Текст книги "Разочарование разбуженной девочки (СИ)"
Автор книги: Роузи Кукла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Она замолкла. Я молчала. Опять, уже который раз, мы, молчали с моей лучшей подругой, сидим на диване и молчим. Да и о чем говорить? Что не ясно? Пока молчим, я все начинаю на свои места расставлять. Теперь мне понятна ее молчаливость и отдаленность. Ясно все. Сердцу то не прикажешь?
Мама уже несколько раз все порывалась зайти и что-то предложить нам. Я ей, молча, мотаю головой. Нет, не надо. Оставь нас в покое.
Наконец она мне начинает пояснять, а я не хочу слышать ничего. Мне так больно! И я ее спрашиваю.
– Ну, если все так. Зачем же ты мне все это рассказываешь? Ведь мне же больно!
–Потому и рассказываю, что мне не хочется расставаться со своей лучшей подругой. Хочу я тебе все рассказать, чтоб ты меня правильно поняла и если можешь, простила бы. Мне же ведь тоже больно. Мне не забыть твоего первого в жизни поцелуя, не забыть твоих губ. Но если бы ты, также почувствовала, как я, то я бы не смогла с кем-то другим, не смогла. Ведь я же так и не дождалась от тебя признания или всего того, что мне хотелось, получить от тебя. И не взамен на свои чувства, нет. Просто почувствовать тоже с твоей стороны, что я для тебя что-то значу. Я чувствовала, что ты меня целуешь и тебе это нравиться, все, что касается всего этого, что запретно и что со мной, а тебя моя душа, моя внутренность не интересуют! И не покривлю я душой, если скажу, что попала я в такую ситуацию, когда не просто всем я была обязана этой мужественной женщине, а самой своей жизнью. Чем мне можно было ее отблагодарить за это, что сделать?
Не осуждай меня. Чем могла, тем и благодарила. А благодарность моя попала на такую благодатную почву, что обернулась ко мне такими чувствами и такой преданностью, что всю мою жизнь перевернула.
Ну, а теперь, если сможешь, дослушай. Я с тобой хочу быть честной, откровенной, как с самой близкой подругой.
– Признались мы во взаимных чувствах. А что же дальше? Две вещи занимали тогда меня. Как спастись и как с женщиной заниматься любовью.
Сначала я думала о том и признаюсь тебе честно, как могут две женщины любить друг, друга. Ведь я же не опытная, понятия не имела, как. Этих, ну, членов таких, чтобы проникать в женщину, нет же у нас. Думаю, а как тогда? Мне же и в голову не приходило, что природа такими средствами для любви снабдила женщин, что только ее тронь, где нужно, и она, от счастью, полетит. Пока я разбиралась с этим вопросам, Ингрид начала действовать. И как стала меня трогать по всему телу, так я сразу же затрепетала. А она, сначала ручкой, потом поцелуи. Все так здорово, эротично. Ты представляешь себе? Океан, никого, и на лодочке две голые бабы, которые в любви признались только что и ищут поддержки своим чувствам на теле подруги. Не успела я опомниться, как голова моя закружилась и я повалилась ей прямо в ноги. А она, меня продолжает целовать. Губы ее потрескались, запеклись. Казалось бы, что это за поцелуи такие? А мне так приятны они, так мне хорошо. Забылась я, где, я, что со мной. Плыву в океане любви.
А она целует и все ниже, все ближе к заветной цели приближается. Я, от тех ее поцелуев, вспыхнула вся, жарко мне, жжет меня жар изнутри такой, что брось меня в воду, пар поднимется. Разложила она меня, плавки сняла и раз их, легко, так, ручкой. Отшвырнула за борт. Я вспыхнула и хотела уже прыгать за ними, а она мне говорит. Уж если я буду найдена голой, то и подруга моя пусть будет такой же. Пусть думают, что угодно. Я не на шутку испугалась. Думаю у нее не все дома, с ума сошла. Сейчас трахнет меня и за борт. И пока она меня раскладывает, на дне лодочки и ноги мои в стороны мостит, я ей говорю. Это почему же говорю, нас должны найти голыми, а не спасти голыми? Что? Не будет спасенья? А она нежная такая, мягко так, трогает меня всю, а я боятся ее начала, терплю. Так, что, говорю? Маяк, это липа? Придумка? И никто нас не слышит? Волнуюсь. А она так спокойно, ко мне лицом вниз припадает и меня язычком между ножек. Раз! Раз!
Боже! Я в ужасе от всего этого. Нет же спасения никакого. Я с маньячкой, посреди океана. Ведь что она со мной делает, думаю, такое только маньяки себе позволить могут. Пока думаю, она меня, как прижмет своим языком, как тронет! Боже, правый! Все, думаю. Сейчас распробует. А потом? Как возьмется, за самое мое нежное место, за самое вкусненькое местечко да, как цапнет? Я уже стала на помощь, в мыслях, мамочку свою звать. Не помогла мне мамочка. Я так, вдруг, срываюсь от ее этих касаний, лизаний и всего того, что она там в моей лодочке вытворяет. Просто сбесилась, как будто. Откуда же мне было знать, что так у женщин встречи любовные происходят. Что язык для женщины, что жало для змеи. Что она им все вокруг трогает, что нежнее ее языка нет ничего слаще в сексуальной жизни женщины. Что наш орган так создан, что язык и клитор они друг дружку стоят. И что так, как это сделает женщина, женщине никто так нежно и чувственно не сделает. Ведь она через эти прикосновения, как бы сама, на моем месте оказывается. Как будто сама себя ласкает. Что-то она такое тронула, я прямо взвиваюсь. Меня как тряхнет, словно током ударило. Хочу крикнуть ей.
– Уйди, отстань! – А вместо этого.
– Еще, еще, прошу тебя! Сделай еще раз так!
Не управляю собой. Справиться не могу. Отказаться от этих касаний не могу. Жду их и если не получаю, еложу попкой, ищу ее язычок. Потом она ко мне как припала и глубоко так, язычок свой, жало любовное завела. Тронула там у меня, чувствую, что она лезет ко мне в самую дверцу, закрытую. Ту, самую, девичью, невинность, которой, свою прикрываю. Взвыла я. Не человеческим криком, как закричу.
– Нет! Не надо!
А у самой внутри голос похоти кричит. Давай! Отдавайся! Пора!
Я видно так разошлась, что она уже отрывается и громко так, страстно говорит.
– Сейчас, милая, потерпи! Я сейчас, еще немножечко там и ты кончишь!
Она опять там и трогает и сосет и еще, что-то такое, что я уже ели сдерживаю себя. Я вся жду этого, того самого момента. Весь мир исчезает, все эти океаны, лодочки. Я жду только ее мою неопытную, маленькую лодочку, которую опытными касаниями подправляют и ведут ее к тому моменту, когда случиться он, такой желанный, такой нестерпимый миг. Все, еще немного и …
Ты, представляешь? Я так ждала этого, что чуть не пропускаю свое, наше спасение!
Вдруг гул, да такой, что все вокруг начинает вибрировать и дрожать. Затем очень быстро, этот гул налетает и большая тень, проносится низко и с шумом, даже с грохотом надо мной и ей. Не знаю, что они видели, что думали. Но мы с ней, как обезумевшие вскакиваем, чуть ли не вываливаясь и продавливая пол, нашей лодочки, пытаемся не упасть на волне и, придерживая, друг, дружку машем рукой самолету, который широкой и низкой дугой чертит небо, почти у самого горизонта. А потом, превратившись в точку, вдруг начинает расти, прямо на наших глазах. А затем со страшным ревом и грохотом так низко проносится над нами, что мы приседаем в испуге.
Отлетает быстро, но мы видим, как он, удаляясь, качает по сторонам, крыльями.
Все! Мы спасены! Обхватив, друг, дружку, валимся на дно лодки и безумствуем в поцелуях.
Примерно через три часа на горизонте, который мы без устали и сменяя, друг, дружку, обшаривали глазами, все это время, замечаем белой пятнышко. Это пятнышко, сначала, то появляется, то исчезает на волнах. Примерно, через полчаса, это пятнышко уже различимо, как парус. Теперь наша очередь. Ингрид хватает фальшфейер и зажигает его рывком. Я ее придерживаю, а она, раскачиваясь на волнах и рискуя упасть, стоит вытянувшись голой стрункой, с ним, на вытянутой вверх руке и сигналит. Он догорает и с шипением пляшет несколько секунд на воде, озаряя все вокруг ярким оранжевым светом. Мы смотрим на его агонию, как завороженные и опять же, чуть не пропускаем ракету, что горящей и красной дугой уходит в небо, с яхты, в нашу сторону.
Теперь только мы понимаем окончательно, что нас спасут. Ждем и мучительно долго ждем приближения паруса. Каково же было наше удивление, когда мы, сначала обознавшись, на ярко-оранжевый парус в носу, принимаем яхту за чужую. А потом, вдруг взрываемся радостными воплем восторга, когда видим, как эта огромная яхта, плавно поворачивает рядом и ложится в дрейф. На ее корме название, такое родное «Лимит».
– Матка Бозка! Роджиес, родзийковач Бога! – Это, что-то того, « Матерь, божья! Ну, слава, Богу»!
Слышим знакомый и такой родной голос Марека.
Ну, а что потом. Потом встреча. Поцелуи и мы в мертвецком сне валимся спать. Но все, только после того, как, вдвоем, выпиваем, ведро воды, не отрываясь. И Марек, обливает нас, уже спящих, прохладной и пресной водой, а потом тащит голых, в каюту. Я уже засыпаю, как слышу нашего капитана, который что-то такое говорит на английском, а потом благодарит. И это, сенк, ю, сенк, ю. Сенк ю, вери матч! Так и застревает в моей голове.
Просыпаюсь внезапно. Что это, что за низкий потолок. Я где? Неужели уже в… Потом чувствую, что меня, вместе с моим страхом, плавно проваливает вниз, а затем, облегая тяжестью тела, приятно придавливает спиной к постели.
Я просто взрываюсь радостной мыслью того, что я все еще тут, на яхте. Я живу, я плыву!
Плыву, в блаженстве осознания самого факта, продолжения жизни. Следом проваливаюсь, от счастливого безвременья, моей новой жизни и тяжелого сна.
На вторые сутки я просыпаюсь от мягкого тепла, которое окутывает меня и будит, залежалыми, без движений, мышцами. Мы, все так же, на яхте и она спокойно переваливаясь и раскачиваясь, на легких волнах, движется. Я это начинаю понимать, по скользящим ударам волны, по шуму их за бортом. Голова тяжелая. Мне очень хочется пить. Себе говорю с усмешкой. Что? Еще не напилась?
Медленно сползаю с постели, цепляюсь, словно пьяная, руками и лезу за переборку на камбуз, где припадаю и жадно пью воду. Ослабеваю так, что уже на четвереньках ползу по трапу. Я даже не задумываюсь, в чем я одета, и одета ли я вообще.
Солнце! Яркое, теплое солнце! Боже, как радостно, как легко! Я жива!!!
Как только моя голова появляется над комингсом люка, я тут же встречаюсь с радостным и удивленным взглядом Марека.
– Матка Бозка! Жива!
–Привет! – Говорю я. – А где, Ингрид?
А потом, щурясь от яркого света и радостных, теплых, солнечных лучей, добавляю.
–А где, твоя капитанская шапка? Где твой шезлонг?
– А, они там. – Марек машет рукой за спину, в сторону за корму.
– Океан был злой! Ой, как же он рассердился и забрал мою капитанскую кепи, шезлонг и шорты, в придачу.
А еще разломал, порушил на яхте. Так, что не пугайся! Это он из-за тебя так рассердился. Не получил того, что уже тащил к себе в угощение! Не поимел!
Я отворачиваюсь, и, вяло цепляясь за поручень, тащусь на бак, нос яхты. Стараюсь не смотреть на воду, ели переступаю босыми и слабыми, дрожащими ногами. В спину слышу что-то еще, различаю слова, типа «поимел, нет, не поимел». С полупьяного состояния не понимаю. Кто и кого поимел?
Вижу ярко-оранжевый парус, вместо белого на носу, и сразу же вижу, Ингрид. Она, как ни в чем не бывало, лежит себя на животе, подсвечивая солнышку голой спинкой и попкой. Накрылась с головой и что-то рассматривает.
Присаживаюсь и то ли от качки, то ли от слабости, или того, что я так хочу, я сажусь, низко нагибаюсь и нежно целую ей попку. Она обжигающе горяча.
Из-под накидки выныривает испуганное лицо и тут же расплывается в счастливой улыбке.
– Ну, как ты? Ожила?!
– Ожила. Спасибо, что спасла!
– Да, что там. Зачтется. Ему спасибо скажи, Мареку. Это он яхту так вывернул сразу, что сумел нас не потерять и спасти. А потом сразу же связался по радио и помощь вызвал.
– Нет. Это ты! Ты меня вытащила! Спасибо! Спасибо всей моей жизнью.
Не сдерживаясь и целую ее в плечо, в голову, в шею, которую она открывает навстречу моим поцелуям, нагибая голову. Все время шепчу ей: «Спасибо, спасибо, спасибо».
Потом.
Мы уже час лежим вместе. Она рядом. Вспотела. Я все еще не могу успокоить свое тело от этого бешеного натиска, нахлынувших чувств, эмоций. Мне так хорошо, легко, но я так устаю, что все время проваливаюсь, в сладкую дрему, в которой лечу, ощущая только ее.
Я чувствую ее теплую, нежную руку, тонкие пальцы, которые нежно и осторожно ползут по моему телу, вызывая следом теплую волну ожидания и тепла. Я не хочу проваливаться в дрему, но ничего не могу с собой поделать и лечу, плавно раскачиваясь вместе с яхтой, любимой и всем этим океаном, небом.
Ее прикосновения губами, вспышками вырывают меня, из ватного дрема и я, не успевая ими насладиться, опять проваливаюсь в сладкое небытие. Потом вспышки ее поцелуев там, туда! Ой! Ах! Как же мне… Ее язык там, он скользит, я секунды чувствую это блаженство и опять валюсь. Не хочу, жду, жажду, томлюсь. Но все время проваливаюсь и не хочу этого. Хочу того, другого. С этими мыслями отключаюсь.
Проснулась от того, что мне неудобно, жестко. Отлежала руку, она онемела. Не открывая глаз, тру, ее свободной рукой. Ощущаю прохладу, шум воды, дуновения ветра и ставшие такими привычными ощущения движения яхты. Открываю глаза и ничего не узнаю. Темно, лишь на самом топе, верхушке мачты, ярко светит вверху, белый огонь фонаря. Светит не мне, а в темноту. Опять засыпаю, вспоминая и счастливая. Как же мне хорошо жить! Как же это прекрасно! Шепчу себе.
– Я живу! Боже, ты слышишь?
Боже слышит, Боже знает. Наутро меня будет крик Марека. Меня зовет мама.
– Доченька! Доча! Как ты, у тебя все в порядке? – Сыплются ее вопросы.
И не давая мне ответить, она взволнованно говорит о шторме. Она говорит о том, что они чуть не утонули, что вода их яхту чуть не утопила, потому, что сорвала люк, но они откачали воду.
Что из-за шторма не спали две ночи, не смогла сообщить, что их шторм отогнал на 350 миль. И что мили, почти в два раза длиннее километра. И еще, что-то такое же, все в том же духе.
Рядом Марек и Ингрид. Я вижу по лицам, как они напряженно прислушиваются к нашему разговору. О чем и как говорить, они мне не говорили, но теперь я знаю, что я не обмолвлюсь с ней о себе, ни словом. Когда я прощаюсь и откладываю микрофон, меня душат слезы и я, обернувшись, плачу обидно на груди Ингрид. Она меня придерживает одной рукой, а второй гладит волосы.
– У меня тоже так было с мамой. – Внезапно тихо говорит она.
– Я думала раньше, что маме моей все так и будет интересно узнать, что со мной, где я, чем живу, кого люблю. Что она так и будет, как в детстве, все обо мне знать, все время советовать и воспитывать. Обижалась, за ее пустопорожнюю болтовню по телефону. А потом, поняла. Что я выросла. Поняла, что я стала самостоятельным человеком и живу, дальше буду жить без нее. Буду ее жалеть, но жить буду сама.
Ты поняла меня, любимая девочка? Ты поняла, что ты уже повзрослела?
– Вот так меня и спасли.– Продолжает подруга. – Если бы хоть они хоть на минутку промешкались, то все! Погибла бы. Меня и так довольно далеко отнесло волнами от яхты и даже, если бы я плыла, то все равно тут же, потерялась. А разве найдешь в море, во время шторма, точечку головы над водой, среди этих валов? Так, что это она, Ингрид. Это она, рискуя собой, бросилась следом и спасла меня. Я ей так благодарна! Не могу, даже тебе передать словами, как я ей благодарна!
Потом она смотрит мне в глаза и, сбиваясь, произносит страшные для меня слова, от которых я погибаю, тону, сидя с ней на диване.
– Ты, прости меня, Надя! Но я ее, люблю. И не спрашивай ни о чем.
У меня сразу все поплыло перед глазами. От слез, обиды. А она продолжает.
– Мама и отец не знают ни чего. Ты им не рассказывай. Они уезжают скоро в Грецию, а меня отправляют к бабушке, в столице. Так, что я завтра вечером тоже уезжаю. Я пришла попрощаться. Прости, если, что не так. Дай я тебя поцелую.
– Нет! Нет! – Почти кричу я. Потом уже тише. – Не надо, я переживу, ступай.
Я ни в силах подняться с дивана, не могу еще себе представить, что я ее потеряла и не выхожу ее провожать. Она тихо выходит, не хлопая дверью. Я сижу одна на диване, глаза полные слез. В ушах все еще звучит ее голос. И я, отвлекаясь, все время прокручиваю перед глазами картины из ее рассказа. Эти волны, яхты, гроты и стаксели и еще, какие-то там, шкаторины, стеньги и прочие мудреные морские слова.
С ними она уплывает из моей жизни, унося мою первую любовь, первый поцелуй и волнение первой, по настоящему, близости с другим человеком.
Потом, спустя несколько лет, я слышала о ней, разное. Слышала, что она, окончила коммерческий техникум, в столице, а затем уехала к матери, в Грецию. Что она, все еще не вышла замуж. И еще, что-то такое о ней, о чем гадко и гнусно, с завистью шепчутся бабы.
Осталась ли она по настоящему счастливой с Ингрид, или ее закрутила жизнь в чередовании событий, знакомств и страсти. Не знаю.
О ней не могу сказать.
Зато о себе продолжу.
Как только за ней закрывается дверь в мою комнату не входит, а врывается мама.
Начинается глупый и, по-дурацки противный скандал. Она мне все высказывает. Что у нее накопилось. Я ее прошу пожалеть меня, прошу не трогать. Но она, как с цепи сорвалась. И лезет и уже, чувствую, как унижает своими упреками. Что я падшая, что я становлюсь лесбиянкой и так далее. Я смотрю на нее, мою родную, любимую раньше мамочку и думаю, под ее истеричные выкрики. Что ведь вот же как, как человек меняется. Она, что не видит, как мне плохо, как мне тошно? Ведь не такая она падшая, как она мне говорит, а мой самый мне близкий человек, что после нее, ушел, отвернулся. Неужели она этого не понимает? Неужели мне надо ее в ответ, на ее оскорбления и хамство, тем же ответить? Рассказать ей все, о Левушке? Нет! Буду я выше всего этого! Пусть не обижается, я же ведь так ей отвечу, что она потом пожалеет об этом скандале. Ой, как она меня разочаровала? Очень! А где, же ее такт, где уважение? Ну, разве так можно! Мама!!!
Время лучший лекарь. Опять все вошло в привычное русло. Я вся в учебе и уже даже сплю всю ночь и не плачу тихо в подушку, как это делала раньше. А поплакать мне пришлось ни одну ночь. И от одиночества и от маминых придирок и не желания со мной разделить мою боль. От ее не понимания и не желания видеть во мне, ее родной дочери взрослого, самостоятельного человека. Я просто разочаровалась в отношениях между девушками, женщинами и не собиралась оступаться еще раз. Маме я решила не мстить, а просто показать ей, что я могу быть такой, другой совсем, взрослой и самостоятельной. Но так мне хотелось, а как будет на самом-то деле?
Поначалу я вся погрузилась в учебу. Теперь я точно знала, что буду, как мама и отчим, медиком. Они прекрасно зарабатывали. Наша семья испытывала интервенцию вещей, денег, возможностей. Не говорю о них. Мои вещи уже не помещались в шкафу и все покупались и покупались. Все новые, модные, красивые. Туфли и кроссовки, босоножки и сапоги уже валялись в коробках и просто так под кроватью. Всего было в избытке кроме одного. Кроме любви.
Я сыта была по горло этими закрученными в интригах и шальных чувствах связях между мной и ими. Сыта была истерикой мамы, оскорблениями. Я решила, нет, хватит! Я просто бросила всех моих изменчивых подружек, к чертовой матери! Я начинаю свою жизнь сначала. Мне нужен не мальчик, нет, даже не парень. Мне нужен мужчина, мужик. Эх! Что бы у него, как у того Марека, мачта стояла. На меньше я теперь не соглашалась. Именно так и никак иначе. Я решила становиться женщиной. Настоящей, живой, полнокровной. Теоретически я была готова. Все, что касается мужского органа, мной было внимательно изучено, и даже наизусть, я могла по латыни, назвать каждую жилку и веночку в их органе. Теоретически, так. А практически?
Первый, кто мне попался на глаза, и кого я выбрала, в качестве объекта для демонстрации, был коллега, по работе матери и Льва. Он работал с ними, и я всегда слышала от мамы. Специалист хороший, но? Ну и кабелино!
Вот такой мне и нужен, подумала я и стала действовать. Когда я пришла, к маме на работу в таком виде, она от удивления и неожиданности, даже рот открыла. Почти все сотрудницы меня осмотрели, они по очереди и под каким-то предлогом появлялись в кабинете и меня все с ног до головы осматривали. Я так вырядилась, так накрасилась, что ну, просто секс бомба! Все коротенькое такое и обтягивающее, что, несмотря на то, что мне все время в транспорте, пока я к ней ехала, место мужики уступали, я сесть не могла. Нет, могла бы, конечно. Но это вызвало бы шок у окружающих. Все так коротко, так обнажено, что я с первых шагов, по улице и первых откровенных взглядов, чуть даже не вернулась домой. Так самой стало страшно. Но мне надо было ей ответить! Не хотела я проглатывать ее унижения. Потому и через себя, сначала, а потом. А потом, каблучками, каблучками, цок, цок! И так мне эти реплики и эти раздевающие взгляды понравились, что я, несмотря на осуждающие замечания меня баб, которыми они старались уколоть в спину, я зашагала уверенно и вызывающе. Даже, зачем-то стала бедрами покручивать. Ну, б….дь, б….дью! Вот так я себя почувствовала. Почувствовала и словно бы вся переродилась, в одно мгновение. Еще часом назад я была серой мышкой, сисястой и прыщавой девчонкой, а тут вдруг стала, такой, такой. Слов подходящих не нахожу. Почему-то все слова просятся грубые, матерные. И, пока я шагала по улице, то от мужиков столько комплиментов услышала и сравнений, что у меня просто голова закружилась, и ноги предательски затряслись и диафрагма поджалась. Так меня все это разобрало. Все, что они мне говорили, запоминалось мгновенно. И что я «бэби», и что «куколка пошла» и что «сиськи, у нее класс» и что «сбрендить, можно с такой бабой» и что, «вот бы с такой бабой»… и еще и еще и еще….
Зашла к маме. Она из-за стола выскочила ко мне с вопросом.
– Доченька, что-то случилось? Почему ты так вырядилась? Что с тобой?
А я, плюхнулась в кресло, напротив, ногу за ногу и так ей, спокойно говорю.
-Все, мамочка! Была доченька, а стала….
Хотела сказать, как тут вошел Лев с этим, самым, ну, кобелиной. Я, не изменяя, своего положения тела в кресле вращаюсь, обернувшись к ним, вижу, как они оба уставились на мои задранные и оголенные до не приличия ляжки. Я ведь все продумала до мелочей. И специально одела не колготки, а чулки с поясом. Так, что они, наверняка увидели не только ляжки, голую ногу, но и краешек ножки в чулочке.
Наслаждаюсь Мхатовской паузой. Как я?!
– Ты, зачем пришла? – Спрашивает Лев и к столу отходит. И на мать смотрит вопрошающе.
А я, как сидела, так и остаюсь сидеть, только я теперь уже к нему спиной. Моя задача не Льва соблазнять, а этого кобелино.
–Между прочем, в хороших учреждениях принято здороваться с дамами, а не спрашивать!
Первый, кто реагирует, на это, Кобелино. Здоровается и представляется. Точно, как же я точно все рассчитала! И пока родичи все пытаются выяснить причину моего появления я этому, своему будущему первооткрывателю, говорю.
– Анатолий Петрович, вы бы меня познакомили с вашим учреждением поближе. А то я так и ни разу у вас не была. Покажите, где вы работаете? Расскажите, как?
Конечно все это враки. Просто я играю Ва-банк. Говорю так, потому что знаю, наверняка о том, что он меня раньше даже не заметил, когда я к матери приходила и не раз. Мама что-то пытается предпринять, но я ее так по взрослому, отечески осаждаю и говорю.
– А вы, не волнуйтесь, работайте! Мне все Анатолий Петрович покажет. Правда, Толик?
Встаю, а он мне услужливо ручку подает, и, под изумленные взгляды, мы с ним выходим из кабинета. Толик буквально таит на глазах. Я вижу такие детали, о которых он даже не догадывается. Ведь я же не просто так пред ним появляюсь, я его, со всех сторон атакую невидимыми сексуальными сигналами. Это я их изучила самостоятельно по книге одного английского врача, сексолога. Так, что пока мы с ним шли, я ему такие испытания устроила, что увидела, как в глазах его загорелся такой интерес ко мне, что я поняла, это уже опасно. А, что я? Ну я же экспериментировала, импровизировала. Сначала я на его руку оперлась, и пока он меня на одной ножке удерживал, я как будто-бы, туфельку поправляла. На самом деле, я нагнулась пониже и поняла, что я его просто разбомбила своими сиськами. Вы представляете? Оказывается это так интересно, когда мужик тебя глазами просто пожирает. А он, пожирал! Я это увидела, когда выпрямилась. Но мне-то этого мало! Мне его надо так приклеить к себе, что бы он меня и провожал до самого дома. И обязательно должен был сегодня целовать в подъезде. Кстати, на всю операцию, я всего три дня отвела. Не больше! Поэтому, я ему сразу же, как только мы к нему в кабинет зашли, говорю так, по– товарищески, и интимно.
–Толечек! А где у вас тут туалет? Вы меня не проводите?
Смех, да и только! Но, действует. Пока он меня ведет в туалет, я успеваю заметить переполох в этом бабьем царстве. То одна, то вторая выскакивают в белых халатах в коридор, и уже начинают языками чесать, осуждающе. И пока я в туалетной комнате стою, смеюсь беззвучно перед зеркалом, себя разглядываю, он, как часовой, при туалетных дверях стоит, стережет мою невинность. Смешно ведь, в самом-то деле?
Когда я выхожу, то кобелек мой мне говорит, что меня просили к директору зайти.
Пожимаю плечами и ему так жеманно говорю.
–Что ж, видно нам не судьба. А, впрочем?
–Толик, мне право и неудобно вас об этом просить? А вы, меня не сможете на машине своей подвести до дома? Его реакция мгновенна. Все одобрено, на все готовый.
– Спасибо, большое! Я вам так благодарна! Подождите, пожалуйста, я сейчас!
Захожу в кабинет. Мама одна. Она на меня смотрит строго и вопросительно. Я молчу. Стою себе с независимым видом, картинки разглядываю. Она первая говорит.
– Это ты, Надя, специально? Это мне, что? Упрек? Неужели мы так должны разговаривать? Что же случилось?
– А ты, мама, подумай? Почему твоя дочь молчала и не словом, не пол словом тебе не ответила на скандалы и упреки. Тебе, что же, объяснять надо все, как Катьке. Ты, что маленький ребенок и не видишь уже ничего вокруг? Ты не видишь, что я уже взрослая, что я имею право на свою собственную и самостоятельную жизнь! Почему ты меня осуждаешь? Почему не спросила меня ни разу, как мне, что со мной? Ты, что не видишь, как мне тяжело было все эти годы? Когда, ни будь, нет, не сейчас, потом, ты захочешь узнать, как твоей дочери, приходилось жить с отчимом, и как она за тебя боролась, за твою семью! Не хотела я тебе ничего говорить и не скажу, никогда. Ты уж меня прости, за эту демонстрацию? Просто я тебе и ему, всем вам показала в ответ, что я могу, что мне только стоит захотеть, и я получу все, без твоего участия. Мама! Ты увидела, что я взрослая? Ты, поняла, наконец-то? Не говори мне ни о чем. Я все равно, слушать не буду. И потом, меня уже Толик ваш ждет. Как вы называете его? Кобелино!
Подошла к двери и добавила строго.
– И не лезь ко мне, не осуждай! Я ведь тебя не осуждала и в твою жизнь не лезла!
Я любила тебя и люблю, но уже не как девочка, а как взрослая женщина, свою мать. Кстати, хорошую!
Вижу, как она оседает. Глаза опустила. Мне ее жаль и я, смягчая наш разговор
Напоследок ей говорю.
– Не бойся, я глупостей не наделаю. Просто мне время пришло быть с мужчинами! Ты, ведь этого мне хотела?
Вышла. Голову опустила. Глаза полные слез. Толик сразу же ко мне.
– Ну, что, Наденька! Едем?
А потом наш с ним разговор, который я для краткости привожу ниже. Вот его содержание.
– Нет! Сначала давайте договоримся. Итак, что мы имеем? Первое, о чем надо сказать, так это о том, что я выбрала вас не случайно, Толик. Поясню. Вы медик, я без пяти минут. У меня уже все подготовлено к мединституту. Школу заканчиваю и туда. Понятно, как дважды два, что я поступлю и закончу. Хочу учиться на специалиста по сексуальным проблемам и гинеколога. А пока, даже мама мне ставит уже не тройки, а четверки за ответы по Атласу человека. Так, что у меня к вам профессиональный, можно сказать интерес.
Теперь все от вас будет зависеть. Согласитесь вы, или нет?
Я хочу выбрать вас в качестве своего гида во взрослую, сексуальную жизнь. И я прошу заключить со мной, что-то типа контракта. Ну как, согласны?
Не больше двух секунд и положительный ответ получен.
Для начала, вы должны быть со мной предельно откровенны. Если вы начнете врать, гид заменяется. Понятно? Ну, что, пробуем?
Первый вопрос. Как вам работается с мамой и моим отчимом? Хорошо, понятно.
Вы хотите продолжить работать с ними? Понятно, хорошо. А теперь по сложнее.
Вы хотите иметь меня в качестве своей любовницы? Ну, же. Что вы молчите? Хорошо, прихожу вам на помощь.
Должна вас огорчить, Анатолий Петрович, что контрактом данный пункт не предусмотрен. Теперь суть. У меня есть возможности и деньги. Вы это надеюсь, понимаете. Вы меня берете с собой всюду, где я пожелаю, быть и куда вы мне по рекомендуете, попасть. Я плачу за все удовольствия. Например. Вы к проститутке.
Да, да! Толик, я знаю об этом.
И я с вами. Нет, вы получаете удовольствие, а меня интересует другое. Меня интересует только женские реакции и эмоции.
Это понятно! Хорошо, поясняю. Я женщина другой ориентации. Теперь, вам понятно? Хорошо. Да, знают они, не беспокойтесь. Главное, вы не болтайте.
И вы меня ведете по этой лесенке. Правда, я даже не знаю куда? Вверх или вниз?
Мы встречаемся, я оплачиваю все наши расходы, и вы не будете в накладе. Удовольствия получаете вы, я только изучаю. Ну, что, согласны? Ваши вопросы?
Секс? С тобой? Но это не от вас будет зависеть, а только от меня. Согласны? Нет, к вам претензий со стороны моих, простите, ваших начальников не будет. Гарантирую конфиденциальность. Что? Ну, да.
Вы для меня объект изучения. Вот и хорошо. Я знала, что выбрала вас не случайно. Вы же знаете, как вас называют коллеги? Нет?
Да, что вы! Вас все зовут, Кобелино! Да, да! Правда! Меня устраивает, но для всех вокруг вы будите Толик. Договорились?
– Едем!
– Куда, куда? К принцессе домой. Будем начинать знакомиться ближе.
– Да, Толик. Вам придется смириться и потерпеть.
– Ничего! Вы свое наверстаете. Мне придется сложнее.
– Поехали?!
А потом, я играюсь с ним легко. Мне играть с ним нравиться. Толик быстро схватывает суть. Поначалу мы заезжаем домой, и я ему предлагаю обнажиться. Взаимно, конечно. После душа. Пока он моется, я застилаю постель. Все должно быть на высшем уровне. Мне не по себе. Думаю все время, что я все это зря затеваю. Волнуюсь, конечно. Все это похоже на благотворительную проституцию. Но потом, говорю себе. Нет! Раз решила, значит так и будет. И потом, я что же должна с первым попавшимся мне мужиком все ему это выкладывать. Нет. Толик подходит. Не идеально, но он в меру наглый и совсем не стесняется. Что мне и надо. И потом. Он будет язык держать за зубами. Ему надо будет продолжать работать и афишировать наши с ним отношения он не будет. Ведь не с кем ни будь. А с дочерью самого!!!
