Текст книги "Флай (СИ)"

Автор книги: Рони Ротэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– До моего отлета? – Патрик отвел глаза. – Еще неизвестно, состоится ли он. Это медицинское обследование…

– У тебя есть реальный шанс. Знаешь, сын, я погорячился тогда, при первом нашем разговоре, и немного исказил факты.

– Что значит – исказил? Предполетного тестирования не будет?

– Будет. Будет проводиться отсев больных людей. Но тех, чье здоровье будет вызывать у комиссии неявное сомнение, не будут вычеркивать из списков. Они могут оформить заявление о том, что Корпорация не несет ответственности за возможные последствия, связанные с их недугами. Вот так обстоят дела на самом деле. Ты полетишь.

– Отец! – Патрик просиял. – Ты мне словно жизнь спасаешь!

– Может, так оно и есть, – пробормотал профессор. – Но, все же, хочу предложить тебе сначала пройти аналогичную проверку на институтском оборудовании. По её результатам уже можно будет судить, пройдешь ты тест или нет. Мало ли что. Не возражаешь?

– Нет, конечно! Спасибо, отец!

– Ну, договорились. Тогда послезавтра жду тебяв лаборатории медблока, в шестом отсеке. А сегодня – домой!

– Уже лечу! – весело откликнулся Патрик, махнув отцу рукой.

***

В лаборатории ИСИТ два лаборанта завершали последние приготовления к завтрашнему эксперименту. Один сосредоточенно работал над внесением данных с доверенных ему профессором Д’Орнеем персональных карточек в основную программу, второй проверял аппаратуру, настраивал датчики и сенсоры. В лаборатории царила тишина, нарушаемая лишь щелканьем клавиш и кнопок. Но вот лаборант оторвался от клавиатуры, устало потянулся и поднялся. В смежной с лабораторией комнате стоял столик с термосом, чашками и несколькими пачками печенья. Он прошел туда, ткнул кнопку на термосе с водой и бросил в чашку две гранулы кофе. Потом подумал и добавил еще одну – он любил крепкий.

– Ланс, тебе кофе какой, крепкий? – крикнул он через дверь тому, который остался в лаборатории.

Ответа не последовало. Как раз в этот момент Ланс проверял данные с карточки Елены Вороновой,внося кое-где указанные профессором правки в её характеристики. Он досадливо поморщился, так как был очень занят и не хотел отвечать, поправил наушник, и продолжил негромко диктовать в микрофон необходимые установки.

– Ланс! Ты что, оглох? Тебе какой кофе?

Ланс прикрыл уши ладонями, чтобы не отвлекаться. Осталось совсем немного.

– Да что я тебе, нянька, что ли? – возмутился его товарищ, распахивая дверь и держа в одной руке дозатор с кофе, а в другой чашку. – В последний раз спрашиваю – крепкий или нет?

– Не-е! – огрызнулся, не выдержав и отвернувшись от экрана, Ланс. В этот миг курсор на экране дрогнул, и, повинуясь голосу, впечатал два символа перед словом «принципиальна». Ланс, не заметив этой ошибки, отключил микрофон, нажал на клавиатуре «ввод», закрыл программу и снял наушники. – Черт с тобой, наливай свой кофе.

Но только они пригубили исходящего ароматным паром напитка, как в лаборантскую стремительно ворвался профессор Д’Орней.

– Бездельничаете? – он окинул неодобрительным взглядом застывших с печеньем в руках лаборантов. – Что с аппаратурой?

– Все готово, профессор! – расплескав кофе, Ланс торопливо поставил чашку на столик и бросился вслед за профессором туда, где стоял радиосканер, больше похожий на пластиковый гроб с проводами, чем на медицинский аппарат. – Мы только что закончили итоговую проверку.

Д’Орней склонился над пультом, и его пухлые пальцы заплясали на клавиатуре.

– Так. Всё. Хорошо.Жду вас обоих завтра не позже восьми. Свободны.

Лаборанты переглянулись, облегченно вздохнули, и, быстренько убрав остатки несостоявшегося перекуса, исчезли.

Профессор остался в лаборатории один. Он провел там всю ночь, то задремывая в кресле, то стряхивая беспокойную дрему и в очередной раз проверяя готовность оборудования. Стоящий в одном из отсеков медицинского блока радиосканер был переоборудован профессором под виртуализатор, и позволял не только подключать человека к программе виртуального мира, но и наблюдать за его состоянием – физическим и эмоциональным. О затеянном профессором эксперименте знали всего несколько подчиненных ему человек, и уж точно не знал никто, кто мог бы запретить его проведение. Ибо, проходя бесконечные согласования и собирая многочисленные разрешения, Д’Орней мог упустить драгоценное время. А его и так было в обрез.

Завтра наступило удивительно быстро, и в половине восьмого прикорнувшего на краю стола профессора разбудили голоса – лаборатория постепенно наполнялась народом. А в девять часов появился Патрик, пребывающий в прекрасном настроении.

– Доброе утро, отец!

– Доброе утро, – вяло улыбнулся профессор, проводя ладонями по лицу.

– У тебя бледный вид, зачем опять ночевал на работе? Мать беспокоилась за тебя.

– Она всегда беспокоится по пустякам. Ну что, приступим?

Патрик кивнул и стал раздеваться. Оставшись в одном белье, он опустился на жесткое ложе, поеживаясь при мысли о возможном отрицательном результате теста. Датчики и сенсоры, закрепляемые лаборантами, облепили его тело, провода разноцветной паутиной опутали вытянувшуюся под прозрачным куполом радиосканера фигуру. На мониторах развернулись окна наблюдения с замершими в ожидании графиками, отражающими ритм сердцебиения, дыхания и прочие данные. Д’Орней подошел и склонился над сыном. Патрик, боясь повернуть голову, скосил глаза на отца и улыбнулся.

– Надеюсь, это ненадолго? У меня сегодня много дел.

Голос сына из прозрачного саркофага прозвучал глухо.

– Нет, – качнул головой профессор, сглотнул и прикоснулся к выпуклой кнопке на панели управления радиосканером. Последнее, что видел Патрик в реальном мире, были глаза его отца.

***

Дверь в квартиру Елены открыл Александр. Ликамбо вошел, и, занимая собой почти всю прихожую, снял куртку. Набросил её на вешалку, пригладил черные волосы, и только тогда удосужился спросить:

– Что случилось?

– Патрик пропал, – мрачно пояснил Александр.

– Как пропал? – оторопел Ликамбо.

Александр пожал плечами, и они прошли в комнату. Там на диванчике, поджав ноги, шмыгая носом и дрожащими пальцами пытаясь выудить из контейнера очередную салфетку, сидела Елена. Пол у диванчика был усеян влажными комочками. При виде Ликамбо из глаз Елены полились утихшие, было, слезы. Метис опустился рядом с ней, вытащил салфетку из футлярчика и приложил к опухшим глазам девушки.

– Алекс, давай объясняй, что происходит.

– Если бы я знал, – Александр дернул верхней губой, над которой в последние два месяца красовалась тоненькая ниточка усов. Смотрелось весьма импозантно. – Последний раз Пат связывался с Еленой шесть дней назад, и после этого – ни одного звонка. Она была и в институте, и на его квартире, побывала в клубе. Его нигде нет. Через три дня предполетное тестирование, а тут такое.

– А родителям звонили?

– Да, я сам связывался. Профессора нет, а мать Патрика не хочет говорить, где он.

– Угу-м. Так.

Ликамбо вытащил еще одну салфетку и подал её Елене. Очередной пропитанный слезами комочек полетел на пол.

– Сдается мне, что Патрик просто не хочет, чтобы его нашли, – подняв брови и криво улыбнувшись,высказал предположение Ликамбо.

– Что значит – не хочет? – утихомиривая рвущиеся наружу слезы, осипшим голосом спросила Елена.

– А то и значит. Возможно, он передумал лететь, и теперь стыдится собственной слабости.

– Не может быть! – в один голос воскликнули Елена и Александр.

– Я сказал – возможно. Алекс, дай пульт. Елена, набери еще раз номер его родителей.

Александр подал пульт видеофона девушке, и та дрожащими пальцами отыскала в справочнике номер профессорского дома в заповеднике. Несколько минут напряженного ожидания, и на экране появилось лицо Марии. Говорить пришлось Ликамбо, так как у Елены голос то и дело срывался на всхлипы, а Александр не захотел.

– Здравствуйте, госпожа Д’Орней. Могу я переговорить с Патриком?

На лицо женщины на экране легла тень, как только она увидела своих собеседников.

– Он… он сейчас очень занят.

– Так он дома? Нам бы парой слов перекинуться.

– Я не знаю, будет ли он говорить с вами. Во всяком случае, если дело касается Межзвездной Корпорации и отправки на Элавию, то хочу сразу сказать, что Патрик никуда неполетит. Он передумал.

– Нам бы хотелось услышать это от него, – улыбка Ликамбо была сама вежливость, но в голосе чувствовалась такая настойчивость, что Мария, поколебавшись, кивнула.

– Хорошо.

Экран погас, но связь не прервалась. Снова медленно потекли минуты. Елена, не осознавая зачем,один за другим тянула из упаковки салфетки, и, смяв, бросала на пол. Александр нервно теребил бережно приглаженные усы, так что, в конце концов, они стали напоминать взъерошенную щетку. Ликамбо, пощелкивая пальцами, вглядывался в темную поверхность экрана.

Голос из динамиков заставил всех вздрогнуть.

– Я… не пойду… на предполетное тестирование. … ты… говорил, это…мимолетное желание. Есть причина. Будущее… на нашей бесплодной, погибающей планете … здесь нужны мои знания… Я хочу быть полезным людям. Я хочу построить свой собственный дом… …те… иллюзии, которые ты предлагаешь мне в обмен на все это – обман. Пусть ими развлекаются ни на что не годные скучающие бездельники.

– Патрик! – Елена вскочила и бросилась к видеофону, но связь уже прервалась. – Патрик! Алекс, Лик, как… как он мог! Он, он…

Она разрыдалась и уткнулась в плечо подоспевшего Александра.

– Вот сво… – Ликамбо осекся, и просто махнул рукой. – А, да что говорить. Я знал, что этим кончится.

– Ну, знаешь, – повернул к нему лицо Александр. – С его стороны это просто свинство! Если передумал, почему просто не объяснить? Хотя бы ей! – он перевел глаза на всхлипывающую на его груди Елену, и крепче обнял её. Но девушка вдруг, высвободившись из его рук, бросилась в прихожую.

– Ты куда? – в один голос воскликнули парни.

– Он решил отделаться от меня короткой тирадой по видеофону? – губы Елены скривились, в глазах росло возмущение. – Ну, нет уж, пусть объяснит мне все, глядя в глаза. Я лечу к нему!

– Погоди! – протянул к ней руку Александр, но, натолкнувшись на её взгляд, вздохнул. – Я с тобой.

Ликамбо на ходу подхватил куртку, и они втроем бросились на посадочную площадку.

Через полчаса флаер на предельной скорости, буравя поднимающийся с земли ядовитый туман, несся над темнеющими дырами карстовых провалов и горами всевозможного мусора. Вел машину Ликамбо, а Елена с решительным лицом вглядывалась в экран радара. Но за несколько минут до того, как на нем появились координаты заповедника, на панели управления вспыхнул огонек связи и из микрофона в кабину ворвался резкий настойчивый голос:

– Внимание! Вы находитесь у территории частных владений! Код вашего транспортного средства не опознан, у вас нет разрешения на нахождение в запретной зоне! Немедленно покиньте территорию заповедника!

– Это что еще за …?– округлил глаза Александр.

А голос все продолжал их стращать.

– Внимание! Повторное предупреждение! Немедленно покиньте территорию заповедника! В случае неповиновения по вашему транспортному средству будет открыт огонь на поражение!

– Ах ты, черт,– тряхнул головой Ликамбо и резко развернул машину.

– Что ты наделал! – вскрикнула Елена, в отчаянии глядя, как удаляются очертания озерца с приткнувшимися по его периметру коттеджами.

– Спас нам жизнь, – мрачно ответил ей Ликамбо, а Александр провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть окрасившую его бледность.

До города летели молча. Разговаривать не было необходимости, и так все было ясно. Лишь прощаясь с Еленой у дверей её квартиры, Ликамбо проронил:

– Если Пат решил остаться, то зачем тебе лететь туда? Какой смысл?

– Есть причина, – ответила она, не поднимая на метиса совершенно сухих и каких-то опустевших глаз. – К тому же, мы с ним больше не связаны. Ничем.

***

Через шесть дней, наполненных суетой, мелкими недоразумениями и поспешными прощаниями, Елена стояла на регистрационной площадке космодрома, среди трех тысяч таких же, как она, переселенцев. Она уже простилась с родителями, провожающими её со слезами. Их лиц было не разглядеть в общей пестрой массе народа за толстым стеклом, что отделял центральный зал ожидания от регистрационного зала. Но Елена знала, что они там. Что они будут там до тех пор, пока диспетчер не объявит о том, что межзвездный транспорт успешно стартовал с орбиты. Возможно, что Патрик тоже был там. Возможно, но не более.

Личные вещи, строго регламентированные по количеству и весу, были уже упакованы в специальные контейнеры и отправлены на корабль. Теперь очередь была за пассажирами. Людей на трех шаттлах предстояло доставить с космодрома на межзвездный транспорт, ожидающий на околоземной орбите.

Боль в нижней части живота, оставшаяся после короткой, но болезненной процедуры дестерилизации, была не более чем фоном. А соло играла сосущая под ложечкой тоска прощания с Землей и обида на Патрика. Он даже не пришел их проводить, не дал о себе знать и вообще ничем не напомнил о себе. Все три дня, до самого тестирования, она надеялась, что Пат все же появится, и они, как и планировалось, полетят вместе. Она ждала до самой последней минуты.

– Елена Воронова, двадцать три сорок один! – голос из динамика заставил её вздрогнуть, и она, продвинувшись к освободившемуся окошечку, протянула регистрационную карточку служащему космопорта.

Пока сведения о её личности записывались клерком в несколько различных журналов, мысли Елены поменяли направление. Она стала думать о предстоящем путешествии. Громаднейший космический транспорт был задуман как маленький город, где у каждого свои обязанности. Так, Александр был приписан к механической палубе,служащие которой по первому зову бросаются на устранение неполадок в системах воздухоснабжения, отопления и прочего жизнеобеспечения корабля. Ликамбо, естественно, остался стражем порядка. Ну, а её, как космобиолога, определили на работу в оранжерею – ей предстояло холить и лелеять земные растения, обязанные обеспечивать будущих поселенцев необходимой растительной пищей во время полета. Был на корабле и отсек с животными. Ликамбо в шутку называл транспорт Ноевым ковчегом:

– А разве не похоже? – усмехался он. – Каждой твари – по паре. А людей вообще три тысячи. Планету заселить – раз плюнуть! Вот и не верь после этого библейским сказкам!

Успокаивало то, что жилые двухместные каюты, предназначенные для пассажиров, у Елены и её друзей находились на одном уровне. А парни к тому же выпросили разрешения жить в одной каюте. Так что, пока все складывалось более или менее удачно.

– На посадку! Марк Кожецкий, двадцать три сорок четыре!

Елене всунули в руки её карточку, она в последний раз оглянулась на далекие лица и помахала рукой, надеясь, что отец и мать её увидят. А потом ступила на убегающую в неизвестное будущее дорожку эскалатора.

***

Патрик метался по своей каюте, пытаясь привести в порядок мысли. Как? Как могло случиться так, что Елена, его Елена, всегда такая правильная и принципиальная, так низко пала?! Прошло всего несколько дней с момента отлета, а она изменилась просто до неузнаваемости! Он схватил со своей полки фотографию в рамочке, вгляделся в улыбающееся на ней лицо, а потом в сердцах швырнул снимок на пол. Перед глазами всплыло то же лицо с глумливой усмешкой на губах, среди зарослей оранжерейного винограда. А Алекс! Тоже, друг называется!

– Убью! Убью подлеца! Обоих убью! – Патрик ринулся из каюты. Пластиковая рамочка, жалобно скрипнув под каблуком его ботинка, смялась.

Он бежал по переходам, перепрыгивая через невысокие порожки отсековых люков и наталкиваясь на встречных людей, к оранжерее. Громадный отсек, состоящий из нескольких боксов, встретил его едва слышным жужжанием вентиляторов. Рабочий день здесь уже закончился. Патрик пошел вдоль рядов ярких цветов, названий которых он даже не знал.

– Елена! – его голос приглушенно прозвучал во влажной, пахнущей землей и удобрениями, духоте. – Елена!

Ответа не последовало. Он обошел всю оранжерею, и только в последнем боксе наткнулся на человека,сидящего у пульта с книгой в руках.

– А где Воронова? Елена? Здравствуйте, – Патрик смешался.

– Ленок то? Уже ушла к себе. Если поспешишь, будешь вторым на сегодня, – и человек, посмеявшись, снова уткнулся в книгу.

Патрика опять затрясло. Замутило от тона, которым были произнесены эти слова, и от взгляда, которым одарил его дежурный. «Ленок»?! Раньше она никогда, никому, даже ему, не позволяла так себя называть! Что случилось, в конце-то концов?

Он развернулся, и поплелся прочь. Но, не дойдя до выхода, сел под деревцем, росшим в специальной кадке, и задумался. Чем больше он размышлял, тем нелепее и абсурднее казалось ему все происходящее.

Елена сильно изменилась. Настолько, что он перестал понимать её совершенно.

Люди на корабле были, словно неживые. Даже сейчас, пока Патрик бежал по коридорам, ни один из тех, кого он толкнул, ни единым словом не упрекнул его.

Разговоры в столовой, в клубах, в библиотеке ограничивались лишь корабельными темами. Ни намека на прошлую жизнь! Ни слова об оставшихся на Земле родных! И одни и те же разговоры у совершенно разных людей! Создавалось ощущение, что его окружают запрограммированные куклы. Он сам разрабатывал похожие модели поведения для виртуальных миров, когда работал в ИСИТ.

Патрик, дернувшись от внезапной мысли, ударился затылком о край кадки. Боль показалась какой-то слабой, нереальной.

Запрограммированные… программа… реальность… модель… виртуальный мир… Отец?!? Патрику стало невыносимо жарко. Он, задыхаясь, рванул вниз молнию на куртке и распахнул ворот рубашки. Левая половина груди отозвалась слабой, щемящей, но вполне реальной болью.

Это сразу же было отражено на одном из экранов в лаборатории. Плавная кривая резко скакнула, высветившись тревожными зигзагами. Один из дежуривших в медблоке лаборантов обеспокоенно кивнул другому.

– Сообщи профессору, что наблюдаются изменения в показаниях кардиоприборов.

Патрик поднялся и медленно побрел в свою каюту. «Отец, как ты мог? Зачем? Сколько я уже здесь? Неделю? Месяц? Год? В какой момент кончилась реальность и началась эта ложь? А Елена? Настоящая? Та, которую люблю… любил? Нет, люблю. Что с ней? Знает ли она, что со мной произошло? И на Земле ли она еще? Нет, конечно, нет. Она сейчас свободная, счастливая, летит в сверкающей звездными огнями бесконечности. Она летит, улетает от меня к новой жизни, к новому настоящему, к будущему. Отнял. Все отнял. Украл. Так кто из нас эгоист?!».

Патрик с размаху ударил кулаком в ребристую стену. На костяшках выступила кровь. Он слизнул её, безвкусную, и, подчиняясь усилию его воли, царапины прямо на глазах затянулись, зажили. Патрик расхохотался. Так смеются те, кто знает, что уже обречен. А потом всхлипнул. Вновь возникшая в груди боль, уже более сильная, перекрыла дыхание, бросила его на гладкий пол, заставила согнуться в три погибели.

– Профессор Д’Орней! Да, показания резко изменились. Что? Хорошо, профессор. Ланс, готовь инъекцию! Три к одному, восемь кубиков. Интервал две минуты. Сердечный ритм? Готовь еще одну!

«Хм, стало легче. Видимо, вкололи что-то. Жить. Заставил. А надо ли? Теперь?».

Патрик, цепляясь за выступы в стене, поднялся. Вздохнул. Боли не было. Выпрямившись, он решительно направился к лифту.

«Неплохая идея, – усмехнулся он. – Виртуальная реальность в качестве тюрьмы! Или психиатрической клиники. Или воспитательной колонии для непослушных детей. Полный контроль над подопечными, гарантия, что они никуда не сбегут. Но я не хочу, чтобы меня контролировали, внушая те мысли и чувства, которых я не испытываю! Всегда найдется лазейка, о которой бдительная охрана не подозревает. Тем более, если пациент сам строил подобные тюрьмы».

– Все в порядке, профессор, – улыбнулся следящий за монитором лаборант. – Ритм ровный, дыхание в норме.

– Слава Богу, – облегченно вздохнул Д’Орней, глядя на приобретшую спокойную плавность кривую на экране. – Сделай-ка мне кофе.

– Сию минуту, шеф! – вскочил лаборант. – Ланс, последи.

Ланс кивнул, и уселся в освободившееся кресло, а еще не оправившийся от волнения профессор пошел пить кофе.

Патрик вышел на техническом этаже. Оглядевшись, нашел над одной из дверей значок радиационной опасности, и отправился прямо туда. «Максимализм? Пожалуй. Но время компромиссов кончилось. Кончилось в тот миг, когда ты, отец, решился на эту ложь».

Навстречу Патрику из раздвинувшихся стальных дверей вышли два охранника, облаченные в антирадиационные костюмы.

– Здесь не положено находиться посторонним, вернитесь на свой уровень, – насупился один, положив руку на расстегнутую кобуру.

– В самом деле? – и Патрик, криво усмехнувшись, прошел прямо сквозь него.

«Забавная штука виртуальность, если знаешь, как с нею обращаться» – подумал он, оглядываясь на стоящую в той же позе охрану реакторного отсека.

Он миновал два перехода, следуя указателям на стенах. Вот и заветная дверь. Буть это в реальности, Патрику ни за что на свете не удалось бы сюда попасть. А если и удалось, он был бы мертв задолго до того, как добрался до последней камеры, за дверями которой разбушевавшимся вулканом билось сердце космического корабля.

Пат ударом кулака разбил прозрачную коробку, нажал круглую кнопку с изображением черепа, и тяжелые, полуметровые половинки люка разъехались в стороны.Глубоко внизу ревело и бесилось ослепительное адское пламя, пронизывая остающееся за кормой корабля пространство шлейфом из раздробленных атомов.

«А теперь надо доказать себе, что это – реально», – спокойно подумал Патрик, заглядывая за край люка. И сделал шаг вперед.

– Профессор!!! – истошный крик Ланса испугал профессора. Одновременно с криком в лаборатории взвыли сирены подключенного к сканеру медицинского оборудования. Чашки полетели на пол, густая темная жидкость некрасивой кляксой расползлась по поверхности стола, ручейками потекла на пол. Д’Орней, с посеревшим от предчувствия беды лицом, кинулся в соседнюю комнату.

Там творился кошмар. Датчики пищали на разные тона, вопили сигнальные системы, а на мониторах в стремительной пляске заходились красно-зеленые зигзаги. Лаборанты метались от одного монитора к другому, жали какие-то кнопки, что-то орали друг другу, а их голоса тонули во всей этой какофонии.

Д’Орней на секунду замер посреди лаборатории, оглушенный этим бестолковым разноголосьем. Его взгляд упал на ближайший монитор. На нем было отчетливо видно, как под воздействием непонятных, необъяснимых сил буквально распадалась на отдельные обрывки нервная система того, кто находился под прозрачным куполом радиосканера.

– Патрик!

Профессор, сбросив оцепенение, бросился к аппарату, и негнущимися от ужаса пальцами в исступлении стал обрывать идущие внутрь, присоединенные к телу сына, провода. ШарльД’Орней кричал, но его голос казался ему слишком тихим, чтобы его услышали мечущиеся по помещению помощники.

– Отключите! Отключите систему! Стоп!

В распахнутые двери шестого отсека медицинского блока, привлеченные шумом, вбегали люди. Прозрачная крышка, сорванная профессором со сломанных креплений, грохнулась на пол,по её поверхности расползлись тонкие ручейки трещин. Обрывок искрящегося провода, взвившись в воздухе, ужалил Шарля током в бледную щеку. Кто-то подскочил сбоку, чьи-то пальцы надавили на красный пластмассовый диск. Погасли мониторы, замолчали пронзительные сирены, утихли напуганные голоса людей.

Д’Орней, не стесняясь слез и некрасиво искривленного рта, склонился над сыном, бережно выпутывая из проводов его голову с мгновенно поседевшими волосами. Дрогнули и поползли вверх веки, и профессор глухо вскрикнул, когда увидел, что вместо голубых, как небо на старых картинах, глаз его сына – сочащиеся сукровицей бельма. И не имея сил оторвать от них взгляда, чувствуя, как по спине словно проползает ледяное щупальце смерти, услышал тихое:

– Я всего… лишь хотел… я хотел…

Последний, бессмысленный, ничего уже не значащий, выдох. Но сверхчувствительные сенсоры единственного оставшегося не отключенным компьютера уловили его, трансформировали, перевели и выбросили на экран в виде одного короткого слова.

– Флай…

***

Мария Д’Орней аккуратно надрезала пакетик, выложила овощной брикет в пароварку, и поставила таймер на двадцать минут. Доктор настоятельно рекомендовал Шарлю мягкую пищу. После полугодового заключения в городской тюрьме, и годичного пребывания в клинике для пациентов с нервными расстройствами желудок бывшего профессора окончательно испортился.

Мария присела на кухонную скамеечку, и, чтобы просто не сидеть в тишине, включила визор. Её не занимали полуголые девицы и парни на экране, валяющие дурака в каком-то шумном и бестолковом телешоу. Она погрузилась в воспоминания.

После смерти Патрика многое изменилось. Первые полгода Шарль Д’Орней провел, давая бесконечные показания и объяснения следователям в Объединенной тюрьме. Ему грозило пятнадцать лет заключения в колонии на астероидах, но, приняв во внимание возраст, заслуги перед обществом и, наконец, психическую нестабильность, его перевели в закрытую психиатрическую клинику. Закрытая-то закрытая, но деньги на лечение мужа Мария добывала сама. Пришлось продать и дом в заповеднике, и квартиру в Тайм-Центре. Кончились деньги, кончилось и лечение. Прошло уже семь лет с того дня, как она привезла Шарля – слабого, заговаривающегося, с трясущейся головой старика, в их новый дом. В эту двухкомнатную конурку на окраине, в разваливающемся от старости пятидесятиэтажном доме. В эту халупу, где вечно не работали кондиционеры, гоняя по квартире не воздух, а зловонный, оседающий на поверхность земли смог, где перебои с чистой водой были привычным делом, а многочисленные соседи по этажу с регулярностью одного раза в месяц резали друг друга насмерть.

Ненавидит ли она мужа?А какое это имеет значение теперь? Все равно, ни у него, ни у неё не осталось никого. Хотя нет. Это у неё никого не осталось. А у Шарля есть Патрик. Неведомо, какими путями ему удалось сохранить копию персональной карточки сына, той, которую некогда дал ему Брилли. Вероятнее всего, кто-то из бывших сотрудников, пожалев профессора, утаил её от служб Комитета Наблюдения, и передал ему. И теперь сутки напролет Шарль проводит в своем любимом месте – в виртуальной реальности, беседуя с сыном, которого уже давным-давно нет.

Шоу закончилось, и на экране мелькнула заставка новостей. Таймер пискнул, Мария вынула рагу из пароварки, и поставила остывать.

– А теперь – такие редкие и желанные новости с Элавии!

Мария вздрогнула.

– Наконец-то после длительного периода подготовительных работ удалось наладить стабильную связь между Землей и этой далекой планетой, которую обживают девять тысяч наших соотечественников. Прибывший шесть днейназад грузовой транспорт привез первые новости о тех, кого мы любим, и за кого волнуемся. Больше тринадцати тысяч видеописем уже разосланы родственникам поселенцев. Поздравляем всех, кто получил эти весточки! И поздравляем тех, у кого на Элавии появились внуки, первые коренные элавийцы! – с лукавой улыбкой произнесла ведущая.

Мария выключила визор, и попробовала овощи. Остыли, пора кормить Шарля. Вдруг какой-то звук потревожил её слух. Она подняла голову, нахмурившись и не сразу поняв, что это тренькнул почтовый сигнал. Они никогда не получали почту. Исключение составляли счета, или получаемая Шарлем пенсия, но их, как правило, приносил старший по этажу.

В пыльном лотке для корреспонденции лежал маленький пластиковый конверт. На конверте стояладрес их прежнего дома в заповеднике, и имя – Патрик Д’Орней. Мария опасливо взяла его и вскрыла. И увидела видеодиск.

С экрана приветливо и несколько смущенно улыбнулась очень загорелая тоненькая девушка с короткими белыми волосами.

– Здравствуй, Патрик!Даже не знаю, с чего начать. Так много времени прошло. Записывала письмо родителям, и подумала о тебе.

Мария, глядевшая не дыша на экран, наконец, узнала её. Елена.

– Как ты живешь? Наверное, уже профессором стал? Жаль, что ты…. Но, впрочем, кто старое помянет, тому глаз вон, – девушка засмеялась. – У нас все хорошо, обживаемся. Здесь неплохо, только солнце очень уж, как бы это сказать, колючее. Видишь, волосы совсем выгорели? Александр и Ликамбо просили передать тебе привет. Они тоже зла не держат. Говорят, может, когда-нибудь и свидимся еще. Корабли с Земли будут еще прибывать, так мы тебя будем ждать. Лик женился. Теперь у него двое симпатичных мальчишек – копия отец! И у меня, – она замялась, опустив глаза, но всего на секунду. -У нас с Алексом тоже двое. Ты поймешь, я думаю, Пат. О, тут как тут!

В кадр всунулась растрепанная ребячья головка. Сверкнули радугой любопытные глазенки, и Елена рассмеялась, оттаскивая темнокожую светловолосую девчушку лет пяти от экрана.

– Когда появились первые дети, – со смехом рассказывала она, – все мужчины нашей общины решили, что пора бить чернокожих. Но генетики вовремя объяснили, что это всего лишь каприз местной природы. Теперь никого не удивляет, когда у пары блондинов появляются такие вот шоколадки. Просто безобидные мутации кожи и глаз. Видимо, как защита от местного солнца.

Девочка приблизила личико к экрану, балуясь и показывая розовый язычок, и Мария разглядела, что её глаза действительно сияют всеми цветами радуги.

– А вообще, здесь замечательно, Пат, – Елена посерьезнела, усадив дочь к себе на колени и заставив её угомониться. – Я и не предполагала, что трава такая мягкая, а цветы могут так пахнуть. Знаешь, ты прости, но я ни разу не пожалела о том, что оставила Землю. Будущее – здесь. Прилетай, Пат. Я, Алекс, Лик – мы все будем тебя ждать. Прилетай.

Запись кончилась,овощи остыли, а Мария все сидела, глядя на пустой экран.

– Мария! – послышался слабый капризный голос из соседней комнаты. – Кто это там?

– Никого, – не поднимаясь, ответила она. – Просто новости передавали.

– По-моему, мне пора обедать! Ты что, хочешь уморить меня голодом? Или заставить глотать эти капли, от которых потом тошнит?

– Иду, – Мария встала, вытащила диск из проектора, бережно убрала его в конвертик, а конвертик – в запирающийся ящичек, где хранились важные документы. Теперь и у неё есть кто-то.

Она поставила на поднос тарелку с остывшим рагу, распечатала два ломтика хлеба, налила в чашку теплого чаю, и понесла обед мужу, брюзгливо ворчащему в соседней комнате.

Возможно, Патрик был прав. Возможно, будущее Земли – не на ней самой. Оно – в миллионах парсеков от неё, на далеких, пока еще неизведанных планетах. Когда-нибудь, через многие тысячи лет, на покрытую непроходимыми джунглями поверхность Земли, повергая в ужас одичавшие остатки земных племен, опустятся небесные колесницы. Из их чрев выйдут темнокожие радужноглазые пришельцы, с удивлением взирающие на незнакомый, загадочный мир, и даже не подозревающие о том, что стоят у края своей колыбели. Они принесут в него цивилизацию, подарят людям имена новых богов.