…

– Не буду!

– Ведь под тем оранжевым флагом уже расстелен еще один такой вот кусок пластика. А на нем уже лежит обнаженное тело одинокого юноши с такой же фамилией как у тебя. И глаза у вас похожи. И нос. А… ну да… ты ж его отец.

– Льюис…

– Льюис – кивнул я – Тот самый сраный Льюис, что тоже не без фантазий в его кудрявой гребаной головке. Твой наследник. Любимый сын. Ты ведь реально его любишь да?

– Сука!

– Причем любишь не совсем как сына… ну или я иначе представлял себе отчую любовь…

– Заткнись!

– Ну да… чужой интим – не тема для публичных обсуждений, да? Ну дрюкаешь ты любимого сыночка во все отверстия. Что тут такого? Не чужого ведь – а своего…

На этот раз он налетел лицом на ствол и рухнул набок, зажимая рассеченный ударом рот.

– Сиди тихо! – жестко велел я и тут же попытался вернуть на лицо прежнюю добрую улыбку – Вставай, папуля, вставай. Льюис уже ждет тебя – одинокий, брошенный, с голой жопкой лежит на вершине отравленного холма. Ты знал, что в этих местностях еще не вся живность сдохла? Тут живут очень умные стайные крабы. Раньше они жрали камбалу живую и камбалу дохлую. А сейчас у крабов остался только Льюис…

– Сука! Сука!

– У него тоже есть аптечка. Она не даст ему потерять сознание. Она продлит ему жизнь на максимально долгий срок – он будет жить с откушенными пальцами, будет жить даже без сотни отщипнутых кусков тела. Его будут жрать дымящиеся подыхающие крабы, что уже хотят только одного – пусть сдохнуть, но сытыми!

– Хватит!

– Хватит? Это ты должен был сказать себе до того, как ты зашел в ту трущобную квартирку, где обитала одинокая баба с двумя родными и двумя приемными детьми! Знаешь… я дохера чего в этой жизни повидал. Но такого… то, что я увидел в той квартире… Дети? Ты сделал это с детьми?

– Я не понимаю, о чем ты! Я обычный законопослушный и полезный обществу бизнес…

– Знаю – кивнул я – Бизнесмены. Отец и сын. Гордость города! Меценаты! Самое смешное в том, что ты здесь, а твой голый сын там… это не из-за той трущобной квартирки, где ты показал жертвам свое настоящее лицо. Не-е-ет… всем плевать на трущобников. Сдохли и сдохли. Не сегодня так завтра все равно сдохнут. Ты здесь из-за выкупленного долга. Из-за того, что посмел выкупить долг одного смешного, но охренительно умного паренька. Хотя может лучше сказать «гениального паренька»? И ты, умный прозорливый извращенец, ты знал о том, что этот парень гениальный биопрогер и дизайнер. Гениальный паренек, что слишком сильно любил азартные игры и постоянно жил в огромных долгах…. Ты выкупил его огромный долг у тупого владельца подпольного игорного притона. Вы ведь даже не знали, что этот гениальный придурок находится под крылом одной могущественной корпорации, которая постоянно держит его на короткой привязи благодаря этим долгам, постоянно держа их на определенной планке. Не выше и не ниже. И всех все устраивало! Но тут ты решил захапать себе спеца… Выплатил сполна его долг, послал парней пугануть его старенькую мать, а они перестарались… старушка померла. Одного ты не учел – этот гениальный парень так и оставался маменьким сыночком. Мать занимала настолько огромное место в его жизни, что едва она умерла – и он тут же прыганул из родного окна с высоты в пару сотен метров! Шмяк… и его работа незакончена… шмяк… и грязное пятно на вспученном старом асфальте уже не может приносить пользу корпорации…. Шмяк… а он тот спец, которого не заменить еще годы! Шмяк… и гениальный создатель абсолютно нового искусственного интеллекта – как формы, так и типа – просто куча дерьма на асфальте! И ведь сука повезло же вам все это проделать за те пару часов, что парень был без пригляда… сраное стечение обстоятельств… Шмяк… шмяк… шмяк… И вот ты и Льюис здесь – в отравленных гребаных песках.

– Он тут не причем. Мой сын…

– Да. Он просто живое мясо, что однажды выпрыгнуло из твоего члена, чтобы потом родиться и стать тем, в что ты снова будешь тыкать своим членом. Охренеть круговорот…

– Хватит! Ты не понимаешь! Это… это чувства! Чистые чувства! Высокие!

– Да куда уж выше… – рассмеялся я – Нет выше и чище родительской любви, да?

– Да!

– Но всем похер на вас и на тех трущобниц.

– Тогда почему он здесь? Мой сын!

– Потому что твой тихий послушный сынуля постоянно просил кое о чем любимого папу… ты ведь понимаешь?

– Нет! Видит бог…

– Он ведь ласковым и тихим своим голоском просил тебя показать те фотографии… цветные сочные фотографии и даже отрывки видео, где ты уродуешь и убиваешь своих трущобных жертв… ему ведь нравилось разглядывать их расчлененные тела, когда ты окунал в него свою отцовскую плоть… А тебя это так распаляло, что ты отправлялся на следующую охоту раньше обычного… так твой послушный сынуля провоцировал серийного убийцу пораньше выйти на следующий раунд…

– Дерьмо… дерьмо… это все какое-то безумие…

– Если ты доберешься до своего Льюиса, и он еще будет жив… я отпущу его – медленно и четко произнес я, зная, что каждое мое слово отпечатается раскаленным клеймом в его мозгу – Я отпущу этого извращенного и изуродованного тобой парня прямиком в дурку. Там его быстро превратят в овощ. Но он будет жить… может даже вырастит манго на подоконнике… А может однажды, лет через двадцать, выйдет из дурки, встретит какую-нибудь бабенку и породит твоего внука…

– Он будет жить… – прошептал хер в радужных шортах.

– Да. Ну… может не в полном комплекте. Ты же помнишь, да? Голодные дымящиеся крабы…

– Я дойду! – он вскочил и зашагал вниз по песчаному склону.

Не став его останавливать, я обрадованно покатил следом, сминая гусеницами кресла песчаные волны и крабовые панцири. Вдоволь насладившись хрустом и покачиванием, объехав чью-то гниющую задницу, торчащую из песка, я чуть прибавил скорости, чтобы не отстать от целеустремленного ходока и преисполненным надеждой голосом произнес:

– Если в паре мест быстро переплыть узкие протоки, то будет очень больно. Дико больно! Но аптечка не даст тебе потерять сознание. Уколет обезболом – а оно с бодрящим эффектом. И кожа начнет слазить лоскутами… но под обезболом ты сможешь бежать очень долго! Так ты доберешься быстрее до сына. А его уже трогают за мягкие места дымящиеся крабы…

Хер в радужных шортах перешел на бег, стремясь к месту, где два холма сходились, образуя временный перешеек. Не повелся на мое щедрое предложение. Но это пока…

Ухмыляясь, я катил следом, зная, что самое интересное еще впереди – отчаяние, злоба, ярость, попытка напасть на меня и убить, снова отчаяние, нарастающая апатия, а затем рвущийся к небу воющий крик сраного Льюиса и опять отчаянный бег к высящейся вдали горе.

Хм… не помню хорошо ли я закрепил тот флаг… а ветра здесь сильные. Ну… Льюис сможет и сам поднять упавший флаг, если поймет, что может передвигаться по обжигающему кислотному песку вместе с начинающим тихонько плавиться листом пластика… Надо не забыть через пару часов отдать бредущему по вязким пескам херу-отцу передатчик – второй у Льюиса. Представляю, как они будут вопить…

Спохватившись, я обшарил нагрудный рюкзак и успокоено улыбнулся – пакет с сэндвичами на месте. Голод и скука мне не грозят…

Проснувшись, выпав в темную и настолько влажную реальность, что воняющая затхлостью вода стекала по лицу крупными каплями, я выбрался из-под устроенного надо мной кем-то пластикового рваного тента, сотрясаемого потолочной капелью. Тут же вспыхнул свет выкрученного на минимальную мощность фонаря и трижды мигнул.

Каппа.

Сидит у мастерски замаскированного живого костерка рядом с водной границей, что колышется туда-сюда по широченному коридору ведущему к заблокированному затону с мертвыми атомными подлодками. Их тупоносые накрененные громады высятся как многоэтажки над крохотным костерком меж камней и сидящей рядом с ней темной усталой фигуркой.

Запах…

Принюхавшись, я тут же оживился и двинулся на едва заметное мерцание огня. Тело слушалось. И больше не было ощущения, что в каждый сустав и крупную мышцу мне насыпали по пригоршне дробленного стекла. Боль никуда не делась, но я ей обрадовался – я знал тип этой то затухающей, то пробуждающейся боли, что говорила о быстром заживлении всех повреждений. Проведя себя по ребрам, я поморщился – чужая аптечка не радовала моделью. Но она делала хоть что-то – как упомянул Мигель в ней был двойной запас регенерационного коктейля «Солнечный поток». Только такие выдавались заботливой машиной своим солнечным речным туземцам. Старая моя мощная аптечка опустелой валялась в рюкзаке – подыхающий организм Ссаки высосал из нее вообще все.

Переступая тела даже не спящих, а отрубившихся намертво гоблинов, лежавших куцым рядком – четверо – я дошел до огня, где глянул на валяющегося на одеяле спящего Хорхе и опустился на его место у костра. Сидящий по ту сторону Каппа правильно понял мой голодный взгляд и, умело вскрыв ножом панцири пяти крупных моллюсков, один за другим опустил их на кусок металла стоящего над пламенем. Пока водные твари жарились в собственному соку, шипя и пузырясь, мечник добыл откуда-то несколько пакетиков и посыпал еще живое мясо перцем, солью, какой-то красно-желтой приправой. Еще пара минут… и я, обжигаясь, начал насыщаться, жадно глядя на следующую шипящую порцию.

Каппа молчал, скрипя лезвием ножа в упершейся раковине хотящего жить моллюска.

– Ты стал много думать – понял я – Что самое хреновое – ты стал много думать о прошлом.

– Да – кивнул Каппа – Да…

– И эта хрень началась, когда мы вернули себя часть памяти после побега с Франциска.

– Да.

– Может лица твоих детей? Жены?

– Да.

– Ты ведь понимаешь, что пролетели десятилетия как минимум? А скорей всего мы пробыли в холодном сне куда дольше.

– Да.

– Они давно мертвы, Каппа. Они прожили свою счастливую или паскудную жизнь и умерли.

– Да.

– Тогда о чем ты думаешь?

– И в ту деревню… Бамбуковая роща?

– Чикурин. Да.

– Ты хочешь туда не ради отдыха. Там такие же как ты.

– Да.

– И? – равнодушно продолжил я, подгребая к себе следующий кусок мяса в потемневшей раковине – Ну придешь ты туда. Нальют тебе мисочку саке, дадут пожрать бамбуковых ростков запеченных с жопой панды. Может посмотришь на групповой танец с веерами… хотя вряд ли… потому что ты им чужой. Ты понимаешь это? Чужой среди своих.

– Да.

– Тогда какого хрена?

– Может удастся отыскать след – нож Каппы остановился, наполовину вонзившись между створок раковин брызнувшего водой или мочой моллюска.

Моллюск еще жив и уже мертв.

– Дай угадаю… ты смутно надеешься отыскать след твоих… потомков? Правнучка там… или бравый молодой воин правнук, что рубит бамбук, трахает сисястую соседку и не подозревает, что его прадедушка еще жив…

– Грубо… но да. Корни. Корни важны как для дерева так и для человека. Корни держат землю в земле, а человека в человеке.

– И не дают улететь – хмыкнул я.

– Да. Человек без корней…

– Свободен.

– Не нужен никому. Как ты и сказал, лид – чужой среди своих.

– Даже если найдешь их – своих потомков – ты не станешь им своим. Никогда.

– Я… это ответственность.

– Ответственность за что?

– За них. Я породил их. Я должен следить за их судьбами, за их жизненным путем, за тем как они шагают по этой жизни. Такова традиция. А я… я старше любого из них…

– Ну да. Глава рода как не крути. Даже если твоему правнуку уже лет сто и он седой как лунь, сидит себе иссохший под цветущей сакурой и сдирает шкуру с кошки для обшивки гитары…

– Сямисэна.

– То ты все равно будешь старше. Ты глава рода.

– Да.

– И ты им нахрен не нужен. Забудь.

– Не могу. Стараюсь… но не могу, лид. Эти мысли бродят у меня в голове. Я… я понимаю, что даже найди я их в деревне Чикурин – хоть кого-то из моих потомков – я все равно не смогу там остаться. Я воин. Я следую своим путем, что ведет к смерти.

– Ладно. Но… ты думаешь о мутном прошлом. О прошлом, где тебя даже не было. Ты похож на слишком впечатлительную и не тронутую мужиком ученую-историка, что слишком близко принимает к сердце написанное в учебниках про древние пиршественные оргии… ей тоже так сильно хочется там оказаться… и чтобы трахали, трахали, трахали!

– Ты прав, лид. Я думаю о прошлом – спокойно отозвался мечник и бросил на раскаленный метал еще один комок живого мяса – Но мне нет нужды думать о будущем. Оно предопределено – я следую за тобой. Ты думай о будущем. А я просто шагаю следом.