Текст книги "Прорицатель"

Автор книги: Роман Светлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

2

По пути в Эпидавр Калхас не раз успел проклясть свое бессилие. Однако проклинала только голова, сердце же охотно подчинилось воле наемника и не позволяло Калхасу решиться на бегство. Более того, он с удовольствием смотрел по сторонам, ибо они ехали той частью Пелопоннеса, где Калхас никогда раньше не бывал.

На второй день вечером Дотим со своими спутниками оказался в Эпидавре, а на третий они уже погрузились на корабли и вышли в море. Шел мелкий дождь. Порт понемногу начинал терять очертания. Как живые расходились в стороны, освобождая путь, прибрежные острова. Портовые чайки, с пронзительными криками следовавшие за кормой, стали поворачивать обратно. Ровные бесцветные волны мягко покачивали судно. Калхас устроился на самом носу, завернувшись в подаренный ему Дотимом плащ. Остальные уже давно забрались в трюм, где для них были набросаны соломенные одеяла, но Калхас не желал уходить с палубы.

– Пойдем, ты промокнешь, – сказал ему Дотим.

– Нет – упрямо мотнул головой Калхас. Почувствовав, что наемник не уходит, он добавил: – Когда будет холодно, спущусь вниз.

Если не мешкая броситься в море, то он, наверное, сумеет добраться до берега. Калхас плавал только в мелких аркадских речках, но сейчас он поймал себя на отсутствии страха перед морем. Нужны всего лишь терпение и выносливость. Волны станут подкидывать его вверх-вниз, а морские водоросли будут щекотать ноги. Потом усталый, запыхавшийся, весь в потоках стекающей с него воды, он выйдет на берег… Нет, он просто фантазировал и не собирался прыгать за борт. Калхас поглаживал стеклянный шарик и спрашивал себя: правильно ли он поступает? Он покинул Тимомаха с таким же легким сердцем, с каким раньше смеялся на разговорами о Македонце. Все произошло удивительно быстро, но, вместе с тем, Калхас чувствовал, что так оно и должно было случиться. Конечно, воспоминания о Маронейской долине, о дочери пасечника беспокоили сердце. Его собаки до сих пор наверняка рычат, не подпуская и не слушаясь никого, а девушка приходит на место их встреч и ждет. Однако здесь его глаза были наполнены морем, волнами, дождем; Калхас плыл туда, в Азию, он делал предсказанный Гермесом шаг, и это отвлекало его от воспоминаний. Он поступил правильно: оставшись у Тимомаха, он жалел бы об упущенной возможности всю жизнь.

Небо сливалось с водой. Корабли не пошли вдоль берега, а, пользуясь ветром, сразу повернули в открытое море. Их было четыре. На каждом из этих тихоходных торговых судов помещалась почти сотня человек. Внизу царила теснота: еще и поэтому Калхас не желал уходить с палубы. Утром, во время погрузки, недавние пастухи, пропивавшие в отсутствие Дотима свои задатки, выглядели хмуро и болезненно. Хотя грузили только провизию и оружие – пращи, дротики, да легкие плетеные щиты – они работали так медленно, что Дотим принялся ругать их последними словами. Он угрожал оставить половину аркадян здесь, под задом у мамок и шлюх. Его решительный вид отбивал всякое желание огрызаться, поэтому наемники ворчали только после того, как он отходил на порядочное расстояние.

Когда Калхас наконец основательно промок и спустился в трюм, его голова закружилась из-за духоты и тяжелого запаха, поднимавшегося от лежавших вповалку людей. Под низким потолком тускло чадили покачивающиеся светильники. При их мутном свете трюм казался значительно большим, чем это думалось наверху. Часть наемников уже стонала, проклиная качку и тот день, когда они согласились плыть в Азию. Чуть позже нескольких человек начало рвать. Дотим позвал Калхаса, и они принялись выталкивать их на палубу.

Так прошел весь первый день. На второй желудки наемников окончательно освободились от эпидаврских излишеств. Они стали выползать наверх и греться в лучах солнца, ненадолго появлявшемся среди туч. Солнце сменялось дождем, однако теперь уже многие предпочитали промокнуть, чем лишний раз опуститься в духоту трюма. Корабли мотало довольно изрядно. Однажды они даже потеряли друг друга из виду. К удивлению Калхаса, ни Дотим, ни капитан их судна не были взволнованы этим. И действительно, когда на третий день они подошли к маленькому скалистому островку посреди моря, остальные три корабля уже ждали там.

По приказу капитана на воду спустили лодку. В нее сели матросы, приняли пустые меха и стали грести к острову.

– Здесь есть источник, – ответил Дотим на недоуменный взгляд Калхаса. – Это последнее место, где мы можем спокойно пополнить запасы свежей воды.

Как только матросы вернулись, корабли отошли от острова и с тех пор старались держаться дальше от берегов. Прибрежные воды кишели вражескими триерами, спасти от которых паруса торговых посудин не могли.

С самого начала путешествия Калхас оказался в стороне от остальных наемников. Произошло это и потому, что Дотим явно выделял его среди других, держа все время рядом с собой, и потому, что сам Калхас особенно не стремился завязать дружбу среди будущих воинов Эвмена. Они были скучны ему. На корабле плыли пастухи необычайно похожие на тех, кто работал у Тимомаха. Их возраст колебался от самого юного до весьма почтенного: юные взирали на все раскрыв рты, старые вспоминали свою жизнь, приукрашивая ее выдуманными на ходу историями, а остальные или праздно валялись на палубе, или бахвалились своей силой. Некоторые уже приставали к молоденьким, и порой разговоры на палубе сводились к сальным шуточкам по поводу филейных частей тела.

Отличало их от Тимомаховых работников лишь беспокойство. Калхас видел, что они с трудом переносят однообразное течение времени. Равнодушное, безвольное выражение лиц у них мигом сменялось раздражением и даже яростью, когда начиналось выяснение отношений. Чаще всего ссоры возникали по пустякам, зато грозили далеко не пустячными последствиями. «Однако другие и не бросили бы все ради того, чтобы плыть неизвестно куда», – думал Калхас и с интересом наблюдал, как хладнокровно Дотим прекращает ссоры. Командир наемников всегда успевал в тот момент, когда пастухи уже готовы были схватиться за ножи. Он, не раздумывая, пускал в ход кулаки и, смиренные его решительностью, наемники уступали.

Конечно Дотим старался – насколько это было возможно – занять их время. Когда волна была не слишком высока, он выстраивал аркадян на палубе, дабы обучить основам воинского искусства.

– Сейчас вы – никто! Вы – стадо овец. Сейчас в первом же столкновении перебьют половину из вас. Да, самые грязные и тупые варвары сделают это без труда. Потому что мало владеть пращей, или дротиком. Война – это не охота. На охоте следишь за одним зверем, а на войне их сотни. Здесь нужно бросать дротик в одну сторону, прикрываться щитом с другой, а смотреть в третью. И при этом не спотыкаться, не бить своих, слышать голос командира! Ноги – хорошо! Но если враг со всех сторон, то и они не спасут. Нужно иметь глаза на всех частях тела, а особенно – на заднице, чтобы туда не всадили копье!

Разнообразием шуток Дотим наемников не баловал, однако те гоготали в ответ на любое срамное слово.

Поначалу упражнения заключались в следующем: несколько человек пытались достать одного из своих собратьев тупой стороной дротиков, а тот отбивался щитом и уворачивался. Все проходили через это. Потом Дотим стал усложнять уроки. Он отнимал у защищающегося щит или заставлял нападавших бить не древком, а острием. Если у кого-то появлялась кровь, Дотим был страшно доволен и заявлял во всеуслышание:

– Лучше получить царапину сейчас, чем в бою! Привыкайте к своей крови: в серьезном деле пугаться ее нельзя.

С Калхасом он занимался отдельно. Впрочем, тут не надо было нескольких человек. Калхасу казалось, что едва Дотим берет оружие, у него вырастает еще одна пара рук. Аркадянин не поспевал за опытным наемником и, хотя тот щадил его, упражнения то и дело оставляли на теле Калхаса ссадины и синяки.

– Не волнуйся, – говорил Дотим. – Так, как я, сражаться умеет далеко не каждый. Я не хвастаюсь, ты увидишь сам!.. Нет!.. Нет!.. Нельзя так, нельзя! Нельзя думать, не нужно рассчитывать. Твои руки должны двигаться сами собой. Доверяйся телу, а не голове, оно само решит как увернуться и как нанести удар.

Когда Калхас измученно опускался на палубу, Дотим садился рядом с ним и, смахивая пот, продолжал урок устно.

– Ты не сариссофор: ты не идешь в фаланге, где справа, слева, сзади твои же соплеменники. Ты – аркадянин, значит должен убегать, прыгать, метать камни и отбиваться в одиночку. Ты – высокого роста, но худ и гибок. Так используй это! Приседай, качайся словно дерево в бурю, нагибайся, подпрыгивай, обманывай. Пусть они бьют, если ты не станешь лениться, их удары провалятся в пустоту, они минуют тебя!

– Минуют, – механически повторял за ним Калхас.

– А? Что? – растерянно переспрашивал Дотим. – Это что, ты предсказываешь, или как?

Во время плавания Калхас несколько раз тешил Дотима, угадывая всякие мелочи. Но когда тот пытался спрашивать о серьезных вещах, он отрицательно качал головой.

– Нет. Не могу отвечать.

– Почему?

– Не могу. Чувствую, что сейчас не надо. Для всего свое время.

– Так ты знаешь, но не хочешь говорить?

– Не знаю и не хочу. Не время. Видишь, я тебе говорю: не время.

К счастью, Дотим не был навязчив. Наемник только многозначительно поджимал губы:

– Хорошо. Пока подожду.

Учения продолжались ежедневно. Как заметил Калхас, ими были заняты наемники и на других кораблях. Каждый раз, когда бывшие пастухи утомлялись, Дотим говорил им:

– Вы думаете, что чему-то научились? Почти ничему! Но считайте, что после сегодняшнего дня в первом бою от вас уцелеет на одного человека больше, чем после вчерашнего. Только на одного, поняли!

Калхас не знал, верили ли своему командиру наемники. Сам он, считая по вечерам синяки, был склонен верить.

На десятый день после отплытия из Эпидавра на горизонте опять появился берег. На этот раз наемники не отвернули в море.

– Киликия! – громогласно объявил Дотим. – Теперь мы плывем вдоль своих берегов. Осталось немного. Скоро сойдем на сушу!

Однако успокоился он рано. Следующим утром их разбудили истошные вопли матросов:

– Корабли!

Поднявшись на палубу, Калхас увидел прямо по курсу длинные темные силуэты трех триер. Капитан судна и Дотим, стоя на носу, пристально вглядывались в их очертания, размываемые легкой утренней дымкой. Калхас подошел поближе.

– Нет, это не киликийцы, – убежденно сказал капитан. – Это финикияне. Финикийские триеры. Или кипрские. Но, скорее, финикийские – слишком длинные и приземистые.

– Что они здесь делают? – спросил Дотим.

– Откуда я знаю? – пожал плечами капитан.

Лицо Дотима выражало тревогу.

– …Так. Раз боевые корабли, значит кто-то их послал. А кто пошлет сюда финикийские триеры?

На триерах заметили торговые суда. Калхас увидел, как черные борта ощетинились мерно передвигающимися ножками-веслами.

– Кто, кроме Птолемея, может заставить Тир, или Сидон отправить в эти воды корабли? – мрачно проговорил капитан.

– Надо бежать, – согласился Дотим. – Поворачиваем к морю?

– Не получится. – Капитан указал на паруса. – Ветер гонит нас прямо на них. Попытаемся уйти к берегу. Если что, вытянем суда на мелководье, а там отобьетесь.

Корабли наемников стали поворачивать к берегу, но триеры без промедления повторили их маневр. Некоторое время те и другие соревновались в скорости, однако постепенно стало ясно, что финикияне успевают раньше. Казалось, что их корабли мчатся как бегуны на стадий, в то время как медлительные наемники топтались на одном месте.

– Опоздали, – невесело проговорил капитан.

– Хорошо. Пусть будет так. – Дотим взял из его рук рупор и отдал наемничьим судам команду приблизиться друг к другу. После того, как их борта оказались рядом, он перебросился несколькими фразами со своими помощниками на других кораблях. Судя по всему, они не теряли голову и знали, что делать. Закончив разговор, Дотим отобрал десяток самых сильных аркадян, остальным же приказал спуститься вниз.

– Сидите тихо и держите оружие в руках! – сказал он им. – Едва я крикну «наверх!»– выбирайтесь через люки и сразу же перепрыгивайте на ближайшую триеру. Мы сделаем так, чтобы они оказались рядом.

По его указанию матросы приготовили всевозможные крючья, кошки и начали привязывать к ним веревки, свободные концы которых закреплялись на палубе. Когда они справились с этим, Дотим подозвал отобранных наемников и дал каждому из них по крюку.

– Вы спрячетесь вот здесь, за выступом борта. Когда какая-нибудь из триер подойдет близко, я дам знак, и вы швырнете эти крючья. Швырнете так, чтобы они зацепились за триеру, после чего будете подтягивать к ней наш корабль. Если финикияне вырвутся, они пробьют нам тараном борт и оставят плескаться прямо здесь. Не думаю, что кто-нибудь доплывет до берега. Но если вы кинете крючья хорошо, то триера от нас не уйдет. Мы подтянемся к ней и убьем всех, кто будет сопротивляться. Вооруженных людей у нас раза в два больше. Все ясно?

Хмурые и сосредоточенные, наемники кивнули.

– Тогда прячьтесь. Быстро. Они уже близко.

Наемники начали устраиваться вдоль борта. Заметив, что Калхас стоит поблизости, Дотим взял его за предплечье.

– Ты будешь рядом со мной. Положи у своих ног пращу. Когда я отдам команду кидать крючья, бери ее и вышибай первого, кто поднимет на триере лук. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Калхас и почувствовал, как страшно у него пересохло горло. Казалось, что глотку забило песком, проглотить который было невозможно. Сморщившись, он начал тереть горло ладонью.

– Что? – повернулся к нему Дотим. – Хочется пить? В первый раз мне тоже хотелось. Очень. Ладно, это надо перетерпеть. Пустяки… – Дотим расплылся в злой беззубой улыбке и, забыв о Калхасе, повернулся к финикийским кораблям.

Приближаясь, триеры постепенно замедляли ход. Калхас уже различал людей на высоких палубах. Их одежды поблескивали – он не сразу понял, что это латы. Латники густо стояли вдоль бортов и на носах кораблей. Калхас решил, что финикияне внимательно разглядывают торговые суда, что они чувствуют подвох и будут чрезвычайно осторожны. Подтверждая его догадку, триеры шли все тише и тише. Весла теперь не вгрызались в воду, а всего лишь поглаживали ее.

– Пожри их Кербер! – яростно пробормотал Дотим. – Чего они ждут?

Однако триеры, хотя и медленно, приближались. Физиономия Дотима начала проясняться. Он посмотрел на наемников, замерших с крючьями в руках, и принялся оценивать расстояние до финикиян.

– Нет. Еще далеко. Еще чуть-чуть подождем.

В этот момент Калхас тронул его за плечо и произнес:

– Это свои.

– Кто? – ошарашенный, повернулся к нему Дотим.

– Свои, – уверенно повторил Калхас.

– С чего ты взял?

– Знаю. – Калхас пожал плечами. – Этого не объяснить.

Несколько мгновений Дотим внимательно смотрел в его глаза. Потом пробубнил что-то под нос и взял в руки рупор.

С ближайшей триеры им уже что-то кричали. Вначале на финикийском, потом на персидском, на греческом языках. Дождавшись, когда они закончили, Дотим поднес рупор к губам и прорычал в него:

– Зевс и Деметра!

Люди на триере зашевелились.

– Повтори еще раз! – крикнули оттуда по-гречески.

– Зевс и Деметра! – вновь рявкнул Дотим.

На триере принялись бурно обсуждать его слова. Наконец там пришли к согласию и предложили, чтобы кто-нибудь с торговых судов подплыл к ним на лодке.

– Ох, Зевс-Спаситель, – проворчал Дотим, но приказал спустить лодку на воду. Хотя капитан пытался отговорить его от такого шага, вождь наемников настоял на своем.

– Если что-то произойдет, спросите с него, – криво усмехаясь указал он на Калхаса и полез через борт.

В люках стали показываться пастушьи головы. Капитан загонял их обратно, но его никто не слушал: все смотрели на Калхаса: кто с недоумением, а кто со страхом. Тот чувствовал взгляды наемников, они так и давили на его спину. Однако Калхаса не покидало спокойствие и уверенность. Сейчас он не гадал, сейчас он знал, а потому его ничто не могло испугать. Даже когда Дотим поднялся на палубу триеры, когда его взяли в плотное кольцо латные воины и долго не выпускали оттуда, он не волновался. Он терпеливо ждал. И нисколько не удивился, когда у борта финикийской триеры опять появился Дотим.

– Свои! Свои! Корабли Эвмена! Слава богам!

Всю дорогу Калхас чувствовал в себе двух людей. Один был знакомым и привычным. Он боялся, если надо было бояться, скучал, если было скучно, и с любопытством разглядывал все новое. Но рядом с ним присутствовал другой – незнакомый, хотя Калхас и не мог сказать: «чужой». Этот незнакомец только угадывался раньше, когда Калхас поражал собеседников своей проницательностью. Кто-то овладевал его губами и произносил именно те слова, что было нужно произнести. Теперь же этот «кто-то» оказался рядом, он сидел прямо у сердца, посреди груди. Если внешние события отвлекали Калхаса, он забывал о нем. Но стоило задуматься, или остаться в одиночестве, как он физически начинал ощущать присутствие чужака. Какая-то часть тела пастуха онемела, отделилась и теперь внимательно взирала на мысли и желания хозяина. Он терялся перед ней, умолкал, и сам начинал прислушиваться, приглядываться, хотя не слышал и не видел ничего.

А тогда, на корабле, незнакомец овладел Калхасом и не ограничился словами о том, что финикийские триеры – свои. Это он прогнал страх, это он одарил уверенностью и непробиваемым спокойствием. Калхас очень четко помнил свои ощущения: всеобщая растерянность, страх и на их фоне – холодная невозмутимость, излившаяся на него из каких-то иных сфер. Он все видел и все знал, вплоть до того, сколько вооруженных людей на триерах и сколько дней они в плавании. Он знал, что его никто не тронет пальцем, что отныне на него будут взирать с любопытством и опаской, но не чувствовал никакой гордости из-за своего знания. Только спокойствие.

Потом незнакомец отступил. Калхас отбивался от восторгов Дотима, а сам ощущал, как в его груди волной поднимаются и облегчение, и радость, и тщеславное удовлетворение. Он становился обычным, но это вызвало неожиданный стыд. Стыд перед самим же собой. Словно несколько мгновений назад он стоял выше на целую голову.

Все это отошло на второй план, когда они высадились на берег. Триеры сопроводили наемников к какой-то безымянной бухте, затерянной среди скалистых берегов Киликии, и они выбирались на берег под испуганными взорами обитателей десятка глинобитных рыбачьих хижин.

Берег! Радость от ощущения твердой, устойчивой опоры под ногами могут понять лишь те, кто много дней провел на вечно раскачивающихся, стонущих при каждом ударе ветра суденышках. Радость наемников была столь велика, что, оказавшись на суше, они пустились в пляс, распевая дикие бессмысленные песни.

Дотим дал выплеснуться первой, неуправляемой энергии, после чего выстроил свое маленькое войско в колонну и повел его скорым маршем к Тарсу, городу, где находился Эвмен. Наемников обступили пустынные горы цвета пересохшей глины. Редкие чахлые ивовые рощи вокруг едва дышащих ключей, порыжевший от жары можжевельник, да пучки сухой травы, торчащие на обочине тропы, по которой они шли, постепенно начали вселять уныние. Азия до странности напоминала Аркадию засушливым летом. Только горы казались выше и пустынней. Тропа пересекалась с другими, и не будь взятого в рыбачьей деревушке проводника, они давно бы уже заблудились.

Наконец отряд вышел на самую настоящую дорогу, однако по-прежнему встречные были очень редки. Когда наступил вечер, из-за поворота впервые появилась повозка, в которой сидели люди, чья одежда намекала на некоторый достаток. Заметив большой вооруженный отряд, возница повернул мулов и погнал их прямо в горы. Дотим с трудом удержал наемников, готовых, подобно охотничьим собакам, припустить за всем, что убегает от них.

– Это своя страна, – убеждал он. – А потом, что вы у него отнимете? Мулов да мешок ячменя?

Усталость постепенно заглушила ропот. Отвыкшие от длительной ходьбы ноги под конец дня казались каменными глыбами, а каждый шаг давался с мукой. Поэтому, когда Дотим остановил отряд и приказал располагаться на ночь, большинство наемников повалились на землю, забыв о пище.

Наутро все повторилось. Опять была жара, пустынная дорога и утомительный переход. Дотим обещал скорый отдых в большом городе, но при взгляде на эту местность казалось, что городов здесь просто не может быть.

Однако в тот же день дорога привела их к обрыву, с которого открывался вид на гигантскую, теряющуюся за горизонтом равнину. Желтую и серую краски разом сменили зеленая и голубая. Никогда аркадяне не видели такого обилия деревьев, возделанных полей, ручьев и рек. Дотим довольно посмеивался.

– Это тоже Киликия. Ну-ка, смотрите туда: вот он, Тарс!

Рука Дотима указывала на смутно угадывающиеся вдалеке очертания стен. Отпустив проводника, они начали спускаться в долину по дороге, бесконечно долго вившейся вдоль края обрыва. Зато внизу их встретил влажный мягкий ветер, переполненный запахами трав и пьянящим жаром разопревшей земли. От этого жара по телу кралась сладкая истома, а скулы сводило зевотой. Даже сам Дотим поддался общей слабости и разрешил провести остаток жаркого времени дня в тени первой же попавшейся рощи.

Из липкой дремы наемников вырвали испуганные голоса дозорных. В их сторону на полном скаку мчалось не менее полусотни всадников. Они были вооружены, и потому Дотим приказал наемникам тоже взять в руки оружие. Заметив это, большинство всадников остановилось на почтительном расстоянии. Лишь двое стали осторожно приближаться к аркадянам. Оказавшись совсем рядом, один из них спросил:

– Здесь есть Дотим?

– Есть, – командир наемников выступил вперед и картинно оперся на дротик.

Другой всадник указал на него рукой:

– Точно. Это Дотим. Посмотри на ухо.

– Повернись боком! – сказал первый всадник.

– А еще чем к тебе повернуться? – фыркнул Дотим, но показал разрубленное ухо.

Тогда всадники замахали руками своим, и те, пряча оружие, стали спешиваться.

– От Эвмена отпал город. Там, на западе, в двух днях пути отсюда, – принялся объяснять первый всадник. – Ты шел как раз по дороге, которая ведет к нему. Эвмен ждет тебя, но, сам понимаешь… – всадник улыбнулся и спрыгнул с коня. – Я тебя не видел никогда, но мне рассказывали о твоем ухе…