Текст книги "Три дороги"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Вам повезло, – мрачно заметил Брет.

Его разозлило и унизило то обстоятельство, что эта толстая мелкая крыса сумела взять на улице его жену, хотя вроде бы успехи Гарта на этом и закончились. Гарт представлял собой тот тип штатского, который ненавидели все военнослужащие. Эти люди остались в тылу и нажились на войне. Они были слишком старыми или больными, чтобы сражаться, но не настолько стары и больны, чтобы не бегать за юбками и не наставлять рога отсутствующим мужьям. Но в данном случае Гарт сам оказался жертвой, и мысли Брета обратились к неизвестному мужчине, который спустил Гарта с лестницы.

– Не могли бы вы сказать мне что-то еще о том мужчине? Не назвала ли она его имени? Может быть, сказала еще что-то?

Гарт повернулся к нему, остановившись возле поджидавшего его такси.

– Не думаю, – медленно произнес он. – Я рассказал вам все, что знаю. Это был крупный, симпатичный парень, очень хорошо одетый. В спортивном стиле. Мне показалось, что у него светлые волосы, но в темноте это трудно как следует различить. Послушайте, господин Тейлор, меня ждут дома.

– Поезжайте. Я знаю, где вас найти, если вы мне понадобитесь.

Гарт бросил на него последний озабоченный взгляд через плечо. Потом такси поглотило этого толстячка в твидовом костюме и укатило прочь.

Брет немного постоял у кромки тротуара, стараясь прийти в себя, а затем повернулся и пошел пешком в сторону улицы Цезаря.

Глава 15

Женщина средних лет сидела на крылечке белого бунгало и, видимо, чувствовала себя совершенно как дома. Он еще раз посмотрел на номер дома, чтобы убедиться, что это был его дом: номер 1233, улица Цезаря. Он не мог ошибиться, поскольку слишком много писем отправил по этому адресу. Но дом не пробуждал в нем никаких образов или чувств. Даже знание того, что Лоррейн была здесь убита и именно здесь он обнаружил ее тело, ничего не меняло: все представлялось таким же незнакомым, как эта женщина на крыльце пустого дома.

Он повернул на входную дорожку, и она поднялась, чтобы встретить его, – грузная женщина с усталым лицом, обрамленным короткими седыми волосами. Плохо сидевшее на ней платье в голубой цветочек помялось в тех местах ее фигуры, которых не пощадили годы.

– Здравствуйте, – приветствовала она. – Вы, наверное, что-то продаете? Мне ничего не надо, кроме изделий из нейлона. – Она посмотрела вниз, на свои толстые обнаженные ноги. – Уже полгода обхожусь без чулок. Вот почему мои ноги так потрескались. У меня всегда была очень нежная кожа.

– Я ничего не продаю. Моя фамилия Тейлор...

– Да что вы говорите! – Кожа на ее дряблом лице натянулась в улыбке от приятного сюрприза. – Неужели вы лейтенант Тейлор?

– Он самый.

– Вот это новость! Я думала, что вы... – Она отбросила окончание фразы, как горячую картофелину, и повысила голос до крика: – Отец, выйди и посмотри, кто пришел. Ты никогда не догадаешься, кто к нам пришел. – Она подмигнула Брету и хрипло прошептала: – Не говорите ему, кто вы. Пусть он догадается. Вот он удивится. – Для себя самой или для всего мира она добавила: – Вас послал сам Господь, чтобы протрезвить его!

– Я сам несколько удивлен, – заметил сухо Брет. – Полагал, что мой дом пустует.

– Вы хотите сказать, что мисс Вест вам ничего не сообщила? Знаю, что она не хотела вас беспокоить, когда вы болели, но теперь вам лучше. Странно, что она вам ничего не сказала. Она тоже недавно заезжала сюда. Во всяком случае, если вы хотите знать мое мнение, то я скажу, что с вашей стороны было очень любезно позволить нам вот так приехать и жить здесь.

– Пожалуйста, пожалуйста.

Хотя это казалось абсурдным и невероятным, но до него начинало доходить, что эта женщина – мать Лоррейн. Лоррейн сказала ему, что ее семья живет в штате Мичиган, но уклонялась от ответов на более конкретные вопросы. Он думал, что она их стыдилась, и не стал уточнять, верны ли слухи о том, что ее отец был правой рукой Генри Форда и мог бы в любой день получить для нее хорошее секретарское место, но ей больше нравилось жить самостоятельно и пользоваться полной свободой.

Женщина позволила себе распустить язык без всякого смущения, что свойственно беднякам, людям, которым нечего терять.

– Надеюсь, вы не собираетесь сразу же переезжать сюда? Отец еще не подыскал работу, а после смерти Лоррейн он стал пить, и только одному Господу известно, когда он ее найдет... Отец! – прокричала она опять. – Ты что, заснул там?

Внутри дома раздалось ворчание и восклицания, послышались тяжелые шаги по полу.

– Он наверняка спал, – заявила она. – Я никогда не встречала человека, который мог бы так много спать, как Джо Беркер. Последний год он работал в ночную смену в городе Уиллоу-Ран и привык спать днем. А теперь спит еще и по ночам. Я не раз говорила ему, чтобы он пошел обследовался на предмет сонной болезни, но я, конечно, шутила. Возможно, это от вина, он ведь без конца пьет. С тех пор как мы приехали сюда, он называет эти напитки на испанский или итальянский манер. Можно подумать, что он – латинос или какой-нибудь итальяшка...

Ее голос сник, как звук патефона, у которого кончился завод, когда она заметила, что Брет ее больше не слушает. Фамилия «Беркер» подтвердила его догадку о том, что эта женщина приходится ему тещей, и это открытие наполнило его неприятной грустью. Так вот с какой семьей он породнился. Эта грузная, стареющая карга пришла теперь на смену его очаровательной матери, умершей во времена его детства. Но тут он поймал на себе беспокойный взгляд этой женщины, уставившейся на его окаменевшее лицо. Это произвело эффект холодного душа. Брось тосковать, глупец! Байроновская меланхолия – опиум для интеллигенции и последнее пристанище для узколобых!

– Миссис Беркер, – он протянул ей руку, неуклюже подыскивая слова, способные вознаградить за презрение, которое он испытывал и почти не старался скрыть, – рад с вами познакомиться. Лоррейн часто рассказывала и писала о вас.

Лоррейн упомянула о ней один или два раза как об известной женщине – члене нескольких клубов и милостивой хозяйке, несколько чопорной и натянутой, как и пристало ее социальному положению, хотя она успешно строила свою карьеру до того, как вышла замуж за подававшего надежды молодого чиновника Беркера.

Ее толстая и жесткая рука тепло пожала его руку.

– Спасибо. Не называйте меня «миссис», зовите меня «ма»! Думаю, мы все равно остаемся родственниками, хотя бедной Лоррейн нет больше с нами.

– Да, ма, – ответил он. Невероятно, но от этого горького, мычащего слова на его глаза навернулись слезы.

Он обрадовался, что она отвернулась от него, чтобы заглянуть через грязное окно внутрь дома.

– Подумайте только. Он опять завалился спать. Извините, я на минутку. Я бы пригласила вас в зал, но там такой кавардак.

Она открыла сетчатую дверь и задержалась на пороге перед тем, как войти.

– Присаживайтесь поудобнее, я сейчас.

– Спасибо.

На какое-то мгновение, продолжительностью в один удар сердца, черты верхней части ее лица и челюсти осветились таким образом, что он узрел сходство с Лоррейн. Линии черепа были те же, но сковались под иной плотью – такие же нежные, трогательные и чистые, как скульптурный фрагмент молодости, застывший во времени. Именно в это мгновение ему показалось, что Лоррейн вернулась и стоит перед ним, потяжелевшая в могиле и жестоко постаревшая от бесконечных часов смерти.

Наверное, это был только обман зрения, но в нем заключалась суровая и широко захватывающая печаль глубокого внутреннего прозрения. Он более отчетливо, чем когда-либо прежде, увидел, что плоть похожа на траву, что молодость и красота непостоянны и драгоценны, что сама жизнь – скоропортящийся товар, которым надо пользоваться, пока он есть. Даже боль и печаль доставляют сладостное возбуждение, создают чувство жизни, а трудом достигаемое удовольствие, как у боксеров, – в покорности воздействию времени. Лишь потеря самой жизни является непоправимой утратой. Сожаления достойна Лоррейн, погибшая девушка, обвенчавшаяся с забвением, а не постаревшая женщина, которая родила и пережила Лоррейн и которая все еще хранила в своем увядающем теле загадочные следы молодости.

Захлопнувшаяся сетчатая дверь прервала его размышления. Он сел на изношенное брезентовое кресло, которое освободила его теща, и стал наблюдать за улицей, пытаясь оторваться от мыслей о себе, о Лоррейн и ее семье, о прошлом, о бездонных глубинах мировых страданий. Женщины прогуливали на мостовой детей и катили тележки с продуктами. Мальчик-посыльный проехал на красном, громко тарахтящем мопеде. Парализованный старик прошел мимо дома с черепашьей скоростью, переступая поочередно ногами и двумя костылями. Он был таким старым и худым, с пожелтевшей кожей, которая висела складками на его костлявом скелете, что было просто удивительно, как он вообще двигается. Он останавливался через равные промежутки времени, чтобы отдохнуть и посмотреть на солнце – запасную батарею, от которой зависел еще месяц или год его жизни.

Брет улыбнулся, глядя на старика, лицо которого было освещено солнцем, сочувствуя ему и завидуя. В таком возрасте энергия, полученная от пищи и погоды, растрачивается, чтобы пройти еще один квартал города в бесконечно медленном темпе, тем самым продлевая расстояние между пробуждением и вечным сном. Какое-то время, находясь в госпитале, он и сам был похож на старика или на младенца, который нуждался только во сне – и пище, пока восстанавливавшийся разум не вытянул его, как злой гений, из рая растительной жизни. Это было тяжелое возвращение в мир взрослых. Он все еще тосковал по теплым и спокойным дням умственной смерти и постоянной склонности жалеть самого себя. Только в последнюю неделю он осмелился вспомнить о Лоррейн, признать нелицеприятный факт, что он погубил себя из-за нее. Несомненно, годы войны размягчили его перед окончательным ударом. Именно Лоррейн оказалась человеком, который нашел роковую трещину в его защите.

Некоторое время спустя после их поспешной и нелепой свадьбы он скрывал от себя правду. В течение первых недель после расставания, когда первая физическая любовь в его жизни осталась далеко, что он особенно остро ощущал в чисто мужской атмосфере жизни на корабле, для него было важно сохранить в неизменном виде ее образ: образ хорошей девушки, преданной жены, возможно, несколько легкомысленной, но в целом здоровой и сладкой, как яблоко. Таким было ее изображение, которое вселяло в него силы. Время и пространство, действуя вместе, как сочетание разных кислот, развеяли эти иллюзии. Воспоминания о дне их свадьбы и хмельном медовом месяце приобрели реальные очертания, а ее эпизодические письма заполнили остававшиеся проблемы. Она была эгоисткой. Лживой и вечно недовольной. Глупой. А идиот, что женился на ней между двумя выпивками, во время, украденное у другой женщины, был ниже всякой критики.

При всем этом у него оказалось достаточно порядочности и объективности, чтобы попытаться как-то наладить дело. Если ему не повезло с браком, то и ей тоже. Он аккуратно отвечал на ее письма. Посылал ей максимально возможные денежные переводы и, когда она попросила, перевел деньги на первый взнос за дом, более половины всего, что он скопил на написание книги, когда закончится война. Мысленно он пытался оставаться ей верным и прогонять от себя сомнения, связанные с нею. Но ни то, ни другое не могло бесконечно поддерживать мужчину в боевых условиях. За последние семь недель перед гибелью корабля ежедневно по восемь – десять раз объявляли общий сбор на палубе, но это не очень его беспокоило, потому что он почти совсем перестал спать.

Теперь сомнений не было. В моральном отношении, как и в умственном, Лоррейн была легковесной, как перышко. Единственная загадка заключалась в том, почему он не увидел всего этого в первый же вечер. Запросто, как любая проститутка, она поехала к нему в гостиничный номер. Он подозревал, что был лишь одним из длинной череды любовников, которая не заканчивалась даже на нем, рядовом бойце второго класса в ночной армии мужчин, развлекавшихся на его молодой курочке. Возможно, малый, который застал ее на крыльце с Гартом, был постоянным любовником, но Лоррейн была готова изменить и ему, чтобы позабавиться с таким уродом, как Гарт. Он не чувствовал ненависти к девушке, которая изменила ему, которая погибла в водовороте мелких грешков. Ей нечего было терять, кроме жизни, и она погибла. Ее тело уже наполовину превратилось в прах. Вся ненависть Берта сосредоточилась теперь на человеке, который последним изнасиловал ее, на призраке мужчины, который лишил ее жизни в угоду своей ревности.

Скрипнула сетчатая дверь, и он вскочил, чтобы познакомиться с отцом Лоррейн, который выглядел в дверном проеме как живое воплощение депрессии.

– Это твой зять, отец. Сам лейтенант Брет Тейлор. Выходи и пообщайся с ним.

Беркер слегка приоткрыл сетчатую дверь и проскользнул в образовавшуюся брешь. На нем была рубашка из грубой ткани с расстегнутым воротником, откуда выглядывала заросшая волосами грудь. От него разило перегаром, а белки распухших глаз покраснели. Он протянул потрескавшуюся руку с глубоко въевшейся грязью и без указательного пальца.

– Рад познакомиться с вами, – сказал Брет, пожимая ему руку.

– И я тоже. Думаю, вы заметили, что у меня не хватает пальца. Оторвало кукурузной жаткой в 1915 году. Я ездил проверять машины для силосования. Наверное, улучшил качество силоса...

– Послушай, отец, лейтенанту неинтересно об этом слушать. – Она улыбнулась Берту с извиняющимся видом. – Это первое, о чем он всегда рассказывает, когда знакомится с кем-либо.

– Не хочу, чтобы они подумали, будто я так и родился, – уныло пояснил Беркер. – Я просунул палец в небольшое отверстие в измельчителе кукурузы, и хрясь! Я бы был поосторожней, если бы знал, как трудно найти работу без пальца. Впрочем, не думаю, что вы сталкиваетесь с трудностями в поисках работы. Ваша новая невеста недурно упакована, как я погляжу...

– Помолчи, Джо, – резко оборвала его жена. – Как ты себя ведешь?

– Не хотите ли пропустить стаканчик вина? – предложил Беркер в порядке компенсации за свои манеры. – Я купил четырехлитровую бутыль и пока осилил только половину.

– Нет, спасибо. Вы сказали, что приезжала Паула?

– Да, пару часов назад, – ответила госпожа Беркер. – Она искала вас. Говорила даже о том, чтобы дать объявление в газетах, но я убедила ее, что это не тот случай, когда следует идти на такие крайности. Джо, бывало, пропадал по целому месяцу, когда был в вашем возрасте, а потом опять появлялся и сиял, как новый пятицентовик.

– Есть здесь телефон? – Его раздражало постоянное вмешательство Паулы в его жизнь, но если она так беспокоилась о нем, то ему следовало с ней связаться.

Беркер глуповато улыбнулся.

– Телефон у нас есть, но он отключен. Мы все равно никого не знаем в этом поселке, поэтому нам все едино. На кой черт мы тащились через всю страну на машине, чтобы оказаться в городке, где никого не знаем и где я не могу даже найти работу...

– Ты помолчи, – отрезала жена. – Если сидишь без работы, то знаешь, по чьей вине. Ведь ты не хотел бы, чтобы могилка твоей погибшей старшей дочери оказалась неухоженной. Кроме того, Элли заводит действительно хорошие знакомства в магазине. Разве сравнишь с дерьмом, с которым она зналась в туристском лагере! Элли – наша вторая дочка, – объяснила она Брету с трогательным видом. – Она вам понравится. Если бы мы остались в Мичигане, и ты это знаешь так же хорошо, как и я, Джо Беркер, Элли не осталась бы с нами, она бы уехала, как и Лоррейн.

– Ну и скатертью дорога.

– Хороши разговорчики, нечего сказать. Ты хочешь, чтобы лейтенант подумал, что мы – плохие родители? Что бы мы сейчас делали, если бы не Элли? Отвечай.

– А пошла ты к дьяволу! – Он вошел в дом и хлопнул за собой дверью. Оттуда, постепенно затихая, доносилось его ворчание: – В своей жизни я зарабатывал побольше, чем какие-то недозрелые девочки...

– Не обращайте на него внимания, – сказала женщина. – После смерти Лоррейн он стал другим человеком. К тому же завод, где он работал, закрылся. Он тревожится за Элли, думает, что она быстро перенимает повадки у девочек в этом магазине дешевых товаров. Он так же беспокоился о Лоррейн, когда она сбежала в Голливуд. Я говорила ему, что такая красивая и умная девушка, как Лоррейн, обязательно приземлится на ноги после прыжка, а может быть, даже добьется успеха в кино. Но он твердил свое: она плохо кончит. Ему, конечно, пришлось признать, как он был не прав, когда она прислала письмо и спокойно сообщила, что вышла замуж за лейтенанта военно-морского флота. Надеюсь, у вас будет возможность как-нибудь в скором времени увидеть Элли. Она не так красива, как Лоррейн, но многие считают, что она даже интереснее. Она – блондинка, пошла в мать Джо, и у нее от природы вьющиеся волосы. Она никогда в жизни не делала перманентной завивки.

Сочувствие Брета испарилось, и, несмотря на все его усилия не допустить этого, вернулось холодное презрение.

– Мне надо идти, – бесцеремонно произнес он. С меня хватит и одной вашей дочери. Оставайтесь со своей Элли и ее от природы вьющимися волосами, забирайте дом, и мебель, и все, что с этим связано! – думал он.

– Владычица милостивая, – запричитала она. – Почему бы вам не посидеть здесь и не отдохнуть немного? Не обижайтесь на Джо. Он ничего плохого не имел в виду. Вы еще ни разу и не заходили к нам, а я знаю, что вам хотелось бы посмотреть фотографии Лоррейн. Она была прелестным ребенком! Говорила ли она вам когда-нибудь, что у нее были золотистые кудри, когда она встала на ножки? Ее локон хранится у меня в сундуке.

Собираясь уже уходить, он вдруг в полной мере осознал, что именно на этих ступеньках подвергся нападению Гарт, что именно из этой двери выскочил убийца. Возможно, Лоррейн многие годы знала этого мужчину, может быть, и мать тоже его знала. Госпожа Беркер стояла возле двери, открыв ее, неуверенно ожидая, что он подхватит тему ее воспоминаний о Лоррейн. Но постепенно ее рука отпустила дверь, которая тут же захлопнулась под воздействием пружины.

– Я разыскиваю мужчину, которого знала Лоррейн. Он мог иметь отношение к ее убийству.

– Кто же это может быть? – Хмыкающий вопрос закончился громким всхлипыванием, дьявольская улыбка скользнула по ее лицу и скривила обвисшие черты. – Это было ужасно, с моей дочерью случилась страшная вещь. – Слово «убийство» разрушило ее оборонительные позиции, не оставив ничего между нею и этим фактом – ни детских фотографий, ни локонов. Она стояла и моргала глазами, как человек, который смотрит на ослепляющий свет.

– Я не знаю его имени. У меня даже нет хорошего описания.

– Кто-нибудь из Мичигана? У нее была масса друзей в Мичигане, но большинство парней, с которыми она училась в средней школе Дисборна, действительно хорошие ребята. Они бы не сделали такого.

– Была ли она знакома с крупным светловолосым мужчиной? Возможно, у него водились деньги, он хорошо одевался. Думаю, примерно моей комплекции и большой забияка. Но, может быть, он и не блондин.

– Уж это не Сэмми ли Лугер? Рослый блондин, который гулял с ней, хорошо одевался. Только я слышала, когда мы уезжали из Мичигана, что он все еще в армии. Он был в звании сержанта в Берлине.

– Тогда это вряд ли Сэмми Лугер, правда? – Он мгновенно пожалел, что в его голосе прозвучала дикая ирония, и тут же смягчил тон: – Не знаете ли вы кого-нибудь еще, кто соответствует этому описанию?

– Она знала много высоких парней, но никогда не водилась со скандалистами. Она дружила с приятными, воспитанными ребятами из средней школы в Дисборне. Когда она была в восьмом классе, то ей присудили звание самой популярной девочки класса. Думаю, это вскружило ей голову. Занималась она хорошо, но бросила школу, не доучившись год. Ей бы следовало остаться с матерью и отцом, – причитала она, – тогда бы этого не случилось. Это сделал не человек, который ее знал. Это был один из сексуальных маньяков Лос-Анджелеса, какой-нибудь мексиканец или негр. Они пойдут на все, лишь бы попользоваться белой девушкой. Я много раз думала, что для нее было бы лучше вырасти страшной, как ведьма.

Ее всхлипывания участились, ритмичные подвывания включали отдельные слова: «Хорошая девочка... не из тех, кто ее знал... убить грязных животных... убили мою девочку».

Левой рукой Брет открыл дверь, а правой – полуобнял вздрагивающие плечи старой женщины и провел ее внутрь дома. Входная дверь открывалась прямо в гостиную. Беркер лежал на спине, издавая оглушительный храп, расположившись на помятом диване в другом конце комнаты. Рядом с ним на газетах, постеленных на полу, стояла зеленая открытая бутыль. Кусочки пола, которые не были покрыты газетами, утратили лоск и приобрели налет жира и въевшейся в него грязи. На растрескавшемся стеклянном подносе, лежавшем на кофейном столике, стояло несколько чайных чашек, заполненных окурками. Но большая часть пепла и окурков, накопившихся за последние месяцы, была свалена в камин, откуда вонь распространялась по всей комнате, как вулканическая лава. На радиоприемнике валялось нижнее дамское белье персикового цвета, а в противоположном углу – покрытая пылью половая тряпка на палке. Кресло возле двери было порвано, как будто изрублено ножом мясника, из дыр торчали хлопковые внутренности.

Госпожа Беркер тяжело опустилась в кресло. Она продолжала рыдать, бессознательно синхронизируя свой всхлипывания с храпом мужа.

– Сожалею, – сказал Брет, обращаясь к ее склоненной голове, – обо всем.

Он выбежал на улицу, стараясь уйти подальше от этого дома.