355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рудольф Баландин » Борис Леонидович Личков (1888— 1966) » Текст книги (страница 9)
Борис Леонидович Личков (1888— 1966)
  • Текст добавлен: 9 июля 2017, 01:30

Текст книги "Борис Леонидович Личков (1888— 1966)"


Автор книги: Рудольф Баландин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Личков не только правильно выделил феномен цефализации как критерий прогрессивной эволюции (на это указывали до него американский геолог Д. Дана и В. И. Вернадский), но и верно отметил ее ступенчатый характер: быстрые переходы на новые уровни сложности и замедленное развитие на каждом из них. Проницательно уловил он часто встречающуюся закономерность эволюционного процесса: вымирающие формы обычно не просто вытесняются более совершенными, а как бы оставляют "арену жизни" (вынужденно, конечно), чем предопределяется последующий расцвет, новых форм.

Иначе говоря, теория цефализации, предложенная Личковым, по всей вероятности, не вполне удовлетворительна; однако некоторые обнаруженные им закономерности (эмпирические обобщения?) интересны и открывают пути дальнейших исследований. Он, совершенно правильно подчеркивает вывод В. И. Вернадского о том, что живое вещество с его цефализацией, идущей "скачками", есть планетное явление, от биосферы неотделимое. Поэтому появление в биосфере разума, сознания никак не может быть случайностью. Но Вернадский особо отмечал, что "...невозможно еще найти какое-нибудь объяснение этому явлению, опираясь на общее построение мира" [136]. Личков решился найти такое объяснение, исходя из динамики гравитационных сил Земли и космоса. Однако, сколь ни красива его идея, ее вряд ли можно признать близкой к истине [137].

Впрочем, поиски причин цефализации были, можно сказать, необязательным отступлением от главной темы. Об этом он писал только для того, чтобы показать неизбежность и закономерность появления на Земле человека разумного.

Личков оставляет без внимания проблему геологической деятельности человечества – техногенеза, которой много и успешно занимался А. Е. Ферсман, продолжая труд ряда геологов конца прошлого – начала нашего века и развивая идеи В. И. Вернадского. Этим Личков как бы отходит от "магистрального" пути науки нашего века, ведущего к экологии человека и познанию всепланетных преобразований природы, осуществляемых посредством техники. Он размышляет преимущественно о нравственности, о вере человека в высшие принципы, идеалы.

Странным на первый взгляд может показаться интерес представителя наук о Земле к подобным сугубо гуманитарным вопросам, Личков обращается к представлениям Л. Фейербаха о религии без бога – атеистической, признающей высшие духовные ценности не вне человека, а в нем самом. Иначе говоря, провозглашается "обожествление" человечества.

Однако Борис Леонидович не стремится к идеализации отношений между людьми и государствами. Он не забывает "кровавых уроков истории" [138].

По мнению Личкова, сказывается "биологическая природа" человека, затрудняющая существование в новой, социальной среде. В биосфере, в эволюции живого вещества проявляются законы естественного отбора, борьбы за существование. Человек уже не принадлежит всецело биосфере. Превзойдя по своему могуществу всех животных, человек может быть истреблен только человеком. Поэтому в ноосфере должны осуществляться моральные нормы, не допускающие уничтожения людей. Без этого существование ноосферы невозможно.

Какие же предпосылки осуществления сферы разума на Земле? Прежде всего: "...человек научился владеть пространством Земли так, как никто никогда не владел им, и вышел даже за пределы этого пространства"[139]. Кроме того: «...человек сейчас постепенно все быстрее и быстрее овладевает веществами» [140]. А еще, по мнению Личкова, начинается борьба человека за бессмертие[141].

Человек, сознающий свое бытие, стремящийся к познанию мира, осмысливающий жизнь и смерть, уже одним этим выделился из всех живых созданий и открыл принципиально новый этап в эволюции живого вещества и биосферы. Незначительная часть живого вещества обрела самосознание, интеллект. И в результате начались необратимые решительные преобразования всей области жизни.

В. И. Вернадскому это обстоятельство казалось загадочным. Мысль не является формой энергии, писал он. Как же она меняет энергетические процессы? Б. Л. Личков ответил на этот вопрос: человеческая мысль не производит энергию, но ищет и находит пути к ее использованию. Иначе говоря, разум производит информацию, с помощью которой регулирует природные процессы.

В чем же главная особенность человеческой деятельности на Земле, где биосфера переходит в ноосферу? Для ответа на этот вопрос Борис Леонидович обращается к понятию энтропии. Оно было обосновано в рамках'термодинамики для закрытых систем, став как бы формальным выражением первого и второго начал термодинамики: закона сохранения энергии и закона "деградации" энергии, определенных потерь при любых процессах. Л. Больцман связал понятия энтропии и беспорядка простой формулой, показав, что энергия растет пропорционально увеличению хаоса и убывает с повышением упорядоченности. Величину, обратную энтропии, показывающую меру порядка и аккумуляции энергии, стали называть негэнтропией, энтропией.

В нашем веке ученые стали использовать принцип энтропии для характеристики процессов жизнедеятельности. Например, французский ученый В. Анри говорил (на лекции в Петрограде в 1917 г.); "С мировой точки зрения жизнь есть... постоянное задержание и накопление лучистой энергии, замедляющее превращение полезной энергии в теплоту и препятствующее рассеиванию последней в мировом пространстве" [142]. Иначе говоря, жизнь противодействует энтропии.

К сожалению, подобные идеи порой пересказываются неверно. Получается, будто живое вещество способно уменьшать энтропию, а не замедлять ее рост.

Энтропия может уменьшаться только относительно. Скажем, одноклеточный организм излучает на единицу массы и площади больше энергии, чем крупный многоклеточный организм. В этом смысле переход в геологической истории (около 1 млрд, лет назад) от одноклеточных к многоклеточным можно условно назвать эктропичным явлением, понижением энтропии. Хотя тепловая энергия все равно теряется, и в немалом количестве (даже у многоклеточного тепловое излучение на единицу массы более интенсивное, чем у Солнца!). Энергия теряется, энтропия по-прежнему возрастает, но только не так быстро, как прежде.

Обо всем этом приходится писать потому, что Личков, судя по всему, двояко и не всегда верно понимал энтропию и эктропию. В одном месте он ссылается на совершенно правильные высказывания Ф. Ауэрбаха ("Жизнь – это та организация, которую мир создал для борьбы против обесценения энергии") [143] и А. Бергсона («Жизнь не способна остановить процесс материальных изменений, но ей возможно этот процесс только задержать») [144].

Однако Личков никак не хочет примириться с неизбежностью абсолютного возрастания энергии для любых закрытых систем. Ведь человек, стремясь к физическому бессмертию, как бы бросает вызов всесильной смерти и ее отражению – энтропии. А если такая мечта осуществится? Не будет ли это означать, что человеку наконец-то удалось победить, подчинить своей власти энтропию?

"Если биологические явления, и в том числе биологические существа, временно преодолевающие энтропию, самое большее будут обладать долговечностью, то живые существа из ноосферы могут претендовать на вечность существования, и, следовательно, здесь энтропия будет преодолена полностью..." [145] Так пишет Личков, не обращая внимания на то, что мир, в котором нет никакого изменения энтропии и царствует вечность,– это мир застывший, вне времени, а значит, и движения. Как в заколдованном дворце спящей красавицы, здесь мгновение сомкнется с вечностью. Полное равновесие процессов, их абсолютная замкнутость равносильны реализации идеального цикла Карно и более ранних мистических идей о постоянных возвращениях мира в исходное состояние и точнейшего повторения прошедшего. Но в таком случае будет опровергнуто, второе начало термодинамики, согласно которому невозможно производить полезную работу без энергетических потерь. Иначе говоря, подобная ноосфера будет так называемым вечным двигателем второго рода (не подчиняющимся второму началу термодинамики) .

"Если человеческая ноосфера,—писал Личков,—будет осуществлена по всей Вселенной, то последняя разделиться на участки ноосферы и биосферы, которая до ноосферы еще не дошла. Отвергая универсальность закона энтропии, еще Г. Гельмгольц в одном из исследований своих по термодинамике говорил, что превращение более тонкой структуры живой органической ткани – это вопрос открытый... От хаоса через творение деятельности человека, его эволюция будут вести к полной победе энтропического духа" [146].

В данном контексте во избежание грубой ошибки эктропию следует понимать как относительное уменьшение энтропии. К тому же речь здесь идет не о закрытых системах, а об открытых, не изолированных от внешнего мира, существующих при постоянном притоке энергии извне. Так, для нашей земной биосферы имеется постоянный мощный поток лучистой солнечной энергии. Вне солнечного света и тепла земная биосфера обречена на гибель. В относительно закрытой системе солнечное излучение – Земля принципиально невозможно избежать энергетических потерь, поэтому она всегда будет оставаться энтропийной. Иное дело – открытая система биосферы, условно вычлененная – в схеме – из системы солнечное излучение – Земля. В ней относительная энтропия уменьшается за счет огромного роста энтропии всей системы.

Все это – известные, доказанные сведения. Скажем, нетрудно подсчитать общее увеличение энтропии системы Земля—Солнце и относительное ее уменьшение для открытой системы биосферы. Соотношение получается примерно такое: белое пятнышко, точка на фоне листа черной бумаги, символизирующего рост энтропии. Строго говоря, подобное соотношение весьма условно, так как сравниваются два принципиально разных типа систем – закрытые и открытые. Во втором случае это явная идеализация. Любой живой организм – открытая система, погибающая в изоляции, без постоянного притока энергии и информации. Проще говоря, это, по образной формулировке Ж. Кювье, вихрь атомов – упорядоченный, организованный. Вот и все живое вещество, и биосфера тоже вихри атомов, но только глобальные. И ноосфера, как бы высоко ни организованная, будет упорядоченным вихрем атомов. И когда Борис Леонидович мечтая о грядущей победе человека над энтропией и смертью, представлял ноосферу как бы островком среди хаотичного океана растущей энтропии, он просто давал волю своей фантазии, своим добрым побуждениям и вере в грядущую счастливую жизнь, не принимая во внимание ограничения, налагаемые на все процессы законами мироздания, открытыми человеком, по не "покоренными" им, так как человек – частица природы.

Конечно, никому не возбраняется мечтать и фантазировать. Однако при этом – увы! – приходится время от времени соотносить выдуманный мир с действительностью, если мы желаем проникать в будущее с помощью научных знаний, стремясь предугадать его некоторые черты.

Нестрогие прогнозы Бориса Леонидовича о возможной победе человека над "тенью царицы мира" (энергии) – энтропией характеризуют более всего его самого: человека эмоционального, доброго, оптимистичного, верящего в победу разума, мира, справедливости, лучших человеческих чувств и побуждений.

В этом он был очень похож на В. И. Вернадского. Но существовало и отличие. Вернадский более всего уповал на разум человека. Недаром так понравился ему термин "ноосфера" – сфера разума – для характеристики планетной области деятельности человечества. Во многих своих высказываниях Владимир Иванович предполагал ноосферу будущим состоянием биосферы, к которому мы сейчас переходим. Но в иных случаях он называл ее "состоянием наших дней", а то и указывал на то, что ноосфера уже существует несколько веков [147].

...Возвращаясь к проблеме энтропии и эктропии, можно предложить уточнение к концепции Личкова. Дело в том, что на свете есть источники энергии, расточающие ее самопроизвольно, вне желания человека; скажем, наше Солнце. В таком случае принципиально важен сам факт использования какой-то доли этой энергии, задержания ее и перевода в иные формы, в сложно организованные структуры. Если человек, вооруженный разумом и техникой, способен сделать в этом направлении новые шаги, увеличивая активность живого вещества, то это будет как бы победа над энтропией. Понимая так мысль Личкова, с ней можно согласиться. Самое главное: предложенный им критерий всепланетной деятельности человека выбран очень точно. Любые потери энергии (а значит, и вещества) увеличивают энтропию. Борьба за так называемое безотходное производство – это и есть борьба с энтропией, рассеиванием полезной энергии. Конечно, абсолютно безотходно производство быть не может (это равносильно созданию вечного двигателя второго рода). Однако создание относительно безотходных промышленных комплексов, где сведено к минимуму рассеивание энергии и вещества, было бы огромным достижением. (В настоящее время это сделать не удается из-за больших потерь на стадии добычи и переработки сырья.)

Однако переход к "негэнтропийной" ноосфере, о которой писал Б. Л. Личков, все-таки представляется очень непростым мероприятием. И дело даже не в этических проблемах, остающихся в значительной степени нерешенными. Требуется переход на принципиально иные методы ведения хозяйства, эксплуатации природных ресурсов.

Многие ученые ссылаются на то, что человечество выполняет "негэнтропийные" функции в биосфере. Однако если перейти от качественных оценок к количественным, то выявится, что человек преимущественно разрушает природные ландшафты, упрощает экосистемы, расходует "энергетические запасы" былых биосфер, залегающие в земной коре (нефть, уголь, горючие сланцы), уменьшает количество видов животных и растений и т. и. Иначе говоря, биосфера переходит в ноосферу не так, как предполагали Личков и ряд других ученых. Судя по расчетам, человек не уменьшает относительную энтропию биосферы, а, напротив, увеличивает. Это можно было бы предположить исходя из того факта, что человек использует почти исключительно природные ресурсы биосферы и, вдобавок, с большими потерями[148].

...Последняя и неопубликованная работа Бориса Леонидовича интересна более всего в трех аспектах: как проявление личности автора; как пример интересно поставленной проблемы; как материал для дальнейших исследований.

Безусловно, всякое творение есть проявление личности создателя. Однако в научных трудах, излагающих объективные сведения, роль субъективного фактора, т. е. особенностей личности автора, сводится, по возможности, к минимуму. Статья Личкова, о которой идет сейчас речь, не просто научная или научно-популярная. В ней затрагиваются вопросы философские, нравственные. Автору приходится высказывать свои представления о добре и зле, о прошлом и будущем человечества, о сущности человека и его предназначении в мире. Мы уже знаем, как отвечал на эти вопросы Личков. Если он допускал научные неточности и ошибки, то его нравственная позиция разумна и благородна. Он расширяет границы, охватываемые традиционной нравственностью, распространяя ее принципы не только на человеческое общество, но и на его природное окружение. Можно сказать, что он ставит вопрос об экологической нравственности, столь актуальной в наши дни. Трезво оценивая огромные трудности, которые надо людям преодолеть для достижения счастливого будущего (в ноосфере), Личков твердо верил в грядущую победу разума и добра. Все это было сугубо личным, выстраданным, искренним. Он не только писал об этом, но и соответственно строил свою жизнь, свое творчество.

Не менее интересна эта работа необычайной широтой охвата проблем. Уже одно это само по себе интересно и поучительно. Вдобавок, автор не ограничился общими рассуждениями о геологической деятельности людей, о биосфере, ноосфере, и т. д. Он вышел за пределы естествознания, заговорив о нравственности, войне и мире, моральных ценностях. Казалось бы, он слитком далеко удалился от своих профессиональных интересов. Но так может показаться только на первый взгляд. Потому чта в качестве геологической силы человек проявляет себя на планете не только как разумное социальное существо, умеющее создавать технику и управлять ею. Qh проявляет себя еще как личность, как существо, исповедующее определенную мораль (пусть даже "аморальную"). И от того, какая это личность, какова ее мораль, какими принципами она руководствуется в своих поступках, зависят не только судьбы людей, но судьба земной природы. Скажем, нравственная болезнь потребительства неизбежно ведет к хищнической эксплуатации природных ресурсов, их истощению, деградации биосферы.

Современные исследователи экологии человека нередко упускают из виду вопросы культуры и нравственности, ограничиваясь сугубо естественнонаучными и технологическими аспектами. Подобные упущения снижают научную значимость их выводов и рекомендаций, так как одностороннее освещение сложнейшей проблемы взаимодействия человека и окружающей природы ведет к слишком упрощенным концепциям, в которых человек представлен предельно схематично, наподобие механизма. Надо стремиться к синтезу не только естественнонаучных, но и гуманитарных знаний (как это и попытался сделать Б. Л. Личков).

Наконец, обратимся к критерию энтропии, предложенному Личковым для характеристики глобальной деятельности человечества. Это принципиально важный количественный показатель, значение которого еще пе оценено по достоинству. Для конкретных природных или технологических процессов он применяется давно. Настает пора воспользоваться им и для экологических целей.

Б. Л. Личков, 1960 г.

Последнее произведение Б. Л. Личкова отражает некоторые характерные черты всего его творчества. Прежде всего–увлеченность научными поисками, страстное желание показать жизнь природы и бытие человека без ограничений, налагаемых методами и предметом какой– либо одной науки или даже комплекса наук. Отсюда – стремление к синтезу знаний, смелое проникновение мыслью в неведомое. В основе такого синтеза не всегда лежали факты – прочная опора, но нередко и гипотезы, домыслы, теоретические экстраполяции. Этим вызвана спорность, а то и ошибочность некоторых концепций Личкова. Сама по себе спорность идей нередко является достоинством исследования: пробуждает интерес к ним, вызывает новые мысли, сомнения. Борис Леонидович был, что называется, «генератором идей». И если не все они представляются одинаково убедительными, то иначе и быть не может. Поиски невозможны без ошибок. А без поисков не бывает открытий.


Личность натуралиста

Мне довелось познакомиться с Борисом Леонидовичем в конце его жизни, в декабре 1965 г. В моей памяти сохранился образ семидесятисемилетнего человека, больного, тяжело пережившего смерть жены, которая около пятидесяти лет делила с ним радости и горести.

Во время первой нашей встречи он показался, мне очень усталым, замкнутым, морально подавленным главным образом из-за невозможности вести активную творческую деятельность. 'Зная о его работах, посвященных состояниям пространства Земли, я спросил, насколько интересует его проблема времени. Он ответил, что этой проблемой занимался мало.

По поводу представления, что современное состояние области жизни, где господствует человек, вернее называть "техносферой", Борис Леонидович отозвался отрицательно, сославшись на представления Вернадского о ноосфере. Уточнять и доказывать это мнение он не . стал, однако познакомил меня со своей рукописью "Прогресс человеческой жизни, будущее человечества и ноосфера". ,

В значительной степени благодаря идеям Личкова, высказанным в этой работе, я заинтересовался всерьез проблемами цефализации, закономерностей и движущих сил "прогрессивной эволюции" (усложнения организованности живого вещества), геологической деятельности^ человечества и т. д. В последующие годы мне пришлось убедиться, что теоретические построения Бориса Леонидовича не во всем согласуются с более поздними и более достоверными, уточненными фактами[149]. Но это обстоятельство ни в коей мере не означает, будто следует усомниться в высокой научной значимости обобщающих трудов Б. Л. Личкова. Поставленные им проблемы остаются актуальными поныне.

Умение увлечь читателя или собеседника – отличительная черта Личкова. Он с такой заинтересованностью, так страстно ведет исследование и рассказывает о полученных результатах, что пробуждает желание глубже проникнуть в затронутые им проблемы, осмыслить их в разных аспектах, оспорить. Можно сказать, он стимулирует творческий подход, вызывает на обсуждение, дискуссию.

Правда, в то время, когда мне довелось беседовать с ним, он не был склонен к спорам. Возможно, сказывался возраст, а также многолетняя приверженность к определенным, самостоятельно выработанным представлениям ' (в преклонном возрасте человек вообще чрезвычайно редко меняет или серьезно корректирует свои взгляды). Борис Леонидович тем не менее сохранил творческий темперамент. Излагая свои взгляды на эволюцию жизни и человека, на цикличность геологических процессов и т. д., он вдохновлялся, как бы молодея, движения его становились уверенными, глаза загорались. Поражало столь быстрое превращение медлительного, с трудом говорящего, казалось бы, немощного старика в энергичного мыслителя. По воспоминаниям знавших Личкова, он всегда жадно интересовался самыми разными научными идеями, новыми фактами, неожиданными гипотезами.

По натуре он был теоретиком. Многие геологические науки, в частности гидрогеология, связаны с соответствующей техникой и стандартной методикой проведения различных наблюдений, определений химического состава вод и т. п. Бориса Леонидовича не увлекала эта, можно сказать практическая (техническая), сторона исследований.

Его возмущал формализм в научной работе. Тут он бывал вспыльчив, резок, нетерпим. И эго несмотря на его доброжелательность, простоту в обращении, постоянную готовность помочь советом и делом. Он старался по мере сил поддерживать творческие искания молодых ученых. После полевых работ подробно расспрашивал о результатах исследований, о новых наблюдениях и выводах, предлагал, а ю и убеждал делать научные сообщения й доклады.

Личков не только сам был "генератором идей", но и обладал редкой способностью вызывать, индуцировать генерацию идей у других. Самостоятельность, оригинальность мыслей исследователей он ценил очень высоко даже в том случае, когда4'эти мысли не согласовывались с его собственными. Конечно, он достаточно ревниво относился к своим идеям, но это не мешало ему объективно оценивать чужие работы, с большим вниманием относясь к ним.

Вот, например, его отзыв на небольшую (13 с.) статью М. А. Каспировой; на 8 страницах очень подробно разбираются спорные, по его мнению, положения автора. Еще показательнее в этом отношении рецензия на статью Н. М. Синицына на 16 страницах. Личков не скупится на критические замечания, указывает на то, что автор неосновательно отвергает его идеи или излагает их не совсем верно и т. п. В этом можно усмотреть некоторую личную "обиду" рецензента, концепцию которого автор недооценил. Личков так и пишет: "Я не удостоился попасть в список тех, кто "много внимания уделил древним денудационным поверхностям", хотя не вижу к этому оснований... Впрочем,– замечает он,– это вопрос компетенции автора и диктовать ему здесь что-либо не приходится". Несколько раз в этом отзыве Личков сетует на то, что его идеи пересказываются неточно или упрощенно. А вывод его такой:

"Многосодержательная, хотя и небольшая по объему статья Н. М. Синицына представляет очень большой интерес, ибо она хорошо ставит ряд интереснейших, чрезвычайно острых и волнующих геологическую мысль вопросов, касающихся закономерностей развития гор...".

Все это не означает, что Борис Леонидович был лишен авторского самолюбия. Напротив, ему правилось, когда на него ссылались в научных трудах, чтили его научные достижения. Возможно, так было потому, что он вовсе не был избалован вниманием к своему творчеству. Ему очень хотелось, чтобы его идеи входили в науку, активно участвовали в выработке новейших теоретических концепций в науках о Земле. По его мнению, эти концепции и общая теория Земли должны учитывать его выводы о первопричинах тектонической активности и эволюции земной коры, о характере взаимодействия геосфер.

Основания для подобного мнения были. Ведь, как мы знаем, Личков обладал редкой способностью соединять конкретные полевые исследования с теоретическими научными разработками, а также с анализом методологических. проблем познания.

В своих глобальных обобщениях он исходил из фактов, почерпнутых в процессе самостоятельных наблюдений. Личков был прежде всего натуралистом, естествоиспытателем, исследователем реальных природных объектов и явлений.

В этой связи хотелось бы привести один эпизод, относящийся к полевым исследованиям Бориса Леонидовича в Средней Азии (по воспоминаниям ученицы Б. Л. Личкова Лидии Аркадьевны Земляницыной [* Приношу Л. А. Земляницыной глубокую благодарность за предоставленные материалы.]).

Летом 1949 г. небольшому геоморфологическому отряду ЛГУ, возглавляемому Личковым, предстояло работать в долине Вахша. Однако на пути отряда возникли непредвиденные трудности: между хребтами Алайским, Петра Первого и Зеравшанским, в долине р. Сурхоб, впадающей в Вахш,– произошли землетрясения. По слухам, от подземных толчков "гора сдвинулась с места"'.

Бориса Леонидовича очень интересовала роль землетрясений в формировании рельефа. Он стремился поскорее попасть в сеймоактивную зону. Местные геологи отговаривали: дорога была опасной, частично разрушенной, а подземные толчки продолжались. Но Борису Леонидовичу необходимо было видеть все своими глазами, по горячим следам, чтобы самостоятельно разобраться в происходящих процессах.

Отряд Личкова отправился вверх по долине р. Вахш.

По мере продвижения отряда в горы все чаще ощущались подземные толчки. Порой они сопровождались грозным гулом.

Эпицентр землетрясения находился в районе кишлака Хант. Попасть туда оказалось трудно. Надо было переправиться через горную реку Сурхоб, мост через которую был разрушен. Местные жители предложили переправиться на своеобразных плотах-салях: надутых бычьих шкурах, на которые сверху крепится решетка из тонких жердей. Переправляться на таких плотах через широкую и бурную реку было очень непросто. Но Борис Леонидович не испытывал ни колебаний, ни страха. Он как бы и не замечал трудностей и опасностей.

В первую же ночь всех разбудил подземный грохот. Колебания земли были так сильны, что трудно было стоять на ногах. Толчки были резкие и недолгие. Однако после пережитых волнений никто долго не мог заснуть.

Утром Борис Леонидович отправился в маршрут. Несколько дней он изучал следы сейсмодислокаций на склонах гор. Он пришел к выводу, что в результате сильных подземных толчков нарушилась устойчивость склонов. Произошли грандиозные оползни и обвалы. Этим явлениям благоприятствовали выходы подземных вод, обводненные слои, по которым происходили основные подвижки. Мощность оползневых массивов достигала 60 м. По-видимому, очевидцам показалось, что "гора сдвинулась с места"...

Пытаясь детально разобраться в происходивших явлениях, Личков не жалел ни времни, ни сил. Он с легкостью преодолевал крутые склоны, карабкался по скалам (а ведь ему было уже за шестьдесят!). Надо еще учесть, что данная работа была для него "внеплановой". Ему предстояло изучать геоморфологию Вахшской долины, выяснить соотношения террас и денудационных поверхностей выравнивания. Этой работе Борис Леонидович придавал очень большое научное значение. Поэтому после недолгого пребывания в эпицентре землетрясения отряд направился в долину Вахша.

Теоретические исследования Личков постоянно соотносил с практическими задачами. Так, в 1950 г. он руководил несколькими полевыми отрядами, работавшими в нижнем течении Вахша главным образом в связи с проблемой вторичного засоления почв при орошаемом земледелии.

Надо заметить, что на полевых работах Борис Леонидович постоянно делился своими наблюдениями и выводами со студентами. Это была прекрасная школа, пробуждавшая у молодых людей любознательность, умение наблюдать природу, сопоставлять факты и приходить к логическим выводам. Как всякий настоящий учитель, он обучал прежде всего своим личным примером.

Впрочем, личный пример и умение увлечь сотрудника геологическими проблемами и исследованиями воздействовали не только на учеников Бориса Леонидовича, но и на всех, кто общался с ним в полевой обстановке. Вспомним, в частности, свидетельство академика АН БССР Г. И. Горецкого, который в значительной мере под влиянием Бориса Леонидовича начал глубокие и оригинальные исследования по палеогеографии четвертичного периода и палеопотамологии (истории древних долин пра-Волги, пра-Днепра и т. д.).

Борис Леонидович Личков был яркой, одаренной, творчески активной личностью. Он не любил проторенных путей в науке. Даже читая студентам лекции по вполне определенным курсам, нередко отступал от программы и начинал размышлять вслух над нерешенными научными проблемами, оспаривал привычные, но недостаточно обоснованные фактами гипотезы, выдвигал собственные идеи. Он постоянно использовал сведения из разных наук и прежде всего старался обучить методике научных исследований.

Неутолимая жажда познания не угасала у Бориса Леонидовича до самых последних дней жизни. Он был постоянно нацелен в неведомое и обладал редким даром открывать новые проблемы и выдвигать новые гипотезы и теории.

Очень показательна оценка одной из работ Б. Л. Личкова крупным советским биологом академиком АН УССР Н. Г. Холодным. В двух письмах В. И. Вернадскому Холодный упомянул о Личкове [* Эти материалы любезно предоставлены И. И. Мочаловым.]. Вот один отрывок из его письма:

"Недавно я прочел (в рукописи) интереснейшую статью Б. Л. Личкова "Геологические периоды и органическая жизнь". Несколько раньше познакомился с его идеями о роли почвы в литогенезе на материковых равнинах. Мне кажется, что Б. Л. несколько преувеличивает роль почвы в литогенетических процессах. Зато его гипотеза происхождения "волн жизни" прямо увлекательна. Очень красивое и убедительное построение! Хорошо бы знать Ваше мнение по поводу всех этих работ Б. Л." [150].

Хочется сделать небольшое отступление. Идеи Б. Л. Личкова о значении почвенных процессов в образовании континентальных осадков, а также в судьбах экосистем суши (и биосферы вообще) продолжают оставаться перспективными, но не разработанными с учетом новейших научных данных. По-прежнему сохраняется разрыв между "органическими" и "неорганическими" компонентами природных экосистем (биогеоценозов), изучаем мых, с одной стороны, биологическими науками, а с другой – геологическими. Почва служит как бы связующим звеном между живыми организмами и минеральным субстратом (включая подземные воды). Однако на это обстоятельство обращают внимание немногие исследователи. Среди огромного числа гипотез о движущих силах и механизмах эволюции живого вещества идеи Личкова выделяются уже тем, что в них сделана попытка оценить возможную роль почв и подземных вод в судьбах жизни на Земле. Можно предположить, что до сих пор эта роль недооценивается учеными. Во всяком случае, анализ сельскохозяйственной деятельности человека показывает, какое огромное значение имеет состояние почв не только для растительности, но и для развития целого ряда физико-географических процессов: динамики склоновых явлений, оврагообразования, заболачивания, динамики и химического состава грунтовых вод и т. д.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю