Текст книги "Любовница короля"
Автор книги: Роз Медоуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
– Дитя?
Он прошел туда вслед за Викторией и смотрел, как она доставала из колыбельки сверток, как поправила на нем одеяльце, прежде чем передать ему в руки.
– Ваша дочь, сэр.
На мгновение Эдуард оцепенел. Но сиюминутный трепет прошел, и когда он бережно, но крепко взял сверток в руки, плач прекратился, и крошечный краснолицый комочек открыл глазки. Эдуард никогда не испытывал к Аделаиде глубоких чувств и в эту минуту вдруг понял, что по-настоящему любит дочь. Передавая девочку ее тетке, он прерывающимся голосом произнес:
– Позаботьтесь о ней… Вам будут хорошо платить. А на похороны не тратьтесь. Все счета оплачу я.
Эдуард вышел на улицу, где его ждала карета, в душе его светлым лучиком посреди темной печали трепетала надежда. Теперь у него было родное существо, плоть его плоти, дитя, которому он мог дать любовь и заботу, хотя и должен держать это в секрете. Его страшило: вдруг общество узнает, что он отец незаконнорожденного ребенка. Пусть эти люди догадываются, пусть говорят сколько угодно, но он не должен давать им в руки прямых доказательств, открыто обнародовав факт существования малышки.
Это было самое горькое Рождество за всю его жизнь, хотя он по-прежнему принимал приглашения. Эдуард делал вид, будто искренне развлекается, что он бодр и весел, хотя в глубине души был бесконечно несчастен и подавлен. Он оформил свидетельство о рождении дочери, чтобы у нее не было проблем в будущем, хорошо платил тетке девочки за ее работу нянькой. Но та уже начала роптать и все чаще поговаривать, что предпочитает сцену. Это означало, что ребенка следовало отдать кому-то на воспитание. Они решили назвать девочку Аделаидой Викторией Августой, и Эдуард настаивал на том, чтобы ее крестили в протестантскую веру. Но откуда взять деньги? Оставалось только одно. Поехать в Англию. Поехать так, чтобы об этом не узнал Вангенхайм…
Лишь благодаря Господу Богу и мистеру Стерту они добрались до Лондона. Сквозь вьюги и метели они пересекли континент, так как мистер Стерт как свои пять пальцев знал все дороги. Конечно, предпринимать такое путешествие в январе, самом неподходящем для передвижения месяце, было просто смешно, но терпение Эдуарда достигло предела. Он больше не мог мириться с обществом барона, собственными долгами и безразличием отца. Вассеро и майор Вилетт помогли ему снарядиться в путь. Организовали свежих лошадей в этом трактире, ночлег и пищу.
Долгая тряска в почтовом экипаже была, возможно, наиболее тягостной частью путешествия. Но вот он и достиг Лондона. Наконец-то дома!..
Под именем майора Армстронга принц остановился в отеле «Неро» на Джеймс-стрит. Распорядился, чтобы утром его не беспокоили, а сам, не тратя времени, предался отдыху. У него уже имелся четкий план. Он намеревался попросить помощи и совета у своего брата принца Уэльского Георга. Однако, зная, какой праздный образ жизни тот ведет, решил не наведываться в Карлтон-Хаус до полудня. Но, несмотря на мягкость пуховой перины и заботливо прогретые горничной простыни, сон не шел к нему. Вспоминая о том, что в Женеве у него осталось долгов на двадцать тысяч фунтов, Эдуард лишь тяжко вздыхал. Оплатит ли отец его долги, назначит ли ему какое-нибудь более подобающее содержание?
Но не только финансовое положение беспокоило юношу. Он ждал еще и должного признания. Эдуард больше не хотел быть бесправным мальчишкой, вечно пребывающим в страхе перед отцом и наставником. Его брат Фредерик стал герцогом Йоркским в двадцать один год, а ему сейчас уже пошел двадцать третий. Откуда такое неравное отношение?
Как явиться к отцу со всем этим? Он снова и снова придумывал, с чего начнет, чтобы тут же отказаться от очередного варианта и приняться за следующий, пока, наконец, усталый и изможденный, не решил посоветоваться с Георгом, и с такими мыслями погрузился в беспокойный сон. Но даже во сне ему виделся рассерженный, грубый, требовательный отец.
К тому времени, когда Эдуард собрался выйти из дому, чтобы отправиться к брату, сквозь обычный январский туман проглянуло солнышко. Немного воспрянув духом, он решил не брать экипаж, а пройтись пешком по лондонским улицам.
Войдя в устланную пышными коврами приемную Карлтон-Хаус, он не без зависти рассматривал новую роскошную мебель и картины, подобранные с безукоризненным вкусом. Глядя на это великолепие, Эдуард не удержался от того, чтобы дать себе мысленно клятву: когда-нибудь, возможно, даже очень скоро, у него тоже будут свои апартаменты, которые обязательно превзойдут по роскоши и вкусу богато убранные хоромы брата.
Ему вдруг стало интересно, живет ли брат один или вместе с миссис Фитцхерберт? С этой дамой Эдуард лично еще не встречался и все, что знал о ней, почерпнул из сплетен женевских салонов. Женат ли Георг на ней? Впрочем, это и не имело значения – закон о бракосочетаниях королевской семьи не признавал таких браков. Зато в обществе ходили упорные слухи, будто его брат, обожающий свою даму сердца, успевшую за это время дважды стать вдовой, ходил у нее чуть ли не в рабах.
Взрыв шумного удивления прозвучал за спинами лакеев, когда сам Георг вышел к нему навстречу.
– Боже всемилостивый, Эдуард!.. Что ты здесь делаешь?!
Но уже через мгновение Георг, а следом за ним и Фредерик по очереди заключили его в объятия.
– Проходи, садись. Что будешь: бренди или мадеру? – Брат протянул ему полный стакан бренди.
– Э-э… нет, Георг, я не пью крепкое так рано. Лучше мадеру…
– Ты по-прежнему примерный мальчик? – Георг вновь шумно расхохотался и, передав стакан Фредерику, наполнил свой. – А теперь расскажи-ка нам скорее, как ты здесь оказался и зачем.
– Да. Зачем? – с трудом сдерживая любопытство, протянул Фредерик, как обычно томно растягивая слова. – Ты что, удрал от своей дамы? Мы тут наслышаны о твоих грешках… Она, наверное, потребовала компенсации, и ты приехал просить помощи у папы?..
– Если так, дорогой братец, то ты будешь разочарован…
Легковесный тон братьев задел Эдуарда, но он сдержал раздражение, так как нуждался в их помощи и совете.
– Ничего подобного… Мои отношения с дамами всегда были безукоризненными.
Георг обнял за плечи Фредерика. Оба они больше не находили сил сдерживать озорное любопытство.
– А как насчет французской актрисочки? Нам все про нее известно…
Эдуард понял, что таиться бесполезно.
– Так вы знаете?..
– Дорогой братец, это известно всему Лондону, включая его величество, нашего дражайшего отца. Да брось ты свою таинственность! Если тебе нужен совет по части женщин, то лучших знатоков тебе не найти…
– Нет, я хотел посоветоваться не насчет женщин. – Раздражение Эдуарда росло. – Я приехал сюда тайком от отца и от своего наставника в Женеве… искать справедливости. Отец выделяет барону Вангенхайму шесть тысяч фунтов стерлингов в год на наше совместное содержание. Но как вы думаете, сколько денег барон выдает мне? Полторы гинеи в неделю! А вы сколько тратите в неделю?
Теперь, изливая свои горести и обиды перед братьями, в которых нашел внимательных слушателей, Эдуард не мог удержаться и рассказал им все о неумеренной алчности барона, о том, что тот перехватывал письма принца, а король решил, будто причиной было сыновнее неуважение.
Вынужденные пока молчать, Георг и Фредерик слушали спокойно, но, когда Эдуард, поведав свою историю до конца, остановился перевести дыхание, Георг в порыве искренности воскликнул:
– Черт возьми, да разве можно допустить, чтобы с тобою так обращались! Нет, мы сегодня же все вместе поедем к его величеству!..
– Если он захочет видеть нас, – коротко заметил Фредерик.
– Но как же так? – возразил было Эдуард. – Его собственные сыновья…
– Ты забываешь, дорогой братец, что имеешь дело с сумасшедшим…
– Но не настолько же он повредился рассудком, чтобы не иметь возможности встретиться со мной?
– Не настолько? Вот погоди, сам увидишь, в кого он превратился. Обрюзгший замусоленный неряха, который не вылезает из грязного старого халата и не подпускает к себе цирюльника, чтобы тот привел ему в порядок волосы и бороду…
– Да, только пускает слюни перед нашими сестрами. Вечно плачется да гладит их по голове. Смотреть противно!
Эдуард смотрел на них в глубочайшем изумлении. Ему было неприятно слушать, как два его старших брата, которые всегда считались любимцами родителей, говорили сейчас о своем нездоровом отце в таком пренебрежительном тоне.
А Георг, сердито повысив голос, продолжал сетовать:
– В прошлом году я уж думал, что регентство почти у меня в руках. Его сумасшествие дошло до того, что пришлось натянуть на него смирительную рубашку и запереть в спальне. Билль о регентстве был уже составлен, дело оставалось лишь за несколькими подписями, как вдруг нашему дорогому папочке неожиданно сделалось лучше… – Прервавшись, чтобы сесть в кресло, он возмущенно махнул рукой. – Потом отслужили благодарственный молебен в честь выздоровления его величества, и я вместе с остальными вынужден был на нем присутствовать и посылать благодарственные молитвы Богу, хотя про себя не переставал проклинать свою злосчастную судьбу. – Он вдруг улыбнулся. – Правда, теперь, мой дорогой братец, все может обернуться в лучшую сторону. Твой приезд может оказаться поистине счастливой находкой.
– Счастливой находкой?
– Да, он может спровоцировать у старого дурака новый приступ. Ты останешься здесь, у нас, в Карлтон-Хаус. То, что мы на твоей стороне, выведет его из себя… – Из холла послышались звучные удары гонга. – О, вот и ленч. Сейчас, Эдуард, тебе предстоит чудесное знакомство с моим ангелом, с моей супругой Марией. Думаю, она тоже будет приятно удивлена… А потом мы поедем повидаться с нашими обожаемыми родителями… Только вот будут ли они приятно удивлены… А, Фред? – И братья разразились раскатистым хриплым смехом.
Визит в дом королевы обернулся полным провалом. Заставив долго прождать себя, король наконец удостоил принца Уэльского своей аудиенции, однако, узнав о самовольном возвращении Эдуарда домой, пришел в такую ярость, что Георг рад был поскорее убраться восвояси, боясь, как бы отец не набросился на него, как однажды уже сделал это.
Чтобы хоть как-то вывести Эдуарда из состояния подавленности, он в тот же вечер поспешно организовал прием, но Эдуарда, никогда не отличавшегося интересом к карточным играм и горячительным напиткам, все усилия брата приводили только в еще большее уныние. То, что Георг живет в такой роскоши и с такой легкостью позволяет себе огромные траты, казалось Эдуарду обстоятельством в высшей степени несправедливым.
Ему все больше нравилась Мария Фитцхерберт. Словно чувствуя тяжесть у него на душе, женщина старалась увлечь Эдуарда непринужденной, ни к чему не обязывающей беседой. Хорошо зная Женеву, так как успела попутешествовать по континенту, она спрашивала его о тех местах и людях. Георг уже рассказал ей о цели столь внезапного приезда брата в Англию, и она по-женски ему посочувствовала:
– Деньги – это вечная проблема, сэр. Сколько бы их ни было, тебе всегда требуется больше. Взять, к примеру, Георга. У него огромное содержание… и все равно долги.
Было совершенно очевидно, что благополучие Георга ей не безразлично, ибо Мария не раз пыталась умерить его интерес к напиткам и не раз получала в ответ грубость.
Отчаяние, гнев и горечь переполняли сердце Эдуарда, когда он день за днем просиживал в небольшой передней в доме короля в надежде, что отец снизойдет до встречи с ним. Но все безрезультатно. А Георг и Фредерик продолжали закатывать каждый вечер шумные пирушки. Когда сборища становились разнузданными, миссис Фитцхерберт просила извинить ее и поспешно удалялась. Теперь Эдуард испробовал всевозможных прелестей жизни на широкую ногу, и она стала претить ему так же, как убогое, скудное существование в обществе барона Вангенхайма. Ждать. Только ждать, пока появится свой дом… Там у него будет роскошно… возможно, даже кричаще роскошно… Но это будет роскошь утонченная.
Эдуард находился в Лондоне уже две недели, когда ему доставили письмо, в котором сообщалось, что его величество зачислил своего сына принца Эдуарда в армию в чине полковника и посему молодому человеку надлежит быть командированным в Гибралтар.
Братьев потрясло известие. Потом Георг и Фредерик принялись кричать и проклинать отца за его недостойное поведение. Только Эдуард хранил молчание. Гибралтар. А как же его содержание? Как его будущее герцогство? Нет, ему нужно лично переговорить с отцом.
Его упорство принесло результат. Король согласился принять сына в самое утро его отплытия. Но, представ пред королевскими очами, юноша в буквальном смысле слова потерял дар речи – так его потрясли неопрятная наружность и безумный вид родителя.
Оказалось, братья не преувеличивали. Неряшливые спутанные волосы, небритые щеки, почему-то в синяках, словно он падал или его кто-то бил. Состояние его было явно плохим – руки и голова чудовищно тряслись. Неудивительно, подумал Эдуард, если принять во внимание бесчисленные очищения и кровопускания, которым подвергали отца.
Жалость и сочувствие переполнили юношу, возобладав над обидой и гневом. Все его протесты и возмущения так и остались невысказанными. Встреча прошла без излияний любви, но и без взаимных обвинений. После десяти минут бесплодного разговора, превратившегося в обмен пустыми банальностями и в бессвязное бормотание, Эдуард поспешно откланялся. Потом он даже не мог припомнить, как это получилось – то ли король объявил аудиенцию законченной, то ли он сам поторопился скомкать беседу, в которой ни словом не упомянул о своем герцогстве, о содержании или об улаживании проблемы с долгами.
Георг и Фредерик выслушали рассказ о посещении отца с насмешкой. Они называли Эдуарда дураком за то, что он не наорал на старика и не заявил о своих правах во весь голос. Они явно тяготились обществом бедолаги братца – для них он был занудой и паинькой. И все же вызвались поехать с ним в Портсмут и проводить на борт фрегата «Саутгемптон».
Впрочем, там Эдуарда приятно удивило одно обстоятельство – толпы горожан, явившихся к торжественному отплытию, радостно приветствовали его. После двух дней праздничных мероприятий и различных гражданских увеселений «Саутгемптон» поднял флаги, и звуки военной музыки смешались с залпами орудий, возвестивших об отплытии. Эдуард почувствовал приток душевных сил. Его ждала новая жизнь, свободная от тирании барона. Теперь ему предстояло разделять общество капитана Чарльза Крофорда, бывшего адъютанта герцога Йоркского, с которым по пути в Гибралтар Эдуард быстро подружился.
Глава 2
В Гибралтаре Эдуарда встречали столь же бурно, как и в Портсмуте в день отплытия. На причале его ждал командующий гарнизоном генерал Чарльз О'Хара и солдаты королевского полка ее величества, выстроившиеся в парадную шеренгу вдоль всего пути до генеральской резиденции, где Эдуарду предстояло пожить на первых порах.
Шагая вдоль шеренги, он с трудом сдерживал чувство недоуменного презрения и брезгливости, которое вызвал у него неряшливый вид этих людей. Все в них – и неопрятная форма, и отсутствие выправки – неприятно поразили юношу. «Ладно, немного подождите, – думал он, не без возмущения мысленно обращаясь к генералу. – Подождите немного, и я втолкую вам, что такое дисциплина». Эдуард радостно предвкушал, как заставит каждого из этих людей стать безукоризненной деталью хорошо отлаженной военной машины.
Генерал О'Хара, преисполненный гордости оттого, что ему выпала честь встречать на вверенной ему территории сына самого короля, не жалел ни сил, ни средств на развлечение гостя. Ежедневные балы и приемы, где собиралось все высшее общество – и гражданское, и военное, – вошли в порядок вещей. Штатские представляли собой разношерстую многонациональную толпу, и все как один старались подольститься к Эдуарду. Чтобы снискать его расположение, они готовы были едва ли не лизать ему сапоги.
Однако, превращаясь на балах в «прекрасного принца», в обычные дни молодой принц оставался полковником Гельфом, старшим офицером гарнизона, где жизнь, начинавшаяся очень рано с утренних построений на плацу, представляла собой долгие часы изнурительной тренировочной муштры. В итоге Эдуард оказался непопулярным как у солдат, так и у офицеров, не привыкших к раннему подъему.
Однако Эдуард продолжал придерживаться жесткой линии. К тому времени с помощью капитана Крофорда он подыскал себе небольшой домик и. пока с его же помощью обзаводился всем необходимым, обнаружил, что имеющаяся у него сумма в пятьсот фунтов стерлингов несказанно далека от цифры, способной прийти в согласие с его запросами.
И все же, когда дом был готов для проживания, он вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так одинок. Ему так и не удалось подружиться ни с кем из младших офицеров, роптавших на строгие порядки и жесткую дисциплину, которые он ввел в гарнизоне. Что касается женщин, то их в Гибралтаре было совсем мало. Среди них, конечно, нашлось бы несколько озабоченных устройством своих дочерей мамаш и бесчисленное множество жаждущих интрижки жен – у этих чуть ли не на лбу было написано, что они в любой момент готовы стать самыми благоразумными любовницами.
Как и в Женеве, в Гибралтаре буйно процветала проституция. Иногда в минуты особо острого одиночества и уныния Эдуард наведывался в бордель, но всякий раз после такого посещения лишь ненавидел и презирал себя. Как ему не хватало такой дамы сердца, какой была Аделаида!
Внезапно его осенила идея. Почему бы не пригласить сюда ее сестру Викторию с младенцем? Мысль о том, что он увидит малышку вновь, привела молодого человека в восторг. Перед отъездом из Женевы он навестил их и тогда, помнится, поразился перемене, произошедшей с малюткой за столь короткое время. Крошечное красное сердитое личико разгладилось и сделалось поистине ангельским. До чего же приятно было бы ему наблюдать за тем, как растет его дочь!
Приняв решение, Эдуард не стал медлить с его претворением в жизнь. Посвятив в тайну своего слугу Море, он немедленно отослал его в Женеву, с тем чтобы тот привез к нему мадемуазель Викторию Дюбо и малютку.
Чтобы заполнить время ожидания, он присмотрел подходящее жилье и няню для ребенка. Разумеется, им придется осторожничать. Виктория могла представиться одинокой вдовой с маленькой дочерью на руках… а он, как якобы давний друг, время от времени навещал бы их. Интересно, окажется ли Виктория такой же мягкой и уступчивой, как Аделаида?
Между тем капитана Крофорда заменили полковником Саймсом, и тот, узнав о долгах, которые успел наделать Эдуард при своей зарплате полковника в пять тысяч фунтов, пришел в ужас и немедленно принялся выяснять, куда уходят деньги.
Наконец наступил день прибытия Виктории. В то утро учебные построения на плацу были прекращены непривычно рано, поскольку Эдуарду доложили, что судно уже прибыло в гибралтарскую гавань и в эту минуту пассажиры сходят на берег.
Эдуард влетел в дом словно на крыльях. Конец одиночеству, конец душевной тоске! Море ждал его в прихожей.
Схватив слугу за руки, он воскликнул:
– Ну наконец-то, Море! Я благодарен тебе тысячекратно! Куда ты проводил даму? В библиотеку? – Он бросился к двери, распахнув ее в нетерпеливом порыве.
Виктория Дюбо встретила его реверансом, но лицо ее было непроницаемо. Эдуард отметил про себя, что она далеко не так мила, как Аделаида. Что-то тревожное и зловещее было в ее лице. Оглядевшись по сторонам, он вскричал:
– А малышка? Где же она?
– Умерла.
– Умерла? Как? Почему?
– Она умерла в море, по дороге сюда. – Голос Виктории оставался столь же непроницаемым, как и ее лицо. – В море ее и похоронили.
Эдуард не мог найти слов. Все счастье, какое он с трепетом предвкушал, теперь было погребено на дне Средиземного моря. Виктория первая нарушила тишину. Голосом пронзительным и резким она почти закричала:
– Но вы же не станете винить в этом меня?!
– Как это произошло?
– Шестимесячная малышка очень нежное создание, сэр. Она не выдержала дальнего путешествия… – И Виктория пожала плечами в знак того, что ей больше нечего сказать.
– Вы должны извинить меня, мэм. Я прямиком из казармы. Я распоряжусь, чтобы вам принесли что-нибудь перекусить. Позже мы сможем поговорить, и я провожу вас в ваш дом.
Возможно, смерть ребенка с самого начала стала препятствием для установления между ними дружеских отношений, ибо Викторию было не так легко завоевать, как Аделаиду.
Порой она утверждала, что занимается с Эдуардом любовью только для того, чтобы тот не сгорел совсем от одолевающего его желания. Когда же он гневно обвинял ее в женской холодности, она смеялась ему в лицо:
– Но девушка должна соблюдать осторожность, сэр. Если бы моя сестра думала об этом, то была бы сейчас жива.
Вскоре Виктория начала жаловаться на скуку. Если не считать визитов принца, которые при сложившихся обстоятельствах быстро сделались менее частыми, она не виделась ни с кем, кроме горничной. Эдуард сочувствовал ей и, когда Виктория объявила, что в одном из театров Марселя ее ждет ангажемент, лишь с поспешной готовностью согласился организовать ее отъезд.
Только через несколько дней после ее отъезда полковник Саймс позволил себе осторожно затронуть эту тему:
– Сэр, я… рад, что вы расстались с этой дамой…
Эдуард смотрел на него в немом изумлении. Насколько много известно Саймсу?
– Может, вы изъяснитесь понятнее? – высокомерно ответил он.
– Все мы здесь, сэр, были осведомлены о ваших отношениях с этой дамой. И более всех я, на которого возложена незавидная задача докладывать его величеству о каждом вашем шаге…
– Вот как, черт возьми?!
– Так точно, сэр. Я могу понять ваши чувства, но теперь, когда она уехала, я осмелюсь просить вас, сэр, не повторять больше… э-э… подобных похождений…
– Тогда как, по-вашему, я должен справляться со скукой в этом богом забытом месте? – холодно поинтересовался Эдуард.
– Видите ли, сэр… другие офицеры, например…
– Да многие из них открыто живут с любовницами! А остальные наслаждаются обществом жен своих коллег по гарнизону!..
– Согласен с вами, сэр. Конечно… Но вы сын его величества!
– Однако от этого я не перестаю оставаться мужчиной! И я спрашиваю вас еще раз: что прикажете мне делать?
Потупив взор, полковник Саймс смущенно разглядывал свои начищенные до блеска сапоги. Потом, не осмеливаясь посмотреть принцу в глаза, произнес:
– Сэр, здесь есть несколько превосходных борделей, обустроенных специально для военной…
– Не растрачивайте понапрасну усилий, полковник. Я не поклонник домов терпимости. И запомните: вам не удастся отговорить меня иметь любовницу, если я этого захочу. – Он резко развернулся и вышел, оставив окончательно смутившегося джентльмена в растерянности.
Вот оно, унижение! За ним вновь шпионят и докладывают о каждом его шаге. Он старательно припоминал, как осторожны были они с Викторией. Он почти хохотал в голос, с иронией вспоминая их редкие, скудные встречи. И теперь поклялся себе, что в следующий раз все будет по-другому. Он больше не будет таиться по углам как мышь. Он будет открыто жить со своей следующей любовницей. И пусть остальные идут к чертям!
В начале осени в гарнизоне ждали пополнения – прибытия Седьмого пехотного полка. Это был его собственный полк, и Эдуард сгорал от волнения. Он отнесся к этому событию как к вызову его офицерским талантам и с нетерпением ждал прибытия солдат, ибо из них, как из сырого материала, ему предстояло отлить безукоризненные формы и тем самым наилучшим образом проявить себя в том, чему его когда-то учили.
Но когда он наблюдал за сходом новоприбывших солдат на берег, его радостное возбуждение сменилось гневом и горечью. Еще никогда доселе не видел он такого жалкого отребья, представлявшего собой скорее насмешливую карикатуру на людей в солдатском мундире. Даже за короткий срок пребывания в Гибралтаре он все же сумел, несмотря на недовольство склонных к лености коллег-офицеров, ввести в гарнизоне весьма отчетливые понятия о военной дисциплине. И теперь при виде этого жалкого сброда, явно отродясь не знавшего настоящей солдатской муштры, сердце его преисполнилось яростной решимости. Эдуард понял, что нельзя терять ни минуты.
В тот же вечер по его приказу новоприбывших заперли в казармах, и те, лежа на соломенных тюфяках в условиях полной антисанитарии, уже роптали и проклинали самое его существование. Эти люди проторчали в море долгих три недели и каждый день скрашивали похотливыми разговорами о том, как проведут свою первую ночь в Гибралтаре. Они были хорошо наслышаны о тамошних винных лавках и соблазнительно-доступных местных «крошках». И вот теперь только потому, что его королевскому высочеству не понравился их парад на пристани… Так пусть же все проклятия падут на его голову!..
Отныне в гарнизоне царила жесткая, поистине прусская муштра. Никогда еще солдаты этого полка не подвергались таким издевкам – ранним утренним построениям на плацу, суровым строевым учениям, дотошным и придирчивым проверкам и жестоким, почти садистским наказаниям за любую мало-мальскую погрешность в дисциплине… даже если это касалось внешнего вида и мундира.
Ни дня не проходило в гарнизоне без суровейшей порки провинившихся перед строем. Обнажив спины, эти люди получали столько ударов, сколько назначал его королевское высочество. При этом его королевское высочество находил высочайшее удовлетворение в подобных суровых наказаниях. Он считал их необходимыми для поддержания должной дисциплины.
Если кто-либо из новоприбывших офицеров начинал роптать из-за ранних утренних построений, его высочество спешил напомнить, что сам всегда присутствует на этих мероприятиях для примера остальным.
Офицеры и солдаты видели принца на плацу назидающим, неистовствующим, сквернословящим, орущим и разъяренным, как дикий зверь, обращающимся с подчиненными так, словно они для него не люди, а животные.
Но его же они видели вечерами за бокалом вина балагурящим в мужской компании, танцующим и оживленно беседующим с их женами то на одном балу, то на другом и изумленно спрашивали друг друга: «Неужели это один и тот же человек?»
А под угрюмыми сводами мрачных казарм лежали лицом вниз люди, пытающиеся найти хоть какое-нибудь облегчение для своих изорванных в клочья кровоточащих спин.
Время шло, Эдуард становился все более подавленным. Климат Гибралтара не шел ему на пользу. Он даже обращался к полковнику Саймсу с просьбой переговорить с отцом насчет его перевода в какое-нибудь более благоприятное и более многолюдное место, ибо здесь он за все время даже не смог найти себе подходящей любовницы. И вот однажды на приеме в доме генерала О'Хары он познакомился с неким месье Фонтини, который по роду своей деятельности исколесил вдоль и поперек весь континент.
Во всех мужских компаниях разговор обязательно заходил о женщинах, и Эдуард всякий раз поддерживал тему, не скрывая сожаления по поводу недостатка дам в Гибралтаре. Месье Фонтини проявил понимание и дал уверенный совет: принцу нужна француженка. Француженки во всем превосходят других дам… они соблазнительны, женственны… и так возбуждающи!..
Эдуард от души смеялся, когда месье Фонтини продолжал перечислять редкие качества своих соотечественниц.
– Да вы просто дразните меня, сэр. А как насчет того, чтобы подыскать мне такую подружку?
– С превеликим удовольствием, сэр! Я охотно взялся бы помочь вам. Скоро я буду по делам в Марселе, а в этом городе полно красавиц. Есть у вас какие-нибудь особые пожелания?
Эдуард на мгновение задумался.
– В общем-то нет. Разве только одно – она непременно должна быть настоящей леди. Я хочу, чтобы она жила вместе со мной… – И, пристально глядя месье Фонтини в глаза, он повторил: – Чтобы жила со мной как жена. Разумеется, она должна быть красива и приятна в обхождении… Я бы также оценил, если бы девушка умела музицировать и… со вкусом одеваться… Я требую слишком многого?
Месье Фонтини усмехнулся:
– Я не осмелюсь представить вам ни одной дамы до тех пор, пока не буду уверен, что она полностью соответствует вашим требованиям.
Терез-Бернадин Монжене и Филип-Клод, маркиз де Пермангль, недоуменно оглядывались по сторонам, стоя посреди обшарпанной спальни, куда привел их гостиничный лакей.
Отвесив шутливый поклон, Филип-Клод насмешливо произнес:
– Тысяча извинений, мадам, за то, что обстановка для нашего расставания оказалась такой убогой…
– Тише, сэр… Что, если кто-нибудь услышит ваши слова?..
– И ваши тоже, гражданка Монжене. Особенно когда вы называете меня сэром…
– Нижайше прошу извинить меня, гражданин Клод. – Со вздохом девушка присела на продавленную постель, застланную неопрятными простынями. – И куда же ты намерен податься, Филип?
– В Испанию. На дорогу у меня денег хватит.
– Но тебе придется быть очень осторожным, особенно теперь, когда у тебя отобрали все имущество.
– Да, слава богу, хоть жизнь оставили. Впрочем, они без колебаний отнимут и ее, случись кому сфабриковать против меня любое обвинение. Именно поэтому тебе опасно оставаться в моем обществе. Не говоря уже о том, что у меня нет денег на твое содержание.
– Но что ты собираешься делать в Испании?
– Найду себе какую-нибудь работу. Да что говорить обо мне! Давай-ка лучше подумаем, моя крошка, что будешь делать ты. Я считаю, тебе лучше вернуться домой, в Безансон.
Девушка покачала головой:
– Нет. Гарнизон теперь в руках революционных повстанцев. В Безансоне меня хорошо знают… особенно из-за связи с тобой. Нет, туда мне ехать нельзя – слишком опасно.
– Тогда… Не могу же я оставить тебя здесь, в Марселе, одну, без друзей, без связей!..
– Почему бы и нет? Мне почти тридцать, и я вполне способна позаботиться о себе сама…
– Но у тебя нет денег!
– Я подумываю о том, чтобы получить театральный ангажемент.
– Боже праведный!
Она весело рассмеялась в ответ:
– Уж лучше петь, чем умирать от голода. Знаешь, давай-ка выберемся на воздух из этой душной убогой комнатенки. Ты хотел разузнать насчет отправки в Малагу, а я могла бы поинтересоваться, какие в Марселе есть театры.
Они шли по улицам, спускающимся к порту, почти не разговаривая, предпочитая оставаться погруженными каждый в свои мысли, поскольку культурная речь могла выдать в них ненавистных аристократов. И вдруг услышали:
– Пермангль!
Окрик прозвучал как выстрел. Они в растерянности обернулись, не зная, что делать – бежать или защищаться.
– Клянусь своей бородой! – Какой-то человек, подскочив к Филипу, заключил его в дружеские объятия и открыто поцеловал.
– Фонтини! – Маркиз поспешил освободиться от объятий. – Только не здесь, друг мой. Ты же лучше меня знаешь…
– Какая неожиданная встреча! Как я рад увидеть здесь тебя и… мадам. Увы, я подозреваю, что поцеловать ей сейчас руку было бы рискованно…
