Текст книги "Катары"

Автор книги: Роже Каратини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

«[...] Хотите знать мое мнение?

Оба брата Монфоры, как они ни умны,

скоро получат лишь то, что рушится в нашей земле!»

(ПКП, 142)

Сам того не подозревая, король Франции разделил мнение о «благородном графе» папы Иннокентия III, который еще в сентябре 1212 года приказал своим легатам составить «досье» на графа и который писал 15 января 1212 года брату Арнауту Амори в одном из тех сдержанных писем, которые он так хорошо умел сочинять:

«Лисы [ еретики-катары] разоряли [ обратите внимание на несовершенный вид глагола] в Лангедоке Господни виноградники. Тогда их переловили, но теперь надо предотвратить опасность куда более серьезную» [90]90
  Отрывок, приведенный Зоей Одьденбург в книге «Костер Мон-сегюра» («Le Bûcher de Montségur», Paris, Gallimard, 1959), c. 163.


[Закрыть].

Опасность, на которую намекает Иннокентий III, исходила не от еретиков-катаров, не от наследника Раймонда-Роже Тренкавеля (чье виконтство сделалось теперь собственностью Монфора), даже не от могущественного графа Раймонда VI Тулузского: опасность исходила от короля Педро II Арагонского, католического государя, прямого сюзерена таких крупнейших феодалов Окситании, как граф Раймонд-Роже де Фуа, граф Раймонд VI Тулузский и граф Роже де Комменж.

6
ВСТУПЛЕНИЕ В БИТВУ КОРОЛЯ ПЕДРО II АРАГОНСКОГО
(начало января 1213 г. – 12 сентября 1213 г.)

В начале XIII века Арагонское королевство представляло собой нечто вроде конфедерации государств, объединившей под властью одного монарха маленькую собственно арагонскую территорию у подножия Пиренеев, ту, которой правил первый арагонский государь, король Рамиро I (1035—1063), и территории, со времени к ней прибавившиеся: Каталонию, долину Эбре, Наварру, королевства Валенсийское, Майоркское, Сардинское, Провансальское, Сицилийское и Неаполитанское. Площадь, численность населения и доминирующее положение в западном Средиземноморье превратили его к тому времени в наиболее могущественное и самое богатое из средиземноморских государств: его порты (Аликанте, Валенсия, Барселона, Майорка, Марсель, Неаполь, Мессина) и остров Мальта управляли практически всеми торговыми или военными связями христианской Европы с мусульманским Востоком. Этим королевством поначалу управляли монархи из первой, наваррской, династии, основанной Рамиро I, теперь же здесь правили представители второй так называемой каталонской династии, установленной Альфонсом II Целомудренным (1162– 1196), которого сменил на престоле его сын Педро II Арагонский [91]91
  Он родился в 1174 году, был старшим сыном Альфонса II Целомудренного и Санчи Кастильской; взошел на престол 16 мая 1196 года. См. карту окситано-каталонского государства в Приложении VII.


[Закрыть].

Этот монарх, хотя и крайне враждебно настроенный по отношению к катарской ереси, – как, впрочем, и все христианские правители, – был недоволен тем, как множатся завоевания Симона де Монфора по ту сторону Пиренеев, и старался укрепить свою власть в собственном королевстве, присваивая крупные феоды, которыми владели некоторые из его баронов, коих в Арагоне называли «богатыми людьми» ( ricas homes). В июне 1204 года (ему было тогда тридцать лет) Педро II Арагонский женился на дочери сеньора Монпелье, но вскоре она настолько ему опротивела, что он стал просить у папы дозволения с ней развестись; в том же году, под предлогом заключения договора с Пизанской республикой, Педро II отправился в Рим, где Иннокентий III его короновал, и он, сделавшись королем Арагонским, обязался, от своего имени и от имени своих преемников, платить папскому престолу ежегодную дань в пятьсот золотых монет, после чего вернулся в свои владения.

Щедрость монарха по отношению к папе и арагонскому духовенству, его пристрастие к роскоши и праздникам быстро опустошили казну. В 1205 году Педро II, стремясь пополнить запасы денежных средств, прибег к двум излюбленным способам, которыми пользовались в подобных случаях правители того времени: начал чеканить фальшивую монету, что не создавало неудобств ни одному из его подданных, и установил новые налоги, что создавало неудобства всем. В особенности недовольны были дворяне и города, так что вскоре начались волнения. Тогда Педро II сменил тактику и, стремясь пополнить казну и вместе с тем поддерживать прежний образ жизни, согласился заключить мир с доном Санче VII, королем Наварры, за скромную сумму в двадцать тысяч золотых мараведи.

Когда территориальные завоевания Симона де Монфора начали разрастаться, арагонский король забеспокоился. Он благосклонно относился к исчезновению катарской ереси, однако начал думать, что для его королевства лекарство Монфора может оказаться хуже катарской болезни. Ведь если «благородный граф» быстро справится с ересью, – а он, похоже, не только хотел, но и мог это сделать, – ему все будет дозволено: он сделается политическим, военным и религиозным хозяином Лангедока и Прованса; он установит свое военное господство на этих землях благодаря мощи своих войск и установит свое религиозное господство, добившись отлучения от церкви всех сеньоров, которых коснулась ересь, в том числе и двух самых богатых феодалов среди них, графа Тулузского и графа де Фуа. Кроме того, принятые в Памье постановления давали Монфору в руки замечательное политическое и финансовое орудие для создания в южной Франции королевства, которое он, возможно, мысленно уже возглавил; оно вполне успешно могло бы соперничать с королевством северной Франции, и по сравнению с ним арагонское королевство стоило бы немногого. А значит, в интересах короля Педро II было заставить «благородного графа» считаться с ним уже сейчас, пока тот не сделался слишком могущественным и способным в два счета расправиться с его государством.

А потому, помня о том, что управлять означает предвидеть, а предвидеть – значит предупреждать, в самом начале 1213 года Педро II Арагонский решил отправиться в Тулузу, где он провел целый месяц. Но почему же именно в Тулузу, а не в Памье или Каркассон, где Педро II мог бы напрямую вступить в переговоры с Монфором, истинным «государственным умом» юго-западной Франции? По двум главным причинам, которые мы постараемся понять и обосновать.

Первая – и наиболее очевидная – из них представляет собой, так сказать, причину семейную, поскольку граф Раймонд VI Тулузский был зятем арагонского короля; в самом деле, Раймонд VI пятым браком [92]92
  Первой женой Раймонда VI была Эрмессинда де Пеле, второй – Беатриса де Безье, с которой он развелся ради того, чтобы жениться на Бургинде Лузиньянской, с которой в свою очередь развелся, чтобы жениться в 1195 году на Жанне, сестре английского короля Ричарда Львиное Сердце, которая стала его четвертой женой и получила в приданое Ажан и Ажене (см. Приложение XIII).


[Закрыть]был женат на Альеноре (или Элеоноре), сестре Педро II; стало быть, долгом короля было защищать его от агрессивных действий Монфора. Вторая причина, куда более прозаическая, но существенная для честолюбивого и своевольного главы государства, каким был арагонский король, заключалась в том, что владения, которыми правил в Окситании Раймонд VI, были велики и богаты: графство Тулузское составляло вместе с феодами его вассалов самое обширное и самое богатое земельное владение Лангедока. Но теперь не было сомнений в том, что Монфор постарается его захватить под тем лживым предлогом, что Раймонд VI, будучи добрым христианином и примирившись с папой, терпит здесь присутствие еретиков и доводит свою дерзость до того, чтобы им покровительствовать.

* * *

И вот христианнейший король Педро II Арагонский прибыл в Тулузу в первых числах января 1213 года («под Богоявление», – пишет Пьер де Во-де-Серне), весь овеянный славой недавней победы в битве при Лас-Навас-де-Толоса, где он разгромил мусульманских завоевателей, берберов, пришедших из северной Африки, где правила династия Альмохадов [93]93
  Династия Альмохадов (1130—1267) – мусульманская династия, зародившаяся в марокканских Атласских горах и основанная бербером-мистиком ибн Тумартом; более столетия она господствовала в северной Африке (столицей ее был Фес) – от Атлантического океана до Туниса; на некоторое время ей удалось завладеть Андалузией, до тех пор, пока ее войска не были разбиты европейскими союзными войсками под командованием Педро II Арагонского: это произошло на Иберийском полуострове, вблизи селения Лас-Навас-де-Толоса, 16 июля 1212 года.


[Закрыть]. Король провел в Тулузе не меньше месяца, в течение которого он встречался главным образом с катарами-еретиками и отлученными от Церкви. Как только его «расследование» было завершено, он известил архиепископа Нарбоннского, мессира Арнаута, папского легата в этих местах, а также «благородного графа» де Монфора о том, что желал бы с ними встретиться для того, чтобы обсудить наконец своего рода мирный договор между крестоносцами и «врагами веры» (АИ, 367). Ни тот, ни другой от встречи не уклонились, и, с общего согласия, был назначен день для этой встречи, место для которой было выбрано между Тулузой и Лавором, на равном расстоянии от того и другого города [94]94
  Эти города отстоят друг от друга на 45 километров; нам неизвестно название населенного пункта, в котором состоялась встреча.


[Закрыть]. Архиепископ Нарбоннский, со своей стороны, созвал в Лавор двадцать епископов и архиепископов с тем, чтобы в то же время устроить там собор. Похоже на то, что оба собрания происходили почти одновременно: одно светское (но и епископы на нем присутствовали), как и предполагалось, – в городе между Тулузой и Лавором, другое, которое и было, собственно говоря, собором, – в Лаворе, и допущены на него были исключительно епископы и архиепископы.

Арагонский король открыл светское собрание короткой речью, в которой обратился к архиепископу Нарбоннскому и присутствующим епископам с просьбой приказать крестоносцам вернуть трем графам, Тулузскому, Комменжу и Фуа, а также виконту Гастону Беарнскому, земли, которые они у этих правителей отняли. Архиепископ Нарбоннский, выступавший от имени своих епископов, а также, в определенном смысле, от имени крестоносной армии, спокойно выслушал речь короля и почтительно попросил его записать свои предложения на пергаменте и отправить, скрепив свиток своей печатью, епископам, заседавшим на Лаворском соборе. Педро II, огорченный тем, что дело затягивается, обратился непосредственно к графу де Монфору, к его сыну Амори и его брату Ги де Монфору, попросив всех троих дать врагам передышку и перестать причинять им зло на ту неделю, пока будут длиться собрание и собор, на что Монфор хитроумно ответил: «Из уважения к вам, ваше величество, я обещаю, что в течение этой недели не буду – нет, не чинить зло нашим врагам, но действовать им во благо, ибо полагаю, что, сражаясь с противниками Христа, я творю благо, а не зло». Король Педро II пообещал в свою очередь от имени «врагов» (еретиков и их союзников), названных так Монфором, что эти последние в течение всего времени, пока будут длиться переговоры, не станут нападать на крестоносцев, после чего удалился и вернулся в Тулузу.

Прошло три дня. За эти дни арагонский король сочинил длинное письмо [95]95
  См. Приложение VIII.


[Закрыть], обращенное к епископам и архиепископам, участвовавшим в Лаворском соборе, и в высшей степени почтительно заступился перед ними за графа Тулузского: Раймонд VI, писал он, раскаялся в прежних грехах, он желает возвратиться в лоно Церкви, которую молит простить его за прежние бесчинства; он обещает возместить ущерб и загладить оскорбления, нанесенные различным храмам и некоторым прелатам, в соответствии с тем, как решит «наша святая мать Церковь». Сам же он, король Арагонский, лично ручается за то, что все это будет исполнено, просит участников собора вернуть графу его владения и прочее утраченное тем имущество или же, если это невозможно, отдать все это его сыну, будущему Раймонду VII, и обещает выступить со своими рыцарями на помощь христианскому войску, отправившись воевать либо с сарацинами на Востоке, либо с Альмохадами в Африке. В этом же письме король Педро II выступил в защиту графа Комменжа, который, по уверениям арагонца, никогда не был еретиком, однако же утратил свои земли из-за того, что захотел оказать помощь и поддержку своему родственнику и сюзерену, графу Тулузскому, а также в защиту графа де Фуа, который тоже никогда не был еретиком, а сходным же образом помогал своему сюзерену, к чему обязывало его положение вассала Раймонда VI. Арагонский король завершил свое послание к епископам и архиепископам, присутствовавшим на соборе, несколькими строчками, в которых говорил, что во всем, в чем Церковь упрекает троих графов, он предпочитает взывать к ее милосердию, а не к ее справедливости.

«Предаю вашему милосердию, – пишет он прелатам, – моих епископов и моих баронов; я смирюсь со всем, что будет решено между ними и вами по делам, о коих говорилось прежде, и молю вас соблаговолить проявить понимание, дабы я мог располагать помощью этих сеньоров и графа де Монфора в испанском крестовом походе против Альмохадов во славу Божию и к величайшему благу святой Церкви».

(АИ, 375)

Великодушное заступничество арагонского короля быстро пресекли. Прелаты, участвовавшие в Лаворском соборе, ответили ему со всей елейностью, на какую были способны, в длинном письме (приведенном Пьером де Во-де-Серне в «Альбигойской истории»), что больше ничем ему помочь не могут [96]96
  См. полный текст в Приложении VIII.


[Закрыть]; письмо начинается с нижеследующего вежливого отказа:

«Прославленному и возлюбленному во Христе Педро, милостью Божией королю Арагонскому и графу Барселонскому, Лаворский собор с поклоном и искренней любовью во Господе.

Мы ознакомились с просьбами и ходатайствами, с которыми ваша королевская светлость обращается к нам, заступаясь за графа Тулузского (и его сына), графов Фуа и Комменжа и благородного господина Гастона Беарнского. В этих письмах, среди прочего, вы называете себя верным сыном Церкви. [...]

Мы полагаем своим долгом на ваши просьбы и ходатайство в пользу графа Тулузского и его сына ответить вашей королевской светлости: Высшею властью мы отрешены от дела графа де Монфора и его сына, ибо граф Тулузский добился от его святейшества папы, чтобы его дело было поручено нашему достопочтенному брату епископу Риеса и мэтру Тедизу [97]97
  Гильом Тедиз – епископ Агда, папский легат.


[Закрыть]на определенных условиях. [...]»

(АИ, 379)

Так о чем же шла речь и почему прелаты, когда их приперли к стенке, тотчас отступили?

Письмо арагонского короля участникам собора не содержало никаких новых аргументов: уже не первый месяц его посланцы старались убедить папу в том, что катарская ересь на окситанской земле если и не искоренена, то, по крайней мере, побеждена и что теперь Симон де Монфор использует в личных целях, желая увеличить свои владения, те полномочия, которые были выданы ему лишь для того, чтобы строго блюсти интересы Церкви. Тем не менее если до тех пор Педро II защищал своих «трех графов» лишь пером, теперь, столкнувшись с угрозой, нависшей по вине Монфора над его вассалами-католиками, чьи владения не были заражены катарской ересью и не укрывали ни одного еретика, король Арагонский поставил заседавших на соборе епископов перед дилеммой, которую ни один из них не был в состоянии разрешить. В самом деле, он, не говоря об этом в открытую, предлагал им выбор между двумя стратегиями: либо наказать трех графов, как того требовали Монфор и папа, и рисковать тем, что король Арагонский позволит Альмохадам вторгнуться в Прованс и в Лангедок, либо отпустить им грехи, рискуя тем, что катарская ересь вновь распространится в их владениях и мерзкий крестовый поход будет продолжен.

С этого времени собор, устрашенный последствиями решения, принять которое требовал от них Педро И, укрылся за верховной властью папы, тогда как арагонский король пугал мощью своей армии – в ней было, по словам автора «Альбигойской истории», пятьдесят тысяч человек, – с которой грозился двинуться на Тулузу, куда, впрочем, и вступил победоносно несколько дней спустя.

* * *

Читая документы, которыми мы располагаем (в частности, постановления соборов в Безье и Нарбонне и изданный в 1590 году «Краткий обзор истории войны против альбигойских еретиков»), трудно определить причины и мотивировки возобновления битвы против еретиков. Здесь нам придется положиться на пристрастное и благоприятное для крестоносцев свидетельство Пьера де Во-де-Серне, даже если приходится подчеркивать в нем спорные моменты.

По словам этого летописца, арагонский король нимало не раскаивался; напротив того, он объявил, что берет под свою защиту не только троих графов и Гастона Беарнского, но также и всех тех рыцарей из тулузских и карсассонских земель, кто был из-за ереси лишен своих владений, всех без исключения горожан Тулузы и сам город Тулузу, несмотря на то что в качестве города она принадлежала королю Франции Филиппу Августу, равно как и все земли, которые к ней относились. Эти заявления никоим образом не были фанфаронством, хотя и звучали несколько парадоксально: христианнейший король Арагонский становился, таким образом, – по крайней мере, в глазах общественного мнения, – главным покровителем катарской ереси – ереси, до которой никому в действительности теперь уже не было дела, даже Монфору, чья «священная война» превратилась попросту в хапанье без разбору, попытку с благословения кучки жадных или тщеславных прелатов захватить земли, принадлежавшие заподозренным в ереси сеньорам.

И все же отыскались несколько разумных священнослужителей, которые смогли это осознать. Епископы, которые присутствовали на Лаворском соборе и были скорее свидетелями, чем участниками событий, разворачивавшихся между Гаронной и Пиренеями, обратились к его святейшеству папе Иннокентию III с письмом, где описали безвыходное положение, в котором оказался Лангедок. Вот наиболее существенные отрывки из этого письма, приведенные Пьером де Во-де-Серне:

Письмо, с которым прелаты обратились к папе перед тем, как покинуть Лавор

«Нашего святейшего отца во Христе и блаженного Иннокентия, милостью Божией римского папу, его смиренные и преданные служители архиепископы, епископы и прочие прелаты, съехавшиеся на Лаворский собор ради деда святой веры, приветствуют с любовью и пожеланиями долгой жизни.

[...]

В наших краях еретическая зараза была посеяна в стародавние времена, а в наши дни распространилась так сильно, что христианское богослужение подвергается здесь посрамлению и насмешке. Еретики и наемники поочередно нападают на духовенство и на церковное имущество, а народ, как и его предводитель, предавшийся нечестивым чувствам, уклонился с пути истинной веры.

Благодаря святым крестоносным войскам, кои вы так мудро направили сюда для того, чтобы истребить эту мерзкую заразу, благодаря их благочестивому предводителю, неустрашимому поборнику Христа и непобедимому воину в боях во имя Господне, Церковь, уже пришедшая в плачевный упадок, начала приподнимать голову. И теперь, когда всякого рода препятствия и заблуждения большей частью устранены, этот край, который так долго угнетали ярые приверженцы ложного учения, возвращается достойным похвалы образом к истинной вере.

Однако еще существуют очаги этой заразы: Тулуза и некоторые другие города, где, подобно нечистотам, сброшенным в клоаку, собрались последние остатки ереси. Главарь еретиков, граф Тулузский, который с давних времен, о чем мы часто вам говорили, был пособником и защитником еретиков, использует оставшиеся у него войска для того, чтобы сражаться против Церкви и помогать, чем может, «верным» против врагов их веры. С тех пор как он вернулся от Вашего Святейшества, имея при себе буллы, в которых вы проявили к нему снисходительность, далеко превосходящую то, чего он заслуживает, несомненным стало, что демон вселился в его сердце. [...] Он собрал войска для того, чтобы бороться с самою Церковью [...], он встал на сторону всех тех, кого признает вашими врагами и врагами Церкви Божией. [...] Что же до еретиков и наемников, которых он много раз обещал оставить, он с еще большим усердием расточает им свои милости и приближает их к своей особе. [...] Против Божия войска он призвал Савари де Молеона, сенешаля английской армии, и с ним имел дерзость начать осаду Кастельнодари, где находился Монфор, этот поборник Христа. [...] Он послал гонцов к королю Марокко попросить его о помощи, дабы разорить не только нашу страну, но весь христианский мир. [...] Все эти злодейства не только не утолили его ярости, но он еще сильнее разошелся; что ни день, он делается хуже, чем был накануне, он причиняет Церкви Божией все то зло, какое способен причинить, когда лично, когда через своего сына, когда через своих сообщников, графов Фуа и Комменжа, а также Гастона Беарнского, людей развращенных и погрязших в пороках; недавно они обратились к королю Арагонскому, с чьей помощью, должно быть, намереваются злоупотребить вашим милосердием и нанести ущерб Церкви: они позвали его в Тулузу, чтобы вступить в переговоры с нами, по распоряжению вашего легата и ваших посланцев собравшимися в Лаворе. То, что он высказал нам и что мы сочли правильным ему ответить, вы полностью узнаете из посланных вам копий, скрепленных печатью». [ Письмо заканчивается длинным параграфом, в котором прелаты заклинают папу «подрубить корень дерева ереси, навсегда его уничтожив».]

(АИ, 392-397)

Одновременно с этим арагонский король, со своей стороны, написал два письма: одно – папе, в котором ловко изложил свою личную точку зрения, другое – Симону де Монфору, в котором предлагал ему встретиться в окрестностях Нарбонна. «Благородный граф», несмотря на то что был вассалом короля Педро II, ответил своему сюзерену довольно грубо [98]98
  Не используя предусмотренные этикетом формулы вежливости.


[Закрыть], что охотно явился бы на встречу, которую тот ему предлагает, но, опасаясь (и не напрасно!) угодить в ловушку, воздержится от того, чтобы самому совершить эту поездку, и посылает одного из своих рыцарей. Он поступил правильно, поскольку близ Нарбонна графа ждал вовсе не его сюзерен, король Арагонский, но «толпа еретиков и наемников, как арагонских, так и тулузских» (АИ, 412), которые легко справились бы с небольшой свитой, если бы «благородный граф» откликнулся на приглашение. Итак, в том состязании по перетягиванию каната, которое началось между арагонским королем и Монфором, последний определенно выиграл очко.

В следующие несколько дней положение сделалось еще более напряженным. Арагонский король совершил еще одну попытку, отправив графу де Монфору письма, в которых открыто бросал ему вызов, угрожая начать войну в его владениях. Монфор не спешил этот вызов принять: несмотря на то что в его собственные пределы то и дело вторгались отряды каталонцев, пришедших из арагонского королевства, несмотря на опустошения, которые производили наемники, безнаказанно возвращавшиеся туда отдохнуть между двумя набегами, граф не стремился преследовать их на арагонской земле. Тем не менее он ответил королю Арагонскому, послав ему в свою очередь письмо с вызовом: он передал его с необыкновенно драчливым гонцом, рыцарем Ламбером де Лиму.

Итак, гонец предстал перед Педро II в феврале 1212 года и передал ему «по порядку и с величайшим тщанием», как пишет Пьер де Во-де-Серне, текст послания, которое было в некотором роде последним словом в этом споре. Граф де Монфор сообщал в нем королю Арагонскому: 1 ) что он никогда не уклонялся от исполнения своих обязанностей по отношению к сюзерену; 2) что, если король недоволен и хочет высказаться насчет земель и замков, конфискованных у еретиков крестоносцами по распоряжению папы, он, Монфор, готов передать дело на рассмотрение папской курии в Риме или суду папского легата, архиепископа Нарбоннского, дабы во всем оправдаться; 3) что отныне он считает себя свободным от всяких вассальных обязанностей по отношению к сюзерену и готов сражаться с ним, как сражался со всеми прочими врагами Церкви.

Письмо, адресованное «благородным графом» королю Педро II Арагонскому, фактически представляло собой объявление войны в форме ультиматума. Когда послание было дочитано до конца, пылкий монарх впал в неистовую ярость, и приближенные разделили его гнев: Ламбера де Лиму вывели из зала, где проходила королевская аудиенция, приставили к нему надежную стражу, и арагонский король принялся решать со своими советниками, как быть дальше.

Некоторые из присутствовавших сеньоров придерживались того мнения, что следует пригласить Монфора в Нарбонн, чтобы он лично, вслух сообщил о своих намерениях, а в случае, если «благородный граф» откажется воспользоваться этим приглашением, приговорить его посланца к смертной казни. На следующий день Ламбер де Лиму вновь предстал перед королем Арагонским и в точности повторил те слова, что были произнесены им накануне; более того, он предложил сразиться на поединке, если при дворе короля Педро II найдется рыцарь, способный утверждать, будто граф де Монфор несправедливо оскорбил государя. После такого решительного высказывания в зале для королевских аудиенций поднялся оглушительный шум; все ополчились на злополучного рыцаря; однако по просьбе нескольких арагонских сеньоров, хорошо его знавших и относившихся к нему сочувственно, его целым и невредимым отпустили к графу де Монфору.

С этого дня Педро II Арагонский утратил осторожность и открыто провозгласил себя врагом «благородного графа». Впрочем, тот благоразумно никогда и не собирался появляться в Нарбонне. Приведя в исполнения свои угрозы, он объявил, что отныне считает себя свободным от какого-либо долга по отношению к королю и готов сражаться с ним точно так же, как сражается со всеми врагами Церкви в соответствии с миссией, возложенной на него четырьмя годами ранее папой Иннокентием III и при исполнении коей он дотоле не знал ни единой неудачи.

Итак, стало ясно, что крестовый поход «сам собой напрашивается» и что цели у предводителей крестоносцев разные. Одни стремились утвердить свое могущество и, воспользовавшись обстоятельствами, расширить свои владения: в особенности это относится к Симону де Монфору, у которого до того, как он взял Безье, не было ни клочка земли в южной Франции, а теперь ему принадлежала большая часть земель между Одом, Агу и Гаронной; другие, коренные правители Лангедока, подобно троим графам, Тулузскому, Комменжу и Фуа, стремились вернуть себе утраченные земли или отстоять те, которые у них остались; кроме того, почти у всех были основания не доверять арагонскому королю, который зарился на многое и готов был сделаться таким же королем южной Франции, каким в северной был Филипп Август.

В то же время ряды северных крестоносцев разрастались. В феврале 1213 года Луи (Людовик) [99]99
  Речь идет о будущем Людовике VIII, который будет править Францией с 1223 по 1226 год. От его брака с Бланкой Кастильской (1200) родится в 1214 году будущий Людовик IX, называемый «Людовиком Святым».


[Закрыть], старший сын французского короля Филиппа Августа, решил в свой черед взять крест, а за ним, увлеченные его примером, толпой двинулись французские рыцари. Это событие было значительным, поскольку до тех пор Филипп Август неизменно отказывал в содействии папе Иннокентию III [100]100
  Филипп Август в принципе мог бы возглавить крестовый поход, однако ему не хотелось самому отправляться в южную Францию, где почти половина земель «принадлежала» английскому королю.


[Закрыть]. Тем не менее французские рыцари не спешили вступить на землю Окситании, и это промедление было на руку арагонскому королю. Он, как нам известно, взял под свое покровительство Тулузу и поселившихся там еретиков; королю предстояло защищать этот город от войск Монфора, и ему совершенно не хотелось, чтобы в дело вмешались французские бароны. Мало-помалу конфликт разгорался и становился неразрешимым. Тем не менее в начале 1213 года он еще не достиг той стадии, когда отступление стало невозможным, и каждый пока стоял на своих позициях.

Для того чтобы понять дальнейший ход событий, нам надо кратко изложить развитие этого конфликта.

а) Еще зимой 1212 года король Педро II Арагонский послал в Рим гонцов с лживыми известиями, желая заставить папу Иннокентия III поверить, будто Монфор завладел землями, принадлежавшими графу де Фуа и графу де Комменжу, а также виконту Беарнскому, обвиненным в ереси; однако, как заверял король, три сеньора, о которых шла речь, хотя и неизменно защищали еретиков в своих владениях, сами никогда еретиками не были, и ни единого еретика на альбигойской земле не осталось. И потому, заключал он, папе следовало отменить индульгенцию, дарованную им всем тем, кто участвовал в крестовом походе против этих «еретиков», и передать ее тем баронам, которые собирались в путь к Святой земле или в крестовый поход против неверных Иберии. И если – нарочно для папы король Педро II прибавил: «О святотатство под видом набожности!» – он сделал это не потому, что искренне полагал, будто Церковь в опасности, но потому, что хотел прекратить крестовый поход, который в действительности далеко не был завершен.

б) Двадцать первого мая 1213 года, не проверив, правдивы иди ложны утверждения арагонского короля, папа отправил Монфору буллу, где недвусмысленно приказывал вернуть владения графам, которых арагонский король представил понапрасну обвиненными, а также другую буллу, отменяющую полную индульгенцию, дарованную крестоносцам. Впрочем, Иннокентий III не ограничился отменой индульгенций в Лангедоке; он распространил свои постановления на северную Францию, куда отправил легата, Роберта де Курсона, по национальности англичанина, которому поручено было призывать самому и велеть другим призывать к возобновлению крестового похода в Святую землю. Когда эти буллы дошли до альбигойских епископов, которым предстояло исполнить распоряжения папы, прелаты в ответ послали в Рим церковных правоведов (епископа Комменжа, архидиакона Парижского, настоятеля Клерака и двух клириков), чтобы разъяснить положение дел. Римская курия, поддавшись влиянию гонцов, которых, со своей стороны, направил к папе король Арагонский, приняла их холодно, и лишь после множества аудиенций и многочисленных расследований, срочно проведенных в Лангедоке, наконец начались переговоры, которые, однако, оставались вялотекущими.

в) В тот же день, 21 мая 1213 года, папа (« le seigneur pape», как именует его автор «Альбигойской истории»), должным образом просвещенный, отправил королю Арагонскому буллу, в которой сурово упрекал его, поскольку тот обещал свое покровительство тулузцам и прочим еретикам, и приказывал ему немедленно с ними порвать; папа объявлял, что в противном случае предложит народу выступить против этих еретиков и против их защитников (т.е. против Педро II).

г) Положение Монфора и его соратников понемногу становилось критическим, поскольку теперь они были практически одни: вот уже несколько недель как они не получали ни подкрепления, ни помощи из северной Франции, где теперь, когда речь заходила о «крестовом походе», все – как в церковных кругах, так и среди рыцарей – только и думали, что о завоевании новых земель и новых владений в Палестине. Дело христианской веры, которой угрожала катарская ересь, было предано забвению. «На севере Франции теперь почти никто уже не брал крест для того, чтобы сражаться с проклятыми еретиками», – пишет Пьер де Во-де-Серне (АИ, 442). И, что было куда серьезнее, повсюду, в городах и селах, ходили слухи о том, что арагонский король собирает и снаряжает войска, намереваясь захватить Гасконь и альбигойский край, чтобы окончательно выгнать оттуда тех, кого автор хроники отныне именует «рыцарями Христа», то есть крестоносцев. Положение в Лангедоке делалось предельно запутанным и опасным, поскольку те, кого наш летописец называет «врагами веры» (иными словами – катары, которые понесли значительные потери, и их опасные арагонские союзники, по большей части находившиеся в Тулузе), расхаживали у стен местных крепостей, занятых крестоносцами, предлагая защитникам сдать им крепости под ручательство короля Арагонского. В глазах простодушных жителей этих городов репутация монарха была безупречной, и многие в самом деле ему сдались, не понимая, что Педро II старался не ради катаров, равно как и не ради тулузцев, которые их защищали, и еще того менее – ради Церкви, но лишь ради самого себя, желая отобрать у Монфора феоды, которые тот отнял у вассалов арагонского короля.

Последний был прямым сюзереном графов Фуа и Комменжа, а также покойного виконта Тренкавеля, который, как и остальные двое, лишился своего каркассонского феода, отнятого у него Монфором; среди прочего он поставил себе целью отобрать эти земли у «благородного графа», чем и объясняется его присутствие на собрании в Лаворе.