Текст книги "Варвар-пришелец"
Автор книги: Руби Диксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
– О, черт, это так грязно. Ты такой порочный, – шепчу я так сексуально и возбужденно, как никогда раньше.
Он облизывает свои пальцы почти с благоговейным выражением лица, как будто я на вкус лучше самого отменного шоколада. Вид того, как его восхитительный, большой, шершавый язык скользит по пальцам, вылизывая их дочиста, заставляет дрожать от вожделения. Я схожу с ума, смотря, как он лижет свою руку. Он должен облизывать меня, а не ее.
Стой, так не должно быть.
– Я совершенно этого не хочу, – шиплю я, злясь на Раахоша и на себя за то, что тело так сильно в нем нуждается. – Я не хочу тебя. Я не хочу, чтобы ты касался языком моей киски и вылизывал ее, пока я не кончу. – Даже мысль об этом заставляет меня содрогнуться, настолько реалистичен образ.
Ну, и поскольку я совсем этого не хочу, я просовываю руку между ног и раздвигаю складки киски, чтобы он увидел.
Я замечаю, как его глаза вспыхивают от желания, а затем он просовывает голову между моих ног. Я чувствую, как его большие руки обхватывают бедра и раздвигают ноги, а самодельные швы на штанах натягиваются. Но мне плевать. Раахош еще сильнее раздвигает мои ноги и пристально смотрит на мокрую, скользкую киску. Я чувствую жар возбуждения и болезненную потребность в сексе. Я уже решаю прикоснуться к себе, когда он отстраняет мою руку, и проводит языком по моей плоти.
Пронзительный стон срывается с моих губ.
О, Боже!
Я хватаю его за рог и обрубок и прижимаю лицом к разгоряченной коже. Я схожу с ума от нетерпения, и когда его язык (Боже, благослови его шершавый, бугристый язык) скользит по мне, снова издаю стон. Двигаю бедрами вверх и вниз, пока он рычит и вылизывает меня. Его желание такое же сильное, как и мое. Он проникает языком повсюду, облизывая и лаская самые нежные части тела, и я чувствую, как его язык скользит по клитору, а затем Раахош утыкается в него носом.
Утыкается в мой клитор носом.
Я кончаю так сильно, что вижу звезды. Мой крик разлетается по заснеженной долине. Я трусь киской о его лицо, отдавая ему свой оргазм до последней капли. Кажется, он не возражает против того, что я использую его рога как руль, направляя его рот туда, где он особенно нужен. Раахош готов исполнить любую просьбу и лизать меня до беспамятства. Я продолжаю кончать с каждым новым движением его языка, пока второй оргазм не накрывает меня так, что я извиваюсь, забрызгивая соками все его лицо.
Наконец, обессилевши, я падаю в снег и тяжело дышу. Мой паразит еще немного гудит, а затем, успокоившись, переходит на мягкое мурчание.
В это время паразит Раахоша вибрирует как мотор, и когда тот снова лижет меня, я отталкиваю его голову, потому что сейчас слишком чувствительна для еще одного раунда.
– Не сейчас, – капризничаю я. – Я не могу.
Он смотрит на меня с диким выражением лица. Его глаза неистово горят. Жесткие, сексуальные губы блестят от моих соков, и пока я смотрю, он обнажает клыки и окидывает меня таким взглядом, от которого мои соски снова твердеют.
– Моя, – рычит он и снова зарывается лицом между моих ног.
Я вскрикиваю от его прикосновений, а затем откидываюсь назад, готовая полностью принадлежать ему, как только он сказал…
Подожди-ка. Это что, черт возьми, был английский?
Приподнявшись на локтях, я смотрю на пришельца, вылизывающего меня.
– Что ты только что сказал?
Глава 3
Раахош
В тот момент, когда я собираюсь снова зарыться лицом между ног моей пары и испить ее сладкий нектар, она начинает дергать меня за рог своей маленькой ручкой.
– Что ты сказал? – повторяет она. Выражение ее лица крайне взбешенное.
Прищуриваясь, окидываю ее взглядом и снова опускаю голову, но она хватает меня за волосы и резко дергает. Я рычу в ответ. Ничего не хочу так сильно, как ощутить ее вкус, лизать ее часами напролет, пока она трепещет подо мной. Затем погрузить свой член в ее теплую, приветливую вагину и, наконец, заявить на нее права. Как это положено. Но она настойчиво дергает меня за волосы и сжимает колени, пытаясь вытолкнуть меня.
– Ты говорил на гребаном английском.
– Я говорил, – отвечаю я, снова раздвигая ее колени. Я хочу еще этого густого, сладкого меда, хочу забыться у нее между ног на долгие часы. Мужчины моего племени говорят, что нет вкуса слаще, чем вкус резонансной пары, и они совершенно правы. Раньше я их не понимал. А теперь до конца моих дней хочу пробовать на вкус лишь ее одну.
Ее вагина станет моей пищей. Все остальное недостойно внимания.
Я снова опускаю голову. Лиз нравится, когда я лижу ее. Разве она не прижимала свои скользкие, влажные лепестки к моему лицу всего несколько минут назад, требуя большего? Я дам ей больше. Мой член твердый, как камень в наконечнике моего копья. Я жажду погрузиться в нее, но сначала хочу еще раз ощутить ее на своем языке.
Она гневно рычит и бьет меня маленьким кулачком в глаз. Затем вскрикивает от боли и трясет рукой.
– Будь ты проклят! Почему у тебя голова как камень?
Это привлекает мое внимание. Моя пара поранилась. Я сажусь и беру ее маленькую ручку в свою, пока она снова не пытается меня ударить.
– Не трогай меня! – кричит она мне прямо в ухо. – Я чертовски зла на тебя! Ты говоришь по-английски!
– Говорю. – Я ловлю ее руку, которой она замахнулась. Дело не в том, что ее удары причиняют боль, а в том, что она может повредить свои мягкие маленькие человеческие ручки. Мой лоб покрыт защитной пластиной, а ее крошечные кулачки так слабы.
– Ты лгал мне!
Это выводит меня из себя. Она думает, что я намеренно обманул ее? С какой целью?
– Каким образом?
– Ты не сказал, что говоришь по-английски!
– Ты никогда не спрашивала, – возражаю я. Мое раздражение нарастает. – Ты болтаешь без умолку, предполагая, что я тебя не понимаю. Тебе никогда не приходило в голову спросить меня.
Ее раскрасневшееся лицо становится пунцовым. Она тяжело дышит, и ее дыхание паром вырывается на холодный воздух.
– Ты придурок.
– Я не знаю, что означает это слово.
– О, правда? – в ее голосе слышна насмешка. – А я думала, ты эксперт по человеческому языку.
– Некоторые из слов, которые ты произносишь, мне непонятны.
– Забавно. Мне казалось, что «придурок» идеально подходит вашему племени.
Я хмуро смотрю на нее сверху вниз.
– Я не знаю такого слова. Я – са-кхуйи так же, как и мое племя.
Она закатывает глаза и толкает меня в грудь.
– Это называется сарказм.
– Я не знаю, что такое «сарказм»…
– Проехали, – рычит Лиз, явно злясь на меня. – Господи!
Она сердится на меня? Я спас ее. Если бы она упала в воду, рыбы в одно мгновение содрали бы плоть с ее костей. Мысль о ее страданиях и смерти наполняет меня необъяснимым гневом. Я выпрямляюсь и смотрю на нее. Она, все еще хмурясь, сидит в снегу, наполовину обнаженная, и только это помогает сопротивляться ее красоте.
– Тебе не следовало убегать из пещеры.
– Убегать? Я не убегала.
Она может лгать себе, но не мне. Делаю шаг вперед и хватаю ее за тунику, а затем поднимаю на ноги. Она влепляет мне пощечину, а затем, грозно хмурясь, одергивает подол туники. Я наклоняюсь к ней. Ее запах заставляет мое кхуйи резонировать от голода. Я ничего так не хочу, как соединиться с ней, прижавшись к ее губам.
Но не сейчас, когда она смотрит на меня так, как будто я грязь под ногтями. Мое сердце сжимается, и я наклоняюсь к ней.
– Ты принадлежишь мне, женщина.
Она сердито бьет меня в плечо.
– Я никому не принадлежу.
– Нет такого места, куда бы ты смогла сбежать, и где бы я не смог тебя найти и вернуть.
Она не понимает, что с каждым днем, пока игнорирует зов своего кхуйи, ситуация будет становиться все хуже. С ним невозможно договориться или переубедить. Оно просто хочет того, чего хочет.
Кхуйи хочет, чтобы Лиз была моей парой.
Я тоже этого хочу. Она моя, и я намерен заявить на нее права.
– Боже, да ты маньяк, – бормочет она, скрещивая руки на груди. – Если хочешь знать, я искала материал, чтобы сделать лук.
– Лук, – повторяю я. Это слово я знаю, но вещь, которая приходит на ум, незнакома. – Это оружие, да?
– Да, – она смотрит вызывающим взглядом. Ее подбородок приподнят. – Я знаю, как стрелять из лука. Я тоже умею охотиться.
Я ворчу. С одной стороны, я рад, что она хочет охотиться, но с другой стороны, сильно обеспокоен. Женщин в нашем племени так мало, что они не участвуют в охотничьих походах. Они держатся неподалеку от пещер, потому что за последние несколько лет мы и так потеряли многих соплеменников, и если потеряем еще больше, то прекратим свое существование. Но я вижу решимость на лице Лиз и заранее знаю, что такой ответ ей не понравится.
Поэтому… я просто ворчу.
– Что ты хочешь этим сказать? – Она подходит ближе и пытается дотянуться до одного из моих рогов, без сомнения, чтобы, притянув мою голову, стать со мной одного роста. Моя Лиз храбрая. Я отношусь к этому с уважением, даже если это приводит меня в бешенство.
Я встаю во весь рост, чтобы она не могла дергать меня за волосы или рога.
– Ты принадлежишь мне. Если тебе что-то понадобится, скажи об этом. Моя работа – обеспечивать тебя.
– Что ж, отлично, – раздраженно отвечает она. – Как насчет того, чтобы ты обеспечил меня друзьями, а?
Я делаю вид, что не слышу. Я не верну ее обратно, пока мы не станем парой. Вместо этого направляюсь к рыбе-лицееду, которую убил. Если рыба нужна ей для лука, она ее получит.
– Пойдем. Тебе нужно вернуться в пещеру. Твоя человеческая плоть все еще слаба, несмотря на кхуйи.
– Вот это новость. Ты не думал о том, что я слаба, когда схватил меня и сорвал штаны.
Я поворачиваюсь, чтобы окинуть ее уничтожающим взглядом. Она притворялась, что ей нравятся мои прикосновения? У нее ярко-розовые щеки, что любопытно. Рассматриваю ее еще мгновение, и она неловко ерзает под моим пытливым взглядом.
– Кажется, ты не была против.
Ее лицо заливается краской.
– Вот как, подкалываешь меня этим.
Я не понимаю смысл ее слов, но румянец на щеках говорит о многом. Она смущена. Я нахожу это очаровательным, в особенности когда она прикрывает руками крошечный пучок волос между ног, чтобы скрыть его от моего взгляда. Она всерьез думает, что это поможет? Я только что вылизал каждый сантиметр ее тела. Обращаю внимание на ее голые бедра и ноги в моих ботинкам. Моим ногам не холодно, но я вижу, как мороз покалывает ее мягкую человеческую плоть. Я должен позаботиться о том, чтобы ей было тепло.
Но Лиз – боец, и ей не терпится поругаться со мной. Поэтому я хватаю мертвую рыбу-лицееда вместе с длинной трубкой, которую она использует в качестве приманки, и перекидываю через плечо.
– Ты пойдешь сама, или тебя понести? – спрашиваю я. Она мрачно смотрит на меня. Затем резко подхватывает разорванные половинки своих штанов и уносится вперед.
– Ты такой придурок. Ненавижу тебя.
– Ты когда-нибудь молчишь? – посмеиваюсь я.
Она показывает мне средний палец. Не уверен, что это означает, но могу догадаться, что это что-то весьма неприятное.
– Придется тащиться обратно с голым задом. Огромное спасибо, – ворчит она.
– Хочешь мою набедренную повязку?
Ее лицо снова заливается краской, и она окидывает меня возмущенным взглядом.
– Чтобы ты дефилировал передо мной голым? Ну, уж нет.
Ее отказ только подчеркивает, насколько непривлекательным она меня находит. Это обидно.
– Все что угодно, лишь бы заставить тебя замолчать, – парирую я.
Она рявкает от возмущения и стремительно уходит. По дороге в пещеру Лиз молчит. Я позволяю ей идти впереди, чтобы охранять… и любоваться маленькой, дерзкой попкой. Тем, как играют ее ягодицы. У нее нет хвоста, поэтому зрелище довольно необычное… но очень возбуждающее. Я представляю, как нагибаю ее, раздвигаю бедра и принимаюсь облизывать ее влажные женские прелести, пока она не закричит от удовольствия.
К тому времени, как мы возвращаемся в пещеру, мое кхуйи резонирует, а член ноет от боли. Он упирается в набедренную повязку, и боль становится почти невыносима. Разве Лиз не страдает? Почему она сопротивляется этому?
Резонансная пара – одна на всю жизнь.
Моя женщина направляется в пещеру, даже не обернувшись. Она все еще злится, это чувство накатывает на нее волнами. Ну, и прекрасно. Позволю ей сопротивляться, если она думает, что это поможет. Она моя. Она стала моей в тот момент, когда ее кхуйи срезонировало для меня.
Что бы она ни делала, это ничего не изменит.
Будто прочтя мои необузданные, собственнические мысли, она хватает одно из одеял и, обернув вокруг талии, оборачивается.
– Я знаю, какова твоя цель.
Я хмурюсь. Моя цель? У меня нет иной цели, кроме как заявить на нее права, чтобы мы могли стать одним целым.
– Ты намерен прятать меня, пока я не забеременею, верно? – она выглядит поверженной, ее глаза полны печали.
– И что, если так?
– В очередной раз меня держат в заложниках из-за вагины. – Она вздыхает. – Что с вами, пришельцами, не так? Неужели девушка не может хоть раз сама сделать выбор? Неужели это так чертовски сложно?
– Кхуйи приняло решение, – отвечаю я.
Она слегка качает головой.
– Это всегда чье-то решение. Когда оно будет моим?
Я разочарованно наблюдаю за ней. Не нужно принимать никакого решения. Кхуйи его приняло. И все же… мне не нравится, как ее слова влияют на меня.
Или же мне не нравится слышать поражение в ее голосе. Лиз – боец. Я не хочу, чтобы она сдавалась.
Лиз
Атмосфера в пещере стала напряженной. Я игнорирую Раахоша и сосредотачиваюсь на том, чтобы заново сшить штаны с помощью нескольких обрезков кожи, которые использую в качестве завязок. Прикладывая немалые усилия, скрепляю узлом каждые несколько сантиметров кожи вместо того, чтобы соединить ее одной длинной нитью, рассчитывая, что так штаны прослужат дольше.
Раахош суетится у входа в пещеру, набирая и растапливая снег, собирая навозную стружку для костра и разделывая тварь, убитую у ручья. Он откладывает «бамбук» для меня, а затем забирает останки существа с собой, бормоча что-то о «приманке для ловушек».
Я ничего не говорю. Я все еще зла на него. На самом деле, «зла» – неподходящее слово. Я расстроена. Расстроена до глубины души. Знаю, он не виноват в том, что наши паразиты решили подружиться, но может же он пойти мне навстречу и помочь, вместо того чтобы вести себя так, будто проблема во мне? Уж извините, что я не хочу прыгнуть в постель с первым встречным и стать инкубатором для его детей.
Мое лицо заливается краской, когда я вспоминаю нашу оргию в снегу. Мысли об этом заставляют паразита вибрировать, а киску намокнуть. Черт. Это нечестно.
Даже не знаю, что хуже – бесконечное возбуждение, вызванное паразитом, или то, что Раахош позволил мне болтать без умолку, скрыв, что понимает меня. Пытаюсь вспомнить все, что наговорила… но безуспешно. Честно говоря, я болтаю всякие глупости и не запоминаю то, что срывается у меня с языка. Тьфу.
Пара часов в одиночестве дают возможность зашить штаны и, надев их, понимаю, что они стали теснее, но все равно впору. Отсутствие Раахоша также улучшает настроение и позволяет поразмыслить на холодную голову.
На самом деле, он в такой же ловушке, как и я. И, может быть, во мне говорят недавние оргазмы, но Раахош гораздо больше отдал, чем получил в нашем, эмм, снежном инциденте. Возможно, я слишком строга к нему. Но в одном он прав – я не удосужилась спросить, говорит ли он по-английски. Я просто предположила, что он невежественный пришелец… и выставила себя идиоткой.
Я вздыхаю. Не уверена, что готова извиниться, но точно знаю, что морально устала от постоянных ссор. Они ни к чему не приведут. Мой отец всегда говорил, что на мед поймаешь больше мух, чем на уксус.
В последнее время я только и делаю, что источаю уксус. Неудивительно, что у меня ничего не выходит.
И хотя мы с Раахошем расходимся в желаниях – он хочет жену и инкубатор для детей, а я хочу, чтобы меня оставили в покое, мы все равно можем вести себя как взрослые люди.
– Было бы здорово снова оказаться в кругу друзей, – с тоской думаю я. Девочки, с которыми я попала в плен? С ними вынужденная дружба. Если бы не обстоятельства, перекинулись бы мы хоть парой слов? Я скучаю по дому, по друзьям, по отцу, которого не стало пять лет назад.
С наступлением заката я окидываю взглядом пещеру и начинаю наводить в ней порядок, зная, что Раахош скоро вернется. Набираю побольше воды, заплетаю волосы в косу, чтобы они не лезли в лицо, дошиваю одежду, разжигаю огонь и принимаюсь мастерить лук. «Бамбук», который мы раздобыли, оказался совсем не тем, что я ожидала. Он полый и упругий, немного похож на кость. Я планирую обмотать его кожей, чтобы укрепить, а дальше надеяться на лучшее.
Вскоре Раахош возвращается. Два маленьких существа, свисающих с его руки, – наш ужин.
– С возвращением, – приветствую я его.
Раахош останавливается и смотрит на меня, нахмурившись. Я буквально вижу, как в его голове вращаются колесики. Он пытается понять, что я задумала. Какой у меня может быть замысел, кроме как попытаться быть порядочным человеком? Я вздыхаю.
– Послушай. У нашего общения не очень хорошее начало. Ты впустил в меня паразита, и с тех пор я заставляю тебя платить за это. Давай ненадолго заключим перемирие? Я устала.
Он ворчит и опускается на колени у огня, подбрасывая в него топливо.
– Ты не из тех, кто особо разговорчив даже с близкими, не так ли?
Он оборачивается.
– А ты говорила бы даже со стенами, будь у них уши.
Моя улыбка становится натянутой.
– Ты усложняешь наше «перемирие», приятель. Это последнее предупреждение.
Я ожидаю очередное ворчание. Вместо этого он кивает.
– Это было не очень красиво с моей стороны. Извини.
Я расслабляюсь, удивленная тем, что он уступил.
– Ну… ладно тогда.
Я подхожу к костру и сажусь напротив.
– Помочь тебе с ужином?
– Ужином?
Я указываю на добычу.
– Освежевать, выпотрошить, приготовить из нее еду?
Прищурившись, он еще раз окидывает меня взглядом. Он не сердится, скорее, пытается меня понять.
– Это моя работа – обеспечивать свою пару.
– Ааа, – я на минуту задумываюсь, а затем прижимаю колени к груди, покачивая босыми ногами у огня. – Мы можем отложить пару шкур, чтобы сделать для меня ботинки?
Он кивает.
– Спасибо, – тихо отвечаю я. – Чтобы ты знал, я не собираюсь убегать. Мне некуда идти.
Он снова кивает. Я смотрю на языки костра, пока пришелец снимает шкуру с добычи. Мне нужно разговорить его. Только так я смогу пробиться сквозь твердый панцирь, которым, кажется, окружен его разум. Его трудно понять, этого Раахоша.
– Расскажи мне об этом месте.
Он поднимает на меня глаза.
– Это моя пещера.
– Нет, не конкретно об этом месте, – объясняю я, указывая на пещеру. – Об этой планете. Этом мире. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что здесь холодно.
Раахош фыркает и замолкает. Когда я начинаю думать, что он игнорирует мои вопросы, он достает нож поменьше и нарезает мясо небольшими кусочками.
– Сейчас… тепло. Мы называем это время года – суровым, а более холодные месяцы – жестоким.
Мои глаза расширяются. Я бессвязно бормочу:
– Вне пещеры сугробы метровой высоты!
Какое еще теплое время года?
Его лицо медленно расплывается в сногсшибательной улыбке, а жесткие, заостренные черты лица становятся убийственно-сексуальными, от чего перехватывает дыхание.
– Тебе придется привыкнуть к снегу.
– Снег. Верно. – Пульс начинает биться между ног в ответ на его улыбку, но я не обращаю внимания. Паразит снова заводится, и я притворно кашляю, ударяя себя в грудь и пытаясь его заткнуть. – Значит, это… лето?
Он наклоняет голову, мысленно подбирая слова, а затем кивает.
– То, что вы называете зимой – это время, когда мало света. Солнца едва показывают свои лица, и большую часть дня царит темнота. Холода усиливаются, и дичи становится мало. Вот почему важно охотиться впрок в теплые месяцы.
Я киваю, переваривая услышанное. Что ж, если сейчас настолько тепло, насколько вообще возможно, думаю, я смогу здесь выжить. Нравится мне это или нет, но жить я буду.
– Ты охотник?
Он кивает и предлагает кусочек сырого мяса. Я беру его и кладу в рот. Вкус волной разносится по языку, и я стону. Это так вкусно, что лучше не придумаешь.
Он продолжает разделывать дичь, и я замечаю, что его набедренная повязка натягивается в области паха. Ой.
– Ммм, это так вкусно. Извини.
– Не извиняйся, – говорит он, нарезая мясо резкими движениями. – Мне доставляет удовольствие кормить свою пару.
Да, я вижу степень его удовольствия. Это никак не скроешь. Я долго разглядываю из-под ресниц огромное «хозяйство» Раахоша. Он протягивает еще один кусочек, и я, не задумываясь, наклоняюсь и ем прямо из его рук. Его голубые глаза вспыхивают, и мой паразит опять принимается за свое.
Глупый паразит, вечно он меня выдает.
Пришелец наблюдает, как я жую, а затем протягивает очередной кусочек мяса, и когда я тянусь к нему рукой, отстраняется. Раахош хочет, чтобы я и дальше ела из его рук. Наклоняюсь и касаюсь кончиком языка его пальцев просто потому, что мне нравится его дразнить.
А еще это меня заводит. Совсем чуть-чуть.
Окровавленными кончиками пальцев он касается моих губ, а затем убирает руку и садится на корточки. Его член словно бревно у него между ног. О таком размере любой парень может только мечтать.
– И как же называется этот зверь? – спрашиваю я, потирая руки, чтобы унять мурашки. Я сейчас чертовски возбуждена. Не могу поверить, что сырое мясо и придурок-похититель заставляют меня намокнуть, но ничего не могу с собой поделать.
Он переводит взгляд на существо и отрезает еще кусочек.
– Мы называем его двузубым. – Он оттягивает губу существа, чтобы показать два гигантских клыка. Как у бобра, но не совсем. Бобер-вампир с шипами на спине и мягкими пушистыми лапами.
Ладно, он совсем не похож на бобра, но мне легче его воспринимать, ассоциируя с земным животным.
– Ты ничего не ешь, – обеспокоенно говорю я, когда Раахош протягивает очередной кусочек.
– Моя пара прежде всего, – отвечает он и бросает на меня очередной жаркий взгляд, затем кладет мясо мне в рот и проводит большим пальцем по губам. – Я поем, когда она насытится.
Я неловко ерзаю. Это самая необычная еда-афродизиак, которую я когда-либо пробовала. Наверное, я не должна наслаждаться происходящим и вполовину так сильно, как это делаю.
– Расскажи о своем племени? Семье?
Голодный, возбужденный взгляд вмиг исчезает, и его лицо становится безразличным.
– У меня нет семьи.
– Совсем никого? Как насчет родителей?
– Умерли, – говорит он отстраненно.
– Понимаю. Ни братьев, ни сестер?
Он качает головой.
– Младший брат умер вскоре после смерти матери.
– Ах, – Раахош, кажется, потерялся в своих воспоминаниях, поэтому я продолжаю. – У тебя есть близкий друг в племени?
– Вектал.
Заставить этого парня открыться – все равно, что вырвать у него зуб.
– Я знакома с ним. А что насчет остальных?
Он пристально смотрит на меня.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что мы скоро вернемся? Я стану частью племени? – произнося это вслух, я чувствую, как сжимается сердце. – Что, если я им не понравлюсь?
Он сводит свои густые брови, как будто не до конца понимая смысл вопроса.
– Ты – моя пара. Нет никаких «нравится» или «не нравится». Ты будешь частью племени.
– Тебе легко говорить. Вы выросли вместе. Вы принадлежите к одному виду. Для них я причудливый пришелец, который не перестает болтать, понимаешь?
Он смотрит своим непроницаемым взглядом, кажется, целую вечность, а затем предлагает еще кусочек мяса.
– На сегодняшний день в нашем племени всего два ребенка. С малышом Шорши будет три. Если и другие срезонируют, то станет больше.
Я пытаюсь переварить эту информацию.
– А женщины? Сколько их?
– Без людей? Четыре, если не считать детей.
Я бледнею. Это значит, в племени много неудовлетворенных мужчин. Может, оно и к лучшему, что Раахош спрятал меня ненадолго в этой пещере. Интересно, будут ли они грызться за девушек, которые не срезонировали, как собаки за кость?
– А сколько мужчин?
– Нас осталось двадцать четыре. Двадцать из них без пары.
– Осталось?
Он кивает, отрезая очередной кусок мяса.
– Жизнь здесь трудна. Несколько лет назад мы потеряли многих соплеменников на охоте. Четверо мужчин и одна женщина погибли прежде, чем мы смогли убить та-ли, – он качает головой. – Это было непростое время.
– Звучит опасно.
– Вот почему женщины больше не охотятся. Дело не в том, что они не могут, а в том, что мы не можем рисковать будущим племени, подвергая их опасности.
Я открываю рот, чтобы ответить, но он тут же кладет в него кусочек мяса. Это своего рода способ заставить меня замолчать, поэтому я быстро жую, а затем продолжаю.
– Но теперь у вас есть человеческие женщины. Это означает, что вы больше не кучка парней. Племя увеличивается до… – я подсчитываю. – Двенадцать с нашей стороны плюс тридцать с вашей равно сорок два человека. Много охотников.
– Немногие захотят рисковать своими парами на охоте, – говорит он, предлагая очередной кусочек. И когда я отказываюсь, кладет его себе в рот с задумчивым выражением лица. – Многие вообще больше не захотят охотиться.
– Почему?
– Охота предполагает полное уединение. Охотясь, мы проводим много времени в снегах. Можем уйти на полный оборот лун, прежде чем вернуться домой.
– Это значит на месяц?
Он пожимает плечами.
– Большинство охотятся в одиночку. Так легче охватить всю территорию. Мы выслеживаем мелкую дичь повсюду и прячем добычу под снегом, чтобы вернуться за ней позже, когда угодья станут неприступны, а крупный зверь впадет в спячку.
– Значит, охотники… проводят много времени одни? Наверное, это не самая худшая альтернатива, учитывая, что в племени тебя ждут всего четыре женщины, – размышляю я. – Это то, чем ты занимаешься?
Он кивает.
– Я охотник. Провожу больше времени в дикой природе, чем в племенных пещерах.
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему ты проводишь больше времени в одиночестве, чем дома?
Взгляд его сияющих голубых глаз обезоруживает.
– Там у меня ничего нет. По крайней мере, находясь в дикой природе, я могу обеспечить свое племя. А дома вынужден наблюдать то, что есть у других, и чего нет у меня. Иногда это… тяжело.
Я понимаю по его взгляду, что он говорит о резонансных парах.
Я с трудом сглатываю. Значит, он добровольно пребывает в изгнании долгие месяцы, чтобы не видеть счастливые парочки? Мое сердце сжимается от жалости. Неудивительно, что Раахошу тяжело находиться среди людей.
– Черт возьми, не заставляй жалеть тебя.
Он фыркает и резко отрезает кусок мяса, а затем жует с озлобленным выражением лица.
– Мне не нужна твоя жалость, женщина.
– Жалость – это все, что ты сегодня получишь, – язвительно заявляю я.
Он рычит, обнажая зубы.
– Я не нахожу твои слова забавными.
– А я и не пытаюсь тебя развлечь, – подчеркиваю я. Затем раздраженно поднимаюсь. – Уф. Ума не приложу, что мне с тобой делать.
– Я хочу свою пару, – говорит он сквозь зубы, все еще сидя у костра. – Так это работает. Кхуйи решило, что мы с тобой будем парой, и это нельзя изменить. Ты будешь моей, и точка.
– Ах, так? – Я поворачиваюсь к нему спиной и упираю руки в боки. – А я хочу охотиться, выкуси!
Он наклоняет голову, и я понимаю, что он пытается понять смысл моих слов.
– Это человеческое выражение, – огрызаюсь я. – Я хочу охотиться и обеспечивать себя сама. И знаешь что? Я хочу принимать решения самостоятельно. Когда я наконец смогу делать то, что хочу, черт возьми? – Я широко раскидываю руки. – Все вокруг указывают, что мне делать, но знаешь ли ты, чего хочу я? Нет, не знаешь, потому что меня никто не спросил.
– Ты хочешь поохотиться, – спокойно отвечает Раахош.
– Было бы неплохо, для начала.
– Очень хорошо. Утром возьму тебя на охоту.
Я пялюсь на него, хлопая глазами. Он кажется мрачным, но… собирается взять меня на охоту.
– Правда? Вот так просто?
– При условии… – он делает паузу и бросает на меня жаркий взгляд.
– О, ну началось, – бормочу я, затем машу ему, чтобы он продолжал. Всегда есть какой-то подвох, не так ли? – Давай, выкладывай.
– Я возьму тебя на охоту, если мы будем спать сегодня ночью, как партнеры.
– Если ты думаешь, что я собираюсь перепихнуться с тобой за возможность поохотиться…
– Без секса. «Перепихнуться»? – он смотрит на меня с любопытством. – Никакого «перепихнуться». Просто касаться друг друга и обнимать.
Мое маленькое подлое сердечко снова сжимается. Он так одинок. Боже, какая я скотина. Бедный Раахош, застрял с самой упрямой женщиной на свете. Я смягчаюсь.
– Думаю, я как-нибудь это переживу.
Раахош кивает, а затем поднимается.
– Мы должны убраться в пещере и подготовиться к завтрашней охоте, раз нас не будет весь день.
– Так давай займемся делом, – отвечаю я, скрывая волнение. По правде говоря, немного волнуюсь при мысли о том, что сегодня ночью буду спать в его объятиях и позволю ему прикоснуться к себе. Я вспоминаю безудержное вылизывание киски в снегу, и волна желания накатывает на меня. Мой паразит сразу же принимается гудеть, как бензопила. «Черт тебя побери, паразит. Держи себя в руках, Лиз».
Следующие несколько часов мы занимаемся делами, и в пещере царит на удивление дружелюбная атмосфера. Раахош мастерит для меня пару ботинок из выделанных шкур, которые он отложил. Он обработал шкуры так, что они стали жесткими снаружи и мягкими внутри благодаря меховой прослойке, которая сохранит мои ноги в тепле. Ботинки больше напоминают варежки для ног с завязками на лодыжках, но, тем не менее, я довольна. Я работаю над луком, и когда объясняю Раахошу, какой материал нужен для тетивы, он достает из походного мешка что-то похожее на толстую бечевку. Надеясь на лучшее, я натягиваю тетиву, а затем приступаю к изготовлению стрел. Их я делаю из костей и ребер какого-то неописуемого на вид существа, чем-то похожего на страуса, но на четырех ногах, которые оказываются как нельзя кстати. Теперь у меня есть стрелы, они немного короче, чем я привыкла, но зато легкие и смертоносные. Я затачиваю и натираю свое оружие, кажется, уже несколько часов, пока костер не гаснет, и я не начинаю клевать носом с ножом в руке.
Раахош вынимает стрелу из моей руки, в то время как я изо всех сил пытаюсь не заснуть.
– Пора спать.
– О, но у меня только четыре стрелы, – слабо протестую я. – Такого количества недостаточно для охоты.
– У нас есть копья и ножи. Ты можешь освоить и другие способы охоты, – нежно говорит он, откладывая в сторону лук и стрелы. – Раздевайся ко сну, моя пара.
Мне следовало бы возразить, что я не его пара, но все, что удается – зевнуть.
– Я могу спать в одежде.
– Нет, если мы спим как партнеры, – бормочет он. – Ты мне обещала.
Да, обещала. Я слишком хочу спать, чтобы протестовать, и не осознаю, насколько устала, пока он не поднимает меня на ноги, которые по ощущениям стали как желе. Пока Раахош, прижимая меня к себе, развязывает шнурки моей туники, я понимаю, что он теплый и на удивление мягкий, несмотря на твердые защитные наросты на руках, груди и других частях тела.
