Текст книги "Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»"

Автор книги: Рудольф фон Риббентроп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Однажды мне пришлось печатать письмо, в котором, как помню, речь шла о неприятном столкновении между ним и Розенбергом. Розенберг возглавлял так называемый «Внешнеполитический отдел НСДАП». От матери я узнал подоплеку письма, которое печатал. Напряженные отношения питались ревностью, испытываемой Розенбергом к отцу как новому собеседнику Гитлера по вопросам внешней политики. Мое первое впечатление о том, что происходит за кулисами власти! Позднее отец сообщил – в то время еще посмеиваясь, – что они с Розенбергом, наконец, разграничили сферы компетенции. Когда он доложил об этом Гитлеру, тот едва ли пожелал принять сообщение к сведению. Отец рано понял тактику Гитлера ставить сразу на нескольких лошадей. Ему приходилось считаться с ней, коль скоро он хотел оказывать влияние на принятие решений по вопросам внешней политики. В этой связи, например, он предложил Гитлеру третьего апреля 1935 года переименовать «внешнеполитический отдел» НСДАП в «культурно-политический», благодаря переименованию, писал он, «было бы недвусмысленно подтверждено, что восточная программа Розенберга не имеет отношения к официальной внешней политике рейха». Интересный пример внутренних затруднений, с которыми сталкивалась немецкая внешняя политика в системе Гитлера. Излишне упоминать, что подобное предложение не способствовало налаживанию дружеских отношений с лицами, которых оно касалось, в данном случае с Розенбергом. Поскольку в условиях диктатуры любые публикации имеют, по меньшей мере, характер официоза, отец был вынужден прилагать усилия к тому, чтобы исключить факторы помех. В последующем я остановлюсь на гораздо более проблематичных рассуждениях Гитлера в «Майн кампф» о немецкой политике касательно Франции и, прежде всего, его высказываниях в отношении восточной политики.

Отныне мне чаще приходилось слышать материнское предупреждение: «Ты должен скорее дать себя четвертовать, чем…». Так было, когда она в начале 1935 года посчитала возможным рассказать мне, что Гитлер и отец обдумывают восстановление в одностороннем порядке суверенитета Германии в оборонной сфере, поскольку переговоры с Англией и Францией о практической реализации равноправия Германии в вопросах вооружения (которое правительству Папена было de jure уже обещано постановлением Женевской конференции по разоружению от 12 декабря 1932 года)[29]29
  Это заявление было сделано США, Францией, Великобританией и Италией 11 декабря 1932 года в рамках проходившей там Конференции по разоружению. Ср. Scheil, Stefan: Fünf plus Zwei. Die europäischen Nationalstaaten, die Weltmächte und die vereinte Entfesselung des Zweiten Weltkriegs, Berlin 2003, S.166.


[Закрыть] вот уже в течение длительного времени «не продвигаются». Или, когда в следующем, 1936 году она поставила меня в известность о планах в одностороннем порядке восстановить оборонный суверенитет в демилитаризованной Рейнской области. Она объяснила мне, почему считается, что нужно решиться на такой шаг, подробно обосновав мне необходимость восстановления полного суверенитета правительства на всей территории рейха. В глазах Гитлера и отца восстановление внутреннего суверенитета являлось предпосылкой возврата к неограниченной внешнеполитической свободе действий. Без такой свободы у рейха отсутствовала способность заключать союзы, в свою очередь, абсолютно необходимая для выхода из политической изоляции, в которой рейх все еще находился со времени окончания Первой мировой войны. Восстановление немецкого суверенитета в Рейнской области не будет рассматриваться британской общественностью в качестве повода прибегнуть в отношении рейха к военным мерам. Без британской поддержки, однако, Франция не направит свои войска, и Польша наверняка не решится действовать в одиночку. Мать, с другой стороны, не скрывала от меня большого риска, естественно сопутствующего этой акции, поскольку вооружение едва началось и в Рейнскую область могли быть направлены лишь очень слабые немецкие силы. Так сказать, в благодарность за оказанную мной небольшую помощь и, прежде всего, за мою скрытность, она упросила отца взять меня на заседание рейхстага в Кролль-опере, где Гитлер собирался объявить это решение.

Можно себе представить, в каком возбуждении я вступил в ложу для зрителей в зале Кролль-оперы, находившейся напротив старого, пострадавшего от пожара здания Рейхстага – теперь здесь проходили его заседания. Едва ли кто из присутствующих – парламентариев, дипломатов, сановников рейха и партийных бонз, среди которых я находился, – знал, по какому поводу их здесь собрали. Когда Гитлер объявил: правительство рейха постановило восстановить полный суверенитет рейха в демилитаризованной зоне Рейнской области, раздались, естественно, долгие бурные рукоплескания. Однако стоило ему продолжить: «…в этот момент, когда немецкие войска вступают в гарнизоны мирного времени в Рейнской области…», собрание, казалось, буквально взорвалось аплодисментами. Точка зрения попранного национального достоинства в связи с Версалем играла до войны немаловажную роль и, без сомнения, во многом способствовала успехам Гитлера на выборах. В величайшем напряжении я провел последующие дни. Дойдет ли дело до военных акций со стороны стран – гарантов Версальского договора?

Так я и жил, начиная с 1933 года, в «двух мирах». Один в отношении к другому являлся «идиллией». Моя «нормальная жизнь» в родительском доме, видящемся в воспоминании в такой же степени прекрасным, как и увлекательным, резко контрастировала с миром «большой политики», который, с легкой руки матери, все больше открывался для меня – «вершины», где принимались великие внешнеполитические решения, но также и «низменности» интриг и сомнительных человеческих мотивов. В разговорах между родителями, часто при участии деда Риббентропа и в моем присутствии в качестве молчаливого, но напряженно-внимательного слушателя, обсуждались самые тайные аспекты немецкой внешней политики. По сути, разговоры вращались все время вокруг желанного «довода в пользу Запада» в качестве основы немецкой внешней политики. Когда-то с течением времени стали звучать и вопросы, какие альтернативы имелись бы в распоряжении на тот случай, если поставленной цели, возможно, не удастся добиться.

Исключительная для моих лет страсть к истории и военной истории помогла мне понять немецкую внешнеполитическую концепцию и тот же «западный довод» из прошлого и с огромным интересом наблюдать развитие в 1933–1941 годах. Многим ли удается, как мне, получить возможность, начиная с раннего юношеского возраста, наблюдать в непосредственной близости мировую политику в невероятно драматической фазе? Полагаю, что это дает мне право именовать себя очевидцем. Отсюда рождается обязанность запечатлеть мое знание о происходившем в то время.

Версаль и центральноевропейский вакуум власти

В Первую мировую войну Германскую империю и ее союзников – Австро-Венгрию, Болгарию и Турцию – называли «центральными державами». Это являлось наглядным обозначением четырех государств, со всех сторон окруженных могущественным альянсом Антанты. Ситуация рейха в качестве европейской «центральной – по его географическому положению в центре Европы – державы» была в 1933 году еще более неблагоприятной, чем в 1914-м.

Центральноевропейская держава, Германская империя, с момента основания в 1871 году сталкивалась во все возрастающей мере с одной и той же дилеммой: никто не желал или не желает сильной, следовательно, потенциально «опасной» Германии! Опыт, который немцы, в связи с объединением Федеративной Республики и ГДР, смогли проделать еще раз. Не стоит закрывать глаза перед фактом, что как английское, так и французское правительства пытались, воздействуя на русское руководство, предотвратить объединение обоих немецких государств. Проблематика слишком – в глазах Англии и Франции – сильной Германии представляет по сегодняшний день скрытый, но далеко не маловажный аспект европейской политики[30]30
  См., к примеру, статью Мориса Дрюона, постоянного секретаря Французской академии в Le Figaro от 30 августа 1999 года, а также высказывания французского министра Шевенмана в эфире телестудии France 2: «По сути, она (Германия) все еще мечтает о Священной Римской империи германской нации и еще не оправилась от крушения, которым являлся в ее истории национал-социализм». Цит. по: «Die Welt» от 23 мая 2000 года; см. также: «Hitler-Vergleich: Mitterands Angst vor den Deutschen» в: «Die Welt» от 11 сентября 2009 года и «Wie Thatcher die deutsche Einheit verhindern wollte» в: «Die Welt» от 15 сентября 2009 года.


[Закрыть]. Даже будучи немцем, вполне можно понять эту озабоченность: любая политика обязана, заглядывая вперед, распознать возможные угрозы и считаться с ними. Французский писатель Мориак охарактеризовал Воссоединение забавно и, в то же время, едко следующей остротой: «Я настолько люблю Германию, что мне больше хотелось бы иметь их две, чем одну!»

С этой фундаментальной «дилеммой» пришлось столкнуться каждому правительству Германии начиная с Бисмарка. Известна его насмешливая реакция на расхваливаемые ему выгоды от приобретения африканских колоний: «Здесь Россия, там – Франция, а мы находимся посередине; вот моя карта Африки»[31]31
  Scheil, Stefan: a. a.O., S. 118, Fußnote 26 – Willms, Johannes: Nationalismus ohne Nation, S. 495.


[Закрыть]. Из осознания особенного положения рейха в Европе возникла, с одной стороны, необходимость поддержания значительной военной мощи, чтобы быть в состоянии утвердиться в Центральной Европе (новая «Тридцатилетняя война» между европейскими державами на немецкой территории должна быть предотвращена в интересах сохранения субстанции немецкого народа); момент, получивший особое значение в 1930-е годы в связи с экспансионистскими устремлениями советской власти. С другой стороны, требовалось учитывать желание связанных своими внешнеполитическими традициями правительств Англии и Франции и их союзников видеть Германию, из страха перед ее гегемонией, по возможности, слабой. В конечном счете, эта проблематика привела к Первой мировой войне, породила Версаль и встала вновь перед Гитлером и немецкой политикой в 1933 году. Ею приходится заниматься, в определенной степени, и правительству Федеративной Республики, хотя военный аспект, в отличие от экономического, к счастью, уже не присутствует. Консервативный французский политик Морис Кув де Мюрвиль заявил в 1966 году польскому министру иностранных дел Адаму Рапацкому: «Германия снова превратилась в проблему (…). Если бы не было Германии, у нас не имелось бы никаких проблем в Европе, это наша проблема, а также и Ваша»[32]32
  Froment-Meurice, H.: a. a.O., S. 289.


[Закрыть]. Генри Киссинджер попал в точку своей формулировкой:

«(…) Идея президента Клинтона о двух ведущих партнерах – Соединенных Штатах Америки и Германии не была слишком мудрой (…) В самом деле, она созывает всех на баррикады, поскольку две мировые войны велись, в конечном счете, именно для того, чтобы предотвратить доминирующую роль Германии»[33]33
  «Welt am Sonntag» от 13 ноября 1994 года. Почти идентично выразился известный американский политолог Самуэль Хантингтон. Samuel Huntington: Kampf der Kulturen. Die Neugestaltung der Weltpolilik im 21. Jahrhundert, München 1996, S. 208. Само понятие «partnership in leadership» принадлежит, впрочем, Джорджу Бушу-старшему.


[Закрыть].

Этот circulus vitiosus (порочный круг) можно было прорвать лишь с помощью тесного сотрудничества между Соединенным Королевством, Францией и Рейхом. Основное содержание деятельности отца в 1933–1937 годах сводилось к его налаживанию. Германская внешняя политика не достигла своей цели. Отсюда Гитлер, вполне осознававший угрозу, сделал понятный вывод, что большая коалиция против Германии, как и в 1914 году, вновь является вероятной.

Формулой британской политики в Европе с незапамятных времен являлось: поддержание «Balance of Power» (баланса сил) между европейскими государствами, или, выражаясь конкретней, Соединенное Королевство всегда должно было выступать в союзе со второй по силе континентальной державой против сильнейшей. Эта максима в течение столетий определяла британскую политику. Благодаря ей Британия смогла получить свободу действий для постройки империи и утверждения себя в качестве ведущей мировой державы. Как бы ни определялось направление британской политики – против Испании или Людовика XIV, против Австрии или против обоих Наполеонов и, наконец, против Германии Вильгельма, всегда можно было распознать этот принцип: блокирование или уничтожение сильнейшей континентальной державы с помощью второй по силе державы и других союзников. Черчилль изложил это с жесткой прямотой уже в марте 1936 года комиссии по иностранным делам Консервативной партии[34]34
  Churchill, Winston: Memoiren – Der zweite Weltkrieg, ßd. I: Der Sturm zieht auf, Hamburg 1949, S. 258 f.


[Закрыть]. Выступая в Палате общин, он тогда заявил:

«…Речь не о том, Испания ли это или французская монархия, или французская империя, или Германская империя, или гитлеровский режим. Речь не идет о правителях или нациях, но лишь о том, кто является величайшим или потенциально доминирующим тираном. (…) Отсюда возникает вопрос, какая держава в Европе является сегодня сильнейшей…»[35]35
  Ср. Лорд Роберт Ванситтарт 6 сентября 1940 года в инструкции британскому посланнику в Стокгольме: «[…], однако Германская империя и имперская идея вот уже в течение 75 лет являются проклятием мира […] Враг – это Германский рейх и не только нацизм, и те, кто этого еще не понял, не поняли ничего […]» Цит. по: Magenheimer, Heinz: Entscheidungskampf 1941. Sowjetische Kriegsvorbereitungen– Aufmarsch – Zusammenstoß, Bielefeld 2000, S.14.


[Закрыть].

Получится ли довести немецкий взгляд, то, как отец и Гитлер рассматривали баланс сил в Европе, до лиц, принимающих решения в Великобритании? Оба видели европейский баланс сил сохраненным даже в том случае, если рейх вновь станет мощной центральноевропейской державой, больше того, они полагали, что военная мощь рейха необходима в целях нейтрализации российской экспансии. Сам факт существования и влияние Советского Союза воспрепятствуют неконтролируемой гегемонии Германии. С немецкой стороны в 1936 году еще строились некоторые надежды, что эти идеи в отношении мировой политики встретят понимание также и в Лондоне.

Спустя несколько недель после назначения канцлером Гитлер нанес визит родителям в Далеме. Ему был дан обед в тесном кругу. Когда с едой было покончено, Гитлер, направив разговор на тему внешней политики, заметил, «его главной целью является наладить с Англией ясные отношения на постоянной основе». Отец пишет, вспоминая об этом первом своем разговоре с Гитлером о внешней политике:

«Это являлось общей внутренней установкой по отношению к Англии, заложившей в тот вечер первые семена доверия между Адольфом Гитлером и мной. Что отсюда однажды разовьется тесное сотрудничество в области внешней политики, как это произошло в последующие годы, я в то время еще не догадывался»[36]36
  Ср. Ribbentrop, J. v.: a. a.O., S. 45.


[Закрыть].

Теперь, в качестве посла «при дворе Сент-Джеймс», он имел задачу – несмотря на некоторые разочарования в истекшие с того времени три с половиной года – попытаться осуществить целевую установку Гитлера, являвшуюся также и его собственной.

Чтобы адекватно проанализировать и оценить внешнюю политику Гитлера, необходимо представить положение Германского рейха в начале 1933 года, то есть в первые месяцы его правления. Она во всех областях определяется Версальским договором. Так как страны-победительницы наотрез отказались даже от обсуждения каких-либо его модальностей, тогдашнее, используемое немцами, обозначение этого так называемого «мирного договора» как «версальский диктат» не является столь уж ложным. Полезно и поучительно взять исторический атлас, раскрыв его на политической карте Европы, какой она стала в результате заключения договора.

Германия серьезно пострадала от Версальского договора, среди прочего, в четырех отношениях:

1. Как уже было изложено, полное и одностороннее разоружение, а также раздел немецкой территории представляли собой в эпоху национальных государств чрезвычайную опасность для рейха.

2. Навязанные Германии так называемые «репарации» противоречили какой-либо здравой хозяйственной логике и должны были неизбежно привести к обнищанию немецкого народа, не говоря уже о глобальных экономических потрясениях, которым они, среди прочего, способствовали[37]37
  Последний взнос репараций подлежал бы уплате в 1988 году.


[Закрыть].

3. Территориальные потери составили приблизительно тринадцать процентов всей площади рейха с соответствующей утратой населения, инвестиций, ресурсов и т. д.

4. К этому добавились потеря германских активов за рубежом, выкачивание всевозможных хозяйственных ценностей вплоть до патентов, локомотивов, скота, интернационализация рек и т. д. Стоит прочесть до конца текст договора, чтобы ясно представить себе, что в отдельности скрывается за так называемым «Версальским мирным договором».

Следует в данном месте особо отметить, что защите так называемых «главных военных преступников» в Нюрнберге в 1946 году, то есть тоже и министра иностранных дел Германии, всякое упоминание о Версальском договоре было прямо запрещено[38]38
  IMT, Band XVII, S. 597‑602; см. также: Kranzbühler, Otto: Rückblick auf Nürnberg, Broschüre, Hamburg 1949, S. 21 f. Кранцбюлер являлся защитником гроссадмирала Деница на первом процессе в Нюрнберге.


[Закрыть]. Обвинение предъявило сей договор чуть ли не как доказательство номер один и инкриминировало подсудимым нарушения его положений, не позволив защите привести обратные доказательства. «Суд не станет вас выслушивать, если Вы представите, что Версальский договор являлся незаконным или в каком-то отношении несправедливым», – заявил председательствующий судья![39]39
  Протокол заседания 5 июля 1946 года, IMT, Band.XVII, S. 598.


[Закрыть] Что некий постоянно громко заявляющий о себе современный немецкий историк выступил со сногсшибательным утверждением, будто бы то, что со странами-победительницами невозможно было обсуждать условия Версальского договора, объясняется лишь высокомерием министра иностранных дел Германии графа Брокдорфа-Ранцау, будет упомянуто здесь лишь в качестве забавной арабески духа времени в смысле «political correctness»(«политической корректности»)[40]40
  Так в докладе профессора Ханса Моммзена, прочитанном в Ротари-клубе в Дюссельдорфе 28 января 1988 года. Это, кстати, ложно уже потому, что Сен-Жерменский и Трианонский мирные договора содержали во многом схожие положения.


[Закрыть].

Согласно вышеизложенному, было предсказуемо, что европейская политика на десятилетия вперед будет определяться через усилия немецкого правительства по пересмотру невыполнимых финансовых и военных условий Версальского договора. Насколько были обоснованны требования ревизии, доказывается хотя бы тем, что уже в 1932 году (11 декабря 1932 года) – таким образом, до Гитлера – равенство в сфере вооружения было официально обещано рейху. Кроме того, должна была быть подведена последняя черта под репарациями.

Версальский договор давно стал достоянием истории. Кстати, уже в самом начале ряд англосаксонских политиков и ученых подвергли его аргументированной и острой критике. Так, во время заключения Версальского договора известный английский экономист Джон Мейнард Кейнс, чьи мысли в отношении экономической и финансовой политики доныне актуальны, высказался следующим образом:

«Существует не так много исторических событий, в отношении которых потомство будет иметь еще меньше оснований для прощения. Война, ведшаяся якобы для защиты святости международных договоров, закончилась тем, что победоносные защитники этого идеала открыто нарушили один из самых священных договоров»[41]41
  Keynes, John Maynard (Verf.) /Hauser, Dorothea (Hrsg.): Krieg und Frieden – Die wirtschaftlichen Folgen des Vertrages von Versailles, Berlin 2006, S. 93.


[Закрыть].

Кейнс в качестве члена британской делегации по ведению переговоров в Версале должен был знать, о чем говорит. Не в последнюю очередь он имел в виду нарушение обещаний, сделанных немецкому народу в обмен на «справедливый мир» в «14 пунктах» Вудро Вильсона в 1918 году; к ним, например, относилось «право народов на самоопределение».

Все же Германский рейх из доверия к «14 пунктам» президента США Вильсона сложил, после продолжительного обмена нотами с ним, оружие и, таким образом, отдался на милость победителей. Вильсон недвусмысленно заявлял, что принятие его условий откроет дорогу для мирных переговоров. В противном случае, и здесь впервые появился термин, обернувшийся впоследствии столь роковым, он добьется «безоговорочной капитуляции» Германии. Перед лицом таких перспектив правительство Германии подписало соглашение о перемирии в ожидании мира на основе переговоров. Оно было, как писал мой отец, «жестоко разочаровано».

Центр Европы, поделенный Германский рейх, был в полном объеме разоружен и, таким образом, принимая в расчет военную мощь его соседей, лишен власти. Армия, «рейхсвер», сокращалась до численности в 100 000 человек. Она не имела тяжелой артиллерии, танков, все известные к тому времени виды «тяжелых вооружений» были запрещены. Военно-воздушные силы были целиком и полностью запрещены. Военно-морские силы не должны были превышать 15 000 человек, на них налагались также и другие серьезные ограничения. Они не могли иметь ни крупных судов, ни подводных лодок, ни военно-морской авиации и так далее.

Западная граница империи была по Версальскому договору полностью демилитаризована. В зоне, чья граница пролегала в 50 км к востоку от Рейна, не имели права располагаться гарнизоны рейхсвера и другие военные объекты, не говоря уже об укреплениях. Стоит напомнить, что Рур уже в 1923 году был под надуманными предлогами оккупирован, так как не случилась поставка некой партии древесины. Английский дипломат Джон Брэдбери, оказавшийся в этом вопросе в меньшинстве среди бельгийских и французских коллег, говорил о наихудшем использовании древесины со времен постройки троянского коня[42]42
  Цит. по: Vansittart, Robert: The Mist Procession. The Autobiography of Lord Vansittart, London 1958, S. 300; см. также: Paxton, Robert: Europe in the twentiethCentury, San Diego 1985, S. 45; и Weber Eugen: Action Franзaise – Royalism and Reaction in Twentieth Century France, Stanford University 1962, S. 121.


[Закрыть]. Но даже в Восточной Пруссии, отделенной от рейха так называемым «польским коридором», были запрещены пограничные укрепления, благодаря чему эта провинция оставалась совершенно беззащитной от любого польского посягательства. Другими словами, в центре Европы существовал «доведенный до совершенства вакуум власти», что в условиях того времени представляло латентную угрозу политической стабильности в Европе. Военный нажим Франции на рейх был в любое время возможен. Так же, как каждому Веймарскому правительству приходилось и после плебисцитов 1920 года считаться с польскими аппетитами в отношении имперских земель[43]43
  См.: высказывания шефа Главного командования армии, барона Курта фон Хамерштайн-Экворда от 27 февраля 1932 года, цит. по: Meinck, Gerhard: Hitler und die deutsche Aufrüstung 1933‑1937, Wiesbaden 1959, S. 195, Anm. 88.


[Закрыть].

Посмотрим внимательно на политическую карту Европы 1933 года и представим себе соотношение военных сил, каким оно сложилось в начале 1930-х годов. Вывод может быть лишь один: военно-политическая ситуация рейха была отчаянной. Не только два важнейших промышленных района Германии, а именно Рурская область на западе и Верхнесилезский промышленный район на востоке, были, при невозможности их оборонять, беззащитны от посягательств Франции или Польши и Чехословакии; но и, сверх того, у рейха вовсе отсутствовали какие-либо средства сдерживания военных акций упомянутых государств.

Особенно весомой в этой – в прямом смысле – «бессильной» ситуации являлась изоляция рейха или, выражаясь точнее, изоляция рейха была неизбежным следствием его военного «бессилия». Отец цитировал слова Гитлера, произнесенные во время их первой беседы о внешней политике: «Германия снова должна стать сильной, иначе она никогда не приобретет друзей (…)».

За высказыванием Гитлера стоит описанная выше традиционная дилемма немецкой внешней политики. И не Гитлером она была создана, а обуславливается геополитическим положением Германии и ее заданным весом: с одной стороны, определенный силовой потенциал – это предпосылка для того, чтобы обладать «способностью к заключению союзов» и утвердиться в центре Европы, с другой стороны, озабоченность как раз этим потенциалом отпугивает искомых союзников. И здесь еще совершенно не освещена проблема, которую для политической стабильности и безопасности в Европе уже в начале 1930-х годов представлял Советский Союз, – все же мировая держава, находившаяся под господством исключительно агрессивной идеологии.

Французская политика жестко и чувствительно продемонстрировала рейху его слабость и изоляцию, грубо вмешавшись в 1931 году в планы рейхсканцлера Брюнинга и австрийского правительства по созданию, ввиду приближающегося мирового экономического кризиса, таможенного союза между обеими странами. Мне было десять лет, когда летом 1931 года один немецкий дипломат прожил несколько недель у нас в Далеме. По линии отцовской сестры он приходился нам родственником[44]44
  Имеется в виду Ганс Генрих Дикхофф, позднее немецкий посол в США (1937–1938).


[Закрыть]. Как раз на это время пришлись немецко-австрийские переговоры, за которыми мои родители заинтересованно следили, – родственник держал их в курсе происходящего. На мой вопрос к немецкому дипломату и родителям – после того, как от плана, из-за французского вмешательства, пришлось отказаться, – почему бы мы не могли заключить договор вопреки французскому возражению, мне было отвечено указанием на возможные репрессии, к примеру, новую оккупацию Рейнской области или Рурского района. Ее не смогли бы предотвратить. Уже в 1918 году в австрийскую конституцию был включен пункт о намерении стать составной частью Германского рейха[45]45
  Национальное собрание Австро-Венгрии (Германской Австрии) провозгласило 12 ноября 1918 года Австрию составной частью Республики Германия. 12 марта 1919 года вновь последовало заявление о присоединении. В статье 88 Сен-Жерменского мирного договора был установлен запрет аншлюса без согласия Совета Лиги наций. Источник: http://aeiou.iicm.tugraz.at/aeiou.encyclop.a/a586894.htm


[Закрыть]. У нас, детей, союзническая оккупация Рейнской области спустя десятилетие с лишком после окончания войны была еще вполне свежа в памяти. В Висбадене на каждом углу попадались униформированные представители оккупационных властей; также и в доме у бабушки с дедушкой квартировали французы. Когда правительство рейха, чтобы положить конец нескончаемым уличным схваткам между коммунистами, Рейхсбаннером и СА, задумало создать так называемую «вспомогательную полицию», французское правительство выступило с протестом. Перед прессой, сообщил за обедом возмущенный отец, французский посол обосновал свой демарш заявлением: «Если ребенок играет с огнем, ему его нужно выбить из рук!»

Еще один взгляд на политическую карту Центральной Европы в границах 1933 года: абсолютно разоруженный рейх был окружен хорошо вооруженными, взаимно связанными договорами государствами, которые под руководством Франции могли серьезно ограничивать свободу действий имперского правительства, в случае надобности вынуждая приемлемые для них решения путем военного нажима. Созданная Францией система пактов охватывала Бельгию, Польшу, Чехословакию и Югославию. Эти государства частично имели виды на территорию рейха или относились к нему враждебно по самым различным причинам – не в последнюю очередь, из-за его привлекательности для проживавших в них и исчислявшихся миллионами представителей немецких «меньшинств».

В то время как государства так называемой «Малой Антанты», наименование было призвано пояснить различие с «Большой Антантой» – франко-британским альянсом – обладали значительным арсеналом вооружений, Великобритания, хотя и сократила численность вооруженных сил, поддерживала их, однако, по тому времени на высоком качественном уровне. Нужно отчетливо представить себе внешнеполитическую ситуацию Германии, которую застал Гитлер, придя к власти. С этой уже самой по себе в высшей степени опасной, то есть крайне слабой, позицией рейха пришлось столкнуться еще веймарским правительствам.

Однако Гитлер, помимо актуальной угрозы Германии со стороны «Малой Антанты», видел еще и вековую угрозу не только рейху, но и всей Европе, в росте могущества Советского Союза. Вряд ли можно утверждать, что она была надуманной. В советском руководстве давно уже строились планы «взять за горло» государства на западной границе Союза[46]46
  Ср. рассказ о соответствующих заседаниях Политбюро в начале 1930-х годов у Musial, Bogdan: a. a.O.


[Закрыть]. Потенциал для этого постоянно рос. Позднее, после Второй мировой войны, только благодаря участию США в НАТО, иными словами, благодаря американскому ядерному потенциалу, была сохранена независимость Западной Европы и предотвращена советская гегемония со всеми вытекающими последствиями.

С учетом Советского Союза соотношение сил в Европе выглядело следующим образом: в центре Европы существовал абсолютный вакуум власти. Франция, окопавшись за линией Мажино, пристально наблюдала за бессильным «Германским рейхом». Государства Восточной Европы, обладавшие, как Польша и Чехословакия, некоторым весом, смотрели враждебно, если не с вожделением на пустоту власти в Центральной Европе. США решительно удалились во внешнеполитическую изоляцию. Предвыборная пропаганда Рузвельта в 1932 году была целиком построена на невмешательстве в Европе. Однако уже в 1933 году он, признав Советский Союз, сделал шаг, повлиявший также и на европейскую политику. Все американские правительства перед ним наотрез отказывались от этого.

Для Гитлера возникал вопрос, кто, собственно, мог бы остановить «русский паровой каток», если бы Сталину однажды пришла в голову мысль привести его в движение. Так называемые «буферные государства» – Польша, Чехословакия и Румыния – для этого не годились. Понятие «русский паровой каток» возникло, кстати, в начале мировой войны 1914–1918 годов в качестве впечатляющей картинки для иллюстрации количественно подавляющего военного потенциала огромной русской империи[47]47
  Büchmann, Georg: Geflügelte Worte, München 2001, S. 416 приписывает авторство крылатого выражения военному корреспонденту «Таймс», полковнику Чарльзу Репингтону («Times» от 13 августа 1914 года).


[Закрыть].

Сознающий свою ответственность руководитель немецкого правительства, кем бы он ни являлся, обязан был считаться с возможностью, что Советская Россия при определенных обстоятельствах не отступит от намерения, в соответствующем случае – силой, распространить свою власть на Европу. «Вакуум власти» в Центральной Европе, возникший по причине полного разоружения единственного государства, которое могло бы противостоять Советскому Союзу, эту политику экспансии прямо-таки поощрял, оставалось лишь выбрать подходящий момент. Стоит подумать о требованиях Молотова, выдвинутых Гитлеру и его министру иностранных дел при посещении Берлина в ноябре 1940 года, когда рейх все-таки находился в апогее власти. Они распространялись на Дарданеллы, Балканы и, не стоит забывать, также на Датские проливы, то есть Зунд и Бельт. И да не останется в этой связи неупомянутым: в обоих важнейших европейских государствах – Франции и Германии – основались сильные, агрессивные коммунистические партии, управлявшиеся Коминтерном из Москвы. Советская Россия начертала на своих знаменах «мировую революцию», что, рассуждая в рамках реальной политики, подчеркивало претензию Москвы на мировое господство. «Кто владеет Берлином, тот владеет и Европой!» – гласило известное высказывание Ленина!

Ввиду существовавшего соотношения сил и его опасностей постановка вопроса о вооружении была предопределена теперь также для правительства Гитлера. Либо с помощью Женевской конференции по разоружению достигалось всеобщее разоружение – либо немецкое вооружение являлось насущной необходимостью, о его объеме Гитлер намеревался договориться с Великобританией и Францией.

Здесь следует указать, что разоружение Германии должно было, как буквально явствует из текста Версальского договора, создать предпосылки для всеобщего разоружения. Так, в части пятой договора сформулировано:

«С целью сделать возможной подготовку к общему ограничению вооружения всех наций, Германия обязуется строго соблюдать установленные ниже положения – военные, морские и воздушные»[48]48
  Цит. по: Uhle-Wettler, Franz: Das Versailler Diktat, Kiel 1999, S. 155. [русский перевод взят из: Ключников Ю. В., проф., Сабанин Андрей: Версаль, Изд-во Литиздата Н. К. И. Д., Москва 1925, стр.63]


[Закрыть].

Однако страны – гаранты Версальского договора обязательства по разоружению, «деловой основы» договорного пункта о вооружениях, не выполнили. В дальнейшем заявлялось среди прочего:

«(…) эти условия представляют (…) одновременно первый шаг в направлении всеобщего сдерживания и ограничения вооружений, которое указанные державы стремятся осуществить в качестве одного из лучших средств предотвращения войн и добиться которого будет относиться к первостепенным обязанностям Лиги Наций»[49]49
  Deutsche Liga für Völkerbund: Das Ultimatum der Entente – Vollständiger Text der Mantelnote und der Antwort auf die deutschen Gegenvorschläge, Berlin 1919, S. 28.


[Закрыть].

18 мая 1926 года впервые собралась Подготовительная комиссия конференции по разоружению. Немецкий представитель, Иоганн Генрих граф фон Бернсторф, объяснил делегатам:

«Союзники навязали рейху армию в 100 000 человек. Мирный договор, устав Лиги Наций и ныне также заключительные документы конференции в Локарно признают, однако, единогласно, что немецкое разоружение должно открыть дорогу к всеобщему разоружению. Достичь его можно лишь тремя путями: или вы сокращаете ваши вооружения до уровня дозволенного Германии; или вы разрешаете Германии сравняться с вами по уровню вооружений; или же вы, связав и то, и другое, сокращаете ваши собственные вооружения (…)»[50]50
  Цит. по: Benoist-Méchin, Jacques: Jahre der Zwietracht 1919‑1925. Geschichte der deutschen Militärmacht 1918‑1946, Oldenburg 1965, S. 354.


[Закрыть].

Министр иностранных дел в кабинете Гитлера, Нейрат, занимавший этот пост и в правительствах до Гитлера, в то время сформулировал очень удачно:

«Германия в вопросе разоружения является по-прежнему кредитором»[51]51
  Meinck, G.: a. a.O., S. 36 и 199, Anm. 70, Schwendemann, Karl: Abrüstung und Sichcherheit, Band II, S. 454.


[Закрыть].

Не только политически, но и юридически нельзя отрицать право рейха на военный паритет, по существу – как ранее упоминалось, – его признание было сделано правительству Папена еще в декабре 1932 года; оно следовало, впрочем, уже из Устава Лиги Наций, обязывавшего каждого члена в статье 8 содержать лишь тот минимум вооружения, который являлся необходимым для обеспечения национальной безопасности[52]52
  Ср. Uhle-Wettler, Franz: a. a.O., S. 66.


[Закрыть]. Вопрос о способе, каким достигалось равенство, – разоружение государств, обладавших высоким военным потенциалом, довооружение разоруженных государств или же комбинация обоих способов, – требовалось решить путем переговоров. Не случайно первая официальная должность отца носила название «особый уполномоченный по вопросам разоружения».