Текст книги "Четырнадцатое июля"
Автор книги: Ромен Роллан
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Чей-то голос (кричит в ужасе). Они идут! Идут! Кавалерия!
Один из приспешников Гоншона (пронзительно). Спасайся кто может!
Давка, вопли.
Гюлен (кидаясь на кричащего человека и отпуская ему такую здоровенную оплеуху, что у того захватило дух.)Тысяча чертей! (Робеспьеру.)Продолжайте!
Робеспьер пытается продолжать, но его голос глохнет и теряется в шуме толпы. Гош вскакивает на стол и становится рядом с Робеспьером – он выше его на две головы; вырывает у него рукопись и читает проникновенным голосом; его пыл передается толпе.
Гош. «Верховная власть принадлежит Нации, она создает правительство.
Когда правительство нарушает права Нации, восстание против него – ее священный долг...
Тех, кто вступает в борьбу с народом, чтобы воспрепятствовать торжеству Свободы, должно преследовать не как обыкновенных врагов, но как рабов, посягнувших на Владыку земли, на Человечество».
Крики одобрения. Демулен, с развевающимися волосами и сверкающими глазами, вскакивает на стол, с которого сошел Гош.
Демулен. Свобода! Свобода!.. Она парит над нашими головами. Она вовлекает меня в свой священный полет. Пусть она осенит нас своими крылами! Вперед к победе! Рабству приходит конец... Да, оно позади! Восстаньте! Обратим молнию против злодеев, которые вызвали ее! Во дворец! К королю!
Толпа повторяет: «Во дворец!»
Смотрите на меня, притаившиеся шпионы! Это я, Камилл Демулен, призываю Париж к восстанию! Я не боюсь ничего! Что бы ни случилось – живым я не дамся! (Вынимает из-за пазухи пистолет.)Я страшусь только одного – вновь увидеть Францию порабощенной. Но мы этого не допустим. Она будет свободной, как и мы, или умрет вместе с нами. Да, подобно Виргинию, мы скорее убьем ее своими руками, чем позволим тиранам надругаться над ней... Братья! Мы будем свободны! Мы уже свободны! Каменным бастилиям противопоставим твердыню наших сердец, несокрушимую крепость Свободы! Смотрите! Небеса разверзлись, боги за нас. Солнце прорвало облака. Листва каштанов радостно трепещет. О листья, весело шумящие в едином порыве с народом, который пробуждается к новой жизни! Будьте нашей эмблемой, знаком нашего единения, залогом нашей победы! Листья цвета надежды, цвета моря, цвета природы – вечно юной и свободной! (Срывает веточку.)In hoc signo vinces! [3]3
Сим победиши! ( лат.)
[Закрыть]Свобода! Свобода!
Народ. Свобода!
Все проталкиваются к Демулену, обнимают, целуют его.
Конта (украшая волосы листьями). О юная Свобода! Зеленей в моих волосах и цвети в моем сердце! (Пригоршнями разбрасывает листья вокруг себя.)Друзья, украсьте себя эмблемой лета!
Народ срывает листья, оголяя деревья.
Старуха-торговка. К королю! Это он хорошо сказал! Надо идти к королю! В Версаль, ребята!
Гюлен (показывая на старуху и на Конта). Вот они и зажглись раньше всех!
Гош. Теперь уж их нипочем не остановишь!
Народ. Все – на Марсово поле!
– Навстречу версальцам! Мы им покажем! Дадим жару!
– Негодяи! Думали тишком задушить народ Парижа!
Старуха. Я с них шкуру спущу! Повыдеру все волосенки этим разбойникам-немцам!
Демулен. Они прогнали нашего Неккера. А мы выгоним их самих! Мы хотим, чтобы Неккер остался. Пусть мир узнает нашу волю.
Народ. Устроим шествие в честь Неккера!
– Его портрет есть у Курциуса в кабинете восковых фигур.
– Пронесем его с почестями по городу!
– Курциус закрыл свою лавочку!
– А мы вышибем двери!
Гоншон (своим людям). Внимание! Не зевать!
Один из людей Гоншона. Господин Гоншон! Они все растащат!
Гоншон. Оставь их в покое – поступай, как они!
Торговец. Эдак они и к нам заберутся!
Гоншон. Против рожна не попрешь!
Входит в лавку следом за народом и горланит вместе с другими. Сбегаются новые люди; через несколько минут у всех оказываются в руках палки, шпаги, пистолеты, топоры.
Народ. К порядку, товарищи!
– Не допустим самоуправства!
– Эй, карапуз, иди-ка в школу! Нам тут некогда с тобой шутить!
– Нужно, чтобы наше шествие было торжественным и грозным! Пусть тираны поймут, как страшен священный гнев народа!
Атлетического сложения носильщик торжественно выносит из паноптикума бюст Неккера, прижимая его к груди. Все теснятся вокруг него.
– Шапки долой! Вот он, наш защитник, наш отец!
– Накиньте на него креп! Родина в трауре!
Гоншон и его люди тоже выходят из лавки, неся бюст герцога Орлеанского. Держась позади всех, они в подражание остальным принимают возбужденно-сосредоточенный вид. Народ не обращает на них внимания.
Гюлен. Это еще что такое?
Гош. Это покровитель нашего друга Гоншона – гражданин д'Орлеан.
Гюлен. Пойду-ка проломлю ему башку, а заодно и тем, кто его тащит.
Гош (улыбаясь). Нет, нет, оставь. Пусть покажут себя во всей красе, это не вредно.
Гюлен. А ты его знаешь?
Гош. Орлеанского? Кто знает одного из шайки – знает всех. Порочный мальчишка! Путается под ногами у Свободы в надежде залезть ей под юбку. Ему, видно, хочется, чтобы его смазали по роже. Ну что ж, этого он добьется и без твоей помощи.
Гюлен. А если он надругается над Свободой?
Гош. Этот недоносок? Пусть поостережется, а то как бы она не оттяпала ему башку.
Гоншон и его приспешники покрывают крепом бюст герцога Орлеанского, подражая тем, кто несет бюст Неккера. Торжественно выстраивается причудливая процессия. Полное молчание. Внезапно появившаяся откуда-то старуха-торговка бьет в барабан. Поднимается невообразимый шум.
Народ. Вперед!
Процессия трогается с места. Впереди всех старуха с барабаном. За ней носильщик с бюстом Неккера на голове. Вокруг народ, вооруженный палками и топорами; молодые люди, разряженные в цветные шелка, щеголяют дорогими часами и перстнями – в руках у них шпаги и дубинки; гвардейцы с саблями наголо; женщины, среди которых, в первом ряду, Конта под руку с Демуленом. Сзади всех Гоншон, окруженный торговцами из Пале-Рояля; он несет бюст герцога Орлеанского. За ним толпа. Торжественная пауза, наполненная гудением, сквозь которое вдруг прорываются приветственные крики, пробегающие, словно дрожь, по толпе и внезапно умолкающие.
Гош (показывая Гюлену на народ). Ну как, Гюлен! Сдаешься, маловер?
Гюлен. Так ведь это же нелепость! Беспорядочная толпа воображает, что она в состоянии атаковать армию... Они все погибнут. Бессмысленно погибнут! (Присоединяется к толпе.)
Гош. Куда же ты?
Гюлен. С ними, конечно.
Гош. Дружище! Сердце у тебя мудрее, чем голова.
Гюлен. А сам-то ты разбираешься во всем этом? Знаешь, куда устремился этот слепец – народ?
Гош. Не старайся понять. Он знает и видит и за себя и за тебя.
Гюлен. Кто?
Гош. Слепец.
Зловеще бьет барабан и постепенно затихает вдали. Народ медленно проходит. Тишина.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Ночь с понедельника 13-го на вторник 14 июля. Между двумя и тремя часами ночи.
Улица в Сент-Антуанском предместье. В глубине, над домами, возвышается темный громадный массив – это Бастилия, башни которой, окутанные мраком, вырисовываются по мере того, как приближается рассвет. На углу справа дом Люсили. По перилам балкона ползет вьюнок, закрывая и часть стены. Ни одного фонаря. Улица освещена свечами, поставленными на подоконники. Из далеких кузниц доносятся удары молотов, бьющих по наковальням; временами набат и отдаленная ружейная стрельба. На углу, около дома Люсили, люди из народа вместе с несколькими буржуа сооружают баррикаду из бочек, всякого домашнего скарба и булыжников.
Каменщик. Не мешало бы еще булыжника подбросить.
Рабочий (тащит свою кровать). А моя кровать не сгодится?
Каменщик. Ты хочешь здесь лечь?
Рабочий. Вскорости улягусь с пулей, которая меня настигнет.
Каменщик. Да ты весельчак!
Рабочий. Если эти разбойники придут сюда, нам уже ничего не понадобится. Постели будут постланы в другом месте.
Столяр. Помоги мне протянуть веревку.
Подмастерье. Зачем это?
Столяр. Чтобы лошади споткнулись.
Рабочий из типографии. Эй, Камюзе!
Другой. Чего тебе?
Рабочий из типографии. Слушай.
Другой. Ну?
Рабочий из типографии. Ты ничего не слышишь?
Другой. Я слышу, как звенят наковальни; во всех кузницах куют пики.
Рабочий из типографии. Нет, я не об этом. Вон оттуда... (Показывает на землю.)
Другой. Оттуда?
Рабочий из типографии. Да. Из-под земли. (Ложится и приникает ухом к земле.)
Другой. Ты бредишь.
Рабочий (лежа на земле). Похоже на то, что там закладывают мину.
Другой. Проклятые! Они хотят, чтобы мы взлетели на воздух!
Столяр (недоверчиво). Да будет тебе!
Рабочий (лежа). У них там под землей тысячи бочек с порохом.
Другой рабочий. Вот поэтому-то его нигде и не сыщешь.
Столяр. Что ж, по-твоему, армии так же просто пробраться под землей, как крысам?
Рабочий (лежа). Ты что же, не знаешь, что у них есть подземные ходы от Бастилии до самого Венсена?
Столяр. Ну, это уж бабьи бредни.
Другой рабочий (тоже припадает к земле и прислушивается). Потише стало.
Первый рабочий (вставая). Загляну-ка я в погреб – послушаю там. Пойдем, Камюзе!
Оба уходят в один из домов.
Столяр (смеясь). В погреб! Вот это ловко! Должно быть, просто глотку промочить захотелось. Однако пора кончать работу.
Каменщик (не прекращая работы, оглядывается назад). А, черт!
Столяр. Что такое?
Каменщик (показывая на Бастилию). Вот смотришь на нее и чувствуешь, как она на тебя давит, – стоит обернуться, и она тут как тут, даже дыхание перехватывает.
Столяр. Отлично! Нечего сказать. Один смотрит под землю, другой зевает по сторонам. Не оглядывайся! Работай!
Каменщик. Я и так стараюсь! Да только и ее все равно чувствую. Словно кто-то подкрался сзади и занес кулак у меня над головой. Провались она в тартарары!
Старый буржуа. Он прав. Ее пушки подстерегают нас. К чему мы все это сооружаем? Одно мановение руки – и она разнесет наши баррикады, как карточные домики.
Столяр. Да нет же, нет!
Каменщик (грозя кулаком Бастилии). Мерзавка! Ах, когда только мы от тебя избавимся!
Столяр. Скоро.
Многие. Ты как думаешь? Каким же образом?
Столяр. Ну, этого я не знаю. Только знаю, что непременно так будет. Не робей, знай работай! Как ни темна ночь, а рассвет придет.
Все работают.
Подмастерье. А пока что ни черта не видно.
Столяр (кричит, обращаясь к окнам). Эй, вы там! Бабы! Смотрите, чтобы свечи не потухли! Нам нужно получше видеть этой ночью.
Женщина (у одного из окон, оправляя свечи). Ну, как там у вас, подвигается?
Столяр. Да уж будь покойна, пусть кто-нибудь попробует сунуться, разом свернет себе шею.
Женщина. А они скоро придут?
Столяр. Говорят, что в Гренели уже льется кровь. Со стороны Вожирара тоже слышны выстрелы.
Старый буржуа. Они ждут только восхода солнца, чтобы выступить.
Каменщик. А который теперь час?
Женщина. Три часа. Слышишь? Петух поет.
Каменщик (вытираясь рукавом). А ну, живей, живей! Черт подери! Какая, однако, жарища!
Столяр. Тем лучше. Пролитый пот зря не пропадает.
Старый буржуа. Я больше не могу.
Столяр. Отдохните немного, господин нотариус! Каждый может сделать только то, что в его силах.
Старый буржуа (тащит булыжник). Я вот только еще этот положу.
Столяр. Не надрывайтесь. Кто не может скакать, пусть трусит рысцой.
Женщина. А ружья-то у вас есть?
Столяр. Держи карман шире! В Ратуше нас по-прежнему кормят завтраками. Там несколько сотен буржуа. И они все себе заграбастали.
Каменщик. Ну и черт с ними! У нас есть ножи, палки, камни. Чтобы бить, все сгодится.
Женщина. Я натаскала в комнату черепицы, разных черепков, битых бутылок; а посуду и мебель пододвинула к окну. Пусть только полезут – все полетит им в рожи.
Другая женщина (в окне). А у меня котел стоит на огне и кипит ключом с самого обеда – булыжники для них варю. Пускай приходят – окачу их горячими камушками.
Оборванец (с ружьем через плечо, обращаясь к буржуа). Дай мне денег.
Буржуа. Здесь не попрошайничают.
Оборванец. Я не прошу хлеба, хотя кишки у меня и подвело. Видишь, у меня ружье, а вот пороху купить не на что. Дай мне денег.
Другой оборванец (навеселе). Денег? У меня их девать некуда. (Вытаскивает пригоршню монет.)
Первый оборванец. Откуда они у тебя?
Второй оборванец. А я позаимствовал у святых отцов, когда сегодня грабили монастырь.
Первый оборванец (хватая его за горло). Ты что же, свинья? Народ позорить?
Второй оборванец (пытаясь вырваться от него). С ума спятил?
Первый оборванец (трясет его). Выворачивай карманы!
Второй оборванец. Но...
Первый оборванец (выворачивая карманы второго). Выворачивай карманы, ворюга!..
Второй оборванец. Разве мы уж не имеем права и воровать у аристократов?
Толпа. Повесить его!
– Вздернуть его на крюк вместо вывески!
– Да нет, вздуть его – и все тут! Проси прощения у народа.
– Ладно! Теперь улепетывай!
Оборванец убегает.
Первый оборванец (принимаясь за работу). Лучше бы повесить его, чтобы другим повадно не было. А то и другие полезут. С такими ворюгами можно ведь и самому запачкаться. Это мне не по душе.
Камилл Демулен (входит, как всегда, фланирующей походкой с рассеянным видом, а на самом деле не упуская ничего из происходящего). Почистить хорошенько щеткой – и дело в шляпе.
Все хохочут и снова принимаются за работу.
Народ. Подналяжем, надо кончать.
Демулен (глядя на окна дома и на работающих). Тут где-то моя Люсиль. Я иду от них. У них дома – ни души. Мне сказали, что вся ее семья отправилась на обед к родственникам в Сент-Антуанское предместье. Они, конечно, не смогли вернуться домой. Они оказались отрезанными. Еще бы, такие укрепления! Эскарпы и контрэскарпы, люнеты – словом, все, как полагается! Осаждают дом по всем правилам... Только вот что, дети мои! Вы как-никак должны сокрушить Бастилию, а не возводить ее подобие. Не знаю, что скажут враги, но для ваших друзей здесь небезопасно. Вот я, например, едва не запутался в веревках, еще немного – и сломал бы себе шею. Эта бочка еле держится – надо подложить под нее булыжники.
Столяр. А работаешь ты так же ловко, как мелешь языком?
Демулен (весело хватая кирку). Точно так же я и работаю. (Поднявшись на верхушку баррикады, добирается до окон. В глубине дома – свет. Демулен осматривается.)Она – там.
Старый буржуа. Судья Флессель – изменник. Он прикидывается, что заодно с нами, а сам переписывается с Версалем.
Каменщик. Это он придумал набрать милицию из буржуа, якобы для того, чтобы охранять нас. Но это только предлог. На самом деле они стараются связать нас по рукам и по ногам. Все они там иуды – сами продались и готовы продать нас.
Столяр. Ну что ж, друзья мои, значит, нам не на кого больше рассчитывать, кроме как на самих себя. Я-то уже давно это понял.
Камилл стучит легонько пальцем в окно и шепчет: «Люсиль!» Свет гаснет. Окно приоткрывается. Появляется хорошенькое личико Люсили. Она улыбается, поблескивая зубками. Оба предостерегающе прикладывают палец к губам. Они разговаривают знаками, влюбленные и радостные. Всякий раз, как кто-нибудь из работающих на баррикаде поднимает голову и смотрит в их сторону, Люсиль быстро захлопывает полуоткрытое окно. Тем не менее двое рабочих замечают их.
Рабочий (показывая на Демулена). Что он там делает?
Второй рабочий. Мальчишка влюблен! Ну что ж! Не будем ему мешать!
Первый рабочий. От этого он хуже драться не станет. Петух всегда защитит курочку. (Продолжает работать и время от времени с любопытством, но добродушно, остерегаясь спугнуть влюбленную парочку, поглядывает в сторону Камилла и Люсили.)
Люсиль (шепотом). Что вы тут строите?
Демулен. Укрепления, чтобы защищать вас.
Смотрят друг на друга смеющимися глазами.
Люсиль. Мне больше нельзя оставаться с вами. Родители услышат.
Демулен. Ну еще немножечко!
Люсиль. Позже. Когда все улягутся. (Та же игра. Люсиль прислушивается к звукам внутри дома.)Меня зовут. Ждите меня здесь. (Посылает ему воздушный поцелуй и исчезает.)
Каменщик (осматривая баррикаду). Вот это да! Готова! И уж поверьте, сделана на совесть! Эх, букет бы сюда, чтобы украсить верхушку!
Столяр (хлопая по плечу Демулена). Не надрывайся так, а то, чего доброго, чахотку схватишь!
Демулен. Каждому своя работа, товарищ! Быть может, эта баррикада воздвигнута именно силою моего голоса!
Каменщик. Что ты мелешь?
Столяр. Значит, ты работаешь глоткой?
Демулен. Разве никто из вас не был вчера в Пале-Рояле?
Толпа. В Пале-Рояле?
– Подожди-ка!
– Так это ты – тот парень, что призывал нас взяться за оружие? Это ты придумал для нас кокарду? Значит, ты и есть господин Демулен?
– Черт подери! Молодец! Здорово тогда говорил! Я ревел, как теленок!
– А ты и впрямь молодчага!
– Господин Демулен, господин Демулен, позвольте пожать вам руку! Да здравствует господин Демулен! Да здравствует наш малыш Камилл!
Гоншон (уже капитан милиции буржуа, входит в сопровождении патруля, состоящего из его молодчиков). Чего вы тут наворотили? Из-за чего горланите? Вы нарушаете порядок, будите весь квартал. Проваливайте! По домам!
Народ. Опять эти проклятые буржуи-охранники! Плюем мы на ваш дозор! Начхать на таких сержантов!
– Нарушаем порядок! Ну не наглость ли?
– Мы защищаем Париж!
Гоншон. Это не ваша забота.
Народ (поражен и возмущен). Не наша забота?!
Гоншон (еще громче). Да, вас это не касается. Это наша обязанность. Постоянный комитет поручил нам защиту города. Прочь отсюда!
Демулен (приближаясь, всматриваясь). Да ведь это Гоншон!
Гоншон (натыкаясь на баррикаду). Проклятье! А, черти, мерзавцы, разрази вас гром! Лопни ваши глаза! Какие сукины дети осмелились нагромоздить эту рухлядь, разобрать мостовую, преградить уличное движение?.. Сейчас же расшвырять все это!
Народ (вне себя). Разрушить нашу баррикаду! Пусть-ка сунутся!
Столяр. Послушай, капитан! Да слушай хорошенько и взвесь все, что я тебе скажу. Мы согласны разойтись и не оспаривать приказов комитета, хоть и писали их, видно, дураки безмозглые. Что ж, раз мы воюем, значит, нужна дисциплина. Поэтому мы подчиняемся. Но если только хоть пальцем тронут один кирпичик в наших сооружениях, мы свернем тебе шею, а заодно и твоим обезьянам.
Народ. Уничтожить нашу баррикаду!
Гоншон. Да никто и не думает разбирать вашу баррикаду. Вот еще! Разве мы каменщики? У нас и своих дел довольно. Разойдись!
Каменщик (угрожающе). Мы уйдем, но, надеюсь, ты понял?
Гоншон (с апломбом). Я сказал, что никто ее не тронет, – значит, не тронет. Довольно болтать!
Строители баррикады расходятся. Демулен задерживается.
А ты что, оглох, что ли?
Демулен. Разве для друзей нельзя сделать исключение, Гоншон?
Гоншон. Это ты, проклятый болтун? Арестуйте этого хулигана!
Робеспьер (входя). Кощунство! Кто тут осмеливается поднять руку на одного из поборников Свободы?
Демулен. А, Робеспьер! Спасибо!
Гоншон (выпуская Демулена; про себя). Депутат! Черт его дери! (Громко.)Я обязан охранять порядок. И буду поддерживать порядок, чего бы мне это ни стоило.
Робеспьер. Пойдем со мной, Камилл! Наши друзья собираются ночью вон в том доме. (Показывает на дом, находящийся на первом плане слева.).
Демулен (про себя). Оттуда мне будет видно окно Люсили.
Они подходят к дому, у дверей которого в темной нише какой-то человек, в блузе, босой и с ружьем на плече, несет караул, покуривая трубочку.
Человек, стоящий на часах. Кто вы такие?
Робеспьер. Робеспьер.
Человек. Не знаю такого.
Робеспьер. Депутат от Арраса.
Человек. Покажите ваше удостоверение.
Демулен. Демулен.
Человек. А, так ты тот парень, который придумал кокарду? Проходи, товарищ!
Демулен (показывая на Робеспьера). Он со мной.
Человек. Хорошо, хорошо, проходите, гражданин Робер-Пьер.
Демулен (рисуясь). Вы имеете случай, мой друг, оценить силу красноречия.
Робеспьер, горько улыбаясь, смотрит на Демулена, вздыхает и молча следует за ним.
Гоншон (подходя к человеку, несущему караул). Этот еще откуда взялся?
Человек. Проваливай!
Гоншон. Что, что ты сказал, мошенник? Ты чем тут занимаешься?
Человек (напыщенно). Стою на страже Нации; охраняю мозг народа!
Гоншон. Это что еще за выдумки! У тебя есть удостоверение? Кто приказал тебе стоять здесь?
Человек. Я сам.
Гоншон. Ну так марш домой!
Человек. А я и так у себя дома. Мой дом – улица. Другого дома у меня нет. Убирайся ты сам домой, буржуй! Проваливай с моей мостовой! (С угрожающим видом наступает на него.)
Гоншон. Ладно уж! Не будем ссориться... Стану я драться с пьянчугой! Проспись лучше! А мы продолжим наш обход... Ах, мерзавцы! Когда только мы разделаемся с ними! Хоть разорвись – баррикады так и лезут из-под земли, как грибы. И все улицы полны сбродом, которому только бы сцепиться с нами! Дай им волю, – они завтра же скинут короля. (Уходит со своими людьми.)
Человек, стоящий на часах. Разъелись, черти, синебрюхие гады, им не ружье носить, бездельникам, а кур щупать по курятникам! Ты думаешь, назвал себя командиром, так и можешь распоряжаться свободным человеком!.. Буржуи! Соберется их четверо или пятеро – и сразу пошли комитеты всякие, бумаги изводят груду, а главное, стараются установить свои порядки. «Покажи, говорит, удостоверение!» Как будто кто-то еще нуждается в их разрешениях, подписях и во всем прочем их кривлянье. Не беспокойтесь, без вас себя отстоим, раз уж на нас напали! Пусть каждый за собой смотрит! Хорош мужчина, который ждет, чтобы его защитили другие! Будто мы не понимаем! Они, конечно, рады бы отнять у нас ружья и снова узду на нас надеть по старинке. Да только руки коротки – кончилось их времечко. А эти-то чудаки: орут, что их предали, а сами же при первом окрике бросают на произвол судьбы свою баррикаду из страха перед властями и богатеями с туго набитой мошной! Привыкли, чтобы их водили на поводу, – в один день от этого не отучишься! Счастье еще, что существуют на свете бродячие псы вроде меня, у которых угла своего нет и почтения ни к чему нет. Вот и стой здесь на посту вместо них и смотри в оба. Нет уж! Мы не отдадим нашего Парижа! Париж все-таки, хоть у нас и нет ничего, принадлежит нам, а не только аристократам, теперь он нам особенно полюбился, Париж-то. Еще вчера я ни о чем не заботился. Что мне было до этого города, где у меня даже конуры нет, чтоб укрыться от дождя и где не сыщешь корки хлеба, когда одолевает голод? Какое мне было дело до того, счастливы или несчастливы все прочие? Теперь все переменилось. Все, что происходит здесь, касается и меня; все стало вроде как и моим – их дома, их деньги и их глупые башки. Я обязан за всем этим приглядеть – ведь они работают и на меня. Все равны, как они говорят, равны и свободны... Боже мой... да я же всегда это чувствовал, только выразить не мог... Свободны! Пусть мы голь, пусть жрать нам нечего, пусть кишки у нас подводит – наплевать!.. Свободны! Мы теперь свободны!.. Можем расправить грудь!.. Дышать! Мы короли! Мы завоюем весь мир! (Увлекаясь все больше и больше, расхаживает большими шагами.)Что это со мной? Я – как пьяный, голова кружится, а я ведь ничего не пил. Что же это? Это – свобода!
Гюлен (выходя из дома). Уф! Чуть не задохнулся, надо проветриться.
Человек, стоящий на часах. Это ты, Гюлен? Что они там делают?
Гюлен. Что делают? Говорят, говорят. А! Проклятые болтуны! Как примутся нанизывать фразу на фразу – ничем их не остановишь... Демулен несет невероятную чепуху, пересыпая ее латынью. Робеспьер мрачен и призывает всех к самопожертвованию. Они все ставят под вопрос: законы, общественный договор, разум, происхождение мира. Один объявляет войну Богу, другой – Природе. А когда надо подумать о том, что идет настоящая война, как отвратить опасность, все молчат! Решать? Пусть, мол, все решится само собой: никто ведь не беспокоится, когда идет дождь в Париже. Пойдет, да и перестанет. Так вот и они рассуждают, фразеры проклятые!
Человек. Не нужно ругать их! Уметь красиво говорить – это ведь тоже хорошо! Иной раз скажут словечко, так насквозь тебя и проймет. Даже дрожь по телу проходит. Тут можно и разрыдаться и на родного отца руку поднять! Кажется, ты всех сильнее в мире, вроде господа бога! Что поделаешь – каждому свое! Они думают за нас. Наша обязанность – действовать за них!
Гюлен. Попробуй тут действовать!.. Видишь? (Показывает на Бастилию.)
Человек. Огоньки перебегают по левой башне. И там наверху не спят вроде нас. Наводят красоту на свои пушки.
Гюлен. А наши пушки где? Нет, мы не сможем сопротивляться.
Человек. Посмотрим.
Гюлен. Что ты сказал?
Человек. Я говорю: посмотрим. Стая скворцов забьет и коршуна.
Гюлен. Ты оптимист.
Человек. Такова уж моя натура.
Гюлен. А ты, видать, недалеко ушел с твоим оптимизмом.
Человек (добродушно). Вот тут ты прав! Удача мне несродни. С тех пор как я себя знаю, не могу припомнить, чтобы хоть раз удалось то, что я задумал. (Смеется.)А, пропади все пропадом! Я всего натерпелся на своем веку! Что поделаешь, не для одних радостей мы на свет родились. В жизни все перемешано – бывают и хорошие и плохие дни. Только я не теряю надежды. Конечно, иногда можно и просчитаться. Но сейчас, Гюлен, я чувствую, что дело к хорошему клонится. Ветер переменился. Фортуна повернулась к нам лицом.
Гюлен (насмешливо). Фортуна, говоришь? Ты бы попросил у нее обувку-то поприличнее.
Человек (рассматривая свои босые ноги). Я предпочитаю свою обувку башмакам Капета. Я и босиком дойду, если понадобится, до Вены, а то и до Берлина. Ох, и солоно тогда придется королям!
Гюлен. Что, тебе дома дела мало?
Человек. Пока дела хватит. А вот когда мы покончим у себя, наведем порядок в Париже и по всей Франции, почему бы нам не прогуляться всем вместе? А, Гюлен? Взявшись за руки? Солдатам, буржуа и беднякам, и не почистить Европу? Мы же не эгоисты, верно? Какая радость – радоваться только за себя? Когда я узнаю какую-нибудь новость, мне не терпится поделиться со всеми. С тех пор как началось все это, у меня в голове точно гул стоит от слова «свобода» и от всех наших речей – так и хочется без конца повторять их всем и каждому, орать на весь мир. Будь я неладен, если вру! Если бы все были на меня похожи, вот бы было шуму! Я уже слышу, как дрожит земля от наших шагов и вся Европа бурлит, будто вино в чане. Народы бросаются нам на грудь. Знаешь? Как ручьи, которые сливаются в реку. И мы – река, смывающая все на своем пути.
Гюлен. Ты, случайно, не болен?
Человек. Я? Я крепок, как кочерыжка.
Гюлен. И часто тебе снятся сны вот так, наяву?
Человек. Всегда. Так легче жить. Что-нибудь да сбудется в конце концов из моих снов. А ты, Гюлен, разве не согласен, что это была бы недурная прогулка? И разве тебе не хочется принять в ней участие?
Гюлен. Ну ладно! Когда ты возьмешь Вену и Берлин, я постараюсь удержать их.
Человек. Не смейся. Кто знает, что может случиться!
Гюлен. Правда, случается всякое.
Человек. Все сбывается, надо только захотеть, конечно.
Гюлен. Пока что я бы очень хотел знать, что произойдет в ближайший час.
Человек. Это-то как раз всего труднее угадать. Что мы будем делать? Ну, там видно будет. Всему свое время.
Гюлен. Ох уж эти мне французы! Все на один лад; любят думать о том, что произойдет через сто лет, и совсем не заботятся о завтрашнем дне.
Человек. Возможно и так. Зато и о нас будут помнить столетия.
Гюлен. А тебе от этого легче?
Человек. Мои кости заранее ликуют. Одно только досадно – мое имя не останется в истории.
Гюлен. Честолюбец!
Человек. Ничего не поделаешь! Я неравнодушен к славе.
Гюлен. Прекрасная вещь – слава. Все несчастье в том, что она достается в большинстве случаев покойникам. Я предпочитаю хорошую трубку.
Справа появляется Вентимиль.
Вентимиль. Улицы пусты. Двое голодранцев разглагольствуют о славе – им бы блох ловить. Обломки мебели, разбитой бесноватыми парижанами. Вот оно – великое восстание! Достаточно было бы одного патруля, чтобы навести порядок в Париже. Чего они дожидаются там, в Версале?
Человек (внезапно поднявшись, направляется к Вентимилю). Эй, ты! Чего тебе здесь надо?
Вентимиль (насмешливо разглядывая его). Вот какова теперь форма господ стрелков ночного караула! Прочь с дороги, уважаемый!
Человек. Кто вы? Куда идете в такой поздний час?
Вентимиль (протягивая ему бумагу). Читать умеешь?
Человек. Бумажонки? Конечно, умею. (Гюлену.)Читай. Что там написано?
Гюлен (прочитав). Пропуск. Все по форме. Подписано Комитетом городской ратуши. Скреплено Гоншоном, капитаном милиции буржуа.
Человек. Так я им и поверил! Все это покупается за деньги. (Ворча, пропускает Вентимиля.)
Вентимиль. Бесспорно, все можно купить за деньги. (Проходя, брезгливо протягивает человеку деньги.)До свиданья.
Человек (подскакивая). Что? Это еще что такое?
Вентимиль (не оглядываясь). Ты же отлично видишь. Бери и молчи.
Человек (подбегает к Вентимилю и загораживает ему дорогу). Так ты, значит, аристократ? Ты хочешь купить меня?
Гюлен (вмешиваясь). Успокойся, товарищ, успокойся! Я его отлично знаю. (Подходит к Вентимилю.)
Вентимиль (не смущаясь). В самом деле, это...
Гюлен. Это Гюлен.
Вентимиль. Ну да.
Короткая пауза. Оба смотрят друг на друга.
Гюлен (человеку). Пропусти его.
Человек (взбешенный, кричит). Он хотел купить меня! Купить мою совесть!
Вентимиль. Твою совесть? На что она мне? Нечего сказать, хорош товар! Я плачу тем, кто мне оказывает услуги. Ну, бери же!
Человек. Я не оказываю услуг. Я исполняю свой долг.
Вентимиль. Ну что ж, в таком случае получай за исполнение долга. Не все ли мне равно, за что платить?..
Человек. За исполнение долга не платят. Я – свободный человек!
Вентимиль. Ни твой долг, ни твоя свобода не прокормят тебя. Ненавижу фразеров. Поторапливайся. Деньги всегда стоит брать – за что бы ни платили. Не ломайся! Ведь самому не терпится взять. Я знаю, что ты не устоишь, дело только в цене. Может, мало тебе показалось? Сколько же ты хочешь, господин свободный человек?
Человек (несколько раз порывавшийся взять деньги, кидается на Вентимиля. Гюлен его останавливает). Пусти меня, Гюлен, пусти меня!
Гюлен. Спокойно!
Человек. Нет! Я должен убить его!
Вентимиль. Что с ним?
Человек (удерживаемый Гюленом, Вентимилю). Убирайтесь отсюда! Зачем вы явились! Я был счастлив, я забыл о своей нищете; я был свободен, я был властелином вселенной. А вы мне напоминаете, что я голоден, что я даже и себе-то не хозяин, что любой подлец, у которого есть пригоршня серебра, может стать моим господином и унизить мое человеческое достоинство, потому что без этих грязных денег не обойтись. Вы отравили мою радость. Убирайтесь!
Вентимиль. Вот уж действительно много шума из ничего! Кого ты думаешь поразить своей щепетильностью? Мне это совсем не нужно. Ну, довольно, бери!
Человек. Лучше подохнуть! Вот если ты, Гюлен мне дашь...
Вентимиль протягивает деньги Гюлену, тот отдергивает руку. Деньги падают. Человек поднимает их.
Гюлен. Куда ты?
Человек. Напиться, чтобы забыть.
Вентимиль. Что забыть?
Человек. Что я на самом деле не свободен. Негодяй! (Уходит.)
Вентимиль. Кривляка! Трудно придумать что-либо глупее оборванца, который изображает из себя гордеца, не имея для этого никаких оснований. До свиданья, уважаемый. Спасибо.