Текст книги "Орел взмывает ввысь"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Все тоже молчали. Даже Ванька. Что меня снова порадовало.

– Поэтому я думаю, торопиться нам не след, – продолжил Качумасов, – надобно на силу и стойкость людей русских уповать и все по нашему раннему плану делати. Войско развернуть. Королям и народам иноземным о свейском вероломстве как можно шибче рассказать. А и к самому Карлу Густаву послов направить с увещеванием, о сем действе погромче раструбив. Дабы потом, когда мы их шибко давить будем, как можно более многие считали, что свеи-де сами в своей судьбе виновны. Пусть не в том, что мы с ними воевать начали, потому как мы к сему готовились и это многим ведомо, так в том, как мы с ними воюем. Я эвон до сего дня едва голову не сломал, думая, как тех же англичан да французов с голландцами убедить не встревать, когда мы уже Финляндию под себя подгребать будем. Им-то любое наше усиление ой как поперек горла встанет. Тут же вой подымут да на защиту свеев кинутся.

– А так не кинутся? – усмехнувшись, спросил я.

Уж на что-что, а на продажность, самовлюбленность и меркантильность западного так называемого общественного мнения я вдоволь насмотрелся еще в двадцать первом веке. Одна осетинская война чего стоила. Ребятки даже разобраться не удосужились – просто брали ролики, где грузины на своих танках вступали в южноосетинскую столицу Цхинвал, постреливая по окнам жилых домов из крупнокалиберных зенитных пулеметов и танковых пушек, и ставили их в эфир, давая подстрочный комментарий, что вот так вот, мол, русские варвары вступают в грузинский город Гори…

– Кинутся, конечно, государь, – вздохнул Качумасов, – да токмо, надеюсь, чуток позже, числом меньшим, да и пылу хоть чуть поменее будет.

Я молча кивнул и развернулся к Беклемишеву. Тот сидел, наморщив лоб, но, заметив мой взгляд, по военной привычке поднялся.

– Я тоже думаю, государь, что надобно и далее плану следовать. Даст бог, выстоит Ивангород, ну а коли нет – обойдемся без тех запасов. Все одно с излишком копим. Да и, как было запланировано, первыми в Лифляндию даточные кочевники войдут. Людишек имать и местность зорить. Дабы свеям армию, кою они непременно пошлют, когда увидят, как дело поворачивается, из самой Швеции снабжать да содержать надобно было. А кочевники завсегда с добычи жили. Прокормятся. А что люди наши, коль свеи крепость возьмут, под них угодят – так ведь ненадолго сие. Не позднее Рождества крепость возвернем. Точно.

Я повернулся к сыну. Он молча кивнул.

– Ну что ж, значит, так и порешим, – закончил я обсуждение.

Когда мои ближники покинули кабинет, я повернулся к сыну, коий остался сидеть, задумавшись.

– Ну что, спросить что хочешь?

Иван кивнул и, подняв на меня взгляд, тихо заговорил:

– Понимаешь, отец, ты сам меня всю жизнь учил, что своих сдавать нельзя, что если где-то кому-то из своих плохо – то нужно мчаться ему на помощь, не теряя ни мгновения. И я всегда считал, что это – абсолютная истина. Но…

– Сегодня мы решили оставить без помощи своих, коим она необходима, так? – спросил я прямо, освобождая Ваньку от необходимости смягчать формулировки.

– Где-то так, – кивнул сын.

– А чего ж ты сразу о сем не спросил?

Иван вздохнул:

– Да потому, что за те два месяца, что прошли с момента моего возвращения, я научился от тебя едва ли не большему, чем за предыдущие лет десять…

– Почему так? – заинтересованно прервал его я.

– Ну… мне кажется, потому, что снова, но уже по-другому, по-взрослому, что ли, начал учиться, перестав наконец считать, что сам уже все лучше знаю и понимаю. Как, например, когда только уезжал в Приамурье. Ох каким умным и все на свете знающим я тогда себя чувствовал… – Ванька тихонько рассмеялся. – Встань этот вопрос передо мной – тем, ух какую речь я закатил бы!

– А сейчас не закатишь? – улыбнулся я.

– Да нет, – мотнул головой Ванька, – но вот понять – хочу. Где я недодумал? Что не до конца понял?

– А вариант, что я тебе просто врал тогда – не рассматриваешь? Ну, может, не нарочно, а так, по малолетству, мол, когда подрастешь, жизнь узнаешь, вот тогда я тебе и расскажу, как оно все на самом деле устроено. И как государю поступать должно?

– Нет, – твердо ответил сын. – Уж что-что, а врать ты мне никогда не врал. Даже в малом. Ну там в обещании сладостей или еще в чем таком. И… большое тебе за то спасибо. Потому как я теперь уже знаю, что далеко не все родители со своими детьми так поступают.

И от этих слов у меня на душе потеплело. Это очень важно, когда дети наконец-таки вырастают настолько, что могут понять и отдать должное словам и поступкам своих родителей. Значит, их правильно воспитывали. И в таких семьях поколения никогда не расходятся навсегда, оставляя в душе одних горечь – мол, растили-растили, ночей не спали, во всем себе отказывали, и вот благодарность, а в душе других крик – ну как же вы меня достали, когда ж вы меня в покое оставите?!

– Ну что ж, тогда я скажу тебе просто. Остальное ты сам поймешь. – Я сделал паузу, задумываясь, как бы поточнее сформулировать. Вот бывают иногда такие моменты, когда вроде как сам все понимаешь, а как это все словами выразить – мозги закипают. И очень часто такое бывает как раз в разговоре с детьми… Умеют же поставить в тупик. – Есть многое, что дозволено государю. Всего не перечислишь. И среди этого всего – есть право послать на смерть. Верных. Лучших. Родных. Их послать, а самому остаться, не пойти. Но! Запомни это сын. Накрепко! Нет и не может быть у государя никакого права допустить, чтобы погибшие – погибли зазря. Потому что тогда дерьмо он, а не государь. Каждая, ты понял, сынок, каждая смерть должна быть окуплена. Понимаешь?

Иван медленно кивнул.

– Так вот сейчас я не токмо те смерти на весах взвешиваю, кои вои наши в Ивангороде без нашей скорой для них помощи примут, а вообще все, кои в этой будущей войне случатся. И думаю не токмо о том, как их общее число уменьшить, но и как за них возможно большую выгоду для страны поиметь. Вот так вот…

5

Генерал Якоб Тотт был разбужен какими-то странными звуками. Быстро накинув мундир, он выскочил из палатки и недоуменно уставился на противоположный берег реки, где разворачивалась весьма необычная картина. Над шведской крепостью Нарвой с громким шипением вздымались яркие, медленно летящие… ядра? Нет, это были не ядра. Но явно какие-то снаряды, в прозрачном рассветном воздухе очень напоминавшие тех существ, звук коих они так похоже имитировали. То есть змей. Массивная голова и длинный огненный хвост… Это снаряды плавно и величественно отрывались от земли, затем взлетали над городом, а потом, неспешно развернув голову вниз, со странной, этакой плавной стремительностью бросались на свою жертву.

– Что это такое, черт возьми?! – раздраженно бросил в пространство генерал.

– Я думаю, господин генерал, это московиты, – почтительно ответил генералу капитан Йохансон, один из офицеров его штаба.

Он, как выяснилось чуть позже, как раз направлялся к палатке генерала, чтобы разбудить его и доложить, что канаты наплавного понтонного моста, выстроенного через реку Нарву, внезапно оказались перерезаны и остатки моста теперь плывут вниз по течению. И что вследствие этого вся их армия, осаждавшая это проклятый московитский город, внезапно оказалась отрезана от Нарвы, являющейся ее основной базой снабжения.

Первые известия о появлении русских генерал получил около пяти дней назад. Из Нарвы прискакал гонец, привезший письмо, в котором комендант города извещал командующего шведской армией о том, что в окрестностях города появились кочевники-московиты, вооруженные луком и саблей, кои занимаются разбоем и похищением крестьян. Но он уже послал против них отряд драгун, так что к вечеру с ними должно быть покончено. Но на всякий случай он все равно решил известить о сем генерала.

Якоб Тотт отослал гонца с вежливым ответом, в коем информировал коменданта, что ценит его любезность, но даже не предлагает помощи, поскольку, так же как и комендант, считает, что четырех десятков драгун вполне достаточно для разгона этой банды московитов. Даже если их неожиданно окажется не полсотни, как сообщали испуганные крестьяне, кои, как известно, вообще склонны преувеличивать опасность, а в два или даже в три раза больше.

Обменявшись любезностями с комендантом, он тем не менее велел выставить караулы у понтонного моста, коий до сего дня не охранялся, ну и поставить еще пару караулов вокруг лагеря. Внезапной атаки он не опасался. Местность вокруг лагеря регулярно прочесывали конные патрули из тех же драгун, а еще он в первый же месяц этой проклятой осады велел возвести и циркумвалационную, и контрвалационную линии, как бы это ни выглядело смешным в войне против такого слабого противника, как московиты. Он был опытным генералом, поэтому предпочитал лить пот солдат, нежели их кровь. И хотя его не слишком большая армия занималась этим нелегким трудом целый месяц, как раз вследствие малочисленности рабочих рук, зато теперь он мог быть спокоен на случай попытки внезапного нападения.

Следующие несколько дней принесли еще сюрпризы. Причем по большей части неприятные. Так, например, выяснилось, что посланный драгунский отряд был перебит. И еще один, коий комендант отправил через два дня после первого, собрав туда всех драгун, остававшихся у него в гарнизоне, тоже. Солдат гарнизона генерал Тотт забрал в свою армию, посчитав, что рядом со столь сильной армией городу ничто угрожать не может, а солдаты в осаде ему не помешают, драгунов же брать не стал. Для несения патрульной службы ему хватало и своего полка, а отправлять драгун штурмовать стены он бы решился только в самом крайнем случае. Что случилось с этими отрядами, генерал и комендант смогли выяснить только после того, как генерал отправил на поиски аж три роты драгун. Те попали в засаду московитов, но сумели прорваться сквозь их неожиданно дружный огонь и опрокинуть противника. Однако, начав преследование, они нарвались на еще одну засаду и сочли за лучшее прекратить погоню. После чего неподалеку от места первой засады были обнаружены тела драгун обоих предыдущих отрядов. Не все. Примерно половину тел обнаружить не удалось. Но генерала это отнюдь не обрадовало, ибо, скорее всего, участью необнаруженных стал плен. Из тех же, что отыскали, десятая часть драгун была побита стрелами, а тела остальных имели отметины огнестрельных и сабельных ран, вероятно и ставших смертельными.

Приблизительно у четверти погибших было перерезано горло, что привело шведских солдат в крайнее негодование. Убивать пленных?! Неслыханная жестокость! И хотя большинство зарезанных, судя по характеру ранений, вряд ли прожили бы более часа, все одно – это московитов никак не оправдывало. Правда, капитан фон Штайн, немец, служивший в шведской королевской армии по контракту (многие немецкие офицеры после окончания Тридцатилетней войны разлетелись по разным странам, предлагая свои услуги), предположил, что, похоже, тут действовали не совсем московиты. Судя по описанию – низкорослые лошадки, луки, халаты и мохнатые шапки – скорее, это был южный народ, называемый тартары. Подданным императора не раз приходилось сражаться с ними, поскольку они всегда входили в состав османских армий. И занимались в них тем же, чем, похоже, занимались и здесь, – грабежами и поимкой пленных, коих потом с большой выгодой продавали османским работорговцам. При этом в их обычае было безжалостно вырезать тех из пленных, кто не мог передвигаться достаточно быстро… Вот только как они оказались здесь, на севере, так далеко от своих кочевий, да еще в армии московитов, с коими они обычно воевали, фон Штайн предположить затруднился. Как и то, откуда у диких кочевников огнестрельное оружие, да еще в таком количестве, что закаленные шведские ветераны не смогли выдержать обстрел.

Впрочем, и до этих известий дела у шведов обстояли не слишком хорошо. Осада города просто неприлично затянулась. Впрочем, тому были объективные причины. Осадной артиллерии у генерала не было, а обстрел хоть и старых, но еще довольно прочных стен московитского города из полевых орудий наносил им столь слабый ущерб, что генерал уже через неделю приказал прекратить бесполезную трату пороха. Его и так было не слишком много. А стало еще меньше, после того как русские сумели вычислить обе заложенные шведскими инженерами сапы[13]13
  Сапа – потайная подземная галерея, предназначенная для подведения под крепостную стену пороховой мины, с помощью которой в стене проделывался пролом. От нее пошло и название «сапер», и выражение «тихой сапой».


[Закрыть] и подорвать первую из них, вследствие чего генерал лишился большинства своих инженеров и саперов, а вторую перенять, захватив весь заложенный в пороховую мину заряд пороха. Слава богу, с остальным у его армии проблем не было. Сказывалась близость Нарвы, через которую в войска генерала бесперебойно поступало все необходимое. Ну до сего дня…

– Капитан Йохансон, организуйте поимку лодок из распавшегося понтонного моста, и… полковников Фергюссона и Горна ко мне, – коротко распорядился генерал, разворачиваясь и направляясь в свою палатку, чтобы привести себя в порядок.

День начался гораздо раньше, чем он рассчитывал. Ну да, значит, так захотел Господь. Ибо он никогда не оставлял своим благоволением своих верных сынов, коих вся Европа, кто со страхом, кто с благоговением, именовала северными львами. Московитский медведь рискнул вылезти из своей берлоги. Что ж, шведский лев быстро загонит его обратно…

Командиры Далекарлийского полка полковник Свен Фергюссон и драгунского Седерманландского полковник Клаас Горн прибыли в палатку генерала ровно через полчаса. За это время Тотт успел умыться и одеться и как раз завтракал приготовленной ординарцем яичницей. Впрочем, к приходу полковников он уже закончил и смог сразу же приступить к постановке боевой задачи.

– Итак, господа, я расцениваю произошедшее как попытку московитских разбойников лишить нас базы снабжения. И должен признать, начали они неплохо. Разрушение понтонного моста лишило нас возможности немедленно оказать помощь городу, который, как вы знаете, почти не имеет гарнизона. Но торжество московитов продлится недолго. Обстрел их новыми снарядами, на мой взгляд, не выглядит достаточно эффективным, к тому же в городе распоряжается толковый шведский комендант, так что даже если московиты и решатся на немедленный штурм, уверен, Нарва сумеет продержаться столько, сколько понадобится, чтобы мы успели прийти на помощь. Оказать ее я поручаю именно вам, господа. Вам, полковник Горн, надлежит выслать людей вдоль берега реки, они должны отыскать и перехватить те лодки из разрушенного московитами понтонного моста, кои успели отплыть далеко от лагеря, затем вы вместе с полковником Фергюссоном посадите своих людей на…

– Господин генерал, – бесцеремонно прервал его буквально ввалившийся в палатку капитан Йохансон, – Нарва горит!

– Горит? – Генерал недовольно свел брови. Что бы там ни происходило, шведский офицер не должен забывать о субординации и правилах обращения младшего к старшему. – Ну и что? Обстрелы часто приводят к пожарам, так что не вижу никакого основания удивляться тому, что…

– О, господин генерал, – крайне невежливо прервал его капитан, – вы посмотрите, как она горит!

На этот раз генерал уже едва удержался от того, чтобы отчитать своего офицера за вопиющую несдержанность, но он знал капитана Йохансона уже давно, поэтому нотки отчаяния, явно слышавшиеся в его голосе, заставили Якоба Тотта на время отложить разбор возмутительных манер капитана и встать и выйти из палатки.

– Да-а-а, – протянул генерал после трехминутного молчания, – я ошибся, господа. Московиты применили воистину дьявольское оружие. И Господь непременно покарает их за это. Такое чудовищное пламя… – Генерал вздохнул. – Что ж, господа. Я отменяю свой предыдущий приказ. Московиты совершенно точно не будут штурмовать город. Там нечего штурмовать… – Будто в подтверждение его слов, из-за стен Нарвы донесся грохот взрывов. Генерал горько усмехнулся и добавил: – И у нас больше нет никаких запасов. Поэтому… капитан, сообщите всем командирам полков, что я хочу видеть их у себя через час. Мы… снимаем осаду. Она более не имеет смысла.

Но через час генералу Тотту пришлось обсуждать совсем не тот вопрос, что он планировал, поскольку примчавшийся драгунский патруль сообщил, что к лагерю его армии приближается большое войско московитов.

Иван чувствовал сильное возбуждение. Войско, вместе с которым он двинулся в Лифляндию, составляло ровно треть всех русских сил. Тридцать тысяч пехоты, пять тысяч регулярной и десять тысяч союзной кочевой конницы при двух полевых артиллерийских полках. То есть с учетом полковой артиллерии в войске имелось более двухсот орудий. И еще доселе невиданная новинка – ракетный полк. Новое, до сего времени неизвестное русское оружие, кое, однако, все видевшие его в действии оценивали не слишком высоко. Ибо придуманные каким-то розмыслом снаряды били хоть и довольно далеко, не менее чем на версту, а самые большие почти на полторы, но все же неточно. Попасть одиночной ракетой хотя бы и в полк, даже стоящий на месте, нужно было умудриться. Да и из залпа в десяток ракет попадания в таковую цель получались токмо случайно. Но государь повелел ракеты делать, а для их применения сформировать три ракетных полка, на вооружении коих было по восемьсот пусковых треног, к каждой из которых было положено по тридцать ракет. Еще один такой полк входил в состав армии Беклемишева, двигавшейся из Полоцка к Риге, а третий с еще одной русской армией сейчас направлялся к Вендену из лагеря под Псковом. Еще одна русская армия, а вернее, корпус под командованием генерала Никиты Ванхорнова, сына голландского капитана Эразма ван Хорна, одним из первых пришедшего на службу к русскому царю и вскоре после этого принявшего русское подданство, а затем и православие, скорым маршем двигался к Режице.

Войско, с которым шел царевич, было самым большим, потому что его противником выступала единственная имеющаяся в Лифляндии шведская армия. После ее разгрома войско должно было двинуться на Дерпт, коему теперь вновь предстояло стать Юрьевом, а затем на Ревель, коему после этого надлежало впредь именоваться Колыванью. Ну да пока до воплощения этих планов было еще далеко. Сначала предстояло разгромить шестнадцатитысячную шведскую армию, которая, несмотря на подавляющее численное превосходство русских, все равно была противником сильным и опасным.

Первым в дело вступила союзная конница кочевников – переправившись через реку Нарва, она начала разорять земли Нарвского лена, захватывая крестьян и грабя деревни. За каждую живую душу в приимных избах, обустроенных под Псковом, как раз на месте покинутого армией района сосредоточения, кочевникам было обещано за мужчину – десять копеек, за женщину – семь, за дитенка любого пола и возраста – пять. Причем батюшка сомневался, не стоит ли уравнять всех, дабы у кочевников не было соблазна в случае опасности избавляться от более «дешевого» ясыря. Брать грех на душу, побуждая сынов степей простодушно резать женщин и детей, не хотел никто. Но затем решили оставить так. Ибо, по всем расчетам, в Лифляндии кочевникам было не от кого убегать. Единственная реальная сила шведов была сосредоточена у Ивангорода, а гарнизоны в остальных городах стояли ну просто очень хлипкие. От десятка до максимум, в Риге, трех сотен солдат и драгун.

В помощь иррегулярной коннице кочевников и для руководства оными командовавший армией генерал Турнин выделил еще полк драгун. Впрочем, основной их задачей было охранять ракетный полк, неспешно двигавшийся к Нарве всем своим огромным обозом. Применять столь неточную артиллерию решено было только по таким огромным целям, как крепости и города… Хотя в нескольких стычках драгуны вместе с кочевниками поучаствовать успели. Поскольку для успешного использования нового оружия необходимо было обеспечить максимальную скрытность его развертывания, требовалось вытеснить шведские патрули из окрестностей Нарвы. А в прямом противостоянии со шведскими драгунами кочевники оказались слабоваты вследствие практически полного отсутствия у них огнестрельного оружия. Но с помощью драгун все удалось проделать весьма успешно. Так что когда рано утром далеко на северо-западе в небе появились сполохи, проснувшийся царевич в возбуждении выбрался из палатки и некоторое время зачарованно смотрел в ту сторону. Потому что это означало – началось…

– Ну, с почином, царевич-государь, – возбужденно поприветствовал его подскакавший Лукьян.

– Не государь, Лукьян, сколько раз тебе повторять, – досадливо прервал его царевич.

Лукьян тут же прикусил язык. Да уж, его старый, еще по царевой школе, приятель после возвращения из Приамурья заметно изменился. Почти совсем исчезла изрядно ослабевшая еще в Приамурье, но иногда еще прорывавшаяся бесшабашная лихость. Изрядно прибавилось сдержанности, внимательности к словам. Вот и это тоже. В Приамурье его кто только так не именовал, и ничего, а нынче эвон – сердится. Да и странных людишек к себе приблизил. Крещеного ногайца инока Иону и кирасирского капитана. Откуда они взялись? Лукьян с царевичем почитай уже десять лет как не расстаются, а он никогда до того их не видывал. Батюшка царь Федор навязал? Так вроде царевич и не против. Не только их подле себя терпит, но и часто советуется. Ох, не к добру это…

– Началось, царевич, – будто в унисон его мыслям произнес подошедший к ним генерал Турнин.

Царь Федор II Борисович сумел-таки отучить русскую знать как от местничества, так и от нарочитого уничижения, когда к вышестоящему обращались униженно, обзывая себя «холопем». Впрочем, еще со времен Польской войны было установлено царем и навечно принято Земским собором, что на Руси православный холопом быть не может. Ну не может, и все! И следили за этим строго. Боярин Катырев даже вотчины через это лишился. Упрямиться вздумал старик…

Иван считался главнокомандующим всей армии, но в вопросы руководства конкретными воинскими отрядами старался не лезть. Отец перед отправлением два вечера рассказывал ему о том, как сам ходил воевать свеев и как так же старался не перечить своему зятю и верному другу князю Михаилу Скопину-Шуйскому.

– А тебе, сынок, и вовсе делать этого не след. У меня-то за спиной уже Южная война была, и то я понимал, что полководец из меня аховый. Единственное, чем я мог помочь своей армии, так это снабженцев в кулаке держать и не мешать моим воеводам. То и тебе советую.

– А как же ты тогда под свейские пули-то попал? – удивился царевич, припомнив историю, кою сержанты непременно рассказывают всем новикам.

Отец усмехнулся:

– Да по глупости, конечно… ну и само так сложилось. Стрельцов со старых приказов свеи опрокинули, ну оне и побегли. А я их остановить пытался.

– Удалось?

– Удалось-то удалось, – вздохнул царь, – да токмо жив остался лишь благодаря дяде Акиму покойному. Ежели бы не доспех, из его стали сработанный… – Царь сокрушенно махнул рукой. – Но я тебя вот о чем подумать прошу. Как думаешь, на пользу или на вред России пошло бы, ежели бы я тогда голову сложил?

Царевич возмущенно вскинулся:

– Ну ты и сказал, батюшка! Да ежели б ты тогда… да это ж сколько всего ты сделать не успел бы… Я после всего, с чем в Приамурье мне столкнуться пришлось, вообще не знаю, как тебе столько всего совершить удалось.

– Люди помогали, – усмехнулся царь. – Кстати, я и тебе пару людишек порекомендовать хочу. Приближать их к себе али нет – токмо тебе решать. Но спытать их попробуй. Мне думается, от них большой толк быть может.

– Попробую, батюшка, – послушно отозвался царевич. – А кто таковы?

– Один – инок Заиконоспасского монастыря Иона…

Царевич кивнул, поскольку о монастырях «особливого списка» был изрядно наслышан.

– …а второй – капитан царевых кирасир Митрий Колесников…

И вот теперь эти двое также пребывали рядом с царевичем. Но в отличие от драгунского лейтенанта и генерала встревать в разговор не спешили. Они вообще по большей части молчали, открывая рот только тогда, когда царевич спрашивал их о чем-то. И Иван не так давно внезапно поймал себя на мысли, что ранее подобных людей он почти что не замечал, их затмевали шумные, яркие и обращающие на себя внимание. Ну вроде Лукьяна. А теперь вдруг как-то разом начал видеть и других, именно таких… И понял, что отец снова преподал ему урок.

– Когда выступаем, генерал? – взяв себя в руки, спокойно поинтересовался царевич.

– Нам до свейского лагеря три часа пути. Так что немедля, как позавтракаем. А патрули я уже выслал.

– Не сбегут свеи-то?

Генерал пожал плечами:

– Не думаю, царевич. Оне про нас вряд ли прознали. Свейских патрулей поблизости замечено не было, а наши шибко далеко также не отдалялись. И сторожились шибко. Есть надежда, что свеи их не заметили. Полковник же Лепнин ввечеру сообщил, что свеи все еще стоят лагерем у Ивангорода и, как ему докладывают калмыки, патрули от лагеря высылают максимум на три версты… Так что от кого им бежать-то?

– А когда оне про нас прознают?

– Все одно не думаю, что побегут, – мотнул головой генерал. – Не так-то просто им таперича бежать-то. Полковник собирался перед началом ракетного обстрела понтонный мост порушить. А без него армию так запросто на другой берег не переправить. Организовывать же переправу под ударом вражеского войска – то еще удовольствие. При таких условиях очень просто свою армию потерять. А единственную удобную дорогу в иную сторону мы перекрываем. Да и не шибко нас свеи и боятся-то, чтобы в бегство удариться. Скорее наоборот, попытаются напасть и разгромить, на что у них, как они считают, большой шанс имеется.

– А на самом деле? – с насмешкой влез Лукьян.

Генерал посуровел, а царевич развернулся к своему приятелю и о-очень спокойно (так что у виновника даже мурашки на спине высыпали) поинтересовался:

– Лукьян, а где это тебя научили без разрешения к старшему по званию обращаться, а?

Драгун побагровел.

– Я… это… виноват, царевич-гос… кхм… – И, окончательно сбившись, потерянно замолчал.

Царевич еще пару мгновений плющил его своим спокойным взглядом, а затем снова развернулся к генералу Турнину.

– Я понимаю, что вопрос действительно не шибко уместен, но все же, генерал, каковы, по вашему мнению, наши шансы?

Генерал улыбнулся.

– С божьей помощью побьем свеев, царевич. Иначе зачем все затевать-то было?..

Генерал Тотт стоял на холме и смотрел, как разворачиваются выходящие из леса полки московитов. А разворачивались они очень неплохо. Прямо скажем – хорошо разворачивались. Под барабанный бой, строго соблюдая равнение. Нет, шведы бы развернулись не хуже, даже лучше, но у его ветеранов за спиной было уже несколько кампаний. Московиты же не воевали почти двадцать лет. Да и до того их противниками были поляки, коих шведы за последний год громили с небывалой легкостью. Польское Посполитое рушение во главе с их крулем Яном II Казимиром армия короля Карла X Густава наголову разгромила под Торунью всего за четыре часа, захватив в плен почти шесть тысяч поляков. Захватили бы и больше, но поляки по большей части были конными, а в шведской армии конницы было всего три тысячи. Так что большинству удалось сбежать… Но московиты разворачивались отнюдь не как новобранцы, да еще и разленившиеся за столько лет безделья. И у генерала впервые засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Нет, в том, что его железные ветераны, его северные львы разгромят этих… (проклятье, после увиденного у него язык не поворачивался назвать московитов варварами!) эту армию, никаких сомнений у него не было. Но вот в том, что за это придется заплатить куда большим, чем он думал ранее, числом шведских жизней, генерал уже не сомневался. Может быть, стоило последовать совету капитана фон Штайна и атаковать московитов еще до того, как они полностью развернутся? Ведь и они сами не соблюдают рыцарских правил войны, разоряя и угоняя местное население. Ну пусть не сами, но ведь кто командует – тот и отвечает! Впрочем, сейчас уже делать это было поздно. Русские практически закончили развертывание…

В этот момент со стороны лагеря у крепости, коий генерал приказал покинуть, несмотря на кажущееся преимущество укрепленной позиции, потому как не желал в самый неподходящий момент получить удар в спину от крепостного гарнизона, послышалась частая стрельба.

– Что там, Йохансон?

– Сейчас узнаю, господин генерал, – тут же отозвался капитан, вскакивая на коня и разворачивая его в сторону выстрелов…

Вернулся он через полчаса.

– Московиты вышли из крепости и атаковали оставленные вами в лагере два полка, – тяжело дыша от быстрой скачки, сообщил капитан неприятную, но вполне ожидаемую новость.

Именно потому, что генерал предполагал такую возможность, он и оставил в лагере два полка, коих, по его расчетам, должно было вполне хватить, чтобы удержать гарнизон крепости от необдуманных поступков. На стенах русские сражались храбро, но полевую выучку их войск генерал Тотт ценил не слишком высоко… до того как увидел, сколь слаженно разворачивались русские полки. Так что теперь ему оставалось лишь надеяться на то, что оставленных сил достаточно, чтобы удержать русских от атаки в тыл.

– Я надеюсь, мои солдаты разогнали этот сброд?

– Нет… не совсем, господин генерал, – угрюмо отозвался капитан. – Дело в том, что в разгар атаки московитов в тыл нашим солдатам ударили их иррегулярные войска… те самые кочевники, что доставили коменданту Нарвы столь много хлопот. Как они сумели перебраться через реку – непонятно, но как бы там ни было – сумели. И… – Капитан замолчал.

Но и так все было понятно. Генерал резко вскинул подзорную трубу и обвел взглядом спокойно стоявшие перед ним русские войска. Перед своим строем русские споро и сноровисто вязали рогатки… До сего момента он собирался предоставить русским право первого удара, а затем, остановив их, опрокинуть и погнать. Но теперь у него не оставалось выбора. Его армия оказалась между двух огней. И лучшим выходом теперь было попытаться опрокинуть стоявшую перед ним армию раньше, чем ему в тыл ударят подошедшие иррегуляры вместе с гарнизоном так и не взятой им крепости. Пока русский сводный отряд выстроит походную колонну, пока дойдет досюда, у него есть часа два – два с половиной. Вполне можно успеть…

– Сигнал к атаке! – резко приказал генерал Тотт. – И да поможет нам Бог!..

Шведы тронулись вперед мерным шагом. Царевич Иван, занявший позицию на небольшой возвышенности рядом с генералом Турниным, рассматривал в подзорную трубу приближающиеся ровные шеренги шведской пехоты, изо всех сил стараясь сдерживать охватившее его возбуждение. Вот рявкнули русские пушки, и ядра, выпущенные прямой наводкой, тут же прорубили в ровных рядах шведов кровавые просеки. Но шаг, другой, третий… и ряды шведской пехоты вновь стали монолитными. А сразу вслед за этим рявкнули и шведские пушки…