Текст книги "Крах черных гномов"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Фельдфебель Штеккер! Удивительный человек, с которым судьба свела Катрусю во Львове. Девушка не раз рассказывала Петру эту историю, которую он знал теперь не хуже ее: еще бы – фельдфебель Штеккер поставлял им такую информацию, о которой можно было только мечтать.

А произошло это так. Кирилюку удалось с помощью знакомого гестаповца устроить Катрусю в железнодорожную комендатуру.

Однажды комендант майор Шумахер дал ай перепечатать совершенно секретное сообщение. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы определить, насколько важен документ. Катруся отпечатала на одну, как всегда, а две копии, спрятала вторую под кофточкой, а смятые копирки бросила в корзину для бумаг.

Майор сам сверил перепечатанное донесение с оригиналом. Затем вызвал исполнявшего обязанности начальника канцелярии фельдфебеля Штеккера и приказал ему отправить документ секретной почтой.

– Сделайте это сами, сообщение очень важное, – уловила Катруся, закрывая за собою дверь.

Девушка продолжала работать, стараясь ничем не выдавать своего волнения. С нетерпением она ждала перерыва на обед, чтобы, когда комендант и Штеккер уедут, позвонить Петру и условиться о свидании. Наконец наступил положенный час. Катруся вызвала машину для коменданта, а сама озабоченно склонилась над бумагами, делая вид, что ей еще. надо выполнить срочную работу. Сейчас скрипнет дверь, через приемную пройдет фельдфебель Штеккер – совсем уже седой, с утомленным, морщинистым лицом. По обыкновению, задержится немного возле ее столика, справится о здоровье, немного пошутит и направится в столовую. Вот заскрипела дверь, но шагов фельдфебеля не слышно. Не поднимая головы, Катруся закладывает листок чистой бумаги в машинку.

– Зайдите, пожалуйста, ко мне, фрейлейн Кетхен, – говорит Штеккер.

– Я? К вам? – переспросила растерянно.

Штеккер стоял на пороге и пристально смотрел на нее. Она вдруг вспомнила, что и майор Шумахер, проходя через приемную, не улыбнулся ей, как обычно. Может, все это ей только кажется? Что же тут удивительного, что фельдфебель позвал ее к себе, ведь такие случаи бывали… – старается успокоить себя Катруся. Ей кажется – идет она по жердочке, переброшенной через пропасть.

Штеккер, пригласив Катрусю присесть, вышел в приемную, запер наружную дверь и вернулся. Он присел на стул рядом с Катрусей и, пристально глядя на нее, спросил:

– Фрейлейн Кетхен, куда вы дели третий экземпляр оперативного сообщения?

В груди у Катруси похолодело. Она собрала все свои силы и проговорила запинаясь:

– Господин фельдфебель, как можно так шутить?! Мне известно, что такое секретные документы…

– Тем хуже, если вы понимаете, что такое секретные документы и как с ними надо обращаться. – Штеккер достал из стола тщательно разглаженные две копирки…

Катруся поняла – все пропало, но продолжала запираться:

– Копирки, наверное, слиплись… Я напечатала, как было сказано: два экземпляра.

– Не надо быть экспертом, – усмехнулся Штеккер, – чтобы видеть: отпечатки на одном листке не такие четкие, как на другом.

– Не понимаю, как это могло случиться… – растерянно произнесла Катруся после долгой паузы. Она уже ничего лучшего придумать не могла. Фельдфебель сейчас позвонит по телефону, примчатся гестаповцы, найдут эту бумажку, которая сейчас жжет ее, словно раскаленный уголь…

Поскорее избавиться от нас?! Бесполезно: в руках Штеккера вторая копирка. Выяснят ее знакомых. И наткнутся на Кремера. Боже мой, как только она раньше об этом не подумала?! Ведь ее рекомендовали коменданту по просьбе Карла Кремера…

Катрусе стало совсем плохо. Силы оставили ее. Дурная девчонка! Именно так и подумала о себе: «девчонка…» Провалить такое дело!.. А ведь как ее строго предупреждали – для разведчика нет мелочей, думай обо всем, надо думать, над каждым шагом думать! А она… выбросила копирки в корзину и тут же забыла о них.

«Надо во что бы то ни стало предупредить Петра», – пришла отчаянная мысль. Отвлечь внимание фельдфебеля, потом три шага, и она в приемной. Захлопнуть за собой дверь и накинуть крючок. Сама спастись не сможет – Штеккер запер входную дверь, – но успеет позвонить Петру.

Катруся притворилась, что теряет сознание.

– Дайте мне воды, – попросила задыхаясь и, лишь только фельдфебель повернулся к ней спиной, метнулась к двери.

– Не выйдет, фрейлейн Кетхен, – преградил дорогу Штеккер. – Ведь крючок держится на честном слове…

Девушка, прикусив губу, с ненавистью смотрела на фельдфебеля.

– Что вам от меня нужно?!

Штеккер, глядя Катрусе в глаза, молча смял вторую копирку, бросил в пепельницу и поджег. Это было настолько неожиданно, что девушка совсем растерялась. Недоуменно смотрела, как извивался в огне черный комок копирки.

Скоро на дне пепельницы осталась маленькая горстка серого пепла. Штеккер сдул его и сказал:

– Вы должны быть осторожнее, фрейлейн Кетхен, и таких ошибок больше не допускать.

Катруся молчала. Что это? Изощренная провокация или неожиданная помощь?…

– Пока вы будете раздумывать над случившимся, я пойду пообедать. Сегодня я уже не буду. До завтра! – улыбнулся Штеккер и не спеша направился к выходу.

– Кто же вы?! – с запинкой спросила Катруся каким-то чужим голосом.

– Фельдфебель Штеккер, – остановился он у двери.

– Я не о том… Я хотела спросить: кто вы?… Ну… почему вы так поступили?

– Подумайте. Хорошенько подумайте. Иногда это необходимо…

Еще раз кивнул ей и вышел.

Катруся заправила в машинку чистый лист бумаги и долго сидела неподвижно. Было ясно одно: надо поскорее посоветоваться с Петром. Если это провокация, встреча с Кирилюком ничего не меняет – об их знакомстве все равно в гестапо известно. Набрала номер телефона Петра и условилась о встрече после работы.

Петро понял, что произошло что-то необычное, и решил выехать ей навстречу на автомашине. Выслушав сбивчивый рассказ Катри, сказал шоферу:

– Давай-ка, Федя, за город. Не гони очень – подумать надо…

Когда околица осталась позади, Петро попросил Катрусю:

– Покажи мне ту бумагу.

Катруся отвернулась и, покраснев от смущения, вытащила из-за лифа листок бумаги. Не оборачиваясь, передала Кирилюку.

– Можем ли мы быть уверены, что они не подсунули тебе фальшивку? – спросил он, внимательно прочитав копию донесения.

– Нет, не фальшивка, – решительно сказала девушка. – Как и в других, в нем подтверждаются некоторые мне известные факты, например, о передислокации в район Одессы вновь прибывшего танкового корпуса; сведения о количестве паровозов и вагонов на нашем узла тоже верные. Гестаповцы ведь не знают, что нам известно, а что – нет, и обязательно в чем-нибудь да ошиблись бы, фабрикуя фальшивку.

– Правильно, – подтвердил Петро, размышляя. – Документ не липовый. Но, может быть, они решились рискнуть такими сведениями для того, чтобы выявить нас?

– Потом они смогут все перетасовать, – высказал свое мнение Федя Галкин. – Мы сообщим, что танковый корпус сейчас под Одессой, а они перебросят его куда-нибудь в Прибалтику…

– Что ты! – возразила Катруся. – Ты только подумай, каково это перевести целый танковый корпус из одного района в другой!..

– Итак, мы можем сделать первые выводы, – сказал Петро. – Конечно, документ не фальшивый. Гестаповцам не было смысла подсовывать его нам. Стало быть, обе эти версии отбрасываем. Значит, что-то другое… Расскажи-ка. нам, Катруся, про твоего фельдфебеля подробнее.

Ну, а что могла им рассказать Катруся? Штеккер – человек пожилой, в общем-то малообщительный, даже замкнутый, но к ней всегда относился хорошо. Конечно, она никогда представить себе не могла, что он так поведет себя… И Катруся во всех подробностях повторила разговор со Штеккером.

– Трудная задача, – вздохнул Петро, – хотя все сходится к тому, что ты встретилась с человеком порядочным, а возможно, и с… Как это он сказал тебе на прощание? Чтобы ты хорошенько подумала, что думать иногда необходимо… Не было ли это намеком?

– В тот момент я ничего не понимала, – призналась девушка.

– Давайте обсудим его поведение, – сказал Петро. – Фельдфебель, которому надлежит строго охранять военную тайну, заметил: некто сделал лишнюю копию с важнейшего документа. Допустим, что он не связан с гестапо и поручения выслеживать Катрусю не имел. Но как бы поступил в таком случае любой гитлеровец? Несомненно, тут же сообщил бы своему начальнику, зная, что получит немалую награду. Так?

– Безусловно, – подтвердил Галкин.

– Прекрасно, рассуждаем дальше. Но фельдфебель не только отказывается от награды, а совершает крайне опасный для него поступок… Если об этом станет известно, Штеккера отдадут под трибунал. А там его ждет одно – расстрел. Фельдфебель – человек немолодой, опытный – все это, конечно, знает. Однако Катрусю не выдает и сам уничтожает улику против нее. Получается, что он…

– Хороший человек, – закончила Катруся.

– А может быть, и…

– Сейчас вы скажете: коммунист. Не поверю, – энергично замотал головой Галкин. – До сих пор что-то не встречались…

– Тебе, считай, просто не везло. Нельзя всех под одну гребенку… А ты, Катруся, должна еще поговорить с фельдфебелем… Опасности не прибавится, а выиграть можно многое. Теперь едем назад. Завтра – выход в эфир, да и от Дорошенко нас будут ждать. Заремба предупредил, что они должны доставить в город взрывчатку.

На следующий день у Катруси со Штеккером произошел разговор. Во время обеденного перерыва, после того как уехал комендант, она заглянула в кабинет фельдфебеля. Он стоял, опираясь руками о стол, и читал только что полученные телеграммы: как раз перед обедом их принес ефрейтор из пункта связи.

– Заходите. – Штеккер внимательно посмотрел на девушку. – Я вас слушаю.

– Если господин фельдфебель не будет возражать, я хотела бы продолжить вчерашний разговор…

– Догадалась ли фрейлейн запереть входную дверь? – спросил Штеккер и в ответ на ее утвердительный жест с улыбкой заметил: – Нас, на худой конец, могут заподозрить в любовных шашнях, а они для СД интереса обычно не представляют.

– Скажите честно, что вы подумали обо мне вчера? – спросила Катруся.

– Что вы – девушка храбрая, но весьма неопытная…

– А о том… для чего мне нужна эта копия?

– Скажете сами – буду знать, хотя догадаться не трудно… – усмехнулся Штеккер.

– Что я вам могу сказать? Мы с вами стоим по разные стороны баррикады, – начала Катруся патетически, вовсе не так, как собиралась. Покраснела и заговорила сбивчиво: – Ведь вы порядочный и честный человек, я именно таким вас считаю, а каждый порядочный человек, господин Штеккер, не должен служить фашистам!..

– Откуда ты взяла, – мягко спросил он, – что мы находимся на разных сторонах баррикады? Да на этой стороне, на которой и ты, я стоял уже, когда тебя еще на свате не было!..

Взяв ошеломленную Катрусю за руку, он подвел ее к стулу и усадил, сам сел напротив и стал спокойно и медленно объяснять, как на уроке:

– Неужели ты серьезно думаешь, что в Германии поголовно все – фашисты? Если Гитлер, мол, захватил власть в Германии, то во всей стране не осталось честных людей? Да, нацисты многим одурманили головы, но остались люди, которые, продолжают бороться. Это, конечно, не легко, особенно когда на тебе военный мундир, но кое-что можно делать…

– Вот никогда не подумала бы, что у нас с вами так разговор пойдет, товарищ Штеккер, – просияла Катруся…

…Связываться со Штеккером в Дрездене Кирилюку позволили только в крайнем случае; это могло поставить под угрозу, с одной стороны, организацию немецких товарищей, в которую, возможно, входит Штеккер, а с другой – выполнение задания, полученного Кирилюком.

Такой «крайний случай» настал теперь.

Сначала Карл подумал было поручить Рахану разыскать фельдфебеля. Но отказался от этого. Кто его знает, как поведет себя Руди! Кремер не сомневался: в случае чего оберштурмфюрер на первом же допросе назовет всех, кем он, Кремер, когда бы то ни было интересовался.

Через Рехана Карл узнал лишь адрес комендатуры.

Понаблюдав за комендатурой, Кремер убедился, что описаниям Катруси соответствует только один человек, и маршрут его неизменен.

Однажды Карл нагнал его на пустынной улице и, поравнявшись, обратился:

– Фельдфебель Штеккер?

– Да. Слушаю.

– Меня просили передать вам привет от фрейлейн Кетхен.

Фельдфебель внимательно посмотрел на Кремера.

– Прошу прощения, я вас не понимаю…

– Катря до сих пор с благодарностью вспоминает, как вы выручили ее с копиркой.

– А-а… не стоит вспоминать… это такая мелочь.

– Мне очень нужно поговорить с вами…

– Минутку, – перебил Штеккер. – Вы сможете завтра в восемнадцать часов быть на площади Единства у кинотеатра «Одер»?

– Да, конечно.

– Я буду ждать вас возле входа.

… Кремер увидел фельдфебеля, подойдя к самому кинотеатру. Остановился рядом, сделал вид, что рассматривает афишу.

– Идите за мной. На расстоянии, – не поворачивая головы, произнес тот.

Штеккер шагал не торопясь, разглядывал все вокруг. Неожиданно повернул на разрушенную бомбежкой улицу и, выбрав удобный момент, юркнул в руины. Даже Карл не заметил, как он исчез. Но все понял, услышав тихий свист из-за груды кирпича и разбитого бетона.

Фельдфебель постоял с минуту, наблюдая за улицей, и лишь после этого дал знак Карлу следовать за ним. Спустились в темный, сырой подвал. Фельдфебель посветил фонариком.

– Прекрасное место для встреч, – сказал полушутя, полусерьезно. – Но чем вы можете доказать, что прибыли от Кетхен?

– Катря говорила вам, что у нее есть жених?

Штеккер кивнул.

– Он перед вами собственной персоной.

– Доказательства?

– Пятьдесят четвертую стрелковую дивизию перебрасывают в район Житомира… Четвертого июня в Шепетовку пришло два эшелона с танками. Мне известно, что эту информацию Катре передавали…

– Хватит. Достаточно… – Кремеру показалось, что фельдфебель усмехнулся. На миг вспыхнул фонарик, выхватив из темноты самодельную лавку – доску на кирпичах. – Садитесь.

Сели. Штеккер достал сигареты, предложил Карлу. Сказал просто:

– Никогда не думал, что вы разыщете меня. И кто – жених фрейлейн Кетхен! Вам посчастливилось, молодой человек. Я уже порядочно пожил на свете, а такую девушку встретил впервые…

У Карла сжалось сердце. Что делает сейчас Катруся? Заглянуть бы в родные глаза!..

– Катря теперь в Москве, товарищ Штеккер, работает в госпитале. Ну, а вас я разыскивал, надеясь на помощь. У вас все хорошо, не было никаких неприятностей?

– Если бы они были, мы не сидели бы здесь, – ответил Штеккер. – Я никогда не позволил бы себе встретиться с вами.

– Простите, но…

– Вы правы, товарищ, – повеселел фельдфебель, – в нашем деле осмотрительность только на пользу. Очень рад познакомиться с вами.

Карл коснулся локтя фельдфебеля:

– Мне хотелось бы поговорить с вами об одном деле. Может, что-нибудь посоветуете…

Рассказал о подземном заводе и задании, которое, собственно, привело его сюда.

Штеккер долго молчал, попыхивая сигаретой. Карл не торопил его. Наконец фельдфебель заговорил:

– Я знаю об этом заводе… Не могу не знать, – усмехнулся, – ибо оттуда каждый день эшелон с горючим проходит через наш узел. Тут и ребенку ясно… Однако – объект под землей, а подходы строго охраняются. Проникнуть туда тяжело, я бы сказал, невозможно. Есть у меня, правда, одна идея. Понимаете, здесь, возле города, расположен рабочий поселок. Железнодорожный узел и шахты нуждаются в рабочей силе. А на основе старых, заброшенных шахт и создан этот проклятый завод. Догадываетесь?

– Немного…

– Я познакомлю вас с одним человеком. Думаю, он сможет быть вам полезным. Вас устраивает встреча здесь послезавтра в шесть часов?

– Да.

– Выйдем другим ходом. Запомнили, как попасть сюда?

– На всю жизнь.

– Ну, это слишком… На месте этих руин мы выстроим новые дома… – Штеккер двинулся к выходу. Уже. на улице счел необходимым пояснить: – Моя профессия – каменщик, знаете, как руки истосковались по настоящей работе?

Было темно, сеял мелкий, холодный дождь. Штеккер съежился, поднял воротник шинели. Произнес ворчливо:

– Паскудная погода, скорее бы снег. – Тихонько засмеялся. – Хотя я лично за такую погоду. Порядочный шпик носа на улицу не высунет. Итак, до послезавтра…

Через день состоялась встреча Карла Кремера с Фридрихом Ульманом.

Карл спустился в подвал, но никого не увидел. Осветил фонариком облупленные стены, взглянул на часы. Шесть… За спиной кто-то зашевелился. Кремер выключил фонарик, шагнул в глубь подвала.

– Не волнуйтесь, это мы, – глухо донесся из темноты хриплый голос фельдфебеля. – Кстати, идите-ка сюда, это может вам пригодиться.

Штеккер осветил возле лестницы узкий, как щель, закоулок, полузаваленный битым кирпичом.

– Удобная позиция, – пояснил. – Я стою здесь. Вы входите и ничего не видите, а сами остаетесь на виду.

– А у вас все здорово продумано! – с уважением сказал Карл.

– К вашим услугам, – усмехнулся Штеккер.

В глубине закоулка Карл заметил старого человека в рабочей куртке и шляпе с обвисшими полями. Он смотрел строго и, казалось, отчужденно. А может, это лишь показалось – руку пожал крепко, словно пробовал силу. Спокойные, неторопливые движения, весь облик его напомнил Зарембу. От него и пахло, как от Зарембы, машинным маслом, ржавчиной и крепким табаком. Карл сразу почувствовал расположение к этому кряжистому пожилому человеку.

– Товарищ Ульман в курсе дел, – начал Штеккер, когда они расположились на доске под стеной. – Он из того самого поселка. Можете доверять ему, как мне.

Ульман кашлянул.

– Давайте ближе к делу, – сказал спокойно. – Вам нужно разведать подходы к заводу синтетического горючего? Я правильно понял товарища Штеккера?

– Вернее, нащупать его уязвимое место, – пояснил Кремер. – Ежедневно завод дает эшелон бензина. На этом нужно поставить точку.

– Это – цель. – Ульман положил руку Карлу на колено; даже через одежду чувствовалось, какая твердая и мозолистая эта рука, – а нам нужно найти пути к ее выполнению. Сегодня я не могу сказать что-либо утешительное – все это для меня неожиданно… Есть, правда, один вариант…

Ульман умолк, потянулся за сигаретами. Карл предложил свои.

– Генеральские… – сказал Ульман не то одобрительно, не то осуждающе. – Вариант такой… Живет у нас в поселке один старик. Он – шахтер, сейчас – на пенсии. Хороший человек, нашей закалки. Когда строили завод, он был мобилизован. – Ульман снова помолчал, лишь вспыхивала и гасла во тьме красная точечка сигареты. – На той территории были шахты. Большинство из них давно выработаны, заброшены и завалены. Старый Гибиш знает их как свои пять пальцев. Может, он и выведет нас…

Карл несколько секунд обдумывал предложение Ульмана. В этом плане было что-то неопределенное, туманное, но перспективное. Кремер накрыл ладонью руку Ульмана – большую, шершавую.

– Когда можно надеяться на результаты?

Ульман встал, сделал несколько шагов и подозвал к себе Карла. В закоулке у самого входа поднял кирпич. Узкий луч фонарика осветил под ним хорошо замаскированный тайник.

– Наведайтесь сюда дня через четыре, – сказал, подумав. – Здесь найдете сообщение о том, когда встретимся.

– Как подумаю, – начал Кремер, – ежедневно – эшелон цистерн с бензином…

– Они проходят через наш узел, молодой человек, – похлопал его по плечу Ульман. – Я сам формирую составы. Думаете, это сладко?

* * *

Дожди прекратились, повеял ветер и высушил мокрую землю. Конец ноября, пора бы уже и снегу выпасть, а зимой и не пахнет. Тепло, трава зеленеет…

Ульман лежал под колючим кустом ежевики, на котором темнели ягоды. И в двух шагах не разглядеть было Фридриха – он здесь знал каждую тропинку с детства: вместе с другими ребятами тряс дикие груши, до крови царапал руки и лицо, доставая терпкие ягоды ежевики, устраивал со всеми вместе на пологих склонах холмов настоящие военные сражения…

Как давно это было! И не верится теперь, что было… Неужели это он тогда носился в коротких штанишках и сандалиях из грубой кожи, которые почему-то не выдерживали и месяца – разваливались, вызывая гнев и упреки отца? Потом, когда у Горста разваливались сандалии, Фридрих старался не сердиться, хотя порой и хотелось стегнуть ремешком курносого мальчонку, который не умеет и не хочет беречь вещи…

Ульман повернулся на другой бок. Теперь хорошо видно дикую грушу, с которой он как-то упал и разбил голову. Потекла кровь, мальчишки, испугались, а ему совсем не было страшно и хотелось даже смеяться.

Тогда здесь, в полукилометре, была шахта. Иногда, когда надоедали игры, они сидели на холме и смотрели, как машина-подъемник выплевывает пар, как крутятся вверху ее колеса, наматывая тросы, как пыхтят паровозы, которые тащат составы с углем.

От шахтного двора остались только груды поросшего травой кирпича, рельсы давно сняли, и только старожилы могли отличить теперь бывшую железнодорожную насыпь от обычных неровностей местного ландшафта.

Из-за кустов шиповника послышалось сопение: кто-то взбирался по крутому склону. Фридрих выглянул из своего укрытия, тихонько свистнул. Гибиш выругался:

– Чертово место!

Лег вверх лицом, подложив под голову портфель. Отдышавшись, спросил:

– Харчей взял с собой?

Ульман похлопал ладонью по тощему рюкзаку.

– Есть немного…

– А лопата?

– Все как договорились! – рассердился Фридрих. – Чего придираешься?

– Потому как под землю идем, – спокойно ответил Гибиш, – и неизвестно, что нас там ждет…

Ульман закинул за плечи рюкзак.

– Пошли?

Гибиш шагал впереди. Пробирались между кустами согнувшись. Начиналась запретная зона, можно было случайно наткнуться на эсэсовский патруль.

– Вон там, за холмиком, – указал рукой Гибиш. Остановился, вытер нот с лица. – Отдохнем.

Впереди высились вершины, голые, с редкими соснами. Изрезанная оврагами неровная местность переходила в плоскогорье. Справа, внизу, просматривалась асфальтовая лента шоссе.

Они обошли холм. Гибиш постоял, оглядываясь, и полез в чащу ежевики. Ульман, прикрыв лицо от колючих стеблей, продирался следом. За чащей начиналась поляна. В стороне, между низкими деревцами, песчаный склон с еле заметным входом в пещеру. Гибиш влез туда, поманил Ульмана. Пещера лишь со стороны казалась маленькой: ход расширялся и исчезал в темноте. Повеяло влагой, воздух был густой, и дышалось тяжело.

Гибиш положил портфель на сухой песок возле выхода.

– Здесь мы в полной безопасности, – сказал и лег прямо на землю. – Закусим, отдохнем и в дорогу…

Фридрих развязал рюкзак, достал заранее приготовленные бутерброды. Гибиш вытащил из портфеля свои.

Ели молча, не торопясь. Каждый думал о своем. Гибиш сидел так, что свет падал только на левую часть лица. Ульман видел лишь один глаз, косматую бровь, атаку, изрытую морщинами, ухо, из которого торчали седые и, очевидно, жесткие волоски. Гибишу уже семьдесят, а выглядит он не очень старым. А странно: половину жизни провел под землей.

Спросил Гибиша:

– И что у тебя за секрет, Людвиг? Выглядишь, как молодой…

Гибиш удовлетворенно потер ладонью затылок.

– Представь себе, все замечают. Даже молодухи засматриваются. А что? – пошутил невесело. – Парней теперь мало, мы с тобой, хоть и потрепаны, все же мужчины…

Ульман достал сигарету, хотел уже переломить пополам, да передумал: все равно последняя перед дорогой; курить под землей нельзя, и он вправе выкурить целую сигарету.

– Мужчины, говоришь, – подхватил последние слова Гибиша. – А не бывает ли у тебя, Людвиг, такого чувства, что ты и не человек вообще? Что все вокруг существует само по себе, а ты живешь, как скотина, идешь, куда погонят… Что скотина в лучшем положении, чем ты: ревет и брыкается иногда, а ты и пикнуть не смеешь…

– Бывает, – согласился Гибиш, – но я прогоняю такие мысли. Однако недолго уже осталось, Фридрих, понимаешь, надолго. Утром я выхожу из поселка и иду в лес или в поле. Идешь, а вокруг ни души… Как представишь себе, что коричневым скоро конец – запоешь даже. Но, – вздохнул сокрушенно, – одиннадцать лет собаке под хвост пошло, представляешь, одиннадцать лет, – дай-то бог еще столько прожить! И думаю часто: неужели я, старый дурак, не увижу той жизни, о которой мечтал, за которую мы с тобой, Фридрих, все силы отдали? Нет, думаю, увижу. Как с коричневыми будет покончено – все в свои руки возьмем! И жить хочется, чтобы взглянуть лишь одним глазком. Потому и молодело… – закончил, усмехаясь конфузливо и даже стыдливо.

Ульман молчал, думал. Потом произнес тихо:

– Такое чувство, Людвиг, наверное, не только у тебя. Надвигается гроза, одни боятся ее – закрывают окна и прячутся в подвалы, а другие – выходят навстречу. Ты понимаешь меня, Людвиг?

Старик не ответил. Сидел у самого входа в пещеру и смотрел на красное, как кровь, небо. По каменным стенам переливались багряные отблески. Они казались Ульману символичными, словно предвещали рождение нового дня.

– Мне кажется сейчас, – продолжал Ульман, – будто попал на волю после заключения. Говорю что хочу и не боюсь, что кто-то подслушает, не озираюсь, нет ли за мной гестаповской рожи. Как-то спокойно на душе у меня сегодня. – Ульман потянулся. – Даже легкость в теле появилась… Трогаемся?

– Погоди.

Гибиш вытащил из мешка аккуратно свернутую брезентовую спецовку, переоделся. Куртка топорщилась на нем, делая его более полным. Фридрих критически осмотрел его, сказал ехидно:

– Как по мне, так пенсию тебе платить слишком рано. Родина требует от народа жертв, и фюрер просит вас, Людвиг Гибиш, снова спуститься под землю, чтобы своим самоотверженным трудом хотя бы на день отсрочить падение рейха…

– Плевать я хотел на фюрера! Сейчас мы опустимся под землю для того, чтобы на несколько дней ускорить конец этого проклятого рейха. Чтобы не упрекали нас потом, что сидели два старых дурня и только ждали, пока другие дадут пинка под зад Адольфу Гитлеру.

Ульман стал натягивать старые, вытертые до блеска и не раз уже латанные штаны, а Людвиг развернул пожелтевшую от времени карту.

– Смотри, – ткнул кривым ногтем, – вот здесь вход в вентиляционный штрек. Вот пещера… Штрек тянется сюда, – очертил ногтем место, – а здесь имеется ход в подземную пещеру, над которой начинаются галереи завода. Если ход не завален и не заложен наци, выйдем как раз туда, куда требуется. Пещера здесь сужается и проходит на два-три метра ниже галереи. – В задумчивости постучал по карте пальцем. – Сам понимаешь, абсолютной уверенности нет, но, думаю, не оплошаем.

– Это больше всего и тревожит меня.

– Такое уж дело… – развел руками Гибиш. – От бога…

Он проверил фонарик, глубже надвинул потертую кожаную фуражку. Ульман вооружился отточенной солдатской лопаткой, зябко передернул плечами, поднял воротник старенькой куртки и двинулся за Гибишем в темноту.

* * *

Дни тянулись для Карла в тревожном ожидании: просыпался и вспоминал об эшелоне цистерн, который сегодня покатится по рельсам на восток. Представлял, как бензин из этих цистерн переливается в баки танков и самолетов, как мчатся эти танки, стреляя в солдат с красными звездочками на пилотках. Может, поэтому – как ни старался быть всегда ровным и приветливым с окружающими – иногда прорывались у него нотки раздражения. Как-то и сам заметил, что слишком резко ответил кому-то за вечерним бриджем, но сразу же овладел собой и пожаловался:

– Нервы у меня, господа, не выдерживают. Не знаю, как вас, а меня угнетает эта неопределенность на Восточном фронте. Кажется, там у нас достаточно сил, чтобы выбить русских хотя бы из Польши!..

Шрикель, который стал постоянным партнером Карла, сказал рассудительно:

– Поберегите нервы, Кремер, ибо наше наступление вряд ли начнется раньше весны. У нас уже есть печальный опыт войны в зимних условиях, и фюрер не позволит генералам увязнуть еще в одной авантюре.

После покушения на Гитлера эсэсовцы были враждебно настроены против армейского генералитета, и в доме Вайганга открыто осуждали руководство вермахта.

«– Если бы фюрер поменьше доверял этим напыщенным ослам в мундирах, – вставил третий партнер, эсэсовский офицер – помощник Шрикеля, – мы давно уже были бы в Москве.

– Господа, нельзя так огульно, – включилась в беседу фрау Ирма. Сама она не играла, но любила сидеть возле играющих в карты. – Генерал Гудериан и Манштейн доказали…

– Таких, как Гудериан и Манштейн, – прервал ее муж, – по пальцам можно пересчитать. А мы имеем в виду генералитет в целом, который не оправдал надежд нации.

Вайганг играл в карты плохо, но любил иногда посидеть с подчиненными за зеленым столом. Этим он показывал свою демократичность и, кроме того, любил пощекотать себе нервы. По натуре группенфюрер был азартным человеком, но балансирование на служебном поприще научило его держать себя в руках.

Посла разговора в аллее гномов он, как и предупреждал, стал сдержаннее относиться к Кремеру, избегал оставаться с ним наедине и вообще был подчеркнуто равнодушен к новому жителю виллы. Фрау Ирма, наоборот, носилась с Карлом и была одержима идеей сосватать Кремера с Эрнестиной Краузе. По правде говоря, она достаточно надоела Карлу, но он всегда был любезен и приветлив с хозяйкой, понимая, что лишь она в этом доме по-настоящему хорошо относится к наму, и это создает вокруг его особы атмосферу доброжелательности, хотя и показной. На большее Кремер и не рассчитывал.

Странные отношения сложились у Карла со Шрикелем. Внешне они были друзьями. Чуть ли не каждый вечер садились за традиционный бридж, гауптштурмфюрер приветливо улыбался Кремеру при встречах, однажды Карл случайно услышал, как тот даже хвалил его в кругу близких знакомых Вайганга. И все же какая-то незримая преграда стояла между ними.

Помня предостережение Вайганга, Кремер контролировал каждое свое слово в разговорах со Шрикелем, сознательно обходя темы, связанные с работой гауптштурмфюрера. Даже оборвал как-то одного из его помощников, когда тот при нем завел разговор о документах, которые задержались где-то.

– Я просил бы вас, – сказал ему, – перенести этот разговор в другое место. Не люблю, когда вмешиваются в мои дела, и сам стараюсь держаться подальше от того, что не касается меня.

– Унтерштурмфюрер не сказал ничего секретного, – защитил своего помощника Шрикель, – но я вполне согласен с вами, герр Кремер. Каждый должен интересоваться лишь своими делами.

Как-то вечером Карл, скучая, вышел в сад подышать свежим воздухом. Направился по красной дорожке к гномам. Недавно Кремер с удивлением почувствовал, что его почему-то тянет к этим черным человечкам. Вчера, найдя в тайнике записку от Ульмана, обрадованный сидел возле карлика, который хохотал, схватившись руками за бока. Сегодня же им овладели тяжелые мысли, и он остановился напротив гнома-философа. Карлик будто говорил; не волнуйся, все уладится, бери пример с меня, наберись терпения.

«Тебе хорошо, – возразил Карл. – Уже лет двести смотришь на свет. День или два для тебя – ничего. А для нас два дня – это два эшелона…»