Текст книги "Бали: шесть соток в раю"

Автор книги: Роман Светлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава восьмая
Есть, молиться, любить

«Есть, молиться, любить» – название книги Элизабет Гилберт, вышедшей в свет несколько лет назад и ставшей своего рода событием в области дамской литературы. Как написали в одной из рецензий, «попробуйте коктейль, в котором смешаны рецепты в духе „помоги себе сам“, путевые заметки и описание похождений неунывающей, но очень болтливой неудачницы». Всем бы быть такой неудачницей, объехавшей половину Апеннин, просидевшей несколько месяцев в знаменитом индийском ашраме, а потом обретшей новую любовь в промежутках между веселыми тусовками на Бали! О качествах романа говорить не буду. Сам я дочитал его до конца, хотя многие сцены пролистывал или просматривал вскользь, – чересчур словоохотлива госпожа Гилберт, да и ее героиня тоже, уж больно она носится, на мой, мужской, вкус, со своими переживаниями по поводу мужа, любовника, своей брошенности и неприкаянности.

Зато Гилберт не делает из своей героини фигуры глубокой и загадочной. Она такая, какая есть, – болтливая, думающая и пишущая исключительно о себе американская журналистка, убежденная в том, что весь мир должен ее любить. Быть может, эта искренность и сделала «Есть, молиться, любить» бестселлером. Читательницы стали узнавать в героине самих себя: не ту романтическую фигуру, о которой они мечтают с двенадцати лет, а взрослую, ужасно боящуюся одиночества и старости женщину.

Увлечение этой книгой привело к тому, что Голливуд экранизировал ее, уговорив сыграть главные роли Джулию Робертс и Хавьера Бардема. На Бали «Есть, молиться, любить» можно обнаружить во всех книжных магазинах и туристических офисах. Она издана не только на английском, но и на немецком, французском, испанском, китайском и русском языках.

Поэтому я нисколько не удивился, когда заметил на столе сексапильной китаянки-секретарши моего юриста книгу Элизабет Гилберт. Судя по закладке, она уже приближалась к тому волнующему моменту, когда пятидесятилетний бразильский инженер предложит главной героине закрутить роман.

Когда Спартак привез меня в приемную Гунтура Харимурти, было ровно одиннадцать часов. Именно на это время мы назначили завершение последних формальностей и подписание контракта. В приемной юриста, помимо секретарши, находился Марат. При нашем появлении на его лбу выступил румянец, и Марат начал многословно извиняться за свою сестру:

– Господин Иванов, прошу вас, не сердитесь. Марта звонила, она очень извиняется. Она будет с минуты на минуту. Но мы подписываем такой большой контракт. Она должна была помолиться и еще… выглядеть достойно этого дня. Она вот-вот будет.

Опоздание заинтересованной стороны на подписание контракта – вещь на Бали невиданная. По крайней мере, так мне неоднократно говорилось: опоздать – следовательно, проявить крайнее неуважение.

К счастью, в этот момент вышел Молот. Он поздоровался, мрачно посмотрел на Марата и пригласил нас в свой кабинет.

Сегодня утром Спартак посвятил меня в некоторые дополнительные подробности происходящего. Марат и Марта разрешили ему это сделать, чтобы в будущем я не упрекал их в сокрытии существенной информации.

Настоящее имя Марты было Маде Десак Масан, а Марата – Неман Дева Масан. Имена Десак и Дева означали, что они происходят из касты кшатриев – княжеского сословия, которое когда-то правило на Бали. Масан – фамилия, которую когда-то носили министры нескольких балийских королевств. Еще при голландцах их семейство владело большими земельными угодьями в разных частях острова. После освобождения от голландцев семья потеряла многое, но осталась очень уважаемой на Бали. Самое главное, что ей удалось сохранить баньяр. Это было не простое соседство, как у крестьян, а содружество бывших аристократов и землевладельцев. К нему принадлежали, например, господин Самир, с которым мы общались во второй день моего пребывания на острове, госпожа Сама Удун, а также хозяин ресторана «Милонга». За несколько дней я побывал в самых разных частях Бали, но со мной общались люди, принадлежащие к одному соседству. И земли, которые я покупал, были в собственности людей из баньяра. Поскольку Марта оставалась номинальной владелицей участков, переходивших ко мне, они не уходили из совместно нажитого за века.

С точки зрения цены или качества земли я не страдал: мне подбирали реальные варианты – или подешевле, но поплоше, или подороже, но в хорошем районе. Да еще повезло, что экс-баскетболист решил заняться биржевой игрой. Но, купив землю, я оказывался связан с баньяром. Моя земля и мой бизнес отныне находились под присмотром, и теперь только от меня зависело, будут ли чиновники из «нашего» соседства помогать мне в решении неизбежных бумажных вопросов, станут ли «наши» рестораторы заказывать мой рис и так далее.

То, что на Востоке клановая система распространена повсеместно, я знал очень хорошо. Но впервые мне предстояло войти в один из таких кланов – если я, конечно, соглашусь.

В именах Марты и Марата скрывалась еще одна загадка. Маде и Неман означали Вторая и Третий. В балийских семействах, чтящих традиции своей родины, детей называют Первый, Второй, Третий, Четвертый. Не очень благозвучно, однако местные жители к этому привыкли. Но если Марта была Второй, а Марат Третьим, то… в их семье существовал и кто-то Первый!

Спартак сообщил, что у Марты и Марата есть старший брат, Вайян. Он живет в Джакарте и занят политикой. Но именно он присматривает за делами соседства. Он нашел Марте мужа. Он же изучал мое досье, прежде чем дать указание своей сестре подыскать мне землю вихбаньяре. Именно с его подачи оформлением бумаг занимается Гунтур. «А это сильный, очень дотошный юрист», – с воодушевлением убеждал меня Спартак.

Не скажу, чтобы слова моего спутника прозвучали грому подобно. Что-то похожее я ожидал уже после визита к господину Самиру. Но широта «соседского» заговора производила впечатление.

Когда мы уже подъезжали к обезьяньему лесу, я спросил у Спартака:

– А нужно ли было говорить мне это? Вы понимаете, что ставите сделку под угрозу?

– Разные люди живут на Бали, господин Иванов. Живут простодушные и хитрые. Те, кто помнит о слове, которое они дали, и те, кто тут же о нем забывает. Скажу честно, семья Масан не простодушная, но и не хитрая. Госпожа Марта звонила господину Вайяну, и тот разрешил ей рассказать правду. Он считает, что только поддержит этим вашу решимость. Ведь теперь мы – союзники.

Некоторое время мною владела злость. Кому понравится, когда вас водят за нос! Как сладко будет войти в кабинет юриста, наорать на него, пообещав рассказать о происшедшем «кому надо». Только «кому надо»? Подобная сделка на Бали была не первой и не последней. Чем плохи союзники на острове, который многие столетия рождал воинов?

Так или иначе, даже войдя в офис Гунтура, решения я еще не принял. Прежде чем говорить «нет» или «да», мне хотелось увидеть Марту.

Та появилась сразу после того, как Гунтур разложил на столе тексты договоров. И тут же заставила меня забыть об уязвленном деловом самолюбии. На ней были черные туфли на высоких каблуках и красная плиссированная юбка, кончавшаяся сантиметров на десять выше колен. Черная блузка с короткими рукавами и глубоким вырезом эффектно подчеркивала ее грудь. Шею украшало ожерелье из черного жемчуга, а мизинец на правой руке – изящное колечко с крошечным, но ярко переливающимся сапфиром. И никаких других колец – даже обручального!

Но более всего меня удивила ее прическа. Марта неожиданно подстриглась а-ля Гаврош, оставив лишь одну прядь, спадавшую у правого уха. Эту прядь она заплела в легкомысленную косичку. В сочетании с индонезийским разрезом глаз выглядело просто сногсшибательно.

Гунтур, поднявшийся, когда Марта зашла в его кабинет, крякнул и не произнес ни одного слова укоризны.

– Простите, господин Иванов, – обратилась она ко мне. – Сегодня я вела себя как европейка.

Я была у парикмахера… вы ведь знаете, сколько времени женщина может провести у парикмахера!

Я пожал ее прохладные пальчики, на мгновение залюбовавшись на красные ноготки.

– Две минуты в Европе – это не опоздание, – ответил я. – Мы даже не приступили к документам.

Ну вот я и сказал «да». Гунтур, Марта и Марат поняли это без слов и восприняли как должное. Мы занялись бумагами, и мысли о соседстве и таинственном господине Вайяне куда-то исчезли сами собой.

К двенадцати договор между господином мной – законным собственником – и госпожой Маде Десак Масан – номинальной собственницей – был согласован. Вскоре появилась Сама Удун в сопровождении огромного Джонсона, лишь с трудом поместившегося в одно из кресел Гунтура.

– Кофе лювак? – предложил Молот и заговорщически посмотрел на меня.

– Нет уж, увольте, – всплеснул руками экс-баскетболист. – Пейте сами эти зернышки, выкопанные в какашках. Принесите мне американо. Обычный, тупой жидкий американо.

Затем мы занялись пунктами договоров, просмотром форм банковских гарантий сделки, переводными векселями и тому подобным. На это ушло более четырех часов, и сил у присутствующих осталось немного, поэтому момент, когда мы – Марта, Сама Удун, Джонсон и я ставили подписи, а Гунтур Харимурти визировал документы, получился будничным. Его сопровождал лишь стук каблуков секретарши, принесшей в кабинет запотевшую бутылку бордо урожая 1994 года, ведерко со льдом и бокалы.

– В честь упорства и решимости, – устало произнес Гунтур. – Не думал, что мы справимся так быстро.

– Всего за сутки, – радостно добавил Марат.

– Почувствовали ли вы, что стали беднее на некую сумму? – спросил у меня Джонсон, пока юрист открывал бутылку.

– Чувствую, что стал богаче, – парировал я.

Джонсон посмотрел на Марту и покачал головой:

– В каком-то смысле – да.

Я люблю свое внутреннее ощущение после заключения сделки. Кажется, будто очередной раз переходишь вместе с Цезарем Рубикон. Никаких сомнений, только свобода и готовность отдаться начинающемуся приключению. Если бы не отсрочка, связанная с регистрацией договора индонезийскими властями (отсрочка, до истечения которой Джонсон не мог воспользоваться моими векселями), я бы предложил поехать на свои «шесть соток», чтобы сразу взяться за дело.

Американец покинул нас. Желтый «хаммер» увез его на север острова – распорядиться о сборе вещей, которые он в ближайшие дни планировал отправить в Нью-Йорк. Госпожа Сама Удун, на которую я теперь смотрел как на своего дальнего родственника, осталась: Марта сказала, что от имени их соседства та должна пригласить всех нас на торжественный обед.

В качестве закуски к бордо секретарь нашего юриста принесла вазочки, где лежало по шарику белоснежного пломбира, веточке душистой мяты и по темно-красной, «загорелой» клубничине. Таких румяных ягод я не видел нигде, только на Бали. Вкусовое сочетание было идеальным, но лишь подстегнуло наш аппетит, и предложение Марты было принято.

Маленький кортеж, состоявший из мини-вэна Спартака, «ниссана» Марты и темно-синего «субару» Гунтура, двинулся на юг Бали. Ехали мы по направлению к самой большой стройке на острове, которая на всех картах обозначается аббревиатурой GVC. GVC – это Гаруда-Вишну-комплекс, претенциозный проект по созданию конгресс-центра, который должен быть украшен статуей Вишну, оседлавшего легендарную птицу. Индуистские богословы, как известно, отказываются отвечать на вопрос, как выглядит Гаруда. В Индии перед храмами, посвященными Вишну, обычно стоит высокая железная колонна, которая и символизирует птицу. В свое время один полусумасшедший уфолог убеждал меня, что Вишну – это доисторический астронавт, летавший на ракете. Именно ракету, мол, и изображает железный столб.

У балийцев на этот счет сложилось свое мнение. Они привыкли доверять священным текстам.

Если сказано «птица» – значит, так и есть: огромное, похожее на орла с чудовищным кривым клювом существо. Вишну удобно восседал на ее спине: отрешенное выражение его лица и поза созерцателя контрастировали с боевым характером птицы. Но, присмотревшись, можно было увидеть, насколько внимательно наблюдают из-за полузакрытых век глаза бога за всем, что находится под ним.

Пока от статуи готовы только огромная голова Вишну да некоторые части Гаруды. В сторонке стоит небольшое изображение будущей композиции. Но когда все это будет вознесено на восьмидесятиметровую высоту, Гаруда и Вишну станут наблюдать за всем южным Бали.

Строят GVC посреди Букита, на широком холме из песчаника. Сюда привозят туристов и рассказывают, как же это будет величественно и грандиозно. Серьезность намерений подчеркивается шлагбаумами и вооруженными охранниками на подъезде к стройке.

Впрочем, на этот раз к «голове Вишну» мы не поехали. Марта обогнула шлагбаумы и привезла в деревню, расположенную к югу от строящегося комплекса. Деревня была довольно ухоженной: большинство домов в ней были традиционными, балийскими и скрывались за крашеными заборами. Наша кавалькада подъехала к одному из таких домов. Едва Марта нажала на клаксон, ворота распахнулись и мы увидели довольно обширный внутренний двор, в котором нашлось место для всех наших машин.

– Это дом Марты? – спросил я у Спартака.

– Нет, она живет в Куте, – ответил мой неизменный спутник. – Это дом их дальних родственников. Нас накормят по-деревенски. – Он улыбнулся, заметив мое смущение. – Не волнуйтесь, это очень вкусно.

Вы обращали внимание на то, как танцует плиссированная юбка вокруг женских бедер? Тогда вы можете понять, отчего дорога мне показалась бесконечно долгой. Во время переговоров в течение нескольких часов Марта сидела напротив меня, и я ощущал ее дыхание на своих руках, перекладывающих бумаги. Это возбуждало меня ничуть не хуже запаха пачули, который источало ее тело. Вслед за этими долгими часами наступили те несколько минут, когда она, плавно качая бедрами, спускалась передо мной по лестнице, обсуждала с нами, по каким дорогам ехать лучше, шла к своей машине…

Это было выше моих сил. Даже поток холодного воздуха из решеток кондиционера в машине Спартака не мог охладить мое разгоряченное лицо.

Вот что такое амок! Невозможность думать ни о чем другом, кроме желания ощутить ладонью шелковистую гладкость ее кожи. Хотя бы руки, хотя бы шеи…

– Вам плохо? – заботливо произнес Спартак, когда мы вышли из машины.

– Напротив, хорошо. – Я натужно улыбнулся ему и направился вслед за Мартой в глубину пальмовой рощицы, примыкавшей к дому.

Там находился длинный деревянный стол под навесом из пальмовых листьев. На нем уже стояли деревянные тарелки с резными краями, бокалы для вина, корзинки с бананами, киви, клубникой, рассеченными на кольца ананасами. На отдельном блюде лежали пышущие жаром, пахнущие чесночным маслом лепешки. Вокруг стола было поставлено шесть табуретов – по числу гостей. Как раз когда мы подходили к нему, две симпатичные балийки в длинных черных юбках и пестрых блузках накрывали их мягкими попонками.

– В честь подписания документов мы будем есть утку по-балийски! – торжественно объявил Марат.

Пожалуй, этому удивились все, кроме брата с сестрой. Утку готовят не менее двенадцати часов. Чтобы угостить нас легендарным балийским блюдом, к его приготовлению следовало бы приступить еще ночью – задолго до нашей встречи в офисе Гунтура и уже тем более задолго до подписания договора.

– Вы были уверены в успехе? – озвучил общее удивление юрист.

– Были уверены, – подтвердила Марта и со странным смущением посмотрела на меня. – И нам очень хотелось угостить господина Иванова этой уткой.

Утка по-балийски – это целая история. Общее в ее приготовлении с утками по-русски, по-немецки или по-южноавстралийски только одно: готовят долго. Обо всем остальном нужно забыть, иначе вместо экзотического островного блюда у вас получится опять что-то «горячее к пиву».

Потрошеную утку натирают кунжутным маслом, солью и черным перцем. Под кожицу запихивают дольки чеснока – чем его больше, тем лучше. После этого делают смесь, которой ее фаршируют. Обратите внимание: никакой капусты! На Бали о ней не только не вспоминают, но, боюсь, и не подозревают, что ею можно фаршировать утку.

Вместо капусты туда идет умопомрачительная начинка из свежей зелени: смешивают сельдерей, майоран, побеги чеснока, добавляют немного базилика и еще чего-то такого, о чем знают только балийцы. Все это рубится или рвется – крупными частями, изрядно пересыпается крупной солью, перемешивается с местными пряностями и маринованными каперсами, после чего полученной массой набивают тушку утки. Двумя-тремя стежками перетягивают пузо и заворачивают в пальмовые листья. Их тоже перевязывают особой термоустойчивой бечевкой: теперь если сок и попадет наружу, то совсем в небольших количествах.

К этому моменту во дворе в специально вырытой яме уже должна тлеть куча рисовой шелухи, оставшейся после молотьбы. На нее и кладут утку, а сверху закрывают толстым и старым чугунным котлом. Потом заваливают шелухой сам котел – и оставляют на двенадцать часов.

Впрочем, следить за готовкой приходится постоянно: главное, чтобы шелуха не потухла или, наоборот, не разгорелась слишком сильно. Удерживать ее в равномерном тлеющем состоянии – это особенное искусство, которым владеет не каждый. Зато из-под котла утка выходит словно заново рожденной: румяной, пропеченной и протушенной одновременно. А уж запах! Он просто сшибает с ног.

Когда виновница торжества появилась на столе, мы забыли обо всем, кроме этого запаха.

– Божественно, – произнес Марат.

Госпожа Сама Удун что-то пискнула и зааплодировала, глядя на Марту.

– Это не я, это они, – балийка указала на прислуживавших нам женщин. – Только здесь еще делают настоящую утку. Не для туристов, а как раньше: не торопясь, ценя каждую минуту, которую посвящают ей.

– Между прочим, господин Иванов, к утке нам подадут рис ага, – торжественно заявил Марат. – А пеклась она на шелухе из-под ага. Мне думается, это очень символично!

Вкус у утки был мягким, но не менее богатым, чем ее запах. Чеснок, майоран, базилик вкупе с пряностями и утиным жиром пропитывают тающее во рту мясо. А начинка превращается в густую приправу, великолепно сочетающуюся с рисом. Под утку нам подали вино «Барон Эдмон де Ротшильд» – из региона Медок, урожая 1995 года. Не самое дорогое, но и не дешевое, оно своей насыщенной плотностью и легкой ванильной отдушкой оттеняло вкус птицы.

Первая утка исчезла в наших желудках за десять минут. Почти тут же на столе появилась вторая. Ловкие руки женщин, помогавших нам, разделили ее на части и разложили по тарелкам. В первый раз мне досталась ножка, а в этот – изрядный кусочек грудки.

Принесли шампанское (я вспомнил бессмертное: «А под дичь нужно шампанское!»). Участники пиршества по очереди говорили красивые слова о проведенной сделке и моих прекрасных перспективах на острове. Когда наступила моя очередь, я поблагодарил всех, кто меня принимал, готовил контракт, возил по острову, знакомил с интересными людьми.

– Русские помнят добро; надеюсь, в ближайшие месяцы и годы вы убедитесь в правоте этих моих слов, – сказал я и повернулся к Марте. – Но особенно я хотел бы выразить свое восхищение прекрасной госпоже Маде Десак Масан. Женская красота волнует даже самые стойкие мужские сердца. А красота вместе с деловыми талантами является аргументом, противостоять которому нет никакой возможности. За вас, госпожа Маде Десак Масан, за силу, которую вы в себе несете!

Марта сидела напротив, глядя то на меня, то на бокал в своей руке. Щеки ее розовели, а на губах играла странная улыбка: не двусмысленная, а именно странная – как будто она знала, что я именно это и скажу.

Клянусь Вишну, Брахмой и Шивой, а также Буддой для верности, больше я не позволил себе ничего лишнего – вплоть до того момента, пока утка не закончилась. Я даже смотрел на Марту не слишком часто, а когда наши взгляды пересекались, отводил глаза. И говорили за столом хором – обо всем и ни о чем одновременно. Мне запомнилась только одна фраза, которую неожиданно произнесла, обращаясь ко мне, госпожа Сама Удун:

– В древности полагали, что такая утка укрепляет мужскую силу. Очень укрепляет – если приготовить ее правильно.

– Надеюсь, она была приготовлена правильно? – Я приосанился и по-гусарски покрутил ус.

Когда начало темнеть, компания пришла в движение.

– Господину Иванову обязательно нужно показать океан! – заявила Марта.

– Да-да! – согласился Спартак. – Пока солнце совсем не зашло!

Прислуживающие женщины бросились убирать посуду, а юрист вместе с бывшей номинальной собственницей моей земли начали прощаться. Им нужно было возвращаться по домам, а для этого – пересечь половину Бали. Наша компания уменьшилась до четырех человек, из которых не пил только Спартак.

– Поедем в моей машине! – решил он.

Мы погрузились в мини-вэн: Марта оказалась рядом с водителем, а мы с ее братом устроились сзади. Почти всю недолгую дорогу Марта сидела повернувшись к нам и весело рассказывала о своей учебе в местной школе: как у нее ничего не получалось с математикой и как ее хотели оставить в одном из классов на второй год.

– Это, наверное, потому, что вы нравились учителю, – сказал я.

– Да что вы! – она засмеялась, словно девчонка. – Я была тощей и прыщавой! Надо мной все потешались.

«Вот что получается из тощих и прыщавых, – с внезапной тоской подумал я. – Вечер подходит к концу. Мы посмотрим на океан, и что дальше? Завтра наступит новый день, она уже не будет хмельной и веселой, как старшеклассница. Она перестанет показывать, что ей нравится мое внимание, вспомнит о муже… Балийские боги, отчего же рядом с нами постоянно кто-то есть!»

Мы выехали на берег моря около храма Бату Пагех. Он остался по левую руку от нас: на фоне уже почти темного восточного горизонта силуэты его башен были едва заметны. Перед нами был узкий, совсем как в Нуса Дуа, ровный песчаный пляж, на некотором расстоянии от него располагались бунгало. Перед тем как выйти на пляж, Марта скинула туфли, изящно взяв их двумя пальчиками. Подумав, я последовал ее примеру: песок был теплым и мягким.

– Посмотрите туда, – Марат указал на западный горизонт, в сторону которого уходила береговая линия.

Солнце уже почти покинуло небосклон. Лишь небольшая огненно-красная шляпка виднелась над горизонтом, но и она таяла на глазах. Зато последние солнечные лучи буквально разглаживали море перед собой. Казалось, по его поверхности скользят большие желтые ладошки.

– Какое чудо! Смотрите, это чудо! – Марта подпрыгивала на месте.

– Больше ниоткуда это не увидеть, – пояснил ее брат. – И длится только несколько минут.

Действительно, едва последний кусочек солнца угас, как «ладошки» исчезли. Остались лишь прекрасные розово-сиреневые всполохи над местом, где только что купалось в море дневное светило.

– Спасибо, что показали мне это, – сказал я. – Я тронут. Действительно очень тронут. Сегодня был такой день…

– Скучно ехать домой, – заявила Марта. – Давайте погуляем по берегу.

Она решительно взяла меня под руку и направилась в сторону, противоположную храму, туда, где закат показывал нам невиданные оттенки розового. Я вздрогнул и подобрался. Во мне вспыхнуло желание, которое я так мучительно гасил. Марту нужно было обнять за плечи, за талию. Но она уже совершила поступок, невиданный среди местных жителей, дотронувшись, да что там – прижавшись ко мне. Спартак и Марат позади нас – они свидетели этого… Кому она показывает свою решительность: им или мне?

Ни Марат, ни Спартак не последовали за нами. Брат что-то крикнул Марте на балийском, но та даже не обернулась на его голос. Когда я посмотрел назад, они уже растворились в стремительных сумерках.

«Мы остались одни. Мы остались одни», – повторял я про себя при каждом шаге. Затем высвободил руку и обнял Марту за плечи. Сквозь тонкую ткань блузки чувствовалась гладкая, упругая кожа. Ее бедро касалось моего бедра, а юбка задевала мою ногу.

В какой-то момент я не выдержал, остановился и повернул ее лицо к себе. Наши туфли выпали из рук на песок. Марта несколько мгновений смотрела на меня, а потом закрыла глаза и едва заметно откинулась назад.

Я поцеловал ее, чувствуя, как с моря волнами приходит свежий, пахнущий солью бриз. Она отвечала, вначале нежно, потом – горячо. Обмякая в моих руках, она впивалась в мои губы своими, – словно вся сила ее была сейчас в губах.

Затем Марта резко отстранилась и поправила змейку-косичку.

– Скоро будет прохладно, – сказала она и указала на бунгало, которое виднелось между деревьями. – Пойдем туда.

– Пойдем, – зачарованно повторил я, даже не задаваясь вопросом, чье это бунгало и ждут ли нас там.

Около дверей домика Марта наклонилась и приподняла лежавший там коврик. Под ним нашелся ключ, который она решительно вручила мне.

Большую часть бунгало занимала широкая кровать, покрытая розовой шелковой простыней. Сверху на ней были разбросаны подушки разных размеров и форм. В одном углу стоял холодильник, в другом – небольшой телевизор, едва заметно светящий красным огоньком. На столике у кровати скучали два пустых бокала, свернулся калачиком розовый телефон и лежали несколько салфеток.

– Дом свиданий? – спросил я у Марты.

– Дом любви, – ответила она. – Ты бывал уже на Бали в таком?

– Нет. Ты первая показала мне дом любви.

– Значит, такова моя карма: открыть для тебя Бали. Полностью познакомить с ним.

Она прильнула ко мне, и мы снова целовались, а когда пол стал уходить из-под ног, упали на кровать – обессиленные и распаленные одновременно.

– Возьми ее. – Марта вложила мне в руку свою косичку. – Это для тебя. Это старый обычай в нашем баньяре. Когда женщина хочет сделать что-то важное, она коротко стрижется. Оставляет только эту косичку. Держи меня за нее, пока твои руки не разожмутся.

Грудь ее была высокой и бедра сильными, а когда я придавливал ее к розовому шелку, она извивалась, словно хотела выскользнуть из-под меня, хотела, но не могла. И она позволяла делать с собой те вещи, о которых я даже не смел просить ее, и сама подсказывала то, чего я не знал и не умел. Вместе со мной она срывалась в крик или делала это не дожидаясь меня, зажмурившись и цепляясь за мои плечи острыми алыми ногтями, царапая мою грудь сверкавшим даже в темноте сапфиром ее колечка. А потом, открыв глаза, внимательно смотрела на меня, всем телом прислушиваясь к тому, что я делаю с ней.

И она пахла. О, как она пахла женщиной!

– Госпожа Маде Десак Масан, – выдохнул я, когда силы наши иссякли и невидимый, но столь реальный кундалини перестал стягивать наши тела в одно целое.

– Господин Иванов, – тихо ответила она.

– Я хотел тебя. С той первой встречи…

– Я поняла это сразу. Женщины всегда это понимают.

– Я благодарен тебе.

– И я тебе благодарна. Ты нежен и силен. Силен как бык.

– Это все утка по-балийски.

– Не слушай всякие глупости. Это в твоей природе. Природы смущаться не нужно.

– Я плохой ухажер.

– У тебя другая культура. Другие обычаи. Тебе еще многое предстоит узнать о Бали. Но я чувствовала твою страсть. Она разогревала меня при каждой встрече. И сейчас мне было очень-очень хорошо… Только борода кололась.

Некоторое время мы молчали.

– Ты моя, – тихо произнес я.

В ответ Марта повернулась ко мне и нежно провела пальцами по лицу, по груди, погладила ложбинку под шеей, уткнувшись в которую стонала еще четверть часа назад.

– Господин Иванов, я не ваша. И ты не мой.

– Конечно, ты свободна, ты решаешь сама…

– За нас решают боги. И наша карма. Мы отдали друг другу то, что должны были отдать. Я почувствовала твою силу. А ты получил Бали: землю, которую жаждал, договор, который тебя устроил, женщину, которую желал. Это называется инициация, – я правильно говорю это слово?

Я сел и отстранился от Марты. Мысли путались, сердце ныло от тяжелого предчувствия.

– Да, я понимаю, у тебя муж, брат, семья. Все произошло практически на глазах Марата и Спартака. Но я смогу тебя защитить. Если хочешь уехать…

– Ты, как всегда, стремителен и нетерпелив. – Марта пододвинулась ко мне, и я бедром ощутил теплоту ее груди. – Я останусь в семье, никто не обвинит меня ни в чем. Все уже давно решено, – в том числе и то, что я должна сделать тебя настоящим балийцем. Мой муж не с нашего острова, но… он знает наши обычаи и уважает их. Никто не упрекнет…

– Тогда объясни мне, что было только что между нами? Страсть? Ритуал? Часть сделки?

Марта вздохнула.

– Я вижу, тебе больно говорить. Тебе хочется оскорбить меня, но ты боишься, что от этого тебе не станет легче… То, что было, – уже случилось. Отпусти это. Тебе было хорошо. Мне было хорошо. Мы узнали друг друга – разве это не замечательно? Такое не повторяется, и мы не станем повторять. Да, это было частью сделки. У вас, в Европе, слово «сделка» подразумевает бумаги, юридические права, обязанности. Тот, с кем сделка совершается, исчезает за словами, чернильными и устными. А у нас сделка – это еще и познание друг друга. Помнишь, я сказала, что номинальный владелец должен доверять законному собственнику? Я выбрала этот путь и понимаю, что не ошиблась. Да, сегодняшняя ночь – часть сделки. А еще – посвящение. И ритуал. И страсть. Страсть, которую ритуал сделал еще более горячей. Но теперь она должна отпустить нас… успокойся. Ты как бы заново родился, стал балийцем, а я твоя мать. У нас прошли очень приятные роды.

Марта тихо рассмеялась.

А мне было не до смеха. Вместо ощущения полноты бытия в груди образовалась огромная дыра, в которую утекали силы, мысли, желание жить.

– Эй, русский бык, не превращайся в камень! – потрясла меня за руку Марта. – Я далеко не последняя балийка в твоей жизни. Пройдет час, день, неделя, и ты забудешь о горечи, которую сейчас испытываешь. Мы будем друзьями.

– Друзьями?

– Ну конечно! Хочешь, я расскажу тебе один свой сон? Подумай над ним – не сейчас, позже. Он поможет что-то понять в нас и в самом себе. Слушаешь?

«Однажды мне приснилось, что я нахожусь в какой-то красивой гостиной в обществе людей приятных мне. Там были и мужчины, и женщины, они непринужденно беседовали друг с другом на самые разные темы: наука, кулинария, дети. Один из нас несколько раз выходил в коридор, чтобы через пару минут вернуться обратно. Я долго не могла понять, в чем дело, пока он не сказал:

– Сколько раз ни пытаюсь, почти ничего не меняется.

Только в этот момент я поняла, что нечто все-таки поменялось. Сменился рисунок на обоях: вместо синих полос теперь это были оранжевые шары. Часы, висевшие на стене, изменили форму: из квадратных они стали круглыми. Посреди комнаты на столике стояла ваза с бананами. Вместо них теперь лежали апельсины. Один из тех, с кем я беседовала, засмеялся:

– Нет, друг. Ты уже поменял очень многое. И так быстро…