Текст книги "Год любви"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
– Оливер был бы рад, что вы пришли попрощаться с ним, – пробормотал он с сентиментальностью, характерной для пьяниц.
Когда они отошли подальше, Пэнси процедила сквозь сжатые губы:
– Я думаю, Оливер просто бы посмеялся над всем, что сейчас творится.
– Это неважно, – устало откликнулась Элен. Она задыхалась от тоски.
«А что сейчас ощущает Том? – спросила себя она. – Ну, почему она такая дура, почему она не с ним?..» Его лицо маячило перед ней так отчетливо, словно это была галлюцинация.
Она не с Томом, потому что не хочет предавать Дарси.
А Дарси она вовсе даже не нужна!
Они ехали в Мер по знакомой дороге, природа представала перед ними во всей своей красе. Просторные поля золотились или сочно зеленели, по краям их росли дубы и вязы с пышными кронами. По пастбищам бродили коровы, вкусная трава доходила им до брюха. В открытые окна до Элен долетал запах петрушки и шиповника, росшего вдоль ограды. Она опустила глаза на свою черную юбку. Ей было слишком больно смотреть на красоту вокруг и спокойно размышлять о медленной смене времен года: ведь для Оливера все это было уже кончено.
Они не спеша ехали по поселку Мер, Элен заметила, что во многих домах занавески на окнах задернуты. В местном кабачке вывеска, на которой был изображен фамильный герб Мортиморов, была закрыта черной тканью. В конце поселка высилась квадратная колоколенка саксонской церквушки. За ней тянулась серая линия невысокого особняка, отгороженного от залитого солнцем холма тисовыми деревьями.
Они молча вышли из машины и прошли в ворота. Вдоль дороги безмолвно стояли селяне, среди них было много крестьян, лица у них были загорелые, а лбы удивительно белые – ведь они обычно ходили в фуражках, а сейчас держали их в руках. На колокольне звонил всего один колокол, печальные отзвуки замирали в тихом, ароматном воздухе, а потом с новой силой возобновлялись.
Когда на лицо Элен легла тень от крытых ворот, она подняла глаза и посмотрела на южную дверь, ведущую в церковь. На крыльце стоял Дарси. У него находилось несколько слов для каждого, кто медленно проходил мимо него. Элен побрела, волоча ноги, по тропинке, миновала старое тисовое дерево, росшее у ворот, и замшелые могильные камни давно забытых арендаторов, работавших когда-то на земле Мортиморов.
Завидев Элен, Дарси сурово улыбнулся, и его губы коснулись ее щеки.
– Спасибо тебе, – тихо произнес он и повернулся к Пэнси и Хлое. Он каждой из них сказал какие-то слова, и они вошли в полутемную церковь.
Там было полно народу. Вперед вышло два церковных служителя, и Элен растерянно осознала, что ее отделили от Пэнси и Хлои. Пожилой человек повел ее по проходу между сидевшими на скамьях людьми в трауре. У самого алтаря, словно в нескольких милях от всех остальных, стояла резная скамья с высокой спинкой, отгороженная крученым красным шнуром. Служитель нагнулся, откинул медный крючок и посторонился, давая Элен пройти.
Фамильная скамья Мортиморов…
Невеста Дарси должна молиться здесь. Элен встала на колени в пустом пространстве, отгороженном с трех сторон резными стенками, и ощутила, как одиночество сгущается вокруг нее, будто тучи.
Когда она снова подняла глаза, то увидела в восточном окне бледно-розовые гвоздики и фиалки, медный крест, поблескивавший в полутьме, и восковые белые лилии по обеим сторонам креста. Она медленно повернула голову. У подножия алтаря стоял гроб, у каждого угла горела белая свеча в высоком подсвечнике. На большой темной крышке лежал один-единственный венок из лилий.
Элен вновь отвела взгляд и посмотрела на свет, просачивавшийся сквозь средневековые витражи. Здесь ничто: ни сильный запах лилий, ни приглушенная органная музыка – не имело отношения к Оливеру. Его тут нигде не было.
Раздался длинный аккорд, и органная музыка стихла. Люди тихонько перешептывались, потом в проходе показалась леди Монткалм, которую поддерживали под руки муж и сын. Она шла еле-еле, вдруг резко состарившись… ее рука, лежавшая на черном рукаве мужа, была узловатой и старчески-окостенелой. Лицо было наполовину скрыто черной вуалью. Когда они подошли к скамье, лорд Монткалм взглянул на Элен из-под седых бровей. Горе вымыло из его глаз вместе со слезами весь аристократизм. Дарси зашел вслед за матерью и слегка приподнял ее, помогая встать на место. Элен склонила голову, ей было печально видеть, как они сникли. Неужели она когда-то их так боялась?
Пастор местной церкви подошел к алтарю. Он начал читать древние, величественные слова погребальной молитвы. Элен опустила глаза и помолилась о том, чтобы эти слова утешили родных Оливера.
После короткой заупокойной службы Дарси снова вышел в проход и встал в изголовье гроба. И тут же к нему подошли пятеро мужчин, готовые взять гроб себе на плечи. Элен увидела, что у двух из них головы той же формы, что и у всех Мортиморов. Наверное, это были кузены Оливера. Двое других были шумные молодые аристократы, которые с раннего детства общались с Оливером и были частью его жизни.
Шестым был Том. Дарси любезно включил его в этот список.
Стоило Элен взглянуть на его темный профиль, и ее сердце зашлось от любви. Глядя прямо перед собой, Том нагнулся вместе с остальными, и они водрузили гроб себе на плечи. Потом медленно зашагали в ногу по проходу, в последний раз вынося Оливера на солнечный свет. Лорд и леди Мортимор шли за ними, теперь их головы были высоко подняты. Люди в траурной одежде вставали со скамеек. Элен приотстала, и ее поглотила толпа, неторопливо продвигавшаяся вперед. Они вышли из прохладной церкви на свет, солнце уже начало заходить, тени, падавшие на надгробья, становились длиннее. Белые бабочки порхали над полевыми цветами, окаймлявшими церковный двор.
Элен стояла вместе с Хлоей и Пэнси с краю от суровой толпы, одетой во все черное. Она знала, что Том, Дарси и другие мужчины, которые несли гроб, сейчас удерживают его на веревках, ровно и плавно опуская в темную могилу. Затем туда бросят комья земли и произнесут последние, торжественные и скорбные слова.
Она пыталась представить себе Оливера таким, как он когда-то был, далеко отсюда. Когда он запрыгивал в свой черный «ягуар», жизнь била в нем ключом. Колечки овечьего меха на подкладке его летной куртки щекотали ее горло и запястья. Внезапно он оказался буквально везде, во всем, что ее окружало. Она вспомнила, как он впервые поцеловал ее и как в его поцелуе ощущался слабый привкус бургундского.
Они тогда приехали в маленький домик, который он называл своим домом в Монткалмском поместье. Оливер легко, без малейших усилий заставил ее изменить своим принципам, так что она больше не принадлежала себе, а оказалась всецело в его власти. Элен вспомнила его в минуты страсти, вспомнила, как он взял ее, словно спелый плод… дни их любви так живо замелькали перед ее мысленным взором, словно это случилось вчера. Да, Оливер привык брать, не раздумывая, с чувством, что ему позволено это по праву рождения. Но он не только брал, но и давал, отдавал свою жизненную силу и пленительную энергию, и был сказочно щедр, пока ему было что отдавать.
Элен снова захлестнула любовь к нему, это чувство пыталось пересилить отчаяние и горечь утраты.
В толпе внимание Элен привлекло одно лицо. Почти у самой разверстой могилы стоял Джаспер Трипп. Слезы текли по его морщинистому коричневому лицу и падали на старый пиджак, черный с какой-то прозеленью. Элен торопливо отвела взгляд, не желая подсматривать за человеком, который так откровенно предавался горю.
И сразу же ее взгляд натолкнулся на еще одного знакомого человека. Беатрис внимательно слушала надгробные речи, ее седые волосы были заколоты за ушами, это ее молодило. Опустошенность, которая сквозила в выражении ее лица, когда девушки ее встретили на берегу реки, исчезла. Она снова стала умной, слегка уставшей от жизни женщиной средних лет, женой и матерью. Элен поискала глазами Стефана: он стоял рядом с Беатрис. Они даже держались за руки; Элен увидела их переплетенные пальцы, благопристойно спрятанные в складках юбки Беатрис. Они заключили свой договор. Стефан напустил на себя скорбный вид, но мысли его витали где-то далеко.
«Интересно, о чем он сейчас думает?» – гадала Элен.
Договор… Это рассудительное слово звучало, словно насмешка над ней и над ее глупым идеализмом.
Похороны закончились. Люди по двое, по трое отходили от могилы и направлялись по мощеной дорожке к воротам кладбища. Теперь у крыльца стояли лорд и леди Монткалм, которые нашли в себе силы принимать соболезнования. Мимо прошла Роза Поул. Глаза у нее были уже сухими, а на лице, покрывшемся красными пятнами, читался горделивый вызов. Джерри шел рядом, по-прежнему обливаясь пьяными слезами. Дарси сказал им что-то ласковое, но когда они поравнялись с леди Монткалм, она метнула на Розу взгляд, преисполненный такой жгучей ненависти, что толстуха понурилась и молча прошла мимо.
Однако Элен была так поглощена другими мыслями, что даже не задумалась, в чем тут причина. Мужчины, которые несли гроб, отошли от могилы последними. Она неподвижно замерла, когда они проходили мимо нее. Том снова смотрел прямо перед собой, его лицо было опустошенным. Он прошел, не сказав ни слова, даже не посмотрев на Элен, и она поняла, что ничего иного и не ожидала. Им было нечего сказать друг другу, и они не желали притворяться, чтобы не причинять один другому лишней боли.
Элен оцепенело, терпеливо наблюдала за тем, как Дарси расхаживает взад и вперед. Он, похоже, нашел для всех нужные слова и нужные жесты. Он наконец-то стал самим собой, словно гибель Оливера избавила его от страха, который вечно сковывал каждое его движение.
«Как бы мне хотелось полюбить его! Как бы мне хотелось…» Дарси обнял мать за плечи и повел ее к траурно черному «роллс-ройсу». Садясь в машину, леди Монткалм дотронулась бледной рукой до его щеки, и он поцеловал ее пальцы.
Машины, тихонько урча, поехали по деревне. Они увозили людей подальше от этого мрачного места, туда, где можно будет расстегнуть тугой воротничок и пуговицы, облегченно вздохнуть и снова заняться своими делами.
Дарси вернулся по тропинке к поджидавшей его Элен. Они были единственными, кто остался на церковном кладбище, если не считать церковного сторожа и его сына, которые нагнулись, орудуя лопатами над темной, сырой землей. От цветов, которые грудами лежали на могиле, исходил очень сильный, опьяняющий запах.
Дарси резко отвернулся.
– Давай обойдем церковь с другой стороны, – предложил он, и Элен впервые почувствовала, что голос его вот-вот может сорваться.
Они пошли рядом, неподстриженная трава щекотала их ноги. На северной стороне, где церковь отбрасывала густую тень, было прохладнее. Могильные плиты были здесь очень древними, надгробные памятники еле-еле держались на вросших в землю, покрытых желтым лишайником камнях. За оградой, сложенной из камней без раствора, простирались пастбища, на фоне темных тисовых деревьев выделялся большой господский дом.
– Давай посидим на стене. Я сидел тут часами, когда был маленьким.
Дарси подвел ее к ограде, и они сели на плоские камни, повернувшись спиной к церковному двору. Впереди, нежась в ленивых лучах солнца, лежали земли Мера.
Элен прислушалась к деревенской тишине, которая на поверку оказывалась постоянно нарушаемой жужжанием насекомых, шелестом травы и листьев.
Дарси сказал:
– Ничего у нас не получится, да? Где-то сзади звонко запел черный дрозд.
– Мне так хотелось, чтобы получилось, – прошептала Элен.
Птица продолжала петь, извергая целый фонтан ликующих трелей.
Элен повернулась к Дарси, ее взгляд скользнул по его открытому лицу, такому же знакомому и дорогому, как и раньше.
– Прости меня, – от всего сердца сказала Элен.
– Мне не за что тебя прощать. Я давно должен был найти в себе мужество и признать это. Странно, не правда ли, что гибель Оливера наконец помогла мне обрести мужество?
– Мне кажется, я это понимаю, – сказала Элен. Дарси поднял голову и, к ее удивлению, рассмеялся своим прежним, сдавленным смешком.
– Ты всегда это ненавидела, да? Кроваво-красный рубин сверкал в своем бриллиантовом гнездышке.
– Я бы никогда не стала настоящей виконтессой. Но какая-нибудь другая женщина обязательно станет.
Элен сняла с пальца тяжелое кольцо и отдала его Дарси. Он, не глядя, положил его в карман. Взгляд его не отрывался от лугов и от простого серого фасада особняка.
– Я надеюсь. Мне это нужно.
– Я уверена, что так будет, – пообещала ему Элен. – Но я не могла ею стать.
– Да. Я был неправ, пытаясь убедить нас обоих в обратном.
Они еще немножко посидели, любуясь видом.
«Эти поля и камни, и многовековые традиции, уходящие корнями в прошлое и в будущее, не имеют теперь ко мне никакого отношения», – сказала себе Элен.
И тут же у нее с плеч упал тяжкий груз. Рука, лежавшая на колене, вдруг показалась невесомой.
Элен захотелось кое-что сказать Дарси, это была правда, и ей казалось, что ему жизненно важно знать об этом.
– Я люблю тебя, – сказала она, не сомневаясь в том, что он ее поймет.
Он улыбнулся в ответ.
– И я люблю тебя. И всегда буду любить. Дарси встал и протянул ей руки, чтобы снять ее с невысокой стены. Им больше нечего было добавить. Элен почувствовала, что прежняя, спокойная близость, когда-то существовавшая между ними, возвращается вновь, и теперь она никуда уже не исчезнет.
Они еще раз обошли вокруг церкви и остановились у продолговатого могильного холмика, присыпанного свежей, мягкой землей. Минуты тянулись долго-долго, вокруг стояла мертвая тишина. Элен отвернулась и посмотрела на невысокий пригорок: она была уверена, что Дарси не хотелось бы сейчас увидеть на ее глазах слезы.
Наконец, он потер глаза костяшками пальцев, словно школьник.
– Я рад, что ты была здесь, – мягко сказал он. И добавил: – Поедем, я отвезу тебя домой.
Домой в Фоллиз-Хаус! Они отвернулись от могилы и покинули пустынный церковной двор.
Когда они подъехали к дому, то не смотрели ни на мост, ни на реку, струившуюся под мостом. Руки Дарси лежали на руле.
– Но ты ведь будешь счастлива? – неуверенно спросил он.
Элен посмотрела на свои пальцы.
– Не знаю, – ответила она, – заслуживаю ли я этого.
Дарси улыбнулся ей.
– Заслуживаешь. И он тоже тебя достоин. Том Харт – хороший парень.
Дарси перегнулся через ее колени и открыл дверцу машины. Элен машинально вышла, его слова так оглушили ее, что у нее звенело в ушах. Значит, он знал?!.. Ну, конечно же, знал!
– Иди, – сказал Дарси.
Он приветственно поднял руку, сжал ее в кулак, и машина резко рванулась прочь.
Когда Дарси уехал, Элен даже не взглянула на ступеньки или на большой красный дом. Вместо этого она повернулась и пошла вперед по Сент-Олдейт. Впереди простиралась площадь Карфакс, уродливое скопление магазинов-близнецов и автобусных остановок. Дальше находился тихий Северный Оксфорд, дом, который снимал Том, располагался в парковой зоне. Элен шла быстро. Тротуар был раскаленным, замусоренным: летом в Оксфорд наезжают орды туристов. Возле Башни Тома стояло два автобуса, туристы высыпали из них и заполонили зеленое пространство двора. Карфакс была запружена автобусами, лица людей, сновавших по магазинам, вдруг стали сильно старше обычных оксфордских лиц. Учебный год закончился.
Элен прошла под сенью платанов на Сент-Джайлс и очутилась на одной из тенистых улочек жилого массива, они веером расходились от Сент-Джайлс.
Когда она добралась до маленькой площади, ее глаза мигом отыскали беленький домик. Облегченно вздохнув, Элен отметила про себя, что балконная дверь, обнесенная чугунной решеткой на втором этаже, распахнута. Значит, Том дома! Ступив на площадь, объятую послеполуденной тишиной, Элен чуть не кинулась вперед, не чуя под собой ног.
Входная дверь оказалась приоткрытой. Элен толкнула ее и вошла в холл. Картины с одной стены были уже сняты и упакованы в ящики. Пребывание Тома в Оксфорде тоже закончилось.
Элен вдруг охватила паника. Неужели она опоздала?
В доме царила тишина. Она пересекла холл, зашла в опрятную белую кухню.
– Том! – позвала Элен.
Балконная дверь выходила в маленький квадратный дворик, вымощенный булыжником. По периметру вились вьюнки, а посередине стояли высокие кадки терракотового цвета, в которых алели и розовели какие-то растения. Том сидел в белом плетеном кресле, руки его безвольно свисали.
– Том!
Он обернулся и вскочил на ноги. Плетеное кресло опрокинулось. Подбегая к нему, Элен успела заметить, что он снял траурный костюм. Он был в джинсах и рваной майке, из которой выглядывала голая грудь. Лицо Тома оставалось напряженным. Он все еще чего-то ждал.
– Все в порядке, – Элен протянула к нему руки, и он рванул ее на себя с такой силой, что она даже испугалась. Том прижал ее лицо к своему плечу, но ей хотелось прижаться еще плотнее, хотелось совсем раствориться в Томе…
– Что-что? – хрипло спросил он.
– Все в порядке, – повторила она, экстатически улыбаясь и прижимаясь губами к его серому рукаву. Открыв глаза, Элен увидела красные лепестки на булыжниках и колышущиеся тени, отбрасываемые листвой. Ничего более прелестного, трогательного и значительного она в своей жизни еще не видела.
Том, не глядя, нащупал левой рукой ее руку. Он погладил ее и переплел пальцы Элен со своими. Не размыкая рук, Том поцеловал Элен, она закрыла глаза, и больше не видела ни листьев, ни световых пятен. Не осталось ничего, кроме Тома, перед ними теперь были открыты все пути. И все же он чуть-чуть отстранился, а когда она попыталась притянуть его к себе, то почувствовала, что мускулы у него просто железные, Элен открыла глаза и увидела в глазах Тома какое-то неистовство. Улыбка тревожно сползла с ее лица. Неужели что-то до сих пор не так?
– Ты рассказала Дарси? – перед ней был прежний, настойчивый и бескомпромиссный Том.
Его могла удовлетворить только чистая правда. Элен покачала головой, и тут же, прежде, чем она успела ему ответить, глаза Тома яростно сверкнули.
– Я не отважилась. Том, это сделал за меня сам Дарси. Он знал. Он… он сказал мне, что ты хороший парень.
Она почувствовала, как его напряженное тело задрожало и расслабилось. Губы Тома снова приблизились к ее губам.
– Я думаю, мы с тобой подойдем друг другу, – сказал он, и его восхитительно теплый язык скользнул по ее рту.
– Ты теперь вся моя?
Элен молча кивнула.
– Вся моя?
– Да.
Том настойчиво потянул ее назад с дворика, испещренного солнечными бликами. Они вошли в комнату рука об руку, отчаянно цепляясь друг за друга, словно боясь, что кто-нибудь из них внезапно исчезнет.
В комнате Тома было темновато, тонкие белые занавески на окнах слегка колыхались от ветерка. Том снял с Элен черное платье, и оно, шурша, упало к их ногам. Он распустил ее волосы и немного полюбовался, не разжимая объятий, как черные кудри падают на белые плечи. Затем быстро снял с нее всю остальную одежду, и она предстала перед ним, не гордясь и не робея, а просто отдавая ему себя.
Том подхватил ее и понес к кровати.
Все ее существо раскрылось навстречу его настойчивым ласкам. Том был на высоте. Он заставил ее кричать от нежно-брутальных прикосновений его рук и губ, а потом унес ее на далекие плавучие острова наслаждения, о существовании которых она даже не подозревала. Он был ее другом и противником, невинным и умудренным опытом, ласковым, как дитя, и таким сильным, что она кричала, умоляя его продолжать и в то же время боясь, что он сломает ее пополам.
Он владел собой потрясающе. Только когда Элен обмякла в его объятиях, он дал волю своим чувствам, и у него вырвался скорее крик боли, чем восторга.
Когда он, наконец, затих, она посмотрела на его лицо и увидела в нем страшную усталость. Том играл, это был спектакль, разыгранный для нее, и решала здесь все страсть, а не любовь.
Его темные глаза открылись, встретили ее взгляд, черные ресницы слиплись от пота. Элен ласково отвела со лба его влажные волосы. Тела их сливались в объятиях, но сердца все еще разделяла какая-то тонкая, холодная стеклянная перегородка. Элен взяла голову Тома обеими руками и заставила его посмотреть на нее в упор.
– Что с тобой? – требовательно спросила она. Его лицо исказилось от боли и усталости, он задрожал.
– Я не могу заплакать, никак не могу!
Элен обхватила его голову и положила ее себе на грудь. Волосы девушки упали Тому на лицо, словно отгораживая его от всего мира.
– Поплачь, – прошептала она. – Поплачь сейчас, мой дорогой!
Он разразился надрывными, протяжными рыданиями, в клочья разорвавшими сладкую дневную тишину. Элен нагнулась над ним, бормоча бессмысленные, нежные слова. Она понимала, что гибель Оливера для Тома – страшная утрата, понимала его горе и необоснованные, но мучительные угрызения совести – ведь Том считал себя виновным в гибели друга.
Плачущий мужчина, которого она сжимала в объятиях, был совсем непохож ни на железного диктатора Тома Харта, командовавшего артистами в театре, ни на иронически улыбающегося, бесстрастного молодого человека, сердившего и бессознательно притягивавшего ее весь последний год жизни в Оксфорде. Каким-то чудом он стал ее половинкой, не уступавшей ей в силе, однако сейчас Элен увидела, что он ранимый человек и нуждается в ней не меньше, чем она в нем. Этот цельный, порой резковатый мужчина был потрясен разыгравшейся трагедией, но он не утратил своей силы, и в нем так бурлила жизнь, что Элен хотелось схватить его и никогда не отпускать, чтобы его тепло и мужество передались ей. Это был человек, которого она любила.
– Я люблю тебя, – прошептала Элен. – Я люблю тебя больше всех на свете.
Рыдания стихли. Том прижался мокрым лицом к ее лицу, провел пальцами по ее коже и дотронулся до груди. Его тело моментально напряглось, он снова прильнул к Элен.
Теперь он уже не играл. Том отчаянно припадал к Элен, он стонал и уже не владел собой, а она баюкала его в своих объятиях и радовалась, что он может забыться.
Скоро, даже слишком скоро Том издал еще один крик и, совершенно беззащитный, упал на нее. Тонкая, холодная перегородка, разъединявшая их, исчезла. Теперь они стали единым целым, наконец-то им удалось обрести согласие в конце этого тяжелого учебного года.
– Извини, – пробормотал Том. В голосе его чувствовалась хрипота, но на губах уже играла слабая улыбка.
– Не извиняйся. Мне это даже больше понравилось.
– Ах ты, испорченная девчонка! А ведь я тогда так старался!
Улыбнувшись, они крепко обнялись. Белая занавеска слегка колыхалась на окне, а Том и Элен забылись безмятежным сном.
Когда они проснулись, свет за окном потускнел и посерел, был ранний вечер. В комнате было восхитительно прохладно, воздух благоухал. Должно быть, пока они спали, прошел дождь. Элен услышала резкие, пронзительные крики ласточек, летавших неподалеку над самой травой.
Том потянулся и, улыбаясь, снова обнял Элен.
– Опять? – усмехнулась она, притворяясь, что удивлена.
– А почему бы и нет? Ты должна знать, что я буду очень требовательным мужем.
Элен рассмеялась и приложила палец к его рту.
– Кто тебе сказал, что мы поженимся?
– Но я же подарил тебе мою любимую картину! И женитьба – это единственный способ заполучить ее обратно, лучше я ничего не могу придумать.
– Ну, если так…
Том заключил ее в объятия, и они вновь отправились в запутанный лабиринт только что открытого ими мира.
Потом Элен мечтательно стояла у высокого окна, закутавшись в банный халат Тома. Халат сохранял его запах, Элен сладострастно потянулась, сияя от счастья; оно было таким огромным, она прямо-таки купалась в нем, и ей даже казалось, что оно осязаемо. Том лежал сзади, облокотившись и глядел на ее лицо, повернутое к нему.
Это было так чудесно, что Элен даже испугалась.
– Ты ведь никуда не уйдешь, правда? – прошептала она.
– Никуда и никогда.
Элен отвернулась от окна и присела на кровать рядом с Томом.
– Знаешь, чем бы мне хотелось заняться сегодня вечером?
– Нет, но я готов на что угодно.
– Я хочу, чтобы мы поехали куда-нибудь, где любил бывать Оливер. Пусть с нами поедут Пэнси и Хлоя, мы будем пить его любимое вино, до отвала наедимся его любимых блюд. Я хочу, чтобы мы говорили о нем так, будто он не… ушел от нас. Это будет мое прощание с Оливером. Сегодня меня не покидало чувство, что горе и все эти траурные церемонии не имеют к нему никакого отношения.
Том наклонился и поцеловал Элен; в его лице вдруг появилась какая-то завершенность, которой раньше никогда не было.
– Да, – ласково сказал он. – Именно это мы и сделаем. Оливеру бы это понравилось.
