Текст книги "Моя жизнь. Южный полюс"

Автор книги: Руаль Энгельберт Гравнинг Амундсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Еще одно преимущество использования собак требует краткого пояснения, дабы стать понятным непосвященным читателям. Фритьоф Нансен, внесший революцию в метод исследования Арктики, блестящим образом доказал преимущество легкого снаряжения и связанного с этим соответственного повышения скорости передвижения. Употребление легких саней (нарт) и собак в качестве гужевой силы, при концентрированном питании людей и животных, являлось основным в его идее, столь блестяще осуществленной в первую экспедицию «Фрама». Однако для экспедиции к Южному полюсу я выбрал собак не только по этим причинам, но еще и по следующим соображениям.

Я уже говорил в этой главе о пеммикане для собак, завезенном нами на три склада, и о свежем тюленьем мясе только для них, отвезенном нами на первый склад. Но при расчетах своих я имел еще и другие мысли относительно продовольствия для этих животных. Перед выездом из Фрамхейма я точно рассчитал вес нарт и снаряжения на каждый день по пути к полюсу и обратно. Ясно, что вес этот должен был уменьшаться по мере расходования погруженного на нарты продовольствия. Также ясно, что мы в конце концов должны были достигнуть такого момента, когда этот вес уменьшится настолько, что будет соответствовать силе тяги, которую может развить одна собака. Я самым подробным образом изучил сколько может одна собака дать съедобного мяса, а также ценность этого мяса в качестве пищи, когда оно пойдет на прокормление остальных. Результат этих расчетов позволил мне выработать расписание, согласно которому собаки одна за другой должны были превращаться из двигательной силы в средство питания. Такой прием, естественно, сокращал вес собачьих пайков, которые мы везли с собой на нартах. Это уменьшение веса увеличивало на много дней наш «радиус действия», выражаясь морским термином, и тем самым увеличивало наши шансы достигнуть полюса и благополучно вернуться обратно.

Коренное различие между планами экспедиции Скотта и нашей, естественно, соответствует и различию между результатами этих двух экспедиций. Отважный Скотт достиг полюса, но то была трагическая победа, так как и он и его товарищи погибли, не добравшись обратно до своей зимовки. Я серьезным образом опасался за судьбу Скотта еще задолго до того, как он покинул свой зимний лагерь и отправился в путешествие к полюсу. Я серьезно сомневался в том, что Скотт благополучно проделает путь туда и обратно. Пока представлялась возможность, Скотт пользовался на пути к полюсу шотландскими пони. Читателю надлежит лишь вспомнить о преимуществе, которое мы извлекали из собак, когда подходили к трещинам, чтобы понять разницу в шансах на счастливый исход у Скотта и у нас.

Предпринимая наш окончательный поход на полюс, мы имели еще лишнее преимущество того опыта, который мы приобрели поездками на склады. Во время этих подготовительных поездок мы соорудили ряд опознавательных знаков (гуриев) вдоль всего нашего маршрута. Они были сделаны из снега с черным флажком на верхушке каждого из них. Эти гурии в значительной степени упростили наше возвращение к зимовке. Поэтому мы решили применять этот способ и во время нашего окончательного похода, насколько представится возможным. Это оказалось не только прекрасной мерой предосторожности, но еще и сберегло массу времени, которое иначе пришлось бы тратить на производство наблюдений для прокладки нашего курса. Система эта оказалась особенно драгоценной на безграничной, повсюду ровной поверхности антарктического Ледяного барьера, пока мы не увидели горной цепи Королевы Мод: ее вершины стали тогда служить нам приметными пунктами для определения нашего местоположения. Но пока поверхность Ледяного барьера не представляла нам ничего, чем можно было бы руководствоваться для определения местоположения, я находил целесообразным принимать всевозможные меры.

Всего нами было сооружено сто пятьдесят гуриев, около шести футов высоты каждый, и на это пошло девять тысяч глыб, вырубленных из снега. В каждый из этих гуриев был заложен лист бумаги, где указывались номер гурия и его местоположение, а кроме того – курс и расстояние до ближайшего гурия к северу. Мы воздвигали эти гурии на расстоянии 15 километров друг от друга до 81° южной широты. Затем мы сократили расстояние между ними до восьми километров. Повторяю, эти гурии имели для нас огромное значение при нашем возвращении. Они колоссально сокращали время при работах по определению надлежащего курса.

Мы сделали еще одно устройство, которое очень помогло нам в пути. К каждой из четырех нарт было прикреплено по одному колесу, которое не несло никакой нагрузки, а вертелось совершенно свободно по мере продвижения нарт. Каждое колесо соединялось со счетчиком, отмечавшим число оборотов. По окончании каждого дневного перехода можно было при помощи самого простого расчета определить пройденное расстояние[31]31
  Это устройство имеет широкое распространение при передвижении на нартах на Севере и носит название одометр.


[Закрыть]. Посредством сравнения показаний всех четырех счетчиков мы могли быть уверены в получении вполне надежного результата. Эти показания, соответствующие показанию лага на судне, давали нам возможность определять наше местоположение даже в тумане, придерживаясь курса по нашим компасам и ведя все время счисление.

Читатель вспомнит, что мы прошедшей осенью устроили три склада на 80, 81 и 82 градусах южной широты. Когда мы во время окончательного похода проезжали мимо самого южного склада, то захватили с собой все, что там находилось, за исключением того, что могло понадобиться, чтобы при возвращении дойти до 81° южной широты. Эти запасы мы собирались оставить на новых складах, которые предполагали соорудить на пути к югу. Первый из таких складов был устроен на 83° южной широты и состоял из продовольствия для пяти человек и двенадцати собак на четыре дня. В складе на 84° южной широты мы оставили такое же количество продовольствия и одну жестянку керосина почти в 18 литров.

После того как мы соорудили склад на 85° южной широты, мы очень быстро достигли гор. До тех пор мы находились на высоте всего 90 метров над уровнем моря. Мы уже знали, что теперь нам в ближайшем будущем предстоял подъем на высоту в несколько тысяч футов. Чтобы показать всю тщательность наших расчетов и то, на каком обстоятельном обсуждении основывались наши решения, я не могу сделать ничего лучшего, как привести здесь три отрывка из моей книги «Южный полюс», написанной в 1912 году, сейчас же после нашего возвращения в цивилизованные края.

«Мы подошли теперь к одному из самых ответственных пунктов на нашем пути. Наш план нужно было составить таким образом, чтобы подъем оказался возможно более легким и вместе с тем чтобы мы продвигались вперед. Расчеты следовало произвести тщательно, а все возможности как следует взвесить. Как и всегда, когда приходилось принимать важное решение, мы обсуждали его все сообща. Расстояние от этого места до полюса и обратно было 1100 километров. Перед нами был огромный подъем, а может быть, и другие препятствия. Наконец, мы должны были обязательно считаться и с тем, что сила наших собак уменьшится на какую-то часть той силы, которой они располагают в настоящее время. Поэтому мы решили взять с собой на нарты продовольствие и снаряжение на шестьдесят дней, а остающееся продовольствие – еще на тридцать дней – и снаряжение оставить в складе.

Базируясь на собственном опыте, мы рассчитали также, что сможем вернуться, сохранив двенадцать собак. Сейчас у нас было сорок две собаки. В наш план входило пользоваться всеми сорока двумя до плато. Там двадцать четыре из них будут убиты, а дальнейший путь мы станем продолжать на трех санях и восемнадцати собаках. Из этих последних восемнадцати, по нашему предварительному предположению, придется убить еще шесть, чтобы иметь возможность вернуться сюда с двенадцатью. По мере того как число собак будет уменьшаться, нарты будут становиться все легче и легче. И когда наступит такое время, что у нас останется только двенадцать собак, мы сведем число своих нарт до двух. И на этот раз наши расчеты оправдались полностью. Только в расчете дней мы допустили маленькую ошибку. Мы потратили на восемь дней меньше, чем было рассчитано. Число собак совпало. Мы вернулись к этому месту с двенадцатью собаками.

После того как это было окончательно выяснено и все высказали свое мнение, мы вышли из палатки, чтобы заняться переупаковкой. Счастье, что стояла такая хорошая погода, иначе подсчет продовольствия был бы неприятным делом. Все наше продовольствие было в таком виде, что мы могли его считать, вместо того чтобы взвешивать. Наш пеммикан состоял из порций в полкилограмма. Шоколад, как и всякий шоколад, был разделен на маленькие плитки, поэтому мы знали, сколько весит каждая. Наша молочная мука была насыпана в колбасообразные мешки по триста граммов в каждом, то есть ровно на один раз. Галеты обладали тем же свойством – их можно было считать; но это была кропотливая работа, так как они были довольно мелкие. Таким образом, на этот раз нам пришлось пересчитать шесть тысяч штук.

Наше продовольствие состояло только из этих четырех сортов, и оказалось, что подбор его был правильный. Мы не страдали от недостатка ни в «жирах», ни в «сахаре». Потребность в этих веществах при таких продолжительных путешествиях весьма обычная вещь. Наши галеты являлись превосходным продуктом, состоявшим из овса, сахара и молочной муки. Конфеты, варенье, фрукты, сыр и т. п. были оставлены нами во Фрамхейме. Свою меховую одежду, которой мы все еще не пользовались, мы уложили на нарты. Теперь мы добрались до высот, и может случиться, что она нам пригодится. Температуру в 40 °С, которую наблюдал Шеклтон на 88° южной широты, мы тоже имели в виду, и в случае, если и у нас она встретится, мы сможем выдерживать долго, если у нас будет меховая одежда.

Да и кроме того, в наших личных мешках было немного вещей. Единственную бывшую у нас смену белья мы надели здесь, а старую вывесили для проветривания. Мы считали, что когда вернемся сюда через два месяца, то она проветрится достаточно, чтобы можно было надеть ее снова. Насколько я помню, и эти расчеты оправдались. Больше всего мы взяли с собой обуви. Если ноги будут сухи, то и выдержать можно долго».

«На 85°36' южной широты мы убили всех лишних собак. Это дало возможность устроить пир как нам, так и их оставшимся в живых товарищам.

В палатке у Вистинга все уже было готово, когда мы, закончив свои наблюдения, собрались туда. Горшок стоял на огне, и, судя по аппетитному запаху, скоро уж все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не было ни сковородки, ни масла. Правда, мы всегда могли бы выделить немного жиру из пеммикана, а сковородку измыслили бы как-нибудь, так что если бы было нужно, могли бы и зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их. Таким образом у нас получился еще и прекрасный суп. Вистинг справился со своим делом изумительно. Дело в том, что он взял из пеммикана те именно куски, где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший свежий мясной суп с овощами. «Гвоздем» обеда был десерт. Если у нас и было хоть какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после первой пробы, его как ветром сдуло. Мясо оказалось просто отличным, ей-богу, отличным, и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего. В этот первый раз я лично съел пять котлет и тщетно шарил в кастрюле в поисках шестой. Вистинг не рассчитывал на такой блестящий успех.

Этот вечер мы использовали на пересмотр своего запаса продовольствия и распределение его на трое нарт. Четвертые нарты – Хасселя – оставались здесь. Запас продовольствия был разделен следующим образом: на нартах № 1 – Вистинга – было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека); 126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на собаку в день); 27 килограммов пеммикана для людей (350 граммов на человека в день); 5,8 килограмма шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной муки (60 граммов на человека в день). На двух других нартах было почти то же самое, что таким образом давало нам возможность, считая со дня ухода отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным рационом. Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки, по шесть в каждой. По нашим расчетам, произведенным здесь, мы должны были достичь полюса с восемнадцатью собаками и покинуть его с шестнадцатью».

В моем описании обратного пути с Южного полюса я нахожу следующие строки:

«20 декабря мы убили первую собаку по пути домой. Это был Лассе, моя славная собака, она совсем обессилела и больше никуда не годилась. Ее разделили на пятнадцать по возможности ровных частей и отдали товарищам. Они теперь научились ценить свежее мясо, и, конечно, эта добавочная кормежка свежим мясом, к которой мы время от времени прибегали по пути домой, имела немалое значение для достижения такого прекрасного результата. По-видимому, они чувствовали себя от такой пищи отлично в течение нескольких дней и работали после нее во много раз лучше».

День спустя мы убили еще одну собаку, а в сочельник – третью. Под датой 29 декабря записано следующее:

«После нашего отъезда с полюса собаки совершенно изменились. Как ни странно и ни невероятно это может показаться, однако, право, они с каждым днем прибывали в весе и становились толстыми и жирными. Я думаю, что такое действие на них оказывала кормежка свежим мясом вместе с пеммиканом».

Не стану больше утомлять читателя подробным описанием нашего благополучного возвращения. Довольно будет сказать, что при проверке правильности курса гурии каждый раз оказывали нам неоценимые услуги, и особенно тем, что позволили быстро отыскать самый важный из всех складов, то есть тот, который находился дальше всех к северу в горах. Если бы нам не удалось найти его, то это могло бы иметь для нас роковые последствия, так как он находился в таком пункте, откуда, как мы знали, можно наверняка спуститься по крутому склону на Ледяной барьер. Здесь наши гурии получили убедительное доказательство важности их значения, так как в силу странного явления, основанного на изменившихся условиях освещения и обратного направления нашего пути, ландшафт показался нам совершенно незнакомым, когда мы подошли к этому складу. Если бы гурии не указали нам правильной дороги к нему, мы не только бы заблудились, но, быть может, и подверглись всяким роковым неудачам при попытках его отыскать.

Разрешите мне еще раз, прежде чем закончить эту главу, подчеркнуть ее значение. Мне особенно хотелось бы отметить, что только самая тщательная выработка планов, здравое мышление и безграничное терпение в разработке мельчайших деталей снаряжения, соединенные с осторожностью, могут обеспечить счастливый результат в Антарктике. Все это, вместе взятое, дает человеку неоценимый «коэффициент уверенности», который необходим для предупреждения запозданий. Победа человека над природой является не только победой грубой силы, но также и победой духа.

ЮЖНЫЙ ПОЛЮС

Маленькой кучке отважных людей, которые в тот памятный вечер на рейде Фуншала, на острове Мадейра, обещали помочь мне в битве за Южный полюс, – моим товарищам – посвящаю я эту книгу.

Ураниенборг, 15 августа 1912, Руаль Амундсен

План и снаряжение

«Северный полюс достигнут». Эта весть в одно мгновение облетела весь мир. Цель, о которой мечтало столько людей, ради которой трудились, страдали, даже жертвовали жизнью, была достигнута. Сообщение об этом дошло до нас в сентябре 1909 года.

Мне тотчас стало ясно, что первоначальный план третьего похода «Фрама» – исследование Северного полярного бассейна – под угрозой. Чтобы спасти задуманное дело, надо было действовать быстро, без проволочек. И так же быстро, как известие пролетело по телеграфному кабелю, я решил переменить фронт – повернуть кругом и взять курс на юг.

Правда, в своем плане я подчеркивал, что третье плавание «Фрама»[32]32
  Норвежское парусно-моторное судно «Фрам» было построено для экспедиции Фритьофа Нансена по проекту судостроителя Колин Арчера, с учетом того что корпус судна будет испытывать сжатие во льдах. Как исследовательское судно «Фрам» сделал несколько рейсов: трехлетний дрейф через Арктический бассейн от Новосибирских островов в Гренландское море в 1893–1896 гг., к островам Канадского Арктического архипелага в экспедиции Отто Свердрупа в 1898–1902 гг. и в экспедиции Руаля Амундсена к Южному полюсу. В 30-х гг. ХХ в. «Фрам» был превращен в музей.


[Закрыть] будет всецело научной экспедицией, а не погоней за рекордами, и многочисленные жертвователи, которые так горячо поддержали мой замысел, равнялись именно на этот первоначальный план. Но поскольку теперь обстоятельства изменились и у меня было мало шансов осуществить первоначальный план, я счел, что не буду ни вероломным, ни неблагодарным по отношению к моим жертвователям, если решительными действиями спасу положение, чтобы уже произведенные большие затраты на экспедицию не пропали даром и многочисленные пожертвования не оказались выброшенными на ветер.

Вот почему я со спокойной совестью решил отложить на год-другой выполнение своего первоначального плана, чтобы за это время постараться добыть недостающие средства. Среди задач полярного исследования есть такие, которые всех волнуют. Теперь предпоследняя из них – открытие Северного полюса – решена. Чтобы привлечь внимание к моему предприятию, мне оставалось только попытаться разрешить последнюю великую задачу – открыть Южный полюс.

Знаю, меня упрекали в том, что я не сразу оповестил о своем расширенном плане, чтобы как те, кто нас финансировал, так и исследователи, которые готовили экспедиции в те же области, были в курсе дела. Я предвидел подобные нарекания, а потому тщательно взвесил и эту сторону вопроса.

За первых, то есть за людей, предоставивших нам деньги, я был спокоен. Крупные деятели, они посчитали бы ниже своего достоинства спорить о том, как надлежало использовать выделенные ими средства. Я знал, что пользуюсь у них достаточным доверием. Они правильно поймут ситуацию, поймут, что настанет час и помощь будет использована на то дело, какое они имели в виду.[33]33
  Деньги собирались для повторного дрейфа «Фрама» через Арктический бассейн.


[Закрыть] Уже теперь у меня есть сколько угодно доказательств того, что я не ошибался.

Что до вторых – людей, которые в это время тоже планировали антарктические экспедиции, – то и здесь моя совесть была достаточно чиста. Я знал, что успею сообщить капитану Скотту о своем расширенном плане во всяком случае до того, как он покинет цивилизованный мир, несколько месяцев раньше или позже тут большой роли не играли.[34]34
  Амундсен послал с острова Мадейры письмо Скотту, в котором сообщал о своем намерении идти к Южному полюсу. Скотт получил это письмо в Австралии перед отплытием в Антарктику.


[Закрыть] Планы и снаряжение Скотта настолько отличались от моих, что я считал телеграмму, которую послал ему впоследствии, сообщая о нашем отплытии в Антарктику, скорее знаком вежливости, чем посланием, рассчитанным на то, чтобы он хоть как-то изменил свою программу. Английская экспедиция ставила своей задачей научные исследования. Полюс для нее был, так сказать, второстепенным делом, а в моем расширенном плане он стоял на первом месте. Наука на время этого небольшого зигзага отодвигалась на задний план; правда, я отлично понимал, что, идя к полюсу по намеченному мной пути, мы не можем не обогатить в значительной степени разные отрасли науки.

У меня было совсем другое снаряжение, и я сомневаюсь, чтобы капитан Скотт, имевший большой опыт в исследовании Антарктики, хоть в чем-то отклонился от своей практики и изменил свое снаряжение по образцу того, которое я предпочел. По сравнению со Скоттом у меня было гораздо меньше не только опыта, но и средств.

Что же касается экспедиции лейтенанта Ширасе на «Кайнан Мару»[35]35
  «Кайнан Мару» – судно первой японской антарктической экспедиции под руководством лейтенанта Ширазе, пытавшееся в начале марта 1911 г. пройти к Антарктиде в море Росса, но несумевшее пробиться через пояс плавучих льдов и повернувшее обратно. В следующем году японская экспедиция исследовала район барьера шельфового ледника Росса, где «Фрам» и встретил ее в январе 1912 г. В 75 км к востоку от места зимовки норвежской экспедиции в Китовой бухте японская экспедиция обнаружила глубокий залив в шельфовом леднике Росса и назвала его бухтой Кайнан.


[Закрыть], то, насколько я понимал его план, он собирался уделить все свое внимание Земле Короля Эдуарда VII[36]36
  Земля Короля Эдуарда VII расположена к востоку от барьера Росса и ныне называется полуостровом Эдуарда VII. Он был открыт 30 января 1902 г. первой экспедицией Роберта Скотта с борта судна «Дискавери». Японцы на «Кайнан Мару» обследовали прибрежные горы полуострова Эдуарда VII, высаживали здесь партию, которая совершила восхождение на одну из вершин горной цепи Александры.


[Закрыть].

Взвесив всесторонне эти вопросы, я сделал упомянутые выводы и принял окончательное решение. Если бы я тогда же опубликовал свои планы, это дало бы только повод к газетной шумихе и даже могло привести к тому, что младенца удавили бы при рождении. Все нужно было подготовить втихомолку. Единственный, с кем я поделился, был мой брат, на молчание которого я мог вполне положиться. И за то время, когда тайна была известна только нам двоим, он оказал мне много важных услуг. Потом вернулся в Норвегию лейтенант Нильсен – тогдашний помощник капитана «Фрама» и его нынешний капитан, – и я счел нужным тотчас известить его о своем решении. Его отношение к моим словам подтвердило, что мой выбор сделан удачно. Я понял, что в его лице обрел не только способного и надежного человека, но и хорошего товарища. А это едва ли не самое важное. Когда отношения между начальником и его помощником хорошие, можно избежать многих неприятностей и излишних осложнений. Кроме того, такое взаимопонимание служит хорошим примером и залогом для добрых взаимоотношений всех членов команды. Так что для меня было большим облегчением возвращение лейтенанта Нильсена в январе 1910 года; он проявил себя таким энергичным, искусным и надежным помощником, что я не могу им нахвалиться.

План похода «Фрама» на юг выглядел так: выход из Норвегии не позже первой половины августа. Первый и единственный заход – на остров Мадейра. Дальше идем наиболее благоприятным для парусника – иначе нельзя назвать «Фрам» – курсом на юг через Атлантику и на восток через Южный океан к югу от мыса Доброй Надежды и Австралии, чтобы к Новому 1911 году пробиться через пак в море Росса.

Главной базой я выбрал самый южный пункт, до которого мы рассчитывали дойти на судне, – Китовую бухту в великом Ледяном барьере.[37]37
  Китовая бухта (бухта Уэйлз) – выемка в шельфовом ледняке Росса. Впервые бухту обнаружила в феврале 1900 г. англо-норвежская экспедиция К. Борхгревинка с судна «Южный крест». В январе 1902 г. сюда заходила первая экспедиция Скотта на «Дискавери», в январе 1908 г. – экспедиция Шеклтона на судне «Нимрод». Каждый раз из-за откалывания айсбергов очертания ледяных берегов были разные. Шеклтон видел в бухте много китов и поэтому назвал ее Китовой.


[Закрыть] Мы надеялись дойти туда приблизительно 15 января. Высадив здесь отряд зимовщиков – около 10 человек – и выгрузив материалы для постройки дома, снаряжение и продовольствие на два года, «Фрам» должен был затем пройти к Буэнос-Айресу, чтобы оттуда совершить океанографический рейс через Атлантику к берегам Африки и обратно. В октябре судно вернется в Китовую бухту и заберет зимовщиков. Дальше этого в то время наши наметки не могли идти. Последующий ход экспедиции мог быть определен лишь потом, когда будут выполнены работы на юге.

С барьером Росса я был знаком только по книгам, но я основательно изучил всю литературу об этих областях, и когда впервые увидел этот могучий массив, мне показалось, что я знаю его уже много лет.

Тщательно все взвесив, я выбрал Китовую бухту для зимовья по ряду причин. Прежде всего потому, что здесь мы на судне могли проникнуть на юг – на целый градус дальше, чем это было возможно в заливе Мак-Мердо, где собирался устроить базу Скотт. А это должно было сыграть очень большую роль для последующего санного перехода к полюсу. Другое важное преимущество – мы сразу окажемся в районе предстоящих работ и, что называется, прямо из окна своего дома будем видеть обстановку и местность, с которой нам придется иметь дело. Кроме того, у меня были основания предполагать, что район к югу от этой части барьера, удаленной от материка, будет много ровнее и легче проходим, чем торосистые участки вдоль берега. К тому же из описаний следовало, что фауна Китовой бухты чрезвычайно богата, и мы вполне сможем обеспечить себя свежим мясом, охотясь на тюленей, пингвинов и т. п.

Помимо этих, чисто технических преимуществ, которые сулил для зимовки Ледяной барьер, он обещал также стать чрезвычайно удобным местом для метеорологических наблюдений. Больших неровностей нет, материк далеко – словом, идеальные условия для повседневного изучения самого барьера. Такие интересные явления, как движение этого исполинского ледяного массива, его питание и обламывание, здесь, разумеется, можно было очень тщательно исследовать. И наконец, чрезвычайно важным преимуществом было то, что сюда всегда относительно легко подойти на судне. Я не знал ни одного случая, чтобы какая-нибудь экспедиция не смогла пробиться в эти места.

Я предвидел, что намерение зимовать на самом барьере подвергнется резкой критике, будут говорить о безрассудстве, легкомыслии и так далее. Ведь было принято считать, что здесь, как и в других местах, барьер плавучий. Так думали даже те, кто сам тут побывал. Рассказ Шеклтона о том, что он наблюдал, не сулил ничего хорошего. Лед обламывался миля за милей, и Шеклтон благодарил Бога за то, что не построил здесь своего дома. Как ни высоко я ценю самого Шеклтона, его работу и опыт, по-моему, он в этом случае поспешил с выводами. К счастью для меня, прибавлю я. Ведь если бы он, когда 24 января 1908 года проходил мимо Китовой бухты и видел, как лед в бухте вскрывается и относится течением, подождал несколько часов или в крайнем случае несколько дней, проблема Южного полюса, верно, была бы решена гораздо раньше декабря 1911 года. Этот проницательный и сообразительный человек быстро установил бы, что барьер во внутренней части Китовой бухты не плавучий, а покоится на прочном, надежном фундаменте, вероятно, из мелких островков, шхер или мелей. Выйдя отсюда вместе со своими отважными товарищами, Шеклтон раз и навсегда снял бы с повестки дня вопрос о Южном полюсе. Но обстоятельства сложились иначе, и завеса была не сорвана, а лишь приподнята.

Я особенно пристально изучал литературу об этой части барьера Росса и пришел к заключению, что образование, известное теперь под названием Китовой бухты, есть та самая бухта, которую наблюдал сэр Джйемс Кларк Росс[38]38
  Джеймс Кларк Росс – английский мореплаватель, возглавивший в 1840–1841 гг. экспедицию в Антарктику на судах «Террор» и «Эребус». В ходе экспедиции была открыта часть берега Антарктиды к югу от Новой Зеландии – Земля Виктории и Ледяной барьер, названный впоследствии барьером Росса (край шельфового ледника Росса). Глубокий залив Южного океана, омывающий берега Земли Виктории и Ледяной барьер, позднее стал называться морем Росса.


[Закрыть], правда, с некоторыми, довольно заметными изменениями. Значит, этот залив, не считая отколовшихся кусков барьера, семьдесят лет оставался на месте. Отсюда я делал вывод, что речь идет не о случайном природном образовании. Что-то в незапамятные времена остановило могучий, всесильный поток льда именно здесь и создало постоянную бухту в ледяной кромке, которая в остальном тянется почти совершенно ровно, и это была не случайная прихоть сокрушительной, грозной силы, а нечто более прочное, чем твердый лед, – коренная земля. Итак, тут Ледяной барьер вздыбился и образовал бухту, называемую нами Китовой. Наблюдения, которые мы провели, пока находились в этом районе, подтверждают нашу теорию. Я не задумываясь решил поместить в этой части барьера свою базу.

Задачей берегового отряда было, как только будет построен дом и выгружен провиант, забросить продовольствие по складам как можно дальше на юг. Я надеялся доставить к 80° южной широты столько провианта, чтобы эта параллель могла стать стартовой линией для санного перехода к самому полюсу. Дальше мы увидим, что действительность превзошла мои ожидания, и мы сделали гораздо больше задуманного. Устройство складов закончится перед самым приходом зимы, и, учитывая условия Антарктики, нам надо будет основательно приготовиться к самой холодной и, вероятно, самой бурной погоде, какую когда-либо приходилось наблюдать полярным экспедициям. Как только установится зима и на базе все будет налажено, я собирался сосредоточить все наши силы на главной задаче – достижении полюса.

Со мной пойдут люди, которые лучше других подходят для работы на морозе. Еще важнее подобрать людей, опытных в управлении собачьими упряжками. Я отдавал себе отчет в том, что это будет иметь решающее значение для исхода всего предприятия. В таком деле участие опытных людей имеет и свои плюсы, и свои минусы. Преимущества очевидны. Сложенный вместе коллективный опыт, если его разумно применить, конечно, позволяет многого добиться. Часто опыт одного приходится кстати там, где его нет у другого. Сильные стороны многих, надеялся я, будут дополнять друг друга, образуя, можно сказать, полное совершенство. Но нет розы без шипов. Кроме плюсов могут быть и минусы.

В данном случае минус обычно заключается в глубоком убеждении того или иного человека, что его опыт превыше всего, а другие мнения ничего не значат. Конечно, досадно, если опытность проявляется таким образом, но деликатным и разумным подходом можно исправить дело. Как бы то ни было, плюсы со всей очевидностью перевешивают, поэтому я решил взять с собой возможно больше опытных людей. Я собирался посвятить зиму нашему снаряжению и постараться довести его до предельного совершенства. Кроме того, надо успеть забить столько тюленей, чтобы все время было свежее мясо как для нас, так и для собак. Во что бы то ни стало надо преградить путь злейшему врагу полярных экспедиций – цинге. Для этого мне хотелось обеспечить на каждый день свежую пищу. Выполнить это оказалось легко, потому что все без исключения предпочитали тюленье мясо консервам. К весне я рассчитывал быть вместе со своими товарищами здоровым, бодрым и готовым выйти в путь с полным во всех отношениях снаряжением.

Я предполагал покинуть базу весной как можно раньше. Раз уж мы включились в гонку, надо непременно быть первыми на финише. Мы должны сделать все для этого. И я с самого начала, когда только наметил свой план, решил, что из Китовой бухты мы пойдем прямо на юг и постараемся следовать по одному и тому же меридиану до самого полюса. Тогда мы пересечем совершенно неизвестные области и, кроме первенства в гонке к полюсу, добьемся также других результатов.

Я чрезвычайно удивился, узнав позднее, что нашлись люди, которые серьезно думали, будто мы от Китовой бухты пошли на ледник Бирдмора[39]39
  Ледник Бирдмора был открыт экспедицией Шеклтона в декабре 1908 г. По нему полюсная партия Шеклтона поднялась с шельфового ледника Росса на высокогорное плато Антарктиды.


[Закрыть] и направились на юг маршрутом Шеклтона. Позвольте мне сразу же подчеркнуть, что эта мысль даже не приходила мне в голову, когда я намечал свой план. Скотт объявил, что он пойдет путем Шеклтона, тем самым вопрос был решен. За все то время что мы находились в Фрамхейме, никто из нас ни разу даже не заикнулся о таком варианте. Маршрут Скотта был для нас, так сказать, неприкосновенным.

Мы намеревались идти прямо на юг, и только очень каверзные препятствия могли бы помешать нам подняться на плато. Курс – юг, и ни шагу в сторону от меридиана, разве что непреодолимые преграды принудят нас свернуть. Я предвидел, что найдутся люди, которые набросятся на меня, будут говорить о «нечестном соревновании» и так далее. И в этом была бы доля истины, если бы мы в самом деле собирались идти маршрутом Скотта. Но нам это и в голову не приходило. Место, откуда мы хотели стартовать, находилось в 350 милях, или почти в 650 километрах, от зимовья Скотта[40]40
  Зимовочная база экспедиции Скотта располагалась на мысе Эванс острова Росса.


[Закрыть], в заливе Мак-Мердо[41]41
  Залив Мак-Мердо фактически является проливом, покрытым шельфовым ледником. Он отделяет остров Росса от Земли Виктории. Впервые его обнаружила английская экспедиция Джеймса Росса с борта судна «Террор» в 1841 г.


[Закрыть], так что ни о каком вторжении в его область не могло быть и речи. Впрочем, профессор Нансен с присущей ему убедительностью раз и навсегда опроверг все эти бредни, поэтому я не буду больше на них останавливаться.

Изложенный здесь план был разработан мной дома, в Бюндефьорде под Кристианией[42]42
  Кристиания – старое название Осло, столицы Норвегии. Бюндефьорд – залив к югу от Осло. На берегу этого фьорда находился дом Амундсена.


[Закрыть], в сентябре 1909 года, и мы выполнили его полностью, до мельчайших деталей.

Я не так уж плохо рассчитал график, об этом говорит заключительная фраза моего плана: «Таким образом, последние участники перехода к полюсу вернутся 25 января». Именно 25 января 1912 года мы возвратились к Фрамхейму после успешного похода к полюсу.

Это не единственный случай, когда расчеты оправдались. Капитан Нильсен проявил себя тут настоящим кудесником. Если я довольствовался тем, что угадывал числа, то он оперировал часами. Он рассчитал, что мы подойдем к барьеру 15 января 1911 года. От Норвегии до барьера 16 тысяч миль, или около 30 тысяч километров, а мы пришли к нему 14 января – за день до предполагаемого срока. Вот это точность!