Текст книги "Царь Федор. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

8

Турецкий часовой у ворот стоял, опираясь на копье и мечтательно глядя в степь. Весна… Слава Аллаху, эта зима прошла спокойно. А вот прошлой – было тревожно. Эти проклятые казаки, у-у отродья шайтана, подкрепленные войском русского царя, так и шмыгали вокруг крепости. Один раз они даже попытались приблизиться, но, благодарение Аллаху и всемилостивейшему султану Ахмеду I, на стенах Азова стоят большие и грозные пушки, которые не позволили этим наглым гяурам подойти к крепости слишком близко. А несколько судов этих нечестивцев было потоплено. И ведь какая наглость, они еще посмели появиться у ворот Азова и нажаловаться на то, что доблестные топчу [50]50
  Артиллеристы.


[Закрыть]достойно исполнили свой долг. А этой зимой все было тихо… Часовой вздохнул и переступил с ноги на ногу. Скучно. Лето еще не началось, хотя днем уже бывает жарко. Ну по местным меркам, конечно, а не как в его родном Диярбекире. Так жарко, как в Диярбекире, здесь не бывает никогда. Эх, мог ли он знать, что судьба закинет его так далеко от родных мест? Но велика и могуча держава великого Ахмеда I, потомка блистательного Османа, выведшего свой народ к славе и могуществу. И никто не может угадать, в какую точку огромной империи судьба забросит славного аскера…

Смеркалось, скоро наступит срок запирать ворота. Часовой поежился. Вот ведь глупость, ну зачем их сейчас вообще открывать-то? Нет же еще никого… впрочем, и еще долго не будет. Эти отродья шайтана – казаки со своими союзниками с севера два года назад разгромили пошедшую в Русскую землю большую орду крымского хана Газы Герая. Так что незачем кораблям идти к Азову. Нет и еще долго, пока не подрастут у крымчаков и причерноморских ногайцев новые славные воины, не будет богатого ясыря. И за что Аллах так ополчился на правоверных?

На пыльной степной дороге показалось несколько возов, которые тянули уныло бредущие волы. Часовой вскинул руку к глазам, заслоняясь от лучей садящегося солнца. Ногайцы? Странно. Ногайцы в этом году были в Азове редкими гостями. Говорят, прошлой зимой союзные русскому царю башкиры вырезали в степи почти все ногайские кочевья. И потому в Азове этой зимой были большие трудности с продовольствием и фуражом. До этого большую их часть в Азов исправно поставляли ногайцы. Часовой привстал на цыпочки… вроде как возы с сеном. А на сене сейчас можно очень неплохо заработать… Он сунул в руку кошель, эх, болван, взял с собой так мало акче, ну да кто ж знал-то?

Часовой воровато оглянулся. Вообще-то стоять у ворот положено было целым десятком, но в такое тихое и глухое время торчать у никому не нужных ворот такой толпой было бы просто глупо. Поля только-только начали покрываться первой редкой зеленью, а огороды были расположены со стороны других ворот, выходящих к порту, поэтому через их ворота за весь день если и прошло десять человек – то и то было много. Потому-то в это время года обычно стояли еще по двое. Однако его напарник, пользуясь тем, что их смена была последней и, закрыв ворота, они должны были вернуться в караулку, где и дожидаться смены, уговорил его подежурить одного, обещаясь выставить славное угощение. Дело было в том, что он хаживал тут к одной гяурке, гречанке, к которой неровно дышал сотник третьей сотни, уважаемый Мехмед. А она, судя по всему, как раз больше привечала своего более молодого поклонника. Чем уважаемый Мехмед, естественно, был не слишком доволен и потому всюду следил за своим более удачливым соперником. Поэтому тот все время изворачивался, тайком появляясь у вдовушки как раз тогда, когда имел на указанное время надежное алиби. Но сейчас оно, может быть, и к лучшему. А ну как удастся сторговать у ногайцев задешево воз сена? Судя по тому, что таковых в городе не видели уже целую зиму, вряд ли они знают сегодняшние цены. Только бы никто не появился раньше времени. Конкуренты ему здесь не нужны…

Возы подъехали к воротам как раз тогда, когда солнце своим нижним краем уже коснулось степи. Часовой еще раз воровато оглянулся и, оставив у стены мешающее ему копье, шагнул к первому, вскидывая руку. Он даже не успел удивиться тому, что из-под мохнатой ногайской шапки на него взглянуло вполне славянское лицо…

– Вот свезло-то, – бормотал, выбираясь из-под сена и глядя на лежащее у ворот одинокое тело турецкого часового, Егорка Зоб, старшой казацкой сотни, коей была поставлена задача захватить ворота Азова, – вот свезло. Один оказался… – Он повернулся к остальным казакам, также уже выбравшимся из возов. – Тихон, сигналь нашим. Остальные за мной, ребя, эвон там у турков караулка, надобно их по-тихому в ножи поимать, а возы развернем дальше по улице. Как наши подходить начнуть – турки точно тревогу подымуть, у них же тута еще часовые на башнях имеются, так нам надобно супротив тех, кто из города набегать будет, до подхода наших удержаться.

Но взять турок в ножи по-тихому не удалось. Тех в караулке оказалось слишком много. Потеряв в первые же мгновения шестерых, турки завопили, заорали, а их десятский попытался даже пальнуть из пистоли, но провозился с подсыпкой пороха на полку и поймал горлом острие казацкой сабли… Однако шум они таки подняли. Поэтому со стороны города к импровизированному вагенбургу, выстроенному казаками из возов с внутренней стороны захваченных ворот, начали набегать вооруженные турки – солдаты гарнизона и просто вооружившиеся чем попало жители. Уже через пять минут была предпринята попытка атаковать сотню и отбить ворота, и потому казакам, засевшим за возами, пришлось дать два скорых залпа. Это тут же охладило пыл пока еще не слишком многочисленных защитников города. А со степи уже накатывал гулкий топот приближавшегося войска.

– Идут, идут наши, – заорал Зоб, – крепись, казаки!

С одной из башен бабахнула пушка, до которой добрался-таки какой-то топчу, а может, это просто было дежурное орудие… Но остановить накатывающий вал конницы одинокий пушечный выстрел не смог.

– А ну, братцы, – заорал Егорка, – растаскивай возы! Они таперича нашим токмо мешаться будут!

И казаки, шарахнув напоследок по кучкующимся за ближними домами туркам из заново снаряженных пищалей, ухватились за оглобли и, пиная волов, принялись растаскивать возы. А через минуту в город, грохоча копытами и блестя обнаженными наголо саблями, потоком потекло подоспевшее войско. Азов был взят…

Я прибыл под Азов в конце апреля. С посошным войском, коего в этот год было собрано почти в два раза более, чем в прошлый. Ну да работы-то предстояло непочатый край. Основное войско – почти сорок тысяч поместной конницы, три тысячи городовых казаков, десять тысяч московских и четыре тысячи городовых стрельцов, к которым присоединилось двенадцать тысяч казаков, по большей части донских, но были и набежавшие с Терека и низовьев Волги, – под командой двух воевод уже двигалось в сторону Перекопа и устья Кубани. Основной отряд, возглавляемый князем Андреем Телятевским со вторым воеводой князем Михаилом Скопиным-Шуйским (Мишка перед походом набрался-таки духу и решился попросить у меня руки сестры), двигался напрямую к крепости Ор-Капу, а отряд Петра Басманова численностью, как и прошлой зимой, где-то в одну треть войска главной целью имел Темрюк. При каждом воеводе состоял военный инженер-голландец, а третий – итальянец, синьор Антонио Калдиери, из всех троих обладающий самым большим опытом строительства крепостей в новом, времен пороха и пушек, стиле, именуемом trace italienne,ехал со мной.

Совершив краткую инспекцию по стенам и башням Азова, мы с итальянцем сели на коней и поехали вокруг крепости.

– Как вы думаете, синьор Калдиери, – обратился я к итальянцу на латыни, поскольку не владел итальянским, а Антонио Калдиери не знал русского, латынь же мы знали оба, – сколько времени вам потребуется, чтобы превратить этот заштатный городок в первоклассную крепость?

– Это зависит, ваше величество, – в своей обычной манере, изысканно-учтиво, как бы подчеркивая, что ему привычно общаться с царственными и иными очень высокопоставленными особами, ответствовал мне итальянец, – от того, на какие средства и какое количество рабочих рук я могу рассчитывать.

– В этом вам отказа не будет, мой дорогой Антонио, – усмехнулся я, давая этим обращением еще и намек на то, что он обходится моей казне слишком дорого и потому должен работать как должно.

– Ну… – синьор Калдиери глубокомысленно наморщил лоб, – если мне удастся найти поблизости камень… если у меня будет достаточно рабочих рук и помощников, если вы сумеете доставить сюда необходимое количество дерева… – Он сделал паузу, возвел очи горе и закончил: – Я думаю, три года.

– Не пойдет. – Я энергично мотнул головой. – Год!

Итальянец удивленно воззрился на меня:

– Но, сир… это просто невозможно!

– У вас будет семьдесят тысяч рабочих, синьор, и сотня помощников, многие из которых также сведущи в деле каменного строительства, хотя и не так хорошо, как вы. Но через год здесь должна стоять первоклассная и самая современная крепость, способная выдержать любую многолетнюю осаду.

Итальянец насупился:

– И все равно, ваше величество, это невозможно.

Я покачал головой. Да уж, не знает итальянец наш народ, не знает. В свое время тачками да мотыгами Днепрогэс построили… и не только. Как говорится, «течет вода Кубань-реки, куда велят большевики».

– Ладно, давайте так. Составьте мне перспективный план будущей крепости, максимально включающий уже имеющиеся сооружения, причем так, чтобы новые мы могли бы сооружать поэтапно. В первые полгода – одну часть, которая изрядно усилит уже существующую крепость, затем следующую, потом еще одну. Так, чтобы к будущей весне мы уже имели намного усилившуюся крепость. Ну а коли Господь сподобит и даст нам время надстроить ее еще, так и продолжим работу. И так до тех пор, пока здесь не появятся османы и не примут у нас с вами главный экзамен…

Итальянец снова изумленно воззрился на меня:

– Но, сир, я так еще никогда не работал. И вообще, так никто никогда…

– Гордитесь, – я поощряюще хлопнул его по плечу, – в этом вы будете первым!

В Азове я пробыл до середины мая, а после чего отправился к Ор-Капу. За это время казаки на стругах сумели «перенять» шесть турецких кораблей, шедших к Азову. А поскольку перед штурмом вокруг крепости были рассыпаны патрули из казаков и башкир, захватившие почти двести человек, которым посчастливилось выбраться из охваченного боями города, существовал шанс, что вести о захвате Азова пока до турок и крымчаков не дошли. И, возможно, ор-бея Ферх-Кермана, то бишь Ор-Капу, удастся также застать врасплох. Хотя надежда эта была зыбкой. Все ж таки Ор-Капу не Азов – и гарнизон куда больше, судя по докладам, в лучшие годы там было расквартировано тысяч пять секбанов и еще несколько тысяч конных крымчаков, и расположение – не одинокая как перст крепость посреди голой и благодаря нашим усилиям практически безлюдной степи. Так оно и случилось… Когда войско подошло к Перекопу, там его уже ждали. Ворота крепости были закрыты, а по верху вала, вздымающегося сразу за рвом, перекрывавшим перешеек от Сиваша до Каркинитского залива, были рассыпаны патрули, ночью снабженные факелами. Это означало, что Тохтамыш Герай сделал выводы и выслал в почти обезлюдевшую причерноморскую степь дальнюю стражу, которая вовремя обнаружила наше войско. И крымчаки подтянули войска, усилили гарнизоны и теперь полностью готовы предоставить этим глупым гяурам возможность сложить свои головы на валах и стенах неприступного Перекопа. Поэтому никакие казачьи хитрости здесь помочь не могли. И воевода Телятевский, достойно показавший себя в позапрошлом году в Ельце, приступил к планомерной осаде под руководством военного инженера-голландца.

С самого начала было ясно, что ни о какой классической осаде и речи быть не может. Ибо обложить эту довольно сильную, но построенную по старым, классическим, «доогнестрельным» канонам крепость в полную блокаду невозможно. За ее спиной был весь Крым, откуда все время шли сюда, к Перекопу, войска, снаряжение, продовольствие и так далее. Поэтому я изначально рассчитывал только на штурм. Причем на штурм не слишком скорый. Поскольку крымчаки могли все время перебрасывать сюда людей и вооружение, штурм должен был стать единственным и сразу же закончиться взятием крепости. Ибо к следующей попытке Тохтамыш Герай вполне сможет перебросить сюда сколь угодно большие подкрепления, взяв секбанов из гарнизонов других своих крепостей в глубине Крыма. Пусть даже и ослабив до предела те гарнизоны, ибо тут уж не до жиру, надо быть абсолютным дауном, чтобы не понимать, чем ему грозит взятие мною Ор-Капу… Мне же никаких подкреплений брать было просто неоткуда. Я и так «ограбил» гарнизоны крепостей и острожков восточных оконечностей всех засечных линий и стянул сюда почти все доступные мне полевые войска. Русь сейчас была практически без войск и беззащитна. Не дай бог, поляки или шведы нагрянут – совсем труба будет…

А в начале июня «выстрелили» деньги римского кесаря. Дьяк Стремянной, которому Мстиславский и передал полученную от имперцев сумму для доставки в Москву, согласно моему указанию, повез их не туда, а на Сечь, кошевому атаману Петру Сагайдачному. С атаманом я снесся через посредство своих соучеников по царской школе, прикрепленных к польскому посольству. Сагайдачный три с лишним года назад взял турецкий город Варну. И я предложил ему повторить сей подвиг, но уже поближе – взять Озю-Кале (Очаков), после чего передать город моим воеводам. Для чего посылал денег. Деньгами кошевой атаман Запорожской Сечи распорядился куда как разумно, не стал раздавать казакам, пообещав им взамен богатый хабар в будущем, во время планируемого им некого большого набега, а прикупил пушек, нанял пушкарей, закупил добро порохового зелья и припасов и молниеносным рейдом овладел городом. Причем не стал сначала брать другие турецкие днепровские городки, в чем оказался прав – гарнизоны и Кизи-Кермана и Аслан-Кермана после падения Очакова просто сдались в обмен на право беспрепятственного прохода… Сагайдачный прислал мне сообщить, что забирает этот город «для казаков», но готов отдаться под мою руку вместе со всеми своими запорожцами и служить мне «как в прежние времена», имея в виду службу запорожцев русскому царю во время кампании против тех же крымчаков в тысяча пятьсот пятидесятом году, когда атаманом был Дмитрий Вишневецкий прозвищем Байда [51]51
  Петр Сагайдачный действительно в 1620 г. направлял с подобным предложением послов в Москву. Причем надо помнить, что предложение он делал уже после Смуты, во время которой запорожцы весьма порезвились на Руси, взяв и сильно пограбив Путивль, Рыльск, Курск, Елец, Лебедин, Скопин, Ряжск, Ливны, Елец, Ярославль, Переяславль, Романов, Каширу, Касимов и вместе с польским войском осадив Москву.


[Закрыть]. Этот вариант был для меня еще более приемлемым, чем первый, когда я сажал в город свой гарнизон. Ибо у меня и так с людьми было туговато. Так что я ответил, что готов принять их на службу согласно новому «Уложению о царевой казацкой службе», и ко мне под Ор-Капу прибыла целая делегация казачьей старшины для ознакомления с положениями этого документа.

А перед самым прибытием запорожцев мы взяли-таки Ор-Капу.

К концу мая апроши, прикрытые пушечными батареями, были подведены к самому валу, и из них начали планомерно, из ночи в ночь, засыпать ров. Делали это так – весь день засыпали землей сплетенные из ивняка, срубленного по берегам Дона, корзины, вечером начинали сносить их по апрошам ко рву, а как темнело, люди выбирались наружу и, сделав пяток шагов, скидывали эти земляные фашины в ров. Турки жгли факелы, стреляли по людям из пушек и ружей, но ров засыпали в шести местах сразу, так что когда первая команда охотников, сбросив фашины, уже бежала в апроши, одна или две других неслись ко рву из другой части апрошей, нагруженные фашинами. И так всю ночь. Хотя людей все равно теряли… Впрочем, батареи, прикрывающие апроши, тут же вступали в контрбатарейную борьбу, а поскольку стена и башни оказывались хорошо освещенными факелами, она чаще заканчивалась в нашу пользу.

Кстати, именно в это время я впервые по-настоящему влез в реформу военного дела. До сих пор все мои указания в этой области ограничивались некими отвлеченными пожеланиями, которые я высказывал. Например: «Хочу, чтобы стрельцы стреляли быстрее, скажем, в три раза» Или: «Хочу, чтобы стрельцы умели стрелять сверху вниз». Дальнейшее предоставлялось профессионалам. Но однажды я пришел в бешенство, увидев, как один несчастный пушкарь носится между пятью пушками, лично отмеряя и насыпая порох, уплотняя заряд, укладывая в каждую из этих пяти пушек пыж, закатывая ядро, потом наводя каждое орудие на цель и, как венец своим трудам, самолично поджигая пальником затравки у каждого орудия. Прикрепленные же к нему сорок мужиков из посошной рати только, опасливо крестясь, подкатывают откатившиеся после выстрела орудия и в лучшем случае подтаскивают поближе к пушкам ядра. Ну конечно, я тут разоряюсь, требуя, чтобы скорострельность пушек была резко увеличена, а они изображают из себя «театр одного актера» и докладывают мне, что сделать это «никак немочно». В общем, я собрал пушкарей и жестко потребовал подготовить из мужиков полноценные орудийные расчеты.

Меня не поняли. Я объяснил еще раз, подробно: один человек – одна операция. Один отмеряет порох, один засыпает его в ствол, один уплотняет заряд, один загоняет пыж, один закатывает ядро, еще один загоняет второй пыж, один все это время наводит орудие, а по окончании уточняет наводку и подпаливает заряд. Все понятно?

Нет, сказали мне, так нельзя. Почему?! Да рази ж можно дозволить мужику, ты вдумайся, царь-батюшка, мужику(!) и к орудию прикасаться? Да он же все напортит, не туда выстрелит и пушку всенепременно угробит. Да и не по правилам это, наши деды и отцы… А вот эту песню я оборвал сразу и жестко. Медведей учат под сопелки танцевать, собак командам повиноваться, а тут – люди. Так что – отобрать наиболее толковых, научить, выдрессировать и показать мне. А кому не нравится – так я в пушкарях никого насильно не держу, пожалте в черносошные крестьяне. Все понятно?

Пушкари угрюмо сказали мне «да» и пошли к своим пушкам. Но я знал, что на этом дело не кончится. Народ здесь был упрямый, традициям приверженный, и пушкари скорее взорвут пару пушек, чем сделают наперекор тому, как привыкли. Причем не из предательства, а типа – ну раз царь-батюшка слов разумных не слышит и дело такое гибельное затевает, хоть эдак ему покажем, что так делать не след. Поэтому на следующий день я приказал прекратить пальбу из пушек, лично приперся на одну из батарей и, отобрав десяток пушкарей, которых счел наименее сопротивляющимися моим нововведениям, сформировал из них полноценный артиллерийский расчет.

Когда к концу дня длинная осадная гаубица среднего наряда сумела сделать за час шесть выстрелов, что вчетверо превысило ее штатную скорострельность, посыпалась туча возражений от «так то ж пушкари» до «рази ж можно так часто палить, государь, так до вечера пушки ж разорветь». Я молча выслушал все вопли и спокойно ответил, что палить я от них требую только так. Потому что ждать дни, пока они пробьют стену, – не собираюсь. Все должно быть сделано быстро. Ибо если мы начнем канонаду и крымчаки поймут, что дело плохо, через пару дней гарнизон крепости может удвоиться или утроиться. А если канонада затянется на неделю, то за этот срок собранные со всего Крыма рабочие выстроят в паре шагов от разрушенной новую стену.

Пушкари разошлись все так же сумрачные, но уже не столь набыченные, как прошлым вечером. А на следующий день заявились ко мне и сказали, что сделают, как государь повелел. Только, чтобы сразу крымчака не настораживать, начнут тренировать расчеты по одному. Сначала, мол, собьют первый, и одним расчетом будут попеременно стрелять из всех пушек батареи, затем так же второй, потом третий, и так до тех пор, пока на все пушки не окажется по подготовленному расчету. И еще, царь-батюшка, ты извини, столько много народу для малых пушек не надобно – загонять оба пыжа может один и тот же человек, да и отмерять пороховой заряд будет тот же человек, что наводит и стреляет. Так оно будет по справедливости, потому как ежели пушку разорвет и его покалечит – так его самого и вина будет. А от меня требовалось доставить к Перекопу еще бочек сорок уксуса [52]52
  Уксус использовался для охлаждения орудий.


[Закрыть], поскольку того, что взяли, для такой шибкой стрельбы явно недостаточно. Эти предложения я принял без возражений, сразу же распорядившись послать людей к одному из своих самых толковых сродственников окольничему Ивану Годунову, сидевшему в Черкасске и ведавшему, так сказать, всем тылом моей армии, с требованием прислать мне сорок бочек уксуса. К тому моменту, когда ров оказался достаточно засыпан, что обошлось нам всего в полторы сотни убитых, на все двести орудий большого и среднего наряда, которые нам удалось доволочь до Перекопа, у меня уже были подготовлены полные расчеты, включавшие в себя от двенадцати, для совсем уж больших пушек с ядрами весом в шестьдесят и более фунтов, до семи человек. Пора было приступать к решительным действиям.

С рассвета двадцать шестого июня все подготовленные расчеты наконец-то заняли места у своих орудий и начали канонаду, которая продолжалась весь день. К вечеру в стенах Ор-Капу образовалось три небольших бреши, однако добраться до них без лестниц было невозможно. Кроме того, за день мы потеряли одиннадцать орудий – их просто разорвало на позициях. За это же время были практически полностью подавлены вражеские пушки на стенах и башнях. Когда стемнело, Телятевский, опасавшийся вылазки, велел изготовиться напротив ворот стрельцам и шести тысячам поместного войска. Однако, похоже, эти приготовления не остались незамеченными крымчаками, и они на вылазку не полезли.

На следующий день с рассветом пушкари возобновили канонаду, а ближе к полудню, когда стало ясно, что бреши разбиты почти до земли, Телятевский послал в апроши казаков и стрельцов, велев им готовиться к атаке. По всему выходило, что сегодня решающий день. Ор-бей крепости, устрашенный вчерашним обстрелом, должен был уже, если он, конечно, не полный идиот, послать в Бахчисарай за помощью. А скорее всего, помощь была намного ближе. Я бы на месте хана Тохтамыша уже собрал полевую армию и подтянул ее на расстояние не далее одного дневного перехода от Перекопа. Все-таки рядом с Перекопом имелись некоторые трудности в снабжении многочисленного войска, в первую очередь питьевой водой… Так что, вполне возможно, если мы до вечера не захватим Ор-Капу, уже к ночи тут будет сам Тохтамыш Герай. Еще через час, когда обрушился большой участок стены между двумя старыми брешами, я дал команду начинать штурм.

Казаки и стрельцы с ревом бросились в огромный пролом. Пушки дали еще один залп, задрав прицел, чтобы не зацепить своих, после чего замолчали. Весь огромный пролом, через который лезло в крепость наше пешее войско, был затянут огромной тучей пыли, взвившейся в воздух после обрушения стены, и что там происходило внутри – было совершенно непонятно. Спустя час после начала атаки Телятевский двинул в пролом еще пять тысяч спешенных поместных ратников. С учетом уже бросившихся в атаку стрельцов и казаков, в крепости сейчас дралось около двадцати тысяч наших. В то время как татарский гарнизон, даже с учетом подкреплений, Телятевский оценил тысяч в восемь максимум. К тому же часть мы уже должны были побить артиллерийским огнем. Трехкратное преимущество, большего не надо – только мешаться друг другу будут… Я скромно согласился с доводами воеводы.

Наконец еще через полтора часа на гребне вала из щебня, образовавшегося на месте рухнувшей стены, показалась грязная и заляпанная фигура. Я с трудом узнал Мишку Скопина-Шуйского, полезшего на штурм вместе со стрельцами и казаками. Он остановился и вскинул над головой татарский бунчук, увенчанный золотым полумесяцем. И все остальное войско ответило ему восторженным ревом. А спустя несколько минут со скрипом и скрежетом медленно распахнулись ворота Ор-Капу, которые ранее любой из пришедших сюда русских людей имел шанс преодолеть только лишь с веревкой на шее…

Запорожцы прибыли, когда мы уже разбирали завалы, а захваченные в плен секбаны гарнизона угрюмо расчищали засыпанный вал. Кошевой атаман Петр Сагайдачный, не упустивший возможности лично познакомиться с царем, увидев поверженную крепость, восхищенно цокнул языком, а при встрече нарочито низко поклонился:

– Ну, государь-батюшка православный, от всех людей руських [53]53
  В те времена термин «украина» и «украинный» означал «окраина» и «окраинный» соответственно, а южнорусские православные, жившие на территориях Речи Посполитой, именовали себя либо по названию местности – волынцы, острожцы, подоляне и т. д., либо руськими.


[Закрыть]тебе большая благодарность. Я Варну брал, Озю-Кале взял, а все одно ты этой победой всю славу мою превысил. Ибо не было на всей земле более страшного для любого православного места, чем Ферх-Керман.

Ну кому такая лесть не понравится? К тому же – да, так оно и было… А уже перед самым закатом с обращенных в сторону Крыма и потому не разрушенных башен выставленная Телятевским стража заметила приближающееся татарское войско. Хм, следовательно, хан оказался достаточно предусмотрительным. Я немедленно послал к пушкарям, велев им начать пальбу «впусте» и половинным зарядом, остальным приказал прекратить работы и изготовиться к бою, отворив ворота крепости со стороны полуострова. А ну как татары решат, что бой за крепость еще идет, и ринутся на помощь? Если уж мы в Ельце такую штуку сумели провернуть, может, и здесь сработает? Тем более что поместное войско я велел пока через ворота не проводить, а оставить ночевать в старом лагере. Поздно уже было устраиваться на ночь на новом месте. Но Тохтамыш оказался умнее Газы Герая. А может, просто у него не было такого стимула, как царская казна… Как бы там ни было, подойдя к крепости, он остановил войско и сначала отправил в крепость отряд примерно в тысячу сабель. Тот успел даже частью втянуться внутрь, но, увидев обрушившуюся стену, крымчаки завопили и шустро развернулись обратно. Впрочем, рассыпавшиеся по стенам и крышам построек казаки и стрельцы успели дать залп, а несколько татарских пушек, установленных в воротных башнях, добавили еще, так что сотню-другую человек мы все-таки зацепили. Но на фоне общих татарских потерь это была капля в море…

Ночью со стороны двух остальных, гораздо более слабых татарских крепостей, прикрывавших Перекопский вал, раздалось несколько взрывов, и направленные туда утром отряды обнаружили их покинутыми, а часть укреплений подорванной. Ну да баба с возу – кобыле легче. Значит, тратить время на то, чтобы их все-таки взять, нам теперь не придется… Следующим утром через ворота Ор-Капу, которую я теперь, не мудрствуя лукаво, повелел именовать крепостью Перекоп, двинулось поместное войско. Ему еще предстояло воевать Крым. Я же вместе с инженером-голландцем поехал вокруг Ор-Капу, а затем и к двум покинутым крепостям, чтобы определиться с фронтом будущих работ. Сагайдачный с парой сотоварищей напросился со мной, внимательно выслушивая все объяснения голландца, а в конце начав задавать очень толковые вопросы. В принципе решено было крепости не восстанавливать, а использовать как источник стройматериалов и вместо трех татарских крепостей строить здесь две большие крепости бастионного типа. Начав, естественно, с крепости Перекоп, и только после того, как она будет достроена, приниматься за вторую. Большая часть посошной рати работала на перестройке Очакова, поэтому проблему нехватки рабочих рук придумали разрешить захватом пленных и… освобождением ранее захваченных, каковых в Крыму по самым скромным подсчетам должно было находиться тысяч триста как минимум. Ибо руки невольников использовались практически везде – на полевых работах, в садах, в уходе за скотом, в мастерских. Татары же снисходили только до двух занятий – войны и работорговли. Впрочем, в работорговле они играли уже второстепенную роль. Судя по докладу Елисея Стремянного и другим источникам, например информации, дошедшей от иезуитов, основные нити были сосредоточенны в руках крымских евреев. Ну да эти где угодно хорошо устроятся…

Поскольку где-то неподалеку околачивалось крымское войско, численность которого определили максимум в десять-двенадцать тысяч человек (как потом выяснилось, изрядно преувеличили, ну не было в Крыму ныне столько воинов), я первым делом приказал насыпать вокруг нового, первого в истории русского военного лагеря в Крыму редуты (что суть те же бастионы, но не обложенные камнем), установить на них пушки, перекрыть промежутки между ними тройным рядом корзин с землей, извлеченных из рва. Затем разделил войско на две части, каждая из них превышала суммарную численность войска, которое, как мы полагали, может быть у крымского хана, и двинул вперед, за полоном. Если бы это было обычное крымское войско, закаленное в боях и походах, мы бы вряд ли рискнули переться в знакомую им до кустика и родную для них крымскую степь при таком мизерном перевесе, но сейчас, после всех побед – рискнули. В импровизированном лагере – земляной крепости осталась вся пешая часть войска: пять тысяч стрельцов, две тысячи казаков и все пушкари.

Только через шесть дней после ухода войска Тохтамыш Герай рискнул атаковать оставленный нами лагерь. Три дня он кружил у лагеря, иногда подступал почти вплотную, но стрельцы и казаки встречали его слаженными залпами из пищалей и пушечной пальбой, а на четвертый решил ударить. Ибо его дозоры доложили ему, что большая часть войска урусов ушла, а в лагере осталось не слишком много воинов. А соблазн, наоборот, слишком велик – с этой стороны Перекопского вала стены Ор-Капу были пока полностью исправны, и в случае успеха он мог бы, посадив в крепость свежий гарнизон, полностью отрезать всю мою армию от снабжения и, опираясь на свои крепости, спокойно и неторопливо уничтожить всю. Так что на четвертый день его тысячи, сымитировав, что снова всего лишь подъехали к редутам пострелять из луков, приблизились к лагерю и всей массой поперли на штурм. Нахрапом прорваться через тройной ряд высоких, в рост человека, корзин, засыпанных землей, не удалось, редуты тоже оказались слишком круты даже для пешего, не говоря уж о конном, поэтому, когда по скопившемуся у редутов войску начали бить сначала стрельцы и казаки, а затем и установленные и заранее снаряженные картечью пушки, крымчаки покатились обратно. Во время этой отчаянной атаки они потеряли еще несколько тысяч воинов. Наши же потери ограничились пятью сотнями убитых и раненных в подавляющем большинстве стрелами… да полутора тысячами пленных, которые под шумок перелезли через ров с той стороны лагеря, что противоположная атакуемой, и сдернули в степь…

К пятнадцатому июля отряд под командованием Скопина-Шуйского подступил к Гезлёву, но брать его Мишка не стал, а выслал парламентеров с требованием отдать все пушки, весь имеющийся в городе порох, немедленно освободить всех христиан-невольников и собрать выкуп в сто тысяч рублей. Сроку дал один день. Стены в городе были – одно название. Ну когда Крым последний раз видел осаду своих городов? Пушек набралось всего сорок штук. А вот рабов-христиан почти шесть тысяч. Денег, как я предполагаю, было куда более ста тысяч, но их было наиболее жалко. Поэтому Мишке пришлось для убедительности пожечь посады, набрав там около трех тысяч вполне пригодных для работы мужчин, многие из которых, правда, утверждали, что они вовсе не татары и мусульмане, а самые что ни на есть христиане, и, подкатив под ветхие городские стены пару бочонков пороха, сделать в них два солидных пролома. После этого горожане мгновенно выплатили увеличившуюся до ста пятидесяти тысяч (а вот надо было сразу соглашаться) сумму выкупа, выкатили все свои пушки и шесть возов с порохом, а также вытолкали за ворота всех христианских пленников. Кое-кого даже пришлось гнать взашей, поскольку нашлись и такие, что прижились и ни в какую не хотели уходить на волю. Но хозяева были слишком испуганы, чтобы обращать внимание на вопли жалких рабов…