Текст книги "Вернадский"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 3
Возмужание

Знание не перерождает человека: оно только изменяет его, но изменяет не в одну всеобщую, казенную форму, а сообразно натуре того человека.

Идеалы

Вернадский с юных лет старался осмыслить окружающее и свой внутренний мир. К нему вполне применим афоризм Античности: мудрец не свободен от страстей, но сдержан в страстях. Пожалуй, ему удавалось воплощать в жизнь призыв мятежного и мрачного философа Ф. Ницше не подавлять сильные страсти, а направлять их энергию на созидание.

В письме жене через год после свадьбы он упомянул о человеке, просветлённом любовью. Рассказ этот от третьего лица, но в нём ясно проступает образ автора:

«Много будет гордости, много будет узости, прямолинейности, невольного зла в его поступках, раз он не полюбит, раз он не забудет самого себя, все свои помыслы, все свои мечты и желания в одном великом чувстве любви. И только тогда в состоянии он без сомнений, без тех искушений в минуты отчаяния, когда всё представляется нестоящим перед неизбежной смертью, только тогда способен он смело и бодро идти вперёд, всё время и все свои силы направлять на борьбу за идею, за тот идеал, какой носится в уме его. Суха и черства всякая религия перед этим чувством, и кажутся её утешения, её наставления чем-то таким деланым, если только нет в них любви, любви не умственной, любви не деланой, а любви беззаветной, которой легко принести в жертву всё, самого себя, всё, всё».

Не следует предполагать в этих словах преувеличений, свойственных пылкому юноше. Как доказала его жизнь, в своих чувствах он не обманывался. Вернадский был верен самому себе, своим друзьям и жене, Родине и своим идеалам.

Более всего дорожил он свободой мысли, исканий и сомнений.

«Мне ненавистны всякие оковы моей мысли, – признавался он жене, – я не могу и не хочу заставить её пойти по дорожке, практически важной, но такой, которая не позволит мне хоть несколько более понять те вопросы, которые мучают меня».

В спокойном, немногословном, доброжелательном Владимире Вернадском внешние приметы не выдавали силы воли, целеустремленности, мужества. Показательны его записи студенческих лет:

«Наибольшей возможностью ставить жизнь по-своему или, вернее сказать, быть в ней самостоятельным – я буду обладать, когда буду возможно могущественнее умом, знаниями, талантами… Итак, необходимо приобрести знания, развить ум…»

Зачем это? «Задача человека заключается в доставлении наивозможной пользы окружающим».

Наметить такой план значительно легче, чем осуществить его. Многим хочется иметь глубокие знания, оригинальный ум и приносить окружающим пользу. Увы, почти никому это не удаётся. Ведя дневник, человек может невольно изображать себя таким, каким хочется быть. Понимать себя не так просто, как многим кажется.

Вернадский осуществил свои жизненные планы. В этом наиболее ярко выявились его воля. О выработки твердого волевого характера он упомянул в том же дневнике: «Первое дело: 1) Выработка характера. Преимущественно следует: откровенность, небоязнь высказывать и защищать свое мнение, отброс ложного стыда, небоязнь доводить до конца свои воззрения, самостоятельность. Выработка речи. 2) Образование ума: а) Знакомство с философией, б) Знакомство с математикой, музыкой, искусствами…»

Став признанным ученым, он вновь подчеркнет огромное значение настойчивости и целеустремленности в науке:

«Можно сказать, что научное мировоззрение поддерживается и не гибнет только благодаря сознательному проявлению усилия, воли. Оно замирает и поглощается чуждыми вхождениями, как только ослабляется это его проникающее живительное усилие».

Характер Вернадского в студенческие годы складывался под влиянием друзей, дружеских споров, попыток совместных поисков истины. Сказались на этих спорах запрещенные цензурой, но ходившие в многочисленных копиях «Исповедь» и «В чем моя вера?» Льва Толстого.

Эти статьи ошеломили российскую общественность. В них проявилось мужество писателя, сумевшего быть предельно откровенным, честным. «Небоязнь высказывать и защищать свое мнение, отброс ложного стыда, небоязнь доводить до конца свои воззрения, самостоятельность» – все эти качества в наивысшей степени были присущи новым произведениям Л. Н. Толстого. Приведенные выше дневниковые записи Вернадского относятся к 1884 году, когда «Исповедь» Льва Толстого нелегально печаталась во многих тысячах экземпляров.

В Петербурге группа студентов печатала «Исповеди», а склад этого подпольного издательства помещался в квартире тестя товарища (помощника) министра внутренних дел. Почти все высокопоставленные чиновники имели в своем распоряжении оттиски статьи Л. Н. Толстого.

Лев Николаевич попытался объяснить свой опыт жизни. Он признался, что в пятьдесят лет, став известным писателем, ощутил нечто, напоминающее смертельную болезнь. Его начали мучить вопросы, казавшиеся глупыми, простыми, детскими. Но только он тронул их и попытался разрешить, тотчас убедился, что это самые важные и глубокие вопросы в жизни.

Судя по тому, как бездумно и нелепо существуют люди, напрашивался вывод: «Истина была то, что жизнь есть бессмыслица».

Научные знания не могут ответить на вопрос о цели жизни: «Чем менее они приложимы к вопросам жизни, тем они точнее и яснее, чем более они пытаются давать решения на вопросы жизни, тем более они становятся неясными и непривлекательными».

Но и «неразумное знание» – слепая вера – не удовлетворяло его. Триединый Бог, шестидневное творение Мира, дьявол, черти, ангелы – «я не могу принять, пока я не сошел с ума». Положение казалось безвыходным.

«По разумному знанию выходило так, что жизнь есть зло, и люди знают это… По вере выходило, что для того, чтобы понять смысл жизни, я должен отречься от разума, того самого, для которого нужен смысл».

А дальше как быть?

«Я понял, что, если я хочу понять жизнь и смысл ее, мне надо жить не жизнью паразита, а настоящей жизнью и, приняв тот смысл, который придает ей настоящее человечество, слившись с этой жизнью». Истина оказалась в том, чтобы стремиться к истине и верить в нее. «Бог есть жизнь».

Но что означает жить настоящей жизнью? Или, как говорил другой русский мыслитель Н. Ф. Фёдоров: «Жить со всеми и для для всех».

Вернадского, устремленного к научной деятельности, неприемлем был путь опрощения, на который вставали последователи учения Толстого. И этот свой вывод он также разделял с друзьями из братства.

Жить со всеми и для всех не означат, будто надо жить как все. Надо оставаться самим собой, надо быть разными, сохраняя единство. Каждый должен заниматься своим делом с пользой для всех.

…Владимир Иванович после смерти отца стал владельцем 500 десятин земли в Тамбовской губернии. В начале 1886 года он собирался эту землю продать, а на вырученные деньги отправиться в кругосветное путешествие вместе с Андреем Красновым – другом детства, будущим выдающимся геоботаником.

Мечта осуществилась (отчасти) у Краснова: весной того же года Русское географическое общество командировало его на Тянь-Шань. А Вернадский, получив согласие Натальи Старицкой стать его женой, остался в России.

К тому времени недалеко от хутора Шигаевский, принадлежавшего Ивану Васильевичу Вернадскому, была проложена Моршанско-Сызранская железная дорога. Для неё он выделил участок земли, где были построены вокзал и почта. Железнодорожная станция (действующая поныне) была названа Вернадовкой.

Владимир Иванович часть денег от продажи земли передал для строительства сельской школы, а другую часть положил в банк на выплату жалованья учителям. (Дневниковая запись тех лет: «Есть два коренных вопроса народной жизни:… экономическое и духовное развитие народа».)

Имение стало для его семьи, в сущности, дачей. В дальнейшем он принимал участие в делах местного земства и особенно активное – в годы, когда во время периодических засух приходилось оказывать помощь голодающим крестьянам.

Полевые работы в экспедиции по изучению почв под руководством Докучаева приблизили его к народной жизни. Он убедился, что преобладает ведение сельского хозяйства, ориентированное на получение владельцами земельных угодий максимальной выгоды. Уничтожаются леса, что усугубляет последствия засух, а рациональное использование земель и борьба с вредителями нередко «требуют больших затрат, чем привыкли тратить помещики при своём хищническом хозяйстве».

Бегство от обыденности

Неудовлетворение Толстого наукой было вызвано его стремлением знать о том, «как человеку самому быть и жить лучше». А наука не дает ответа на такие вопросы. Она не имеет в виду личную жизнь конкретного индивидуума. Но ведь именно личная жизнь – единственное, ценнейшее, недолгое достояние любого человека. Как им распорядиться?

«Благо твое есть твое единство со всеми людьми, зло есть нарушение единства… Не лишай себя сам того блага, которое дано тебе», – учил Лев Толстой. Вот, пожалуй, главная мысль, воспринятая членами студенческого братства из его статей.

Не наукой единой жив человек. Но столь же ясно было Вернадскому, что она по сути своей не обычный вид деятельности, хотя и предоставляет возможность безбедного существования, преподавать, стать профессором.

Можно было вспомнить высказывания Марии Николаевны Вернадской о чудесном мире, который открывает «Благодетельный гений – наука!.. Она пробуждает нас от тягостной дремоты, раскрывает перед нами таинства природы и учит извлекать из них пользу».

Не только тешит любознательность учёного, но и приносит пользу людям. Ни религия, ни философия не внесли коренных изменений в мировоззрение людей и не помогли так организовать общество, чтобы жить в гармоничном единстве между собой и с природой. На это способна наука: она вырабатывает объективные знания о Мире, человеке, цивилизации.

Исходя из таких соображений, Владимир Вернадский решил, что научные исследования станут главным стержнем его жизни и личным посильным вкладом в бытие своего народа и всего человечества. Хотя он не раз в своём дневнике с горечью отмечал свою малую одарённость и слабость ума, не способного справиться с многими загадками природы.

Сильный человек, способный к умственному росту, сознаёт свои недостатки и стремится их преодолеть.

Так завершалось становление характера Владимира Ивановича – в кругу близких друзей, вместе с любимым человеком, с верой в науку и в своё предназначение на Земле, с готовностью развивать свои способности.

…Летом 1887 года он проводил полевые работы, изучая почвы Смоленской губернии. Некоторое время жил в Рославльском уезде. Впечатление от провинции было тяжёлое:

«Вообще среда здесь незавидная, и уезд спит глубоким сном… Вся жизнь этого уезда, вся она, такая монотонная, бесцельная, горемычная и такая гадкая… При размышлении об этой жизни, о её бесцельности, о её заглушенности, о её страдальческой спячке и толчении воды в ступе, становится невольно как-то тяжело, грустно и ужасно».

Какой выход? Научные исследования и общественная работа.

Таков один из наиболее сильных стимулов к творчеству многих людей в разных областях деятельности. В науке сказывается и другой стимул: устремлённость мысли в неведомое. Об этом хорошо сказал Альберт Эйнштейн:

«Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то, во всяком случае, слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука… Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего».

В этом своём стремлении Эйнштейн удалялся от земной природы. Жизнь и разум как её проявления его всерьёз не интересовали, а теоретические прозрения имели в виду Мироздание как бы само по себе, вне человека и всего живого.

Эту традицию сохранили физики и космологи XXI века, разработавшие формальную модель видимой нами Вселенной (Метагалактики) в результате Большого взрыва…

Впрочем, об этом у нас ещё пойдёт речь. А пока вспомним: в славную эпоху Просвещения парижский академик, астроном, физик и математик Пьер Симон Лаплас полагал, что в принципе можно выразить Мироздание системой формул. А по мнению Клода Анри Сен-Симона, и нравственность можно свести к формулам гравитации.

Но чем лучше узнавали люди окружающую реальную природу, тем больше убеждались, что формальный метод весьма ограничен.

Иммануил Кант в сочинении «Общая естественная история и теория Неба, или Опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания на основе ньютоновских законов» (1775) смело заявил: «Дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен образоваться Мир».

И тут же оговорился: легче объяснить происхождение всех небесных тел, чем «зарождение и развитие какой-нибудь травки или гусеницы».

Мысль чрезвычайно важная! Жизнь земной природы необъяснима на основе законов механики, математики, физики.

К этому же выводу пришёл Вернадский:

«Весьма часто приходится слышать убеждение, не соответствующее ходу научного развития, будто точное знание достигается лишь при получении математической формулы, лишь тогда, когда к объяснению явления и к его точному описанию могут быть приложены символы и построения математики…

Но нет никаких оснований думать, что при дальнейшем развитии науки явления, доступные научному объяснению, подведутся под математические формулы или под так или иначе выраженные числовые правильные соотношения; нельзя думать, что в этом заключается конечная цель научной работы».

Натуралиста, который стремится познать природу во всех её проявлениях, включая человека, не могут удовлетворить формальные модели. Они безусловно полезны, но явно недостаточны для познания земной природы.

Подобно многим интеллектуалам XIX и начала следующего века, Вернадский верил в науку. Как писал Д. И. Менделеев: «При помощи науки без насилия, любовно, но твердо устраняются предрассудки, неправда и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие».

… Становлению личности Вернадского немало содействовали счастливые обстоятельства. Он с детства общался с людьми незаурядными: отец и его первый сын Николай, дядя Евграф Короленко, Андрей Краснов, члены студенческого братства. В университете у него были достойнейшие учителя, выдающиеся учёные Д. И. Менделеев и В. В. Докучаев. Ему повезло со спутницей жизни…

Для хороших всходов требуются не только отличные семена. Не менее важна плодородная почва, а также борьба с сорняками. Вернадский именно культивировал, сохранял в своей душе и стремился воплотить в жизнь идеалы разума и добра.

Великие религии – индуизм, буддизм, конфуцианство, иудаизм, христианство, ислам – призывают стремиться к добру и справедливости, к духовному росту, к познанию Мира и самого себя. Почти все философские учения доказывают то же самое.

Простой принцип: не делай другим того, что не желал бы себе.

В теории все с этим согласятся. Но в своих поступках слишком часто поступают иначе. Даже те, кто считает себя христианином, соблюдая ритуалы, исполняют ли заповеди Иисуса Христа? Достаточно вспомнить жесточайшие завоевания христианских стран Западной Европы с уничтожением многочисленных племен и народов, развитых цивилизаций Нового Света.

Обычная ссылка: дьявол силён, трудно не поддаться на его искушения. Но если «нечистый попутал», стало быть, нечистая сила в душе человека укоренилась прочнее, чем светлый сонм ангелов, архангелов, всех святых и образ самого Бога?!

Религия и философия не смогли сделать общество гуманнее, разумнее – не на словах и декларациях, а на деле. Остаётся надежда только на силу научной мысли. Примерно так решил Владимир Вернадский.

Несмотря на все свои метания в поисках истины – от философских идей Античности и религиозных мифов древности до строгих выводов точного знания, – он верил в правильность избранного пути:

«Существование человека для науки (… а я не отделяю от науки тех, кто стремится к истине и в искусстве) вносит в жизнь светлые лучи идеала».

Посвящение в учёные

Петербургский университет открыл Вернадскому путь в науку.

Большое впечатление произвели на него лекции Менделеева. Знаменитый химик, творец Периодической системы элементов, вдохновлял слушателей своими оригинальными идеями, яркими высказываниями, незаурядной внешностью.

«Сколько в это время рождалось мыслей и заключений, – вспоминал Вернадский, – нередко шедших совсем не туда, куда вела логическая мысль лектора, действовавшего на нас всей своей личностью и своим ярким красочным обликом».

В его изложении атомы, «кирпичики мироздания», невидимые и загадочные, получившие абстрактное название химических элементов, существовали не сами по себе, как идеальные сущности, а являлись плотью природных объектов, планет и космоса.

Воображение слушателя уносилось далеко от привычных образов химии: пробирок, реторт, колб, тиглей, горелок; от учебных лабораторий и химических заводов. Всё вокруг – растения, ручьи, воздух, земная поверхность, минералы – образуют круговорот бесконечных превращений в великой химической лаборатории природы.

Детские фантазии о жизни Земли и звездных миров, пробужденные в беседах с Евграфом Короленко, обретали иной облик, связывались с наукой о свойствах, движениях, взаимодействиях химических элементов и их соединений.

Если Земля и космос, живые организмы и промышленность – это своеобразные химические лаборатории, то у них есть свои законы, познание которых позволит открыть тайны жизни далеких солнц, планет, минералов, организмов, человека…

Такие мысли возникали на лекциях Менделеева. Появились неожиданные вопросы, на которые не мог бы в те времена ответить ни один ученый. Не существовало еще наук о химическом строении космоса, планеты и земных сфер. Основоположником этой области знания суждено будет стать В. И. Вернадскому.

Интерес к химии не помешал Вернадскому избрать профессию минералога. Возможно, произошло так потому, что в университете лекции по минералогии и кристаллографии читал выдающийся ученый Василий Васильевич Докучаев.

Высокий, статный, с окладистой бородой и чёткими красивыми чертами лица, он был похож одновременно на крестьянина, священника, мыслителя. Выходец из небогатой семьи церковнослужителя, он поступил в духовную семинарию, а затем был направлен в Духовную академию.

И тут он резко изменил свой жизненный путь. Отказавшись от карьеры священника, поступил в Петербургский университет. Терпел нужду и лишения, обедал не каждый день, но цели своей добился: получив высшее образование, приступил к научной и преподавательской деятельности.

Прекрасной школой комплексного изучения природных условий стала для Докучаева экспедиция в Полесье. Геологи, гидрологи, ботаники, инженеры изучали возможность осушения этого края.

В 1882 году для изучения почв и рациональной организации сельского хозяйства была организована нижегородская экспедиция, руководимая Докучаевым. Она работала до 1887 года. В ней участвовал Вернадский.

Докучаев основывал исследования на таком принципе:

«Постоянно необходимо иметь в виду природу, взятую в ее единстве, цельности, чтить и штудировать все главнейшие элементы ее».

Первым в мире он выделил почву как особое природное тело со своими законами жизни и развития (её считали зоной измененных горных пород – корой выветривания). В своей замечательной работе «Русский чернозем» (1883), ставшей его докторской диссертацией, он писал:

«Почвы, являясь результатом чрезвычайно сложного взаимодействия местного климата, растительных и животных организмов, состава и строения материнских горных пород, рельефа местности, наконец, возраста страны, понятно, требуют от их исследователей беспрестанных экскурсий в область самых разнообразных специальностей».

В почвоведении теория тесно связана с практикой сельского хозяйства.

По словам Докучаева: «Эти закономерные, можно сказать, незыблемые, вековечные соотношения, находясь в основе, в корне наиболее существенных этнографических, исторических, бытовых, даже экономических, социальных и всевозможных культурных человеческих особенностей и проявлений, всегда от века роковым неотразимым образом тяготели над всем человеческим миром и поныне, как дамоклов меч, висят над ним, связывая мнимого господина Земли по рукам и ногам, несмотря ни на какие успехи цивилизации, ни на какие открытия науки и техники, ни на какие политические перевороты, катастрофы, перемены, перетасовки».

Вернадский не торопился приниматься за глобальные обобщения. Прежде следовало обучиться черновой научной работе, сбору и обработке фактов, а также умению наблюдать и понимать природу. В этом отношении пример Докучаева был для него чрезвычайно ценен.

«По складу своего ума, – вспоминал Владимир Иванович, – Докучаев был одарен совершенно исключительной пластичностью воображения; по немногим деталям пейзажа он схватывал и рисовал целое в необычайно блестящей и ясной форме. Каждый, кто имел случай начинать свои наблюдения в поле под его руководством, несомненно, испытывал то же самое чувство удивления, какое помню и я, когда под его объяснениями мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживлялся и давал многочисленные и ясные указания на генезис и на характер геологических процессов, совершающихся и скрытых в его глубинах».

Экспедиции Докучаева, в которых принимал участие Вернадский, тоже были своеобразным научным братством. По свидетельству геолога П. Ф. Баранова, участники нижегородской экспедиции «представляли одну семью, работавшую с полным самоотвержением на пользу общему делу».

Им приходилось часами трястись в телегах, до изнеможения ходить в маршруты, карабкаться по береговым обрывам, мокнуть под дождем, ночевать под открытым звездным небом…

Почвенная экспедиция Докучаева исследовала рельеф, растительный и животный мир почв, климат, подземные воды, горные породы, физико-геологические процессы, геологическую историю района – весь комплекс природных условий, цельную природу, а не только её часть.

Живой, сложный, изменчивый мир открывался Вернадскому. Он записал в дневник: «Кто знает, может быть, есть законы в распределении минералов, как есть причины возможности образования той или другой реакции именно в этом месте, а не в другом».

И вновь – постановка проблемы, а за простотой общего ответа скрывается неведомая область для науки того времени. По каким законам происходят химические реакции в природе: здесь – одни, а там – другие? Как протекают они, к каким приводят результатам?

Речь должна идти не просто о реакциях, которые когда-то начинаются, протекают и заканчиваются. Разве после образования минерала время останавливается, словно в замке Спящей красавицы? Нет, минералы изменяются, живут, включаются в новые превращения. Выходит, следует говорить о чередовании химических реакций в природе, о круговоротах.

Сто лет назад подобные вопросы еще не были поставлены. Начинающий ученый Вернадский подошел к ним вплотную. Позже он отметил, что именно Докучаев обратил его внимание на динамическую сторону минералогии, на необходимость изучения минералов во времени.

…В 1884 году умер Иван Васильевич Вернадский. Год спустя Владимира Вернадского после окончания университета оставили для подготовки к профессорскому званию, назначив хранителем минералогического кабинета. В 1886 году он женился на Наталье Егоровне Старицкой; на следующий год родился сын, названный Георгием.

Выходит, независимость Владимира Ивановича не относилась к личной жизни. Тут даже он, как иногда говорят, был обременен семьей. И «бремя» это взял сознательно, считая, что оно поможет в научной работе.

Странно? Нет, не очень.

Настоящего мужчину характеризует высокая ответственность за самого себя, за свои мысли и поступки. Но еще больше мужества, твердости и доброты требует ответственность за других. Без этого нет возмужания.

Принято считать, что дети затрудняют жизнь: лишние заботы и расходы; давно уже в США и Западной Европе было отмечено, что в наш технический век супружеские пары предпочитают иметь престижный автомобиль, а не ребёнка. То же поветрие пришло в Россию.

Семья не мешала, а помогала Владимиру Ивановичу работать. Он охотно проводил время с детьми; жена была ему верным помощником.

В марте 1888 года они расстались на несколько месяцев: его отправили за границу для работы в минералогических и кристаллографических лабораториях. В дни разлуки он постоянно писал жене, делясь с ней своими мыслями и воспоминаниями. По этим письмам можно судить, как складывались его первые научные поиски.

Переписывался он и с Докучаевым. Теперь это было общением коллег и товарищей, а не учителя и ученика.

По просьбе Докучаева Вернадский прислал ему свою фотографию. Заметив, что его бывший ученик похудел, Докучаев заключил: «Слишком усердствуете». А затем спросил, предполагая утвердительный ответ: «Не пора ли Вам приниматься за вполне самостоятельную работу?»