Текст книги "Любовница короля"
Автор книги: Роз Медоуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Да уж, лучше этого не делать, – ответила Терез-Бернадин с улыбкой. – Гражданка Монжене не привыкла к таким аристократическим любезностям.
– Нам обязательно нужно поговорить, ведь мы так давно не виделись! Я сейчас иду в сторону порта – хочу узнать насчет отплытия в Малагу…
– Какое причудливое совпадение, Фонтини! Ведь мы тоже туда идем…
– Вот и чудесно! Значит, и поплывем вместе. Какая приятная неожиданность!
– Сожалею, Фонтини, но должен тебя разочаровать – мадам остается в Марселе…
– Вот как?! – Месье Фонтини удивленно приподнял брови.
– Да, обстоятельства складываются печальным образом, но это, к сожалению, неизбежно…
Месье Фонтини вдруг понял всю благоприятность ситуации. Вот она, та самая леди, которая подходит его королевскому высочеству принцу Эдуарду. Она обладает всеми необходимыми для этого достоинствами, а главное – она должна расстаться со своим нынешним защитником. Лучшего варианта не сыскать.
Взяв за руки своих спутников, он остановил их посреди дороги.
– Послушайте, у меня к вам есть предложение. Предложение, которое могло бы во многом разрешить ваши трудности. Давайте-ка пойдем сейчас ко мне в гостиницу и там поговорим.
– Но мы же хотели разузнать насчет отплытия в Малагу!
– Это может подождать. Пойдемте!
Не откладывая в долгий ящик, он изъяснил им суть своей миссии, рассказав, что некий молодой английский джентльмен, офицер высокого ранга, страстно желает познакомиться с леди, которая согласилась бы стать его постоянной спутницей жизни. Она должна уметь вращаться в высшем обществе, сидеть рядом с ним во главе стола…
– И спать в одной постели, – поспешила ввернуть Тереза.
Месье Фонтини ответил ей многозначительным поклоном, однако оставил ее слова без комментариев и. повернувшись к Филипу, продолжал:
– Я сегодня же вечером напишу принцу…
– Принцу?! – воскликнули его собеседники и, тотчас же смутившись, замолчали.
– Я не хотел говорить, кто он такой, до тех пор, пока не услышал бы от него, что… что…
– Что я ему подхожу. Так можно нам узнать имя этого принца, месье Фонтини?
– Конечно. Это принц Эдуард, четвертый сын его величества короля Англии Георга.
Тереза первая нарушила воцарившуюся между ними тишину. С озорной улыбкой она произнесла:
– Не думаю, что он отличается от других мужчин. – И она бросила на Филипа кокетливый, шаловливый взгляд.
Ее игривая непринужденность разрядила натянутую атмосферу.
– Стало быть, вы, мадам, склонны согласиться, чтобы я написал его высочеству…
Она пожала плечами:
– Да. Если вы считаете мою кандидатуру подходящей. – И, повернувшись к Филипу, с внезапной нежностью взяла его за руку. – А ты мой друг? Что думаешь ты?
Молодой человек заговорил взволнованно:
– Поезжай к принцу, моя крошка. За те годы, что мы пробыли вместе, ты наполнила мою жизнь счастьем. Теперь же, когда я нищ, а моя жизнь находится в постоянной опасности, я буду лишь спокоен, зная, что ты нашла безопасное пристанище и комфорт. – Повернувшись к Фонтини, он спросил: – А теперь что мы, по-твоему, должны делать?
– Вместе поплывем в Малагу и там будем ждать ответа принца.
Пока джентльмены беседовали, Терез-Бернадин погрузилась в раздумья. Время от времени до нее долетали отдельные слова из их разговора – невзбалмошная… умная… добродушная… общительная… самостоятельная. Вне всякого сомнения, речь шла о ней. «Конечно, я добродушная, – думала Терез-Бернадин, – хотя никогда бы не признала себя покладистой. У меня никогда не возникало серьезных ссор ни с бароном де Фортиссоном, ни с маркизом де Перманглем, и я не видела причин, способных помешать установить дружеские отношения с принцем». С принцем! Ей припомнились слова матери. Она действительно, как трофейная корова, переходила из рук в руки от одного владельца к другому – более знатному.
И все же в положении любовницы были свои преимущества. В отличие от жены она всегда могла уйти, если бы отношения не сложились или сделались невыносимыми.
Эдуард всячески пытался побороть охватившее его волнение, ибо после неудавшихся отношений с Викторией, вызвавших в его душе одно лишь разочарование, теперь готов был ожидать чего угодно.
Мадемуазель Терез-Бернадин должна была прибыть с минуты на минуту. Он отправил своего личного слугу Бека сопровождать ее сюда из Малаги, и вот теперь его карета ждала гостью у причала.
Первое письмо месье Фонтини поселило в душе принца легкие сомнения. Он писал, что дама очень красива, изящна, умна, обладает веселым нравом и музыкальными способностями и что ей… скоро исполнится тридцать. На семь лет старше, подсчитал Эдуард. То есть существовала опасность, что она может оказаться властной и деспотичной устоявшейся «холостячкой». И все же он отправил ей письмо, где описывал жизнь в Гибралтаре, делая особый упор на то, что она не должна ожидать роскоши в обычном военном гарнизоне. На свое послание принц получил поистине очаровательный ответ, позволивший его надеждам воспарить высоко.
Звук подъехавшего экипажа заставил его вскочить и подбежать к окну. Он наблюдал за женщиной, когда она выходила из кареты. Тонкая, изящная, с черными как смоль локонами, кокетливо опускающимися на плечи из-под полей соломенной шляпки. Потом ему доложили о ее прибытии.
Гостья присела в глубоком поклоне, и, помогая ей подняться, он теперь уже смог хорошо разглядеть ее лицо. Она улыбнулась, совсем обезоружив его, – такой теплой и дружеской была эта улыбка. Ведя ее в комнату, Эдуард с удивлением обнаружил, что все еще держит ее за руку. Он помог гостье снять зеленый шелковый плащ и придвинул ей стул.
– Я распоряжусь, чтобы принесли чай, мадам. Вы, должно быть, устали после такого долгого пути из Малаги…
Терез-Бернадин смотрела на него с искренним удивлением.
– Вы говорите на моем языке, сэр… и говорите так безукоризненно… Между тем как мой английский, увы, оставляет желать лучшего.
Он рассмеялся:
– Я получил разностороннее образование, мадам. Французский… немецкий… итальянский… А что касается вашего английского, уверен, вы окажетесь способной ученицей.
Пока они разговаривали, принц все больше подпадал под чары этой маленькой колдуньи. Да, да, прекрасной колдуньи, смеющейся таким озорным звонким смехом!.. Он даже обрадовался, когда гостья наконец поднялась к себе. Обрадовался передышке, дававшей ему возможность как-то разобраться в нахлынувших на него чувствах.
Терез-Бернадин обвела долгим, пристальным взглядом спальню – комнату явно мужскую, несмотря на приткнувшийся у стены дамский туалетный столик, появившийся здесь, по всей видимости, недавно. Осторожно приоткрыв дверь в соседнюю комнату, она встретила там невозмутимо улыбающегося Бека, достающего из шкафа вечернюю одежду хозяина.
– Вы уже вернулись к своим повседневным обязанностям, месье Бек, – добродушно усмехнувшись, заметила Терез-Бернадин.
– О да, мадам. Его высочество оказывает мне честь, предпочитая, чтобы подобную работу выполнял я, а не кто-то другой.
Окинув взглядом узкую железную кровать, она с простотою, уже позволительной для их знакомства, поинтересовалась:
– Неужели его высочество спит на этой железяке?
– Признаться, мадам, такое новшество появилось здесь недавно, пока я отсутствовал в Гибралтаре. – В голосе слуги прозвучали нотки то ли удивления, то ли сарказма.
Закрывшись у себя в комнате и сняв платье, Терез-Бернадин решила немного отдохнуть на огромной удобной постели и поразмышлять. Удастся ли ей найти общий язык с этим странным человеком, с принцем, который, похоже, не очень-то разговорчив и явно не ловок в умении вести светскую беседу? С другой стороны, он так по-мужски привлекателен… высокий рост… светлые волосы, голубые глаза… Сама она всегда легко ладила с мужчинами. Вернее, почти всегда. Судя по количеству денег, которые принц выслал для приобретения ее нового гардероба, он отличался щедростью. Но разве может дама в подобных случаях точно знать, чем руководствуется при этом мужчина? Щедрость может оказаться элементарной приманкой.
А каким он будет в постели? Она уже пыталась вытянуть что-нибудь из Бека о предыдущих любовных похождениях принца. Но тот, будучи верным слугой, сказал лишь, что работает у его высочества не так давно и за это время не успел заметить за ним каких бы то ни было связей с дамами.
Впрочем, его прошлые связи женщину не волновали. Она считала, что даже лучше, если бы он оказался опытным в таких делах, если бы оба они оказались в равных условиях: она – познав страсть в постели с бароном и маркизом, а он – тоже с кем-то, до кого ей не было никакого дела.
Они ужинали вдвоем. Терез-Бернадин надела вечернее платье с глубоким вырезом, скроенное по последней моде. У красавицы явно утонченный вкус, заметил принц. Интересно, какое содержание ей назначить? Пока ужинали, он отметил про себя, что будущая дама сердца приятная собеседница – не трещит без умолку и вместе с тем всегда с готовностью откликается на его неуклюжие потуги завести разговор. Он также удовлетворенно заметил, что она мало выпила за вечер – всего лишь немного вина. Эдуарду не нравились женщины, стремящиеся угнаться за мужчинами в опустошении графина.
Потом дама спела для него. Принц был очарован ее приятным, ровным и чистым голосом. Может, ему действительно повезло и он не будет стыдиться ее соседства рядом с собой во главе стола, с удовольствием наблюдать, как она развлекает его гостей… а после их ухода наслаждаться ее близостью?..
И все же постепенно Эдуарда начали одолевать сомнения. Он вдруг понял, что не может навязывать ей свое общество. Не имеет права вторгаться в ее комнату… в свою комнату, которую отдал ей. Может, ему следовало снять для любовницы квартиру? Но эта мысль привела Эдуарда чуть ли не в бешенство, ведь до сих пор ни одна женщина не производила на него такого впечатления. Может, это и есть то самое редкое, столь превозносимое всеми чувство, называемое любовью?
Когда он поднялся из-за стола, в его голосе прозвучали решительные нотки:
– Поскольку я встаю с первыми проблесками зари, мадам, то имею обыкновение ложиться рано. Да и у вас сегодня выдался нелегкий день.
Не зная, что именно подразумевал он под этими словами, гостья ответила с улыбкой:
– Тогда и я, месье, скажу вам bonne nuit…
Поцеловав француженке руку, принц не без тяжести на сердце пожелал ей спокойной ночи по-английски.
Терез-Бернадин медленно поднималась по лестнице, гадая, соизволит ли принц навестить ее сегодня ночью. Никаких намеков на это он не сделал, впрочем, мысли его явно витали где-то далеко.
Раздеваясь, она слышала, как за стеной Эдуард ходит по комнате. Надев прозрачную кружевную ночную сорочку, она распустила локоны и долго лежала, припоминая обрывки вечернего разговора.
Принц сказал, что она должна чувствовать себя хозяйкой дома. Что он имел в виду? Что она должна стать чем-то вроде экономки на высоком положении? Нет, только не это! Ведь он велел подыскать надежную, достойную доверия личную горничную. И предоставил свою карету. Велел купить больше одежды и сообщил, что драгоценности будет покупать для нее сам.
К концу ужина он все же избавился от напыщенности и скованности, за которыми поначалу укрывался, как за стеной, и Терез-Бернадин увидела перед собой обычного человека, открытого и дружелюбного, с мальчишескими повадками. Судя по всему, он просто боялся торопить события, но… видит бог, она впервые встретила мужчину, отказавшегося от возможности лечь с нею в постель.
А в соседней комнате Эдуард маялся на своей узкой железной кровати. Он обзывал себя дураком, зная, что за стеной мог бы найти успокоение в уютной мягкости не только пуховой перины, но и… объятий столь восхитительной женщины.
«Что останавливает меня? Если я и в самом деле влюбился, почему не спешу к ней? Почему мне не хватает смелости открыть дверь и войти к ней без приглашения?»
Ответ пришел внезапно и ошеломил Эдуарда своей простотой. Как бы смешно это ни выглядело, но это действительно была любовь. Превозмогая желание, он теперь твердо знал, что сначала должен ухаживаниями добиться ответного чувства. Дождаться, когда она сама скажет: «Moi, aussi, mon amour. Je t'aime» [3]3
Я тоже люблю тебя, милый ( фр.).
[Закрыть]. Только тогда, и не раньше, он смог бы заключить ее в объятия, зная, что теперь она по-настоящему принадлежит ему – и телом, и душой.
Близилось Рождество, и в доме полным ходом шли приготовления к празднику. «А у нас в Англии…», «Да, месье, а у нас во Франции…» – так говорили они друг другу, между тем как их дом постепенно приобретал веселый предрождественский вид.
Эдуард уже получил несколько приглашений на праздничные приемы и в ответных посланиях выражал сожаление о том, что вынужден отклонить приглашение в случае, если в список гостей не будет включена его дама. Его забавляло мысленно представлять себе, как хозяйки домов высшей знати удивленно хмурят брови и недоуменно прищелкивают язычком и все же, не в силах отказаться от возможности заполучить к себе ценного гостя, дают столь необходимое приглашение.
А между тем Терез-Бернадин была не на шутку озадачена. Отношения с принцем оставались для нее загадкой. Она не могла понять, почему, выказывая всяческую предупредительность, он не проявлял ни малейшего желания разделить с нею постель. Иногда она даже испытывала чувство досады, но тут же, пожав плечами, говорила себе, что уж коль снова наконец живет в роскоши, то стоит ли в таком случае испытывать судьбу?
Теперь они жили размеренной устоявшейся жизнью. Эдуард вставал рано, уходил на службу, и они не виделись до обеда. За столом не рассиживались, так как у принца всегда находились дела в кабинете, а Терезе, занимающейся собственными нарядами, тоже не приходилось скучать и бездельничать.
Зато ужин в романтическом окружении зажженных канделябров и поблескивающего столового серебра всегда проходил в атмосфере романтического ожидания. Тогда каждый из них старательно исполнял свою роль – она заботливо поправляла на себе туалеты и прическу в надежде пробить железную броню этого странного мужчины, а он становился обаятельным и нежным, пытаясь завоевать ее любовь.
Обнаружив в Терез-Бернадин редкое умение слушать, Эдуард с удовольствием рассказывал ей всевозможные истории из своего грустного детства и столь же грустных лет кадетской юности и даже поведал об отношениях с Аделаидой. Раскрывая перед этой женщиной душу, принц будто освобождался от тяжкой ноши, расчищая путь к новой жизни.
Сочельник парочка провела весело – играли на клавикордах, пели друг другу рождественские гимны, много смеялись, пока около полуночи Терез-Бернадин не напомнила Эдуарду, что он позволил ей посетить ночное богослужение. Поначалу принц не слишком хотел ее отпускать.
– Но ведь сейчас так поздно и на улицах полно пьяных солдат!..
– Богоматерь и Святой младенец защитят меня, сэр…
– Нет, вы должны взять карету… и пусть Бек сопровождает вас.
Но когда Терез-Бернадин бесшумно спустилась по лестнице, она встретила внизу не Бека, а Эдуарда.
– Хоть я и не католик, мадам, но решил сам сопровождать вас.
– Я буду лишь рада, сэр.
По дороге они почти не разговаривали. На службу в храм пришло очень много народу, но Эдуард не опасался, что его узнают в сумрачном свете канделябров. И сама служба, и благоговейная атмосфера храма произвели на него глубокое впечатление.
Выходя на улицу, они попали в толпу, и, чтобы та не разделила их, Эдуард крепко обнял Терез-Бернадин за плечи. И так вел до самой кареты. Но даже когда карета уже тряслась и подпрыгивала по булыжной мостовой, он вдруг осознал, что все еще сжимает руку своей дамы.
Она посмотрела ему прямо в глаза и взволнованно поздравила по-французски:
– Joyeux Noлl, monsieur.
– С Рождеством, мадам, – ответил он по-английски, и в эту минуту словно все барьеры, разделяющие их, рухнули.
Эдуард привлек ее к себе и впервые за время их знакомства поцеловал. Он прижимал ее все крепче, целовал ее глаза, шею и хрипло повторял:
– Я люблю тебя! Люблю тебя, Терез-Бернадин!..
А она шептала ему в ответ:
– Et moi aussi… Je t'aime, mon prince… [4]4
Я тоже люблю тебя, мой принц ( фр.).
[Закрыть]
Наконец она сказала заветные слова! Наконец эта женщина, это сокровище из сокровищ, принадлежит ему…
Они вернулись на землю лишь на следующее утро.
– Терез-Бернадин, я больше не могу называть тебя «мадам». И не могу называть тебя таким длинным именем – ведь мне так много еще нужно сказать тебе! Нет ли у тебя какого-нибудь другого имени?
Она ответила ему озорной улыбкой:
– Дав мне такое громоздкое звучное имя, папа сам вскоре столкнулся с этой же проблемой… потому и стал называть меня просто Жюли…
– Как подходит тебе это имя! Жюли! Да, да, моя маленькая, прекрасная Жюли!.. – Принц задумался на мгновение. – Я жалею только об одном, моя драгоценная… что не могу сделать тебя своей законной женой.
– Не переживайте, сэр… Я очень хорошо осознаю невозможность…
– Но я клянусь тебе, моя прелесть, что перед глазами Всевышнего считаю тебя своей истинной супругой… И не только сегодня, на всю жизнь…
– Не искушайте судьбу, сэр… Я рада и тому, что дает мне нынешний день.
– Нет, драгоценная моя… Я вижу нашу жизнь намного вперед. И знаю: мы всегда будем вместе…
Она поцелуем заставила его замолчать, а Эдуард привлек ее к себе и прижал так крепко, словно боялся потерять.
Генерал О'Хара и полковник Саймс были в крайней степени смущены и растерянны. Они были вынуждены принять ультиматум Эдуарда и развлекать француженку, иначе все рождественские торжества в гарнизоне пошли бы насмарку. Конечно, ни для кого не было секретом, что гибралтарское общество славилось своими беспорядочными связями… Но чтобы сам его высочество так открыто пренебрегал условностями! Поразмыслив, они решили дождаться наступления нового года, а уж потом высказать принцу все, что об этом думают, – разумеется, в его же интересах. Возможно, он и сам скоро расстанется с этой женщиной – ведь его роман с мадемуазель Дюбо, например, длился совсем недолго.
Всем было жутко интересно, как пройдет первый торжественный прием в доме Эдуарда, но когда это случилось, и дамы, и джентльмены сошлись в одном – его высочество и в самом деле обладает изысканным вкусом… причем не только в том, что касается угощений и напитков. Жюли показала себя идеальной хозяйкой. С изящным достоинством она встречала гостей, любезно уделяла внимание то одному, то другому весь вечер. Один лишь полковник Саймс, имевший строгое распоряжение подробно докладывать о каждом шаге принца, чувствовал себя неуютно.
Наконец с великой робостью он приблизился к Эдуарду и, поздравив его с успехом, как бы невзначай спросил:
– А леди, сэр?.. Она еще какое-то время пробудет в Гибралтаре?
Эдуард ответил высокомерно:
– Сэр, я не вижу причин, по которым какие бы то ни было передвижения леди могли волновать вас.
– Сэр, прошу вас великодушно простить меня, но я не могу с вами согласиться. Как вам хорошо известно, я обязан доложить его величеству…
– …что я живу не один, а с дамой? Что ж, я не буду перечить вам в этом, сэр.
– Но, ваше высочество… Зачем же создавать почву для лишних осложнений! Рано или поздно ваши пути с этой дамой разминутся… Так почему бы этому не произойти раньше?..
– Сделайте милость, сэр, изъяснитесь определеннее. – В голосе Эдуарда зазвучали нотки негодования.
– Извольте, сэр. Хорошо известно что эти дамы обычно охотно соглашаются принять какой-нибудь презент… так сказать, прощальный дар… в качестве компенсации за вынужденное расставание с беспечной комфортной жизнью… Ну, скажем… сумму в каких-нибудь двести фунтов… а в вашем случае, может быть, и триста…
– Да как вы смеете!.. – На смену негодованию пришла настоящая ярость. – Вы переходите всякие границы, сэр! Дама – не предмет торговли! Отправляйте свои чертовы доносы сколько вам угодно! И можете, если хотите, присочинить что-нибудь от себя… Мне это безразлично!
Полковник Саймс понял бесполезность дальнейшего спора. До этого момента и он, и генерал О'Хара проявляли тактичность в своих докладах, старательно выставляя чрезмерную жесткость Эдуарда как достоинство, якобы приносящее благие результаты, ибо все письма, уходившие из Гибралтара, будь они написаны офицерами или простыми солдатами, так или иначе, содержали жалобы на излишнюю суровость и непозволительно жестокое обращение с личным составом. Возможно, теперь, решил полковник Саймс, на жалобы обратят внимание.
Эдуард недоумевал. Он не в силах был поверить тому, что узнал. Его переводили в Канаду. Вместе с вверенным ему полком. Но почему? Почему не домой, не в Англию, где ему полагалось вступить в герцогские права? Почему он должен плыть через всю Атлантику к ледяным просторам Северной Америки, где цивилизация только зарождается? На это у него имелся всего один ответ – потому, что он отказался расстаться с Жюли. Но она… Будет ли она готова сопровождать его?
Генерал О'Хара и его старшие офицеры, напротив, восприняли новость с облегчением, так как теперь были избавлены от необходимости пребывать в неловкой ситуации. Зато моральный дух солдат окончательно упал. Каково придется им по ту сторону океана, где об их невзгодах и мучениях уж точно никто не узнает. Где его королевское высочество окончательно даст волю кнуту, а крики страдальцев услышат разве что дикие звери, но даже они, вне всякого сомнения, будут не такими дикими в сравнении с их чудовищем полковником… Солдаты, напуганные такой перспективой, всякий раз сплевывали при упоминании имени своего командира. Многим ли из них доведется теперь вновь увидеть Англию?
Жюли быстро поняла причину неприятностей Эдуарда.
– Сэр, а если бы я вернулась во Францию или в Испанию… быть может, это изменило бы ситуацию?.. Тогда, возможно, вам было бы позволено остаться здесь… или вернуться в Англию?..
– Ах, Жюли, Жюли… Как ты не понимаешь?! Я не смогу жить без тебя нигде – ни в Англии, ни здесь, ни еще где-нибудь!.. А ты… Неужели ты хочешь меня оставить?
Она бросилась в объятия принца:
– Да нет же! Ради тебя я готова на все!..
– И ты поедешь со мной в Канаду… даже не зная, какие условия нас там ждут?
– Конечно поеду, Эдуард!.. И буду с тобой до тех пор, пока ты этого желаешь…
– Тогда я спокоен, сокровище мое. – Принц крепче прижал ее к себе. – Я так благодарен тебе за твою любовь, Жюли! Она – единственное, что у меня есть в жизни. И кто знает, может быть, в новой стране мы найдем неожиданное счастье…
Однако, несмотря на оптимизм, Эдуарда время от времени одолевали приступы депрессии, вызванные, как он считал, несправедливым к нему отношением. В такие минуты он обычно запирался у себя в кабинете, отдав распоряжение, чтобы его не беспокоили. И вот однажды, в один из таких дней затворничества, осторожный стук в дверь оторвал его от меланхолических мыслей, заставив мысленно выругаться. Разрази их всех гром! Совсем не помнят приказов! Но когда осторожный стук повторился, он в ярости крикнул, разрешая войти.
На пороге показался перепуганный до смерти денщик.
– Сэр… Один джентльмен отказывается уходить и заявляет, что будет ждать, пока вы…
– Его имя, болван! Ты не спросил у него имя?
– Он отказался назвать его, сэр. Сказал, что хочет преподнести сюрприз вашему высочеству. Он… офицер флота его королевского величества…
Радостный порыв, с каким Эдуард выскочил из-за стола, вызвал недоумение у перепуганного денщика. Ворвавшись в библиотеку, Эдуард замер на мгновение, но уже через секунду, когда стоящий у окна невысокий, крепко сложенный человек обернулся, они бросились друг другу навстречу.
– Уильям!
– Эдуард! Бог ты мой! Какой ты стал рослый! Когда мы виделись в последний раз…
– Семь лет назад. – Эдуард протянул Уильяму бокал вина. – Думаю, тебе должно понравиться. У нас тут отличные портвейн и мадера. Давай-ка выпьем за твое здоровье, брат, и за такую радостную встречу.
В голубых, слегка выпуклых глазах Уильяма пробежал озорной огонек.
– И за дам, Эдуард, черт бы их побрал! Как можно не выпить за дам, а, Эдуард?
Они звонко чокнулись, и Уильям пригубил вина с видом знатока.
– Да, вино отличное. Богатый вкус, божественный аромат.
– А я выпью, пожалуй, совсем немножко…
– Что, по-прежнему все такой же паинька? Зря, Эдуард. Женщины и вино – главные радости в жизни. Только, кажется, у нашего паиньки от женщин одни неприятности?
– Так ты знаешь?
– Конечно. И Георг знает, и Фред. Они тебе очень сочувствуют. А я, как истинный почитатель всех дам, даже специально приехал в надежде познакомиться с твоей любовью лично, пока ты не увез ее за океан. А еще я хотел попросить тебя об одном одолжении.
Погруженный в свои мысли, Эдуард, казалось, не замечал подтрунивающего тона брата.
– Ты просто не понимаешь, Уильям. И ты… и Георг… и Фред, и младшие братья – все вы точно так же крутите романы, но за них вас могут лишь мягко пожурить, и серьезных преград на вашем пути нет. Вот ты, например, уже вступил в свои герцогские права. И Фред вступил, когда ему исполнилось двадцать один год. А мне уже двадцать три, и я пока не имею ни герцогства, ни более или менее приличного содержания, подобающего моему рангу.
– Знаю, дорогой брат. Знаю.
– Меня отослали сюда только потому, что я имел смелость без разрешения вернуться домой, чтобы заявить о своих правах… – Голос Эдуарда дрогнул, но он продолжал: – Тебе-то известно, чем кончилась моя затея. А теперь они собрались разлучить меня с женщиной, которую я люблю.
Уильям пристально, не скрывая любопытства, посмотрел ему в глаза:
– Неужели настоящая страсть, Эдуард? Ты должен рассказать поподробней.
– О Жюли? Да она воплощает в себе все, чем должна обладать, в моем понимании, настоящая женщина, – красоту, обаяние, мягкий и веселый нрав. Она дает мне то, чего я никогда не получал в жизни. Она для меня не просто возлюбленная, она для меня как мать…
– Постой, Эдуард, не торопись… Забудь ты про материнские чувства. Любовь между мужчиной и женщиной вещь непростая, никто толком не может определить, что это такое… Вот я, например… Сколько раз думал, будто нашел наконец настоящую любовь, а потом… – Покачав головой, он наклонился вперед и уже другим, заговорщическим тоном продолжил: – Знаешь, Эдуард, скажу тебе по секрету такое, чего еще не обсуждал ни с Георгом, ни с Фредом. Я тоже убежден, что встретил свою настоящую любовь…
– В таком случае я искренне счастлив за тебя, Уильям. И кто эта дама?
– Одна актриса из «Друри-Лейн» [5]5
«Друри-Лейн» – лондонский музыкальный театр.
[Закрыть]…
– Актриса! – В голосе Эдуарда прозвучало разочарование, когда он вспомнил своих знакомых актрис.
– Да, брат, актриса. И напыщенный тон здесь ни к чему. Миссис Дороти Джордан. Я пока не объяснился с нею, но, судя по тому, как тепло она меня приняла, у меня есть основания подозревать, что Дороти ответит мне взаимностью. Пожелай мне удачи, Эдуард.
– Всем сердцем желаю, – отозвался Эдуард, но мысленно усомнился в исходе любовной интрижки брата. Амурные похождения Уильяма были известны всем. – Да, ты, кажется, упоминал о каком-то одолжении?
– Ах да… Один старшина, мистер Роберт Вуд, до недавнего времени числившийся моим личным слугой, горит желанием перебраться в Квебек. – Уильям расхохотался. – Этот бедолага тоже стал мишенью Купидона и теперь рвется переплыть океан, чтобы жениться там на своей пассии. Поскольку он первоклассный моряк и как слуга заслуживает доверия, думаю, он мог бы очень пригодиться тебе в хозяйстве во время путешествия.
Эдуард улыбнулся:
– Полагаю, это мы легко уладим. А теперь пойдем. Ты обязательно должен остаться у нас на ужин и познакомиться с моей возлюбленной Жюли.
Теперь, когда отъезд Эдуарда был неминуем, генерал О'Хара мог не изливаться в восторгах, превознося его отличную работу. Такая блестящая служба не могла не получить должного признания.
В один из приятных майских вечеров по всему Гибралтару носилась, отдаваясь тысячекратным эхом, музыка, гремящая в стенах отеля «Европа». Генерал О'Хара давал прощальный прием в честь отъезда принца Эдуарда. Бальный зал кипел буйством красок. Морские и сухопутные офицеры прихорашивались, оправляя на себе и без того безукоризненную военную форму. Дамы, все как одна в новых платьях, специально купленных для такого случая, пытались перещеголять друг дружку, выставляя напоказ драгоценные украшения… равно как и саму грудь.
Эдуард, как самый почетный гость и виновник торжества, был усажен на розовый шелковый диван, где ему предстояло слушать длинную хвалебную речь, в которой перечислялся весь список его заслуг и добродетелей. Он был рад, что Жюли сидит рядом с ним. На этом он настоял. Эдуард сделал это не в качестве пренебрежительного жеста, а скорее с тем, чтобы подчеркнуть свое уважение к ней. Недовольные же, решил он, могут и вовсе не являться на бал. Впрочем, ни одно приглашение не осталось отвергнутым, и принц понял, что был прав, ибо среди собравшихся не было ни одной женщины, равной его даме сердца по красоте и изысканности манер.
Три часа кряду они без устали танцевали под грохочущие звуки оркестра, и эта ночь надолго запомнилась им. Впрочем, запомнилась она и простым солдатам, которые, слыша в сонной казарме отголоски праздничной музыки, все больше и больше падали духом, гадая, что ждет их впереди.
Несмотря на добрые пожелания и проявления самой низкой лести, на сердце у Эдуарда было тяжело – не только оттого, что ему предстояло плыть в Канаду вместо возвращения в Англию, но еще и по той причине, что в Гибралтаре у него осталось множество долгов. К тому же он по-прежнему был должен двадцать тысяч фунтов в Женеве.
И вдруг ему на ум пришла блестящая идея. Он выдаст долговые обязательства на все эти суммы с условием выплаты в пятилетний срок и с пятипроцентным интересом. На этот его шаг реакция последовала молниеносная, и деньги полились к нему рекой от самых состоятельных жителей Гибралтара, которые, казалось, забыли, что его высочество уже должен им по нескольку тысяч. Чтобы выручить еще больше денег, он решил распродать личное имущество, услышав в ответ на это осторожные возражения Жюли:
– Но, сэр, вы только подумайте, чего будет стоить сам вывоз этих вещей…
– Зато я выручу деньги от распродажи…
– Деньги вы, конечно, выручите, сэр, но небольшие… А вот сможете ли в Квебеке приобрести имущество столь же высокого качества?
– Я могу заказать его в Англии…
– Это очень дорого, сэр. Да и как вы сможете обходиться первое время без всего… пока ваши распоряжения дойдут через океан, пока вещи будут упакованы и доставлены?..
Эдуард добродушно рассмеялся:
– Моя маленькая мудрая Жюли, какая ты бережливая! Ну что бы я без тебя делал?
Только в конце июня они наконец отплыли на фрегате «Резистанс». Следом за ними шел другой фрегат – «Улисс», с трюмами, набитыми недовольными солдатами личного полка его высочества принца Эдуарда.
Когда судно снялось с якоря и они в последний раз махали с борта провожающим рукой, Эдуард заметил на лице возлюбленной слезы.
