Текст книги "Александр Башлачёв: исследования творчества"
Автор книги: Роман Сенчин
Соавторы: Сергей Васильев,Вячеслав Кошелев,Лидия Дмитриевская,Александр Пашков,Ирина Минералова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Во всех трех песнях лирический герой – в пути. «Если бы Александр Башлачёв, подобно символистам, описал свою поэтическую биографию в метафорах пути, то получился бы путь взыскания смысла , ведущий через чувство небытийности сущего, через переживание реальности людской жизни и смерти – к прорыву в высшее бытие» [51]51
Свиридов С. В.Магия языка. Поэзия А. Башлачёва. 1986 год // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Сборник научных трудов. – Тверь, 2000. – Выпуск 4. С. 57.
[Закрыть]. Хорошее наблюдение С. В. Свиридова, только условный союз и условное наклонение – «если бы» – тут ни к чему.
Мотив пути есть и в последней песне цикла – «Пляши в огне»: «Ой, не лей елей, да я не пью, я пою, да нынче мне в седло».Второй вариант названия песни – «Русский рок-н-ролл». Русский «крути-верти», как однажды иронически перевел суть термина Петр Мамонов. «Пляши в огне» – метафора русского «крути-верти», только вместо иронии ощущение конца времен:
Ой-е-е-ей! Бог с тобой!
Ой-е-е-ей! Бог с тобой!
Если я с собой не в ладу – чтоб ей оборваться, струне,
Но раз уж объявился в аду – так и пляши в огне!
Раз уже в аду, так ты пляши в огне.
С ходу пропаду, если нет ни души во мне.
Мне бы сотворить ворота у трех дорог.
Да небо своротить охота до судорог.
В этой песне много загадок: она начинается словами проповеди – благословением, при этом мир – ад, а поэт по-прежнему и жертва («На, бери меня, голого!») и бунтарь («Мне бы сот ворить ворота у трех дорог.// Да небо своротить охота до судорог»)… Все образы двойственные: с одной стороны, они явно метафорические, рассказывающие о предчувствии конца конкретной исторической эпохи, с другой стороны, в христианских образах конца света всегда сохраняется их прямой сакральный смысл.
А еще эта песня про любовь, которая, если и не спасает, то придает сил поэту:
Я тебя люблю, и я уйду, раз уж я пришел.
Я тебя люблю, и по колено мне трын-трава.
Так вей славянским словом, молва, как все хорошо!
Славно на земле, где всяк всему голова.
Я тебя люблю, и в облака смотрю свысока.
Весело ли грустно, да по Руси по руслу речет река.
Как течет река в облака, а на самом дне
Мечется огонь, и я там пляшу в огне!
Мечется огонь, и мы там с тобой в огне!
Картина мира в последних строчках неутешительная. Радости вообще мало в философском творчестве А. Башлачёва, даже в веселых на первый взгляд песнях, возможно, потому, что слишком сильно ощущение трагедии – своей жизни, страны, мира.
Через весь цикл сквозной линией проходит предчувствие приближающегося апокалипсиса:
«Имя Имен»:
Вместо икон
Станут Страшным судам – по себе – нас судить зеркала.
Имя Имен
Вырвет с корнем все то, что до срока зарыто.
В сито времен
Бросит боль да былинку, чтоб Истиной к сроку взошла.
«Вечный пост»
Хлебом с болью встретят златые дни.
Завернут в три шкуры да все ребром.
Не собрать гостей на твои огни.
Храни нас, Господи, храни нас,
Покуда не грянет Гром!
И в финале:
Вечный пост, умойся в моей любви!
Небо с общину,
Все небо с общину.
Мы празднуем первый Гром.
А. Башлачёв иногда поет «громмммммммм» – слышен умолкающий звук колокола.
«Тесто»
И гнать себя дальше – все прямо да прямо,
Да прямо – в великую печь!
Так живи – не тужи, да тяни свою жилу,
Туда, где пирог только с жару и с пылу,
Где каждому, каждому станет светло…
В строках последней песни цикла «Пляши в огне», есть ощущение уже наступившего апокалипсиса:
Но раз уж объявился в аду – так и пляши в огне !
Гадами ползут времена, где всяк себе голова.
Нынче – Страшный Зуд.На, бери меня, голого!
Нынче – Скудный день. Горе – горном, да смех в меха!
С пеньем на плетень – горлом – красного петуха.
В предвидении конца была боль, юродствование, покаяние и мольба, а в ощущении его наступившего – бесшабашная смелость и вызов.
Удивительный факт. Три песни этого маленького цикла написаны за полтора месяца: март – апрель 1986 года, только «Тесто» – в январе того же года. А в апреле 86-го Башлачёв уже записывал альбом «Вечный пост» на даче у Александра Липницкого. Тогда же, 26 апреля 1986 года, произошла авария на Чернобыльской АЭС. После А. Башлачёв рассказывал, что в этот день слышал громкий звук трубы – трубы Ангела из Апокалипсиса.
Вспоминает Анастасия Рахлина: «1986-й, как раз, когда была эта история с Чернобыльской АЭС, Сашка был у Липницкого на даче и записывал „Вечный пост“. И у них там третий Ангел вострубил» [52]52
Из личной беседы 13 июня 2007 г., г. Москва.
[Закрыть]. Марина Тимашева в своих воспоминаниях пишет: «Саша говорил о том дне, когда взорвался реактор. Он будто в этот день сидел с друзьями на даче под Питером, был жаркий день, пели птички, голубое небо, – и вдруг он услышал звук трубы. И именно в этот момент, как потом узнал, в Чернобыле рванул реактор».
Если просто, без попыток интерпретации и комментариев, соотнести странный факт биографии с творческим поэтическим откровением, то получится, что поэт в течение месяца пишет «Евангелие» о России, о поэте, наполняя его предчувствиями грядущего апокалипсиса, а затем слышит звук трубы и понимает, что это за труба:
«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откровение 8:10,11).
Есть и еще один факт истории: с февраля по апрель 1986 года над Землей в очередной раз пролетала комета Галлея. Именно в апреле она максимально (для того года) приблизилась к нашей планете.
В том же 1986 году Андрей Тарковский снял фильм «Жертвоприношение» – фильм о наступившем конце света, в котором ключевым является символ огня, как и в песне Башлачёва «Пляши в огне». 1986-й – год смерти Тарковского и последний год творчества Башлачёва. Удивительными совпадениями полна жизнь. Или случайных совпадений не бывает?
В том же 1986 году А. Тарковский и А. Башлачёв дали последние интервью, в которых говорили о своем понимании сущности искусства, о невозможности рационального творчества. Их мысли во многом похожи.
А. Тарковский:
«Художник свидетельствует об истине, о своей правде мира. Художник должен быть уверен, что он и его творчество соответствуют правде. <…>
Мне кажется, что человеческое существо создано для того, чтобы жить. Жить на пути к истине. Вот почему человек творит. В какой-то мере человек творит на пути к истине. Это его способ существовать, и вопрос о творчестве („Для кого люди творят? Почему они творят?“) суть вопрос безответный. На самом деле у каждого художника не только свое понимание творчества, но и свое собственное вопрошение о нем. <…>
Подлинный художественный образ должен выражать не только поиск бедного художника с его человеческими проблемами, с его желаниями и потребностями. Он должен отражать мир. Но не мир художника, а путь человечества к истине. Простого ощущения контакта с душой, которая где-то здесь, выше нас, но тут, перед нами, живет в произведении, достаточно, чтобы оценить его как гениальное. В этом – истинная печать гения» [53]53
Интервью для парижского еженедельного журнала «Фигаро-мэгэзин», октябрь 1986 г. Текст приводится по публикации «Литературной газеты» от 8 апреля 1987 года. Перевод с французского Л. Токарева.
[Закрыть]
А. Башлачёв:
«Искусство связано с любовью. Ты должен делать то, что ты любишь. Любить то, что ты любишь в этой жизни, и об этом петь. Ты не можешь врать в любви. Любовь и ложь – несовместимые вещи. Если я люблю, я стараюсь находить те слова, которыми мне не стыдно говорить о своей любви<…>
Тут вопрос стоит так – знает ли истину тяжкий путь познания, который нам предстоит пройти? В принципе, каждый из нас знает эту истину изначально, эту истину знает душа. И пытается тебе сообщить каждый день с утра до вечера. А ты должен ее слушать, она тебе все скажет, все даст, даст силы любовью. Твоей же любовью. Чем больше ты отдашь ей, тем больше будет даваться тебе – чтоб больше отдавал. Она тебе постарается сообщить всякими путями» [54]54
Фрагмент интервью, данного А. Башлачёвым весной 1986 года Б. Юхананову и А. Шипенко для спектакля «Наблюдатель» // Там же. С. 198, 211.
[Закрыть].
Творчество и А. Тарковского и А. Башлачёва соответствует высокому понимаю ими сущности искусства.
…отражается небо во мне и в тебе,
И во Имя Имен пусть живых не оставят живые.
Слыша B. C. Высоцкого (Триптих)
Правда, эти сроки были адресованы В. Высоцкому, но в данном контексте они звучат более широко, потому что и с А. Тарковским А. Башлачёва роднит подобное «отражение неба». Для обоих творчество – это почти апостольское служение, поэтому им было открыто свыше чуть больше и поэтому они становились и еще могут для многих стать проводниками к свету.
Формы переосмысления литературной традиции в поэзии Александра Башлачёва (Сергей Васильев)
Сергей Васильев,доктор филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы и методики Московского гуманитарного педагогического института
Вопрос о роли литературной традиции в поэзии Башлачёва уже ставился и обсуждался исследователями и почитателями его творчества [55]55
См., напр.: Лосев В. В. О «русскости» в творчестве Александра Башлачёва // Русская литература XX века: образ, язык, мысль: Межвуз. сб. науч. трудов. – М.: МПУ, 1995.
[Закрыть], некоторые выводы и сопоставления уже сделаны [56]56
Свиридов С. В.Поэзия А. Башлачёва: 1983–1984 // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#; Шаулов C. A. C. Пушкин и А. А. Башлачёв: Этика слова // Там же.
[Закрыть]. Обратимся не столько к новым параллелям, хотя и их круг необходимо расширять, сколько к тому, какименно литературная традиция в стиле поэта переосмысляется.
Сам поэт, в частности, через многочисленные хрестоматийные цитаты и реминисценции известных строк связи с предшествующей словесностью прямо подчеркивал. Такого рода сразуотмечаемая «преемственность» отнюдь не обязательно носит поверхностный характер. «Цитатность» в соединении с иронией – едва ли не исчерпывающая стили некоторых т. н. постмодернистов, с которыми у Башлачёва можно найти общие черты [57]57
Например, «Петербургская свадьба» посвящена Т. Кибирову.
[Закрыть]– как правило, способ создания оригинального содержания, нередко исполненного драматизма, продолжающего традиции отечественной поэзии.
Обратимся к началу «Зимней сказки»:
В первом приведенном стихе поэт «продолжил» классическую лирическую строку романса И. Макарова на музыку А. Л. Гурилева «Однозвучно гремит колокольчик». Образ оказался эпатирующе развернут в сатирико-политическую плоскость [59]59
Ср.: Кошелев Вяч. «Время колокольчиков»: литературная история символа // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#.
[Закрыть]. В новом контексте, по сути, создана литота («преуменьшение признака предмета» (M. Л. Гаспаров)), так как «колокольчиком» названы куранты кремлевской башни и ассоциативно обрисован как пустынная дорога населенный, являющийся средоточием власти столичный город. Вместо гремиторигинала используется тавтологическое «одно звучно звенит », усиливающее звуковую образность и одновременно подчеркивающее «камерность» звона упомянутого «колокольчика» ( гремит, в случае сохранения точности цитаты, вполне могло бы вызвать новые и ненужные при литоте [60]60
«2. Троп, обратный гиперболе: преуменьшение признака предмета („мужичок с ноготок“)». (Гаспаров M. Л. Литота // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003.)
[Закрыть]ассоциации силы и мощи). Все это найдет мотивировку и продолжение в пейзаже финала: «Все ручьи зазвенят, как высокие куранты Сибири». «КолокольчикСпасской башни Кремля»начала и «высокие куранты Сибири»финала – образы, метафорически взаимно указывающие друг на друга, «стягивающие» содержание произведения, с разных сторон раскрывающие ключевую для поэта тему России. Ср. знаменитую мысль М. В. Ломоносова о том, что «России могущество будет прирастать Сибирью».
Реминисценция в следующей строке очевидна не менее цитаты из предыдущей, но ее функции богаче. Образ Н. С. Лескова «перевернут» («подковали Левшу», а не Левша подковал), впрочем, с опорой на яркую индивидуальную пейзажную метафору – «в тесной кузнице дня». Вновь обращают на себя внимание и повторы звуковых комплексов (« лохи-блохи подко в а ли Лев шу»). Образ «лохи-блохи» привлекает внимание не только из-за использования сленга, но и напоминает в звуковом плане выразительную бессмыслицу народного чернокнижия, эстетику заклинания [61]61
Ср.: Свиридов С. В. Поэзия А. Башлачёва: 1986. Магия языка // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#; Николаев А. И. Словесное и до-словесное в поэзии А. Башлачёва // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново, 1998. См. также: http://dll.botik.ru/az/lit/coll/ontologl/22_nikola.htm.
[Закрыть]и «магии слов» [62]62
Ярче всего на рубеже веков эти идеи были прописаны в работах А. Белого и П. А. Флоренского.
[Закрыть], ставшую актуальной в литературе эпохи рубежа XIX–XX веков. Приведем пример «заумного языка» футуристов (поэма В. Хлебникова «Уструг Разина»), стилизующего заклинание: «К богу-могу этукуклу! / Девы-мевы, руки-муки, / Косы-мосы, очи-мочи!» [63]63
Хлебников В. В.Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. М., 2002. С. 361.
[Закрыть].
Такой прием – не только один из элементов традиции, любопытный сам по себе, но и мотивировка дальнейшего образного ряда. Обрисованные далее картины вполне могут (как и в случае «Зимней сказки») восприниматься как результат какого-то наваждения, чар, злого магического воздействия или как «плохая» сказка:
А не гуляй без ножа! Да дальше носа не ходи без ружья!
Много злого зверья ошалело – аж хвосты себе жрет.
А в народе зимой – ша! – вплоть до марта боевая ничья!
Трудно ямы долбить. Мерзлозем коловорот не берет.
Ни церквушка, ни клуб. Поцелуйте постный шиш вам баян!
Ну, а ты не будь глуп – рафинада в первачок не жалей!
Зимняя сказка
Неологизм мерзлоземпо структуре напоминает и о небоземе(горизонт) В. И. Даля, и о мыслеземе В.Хлебникова. Предложение же в целом – «Мерзлозем коловоротне берет», где использованы слова с прозрачной внутренней формой, – соотносится с опытом ряда поэтов конца XVIII – начала XIX века строить образ с опорой на неологизмы и семантику устной речи (Г. Р. Державин, С. С. Бобров, A. C. Шишков, A. C. Грибоедов и другие) [64]64
Минералов Ю. И.Теория художественной словесности. М., 1999. С. 165–169. См. также: Васильев С. А. Стилевые традиции Г. Р. Державина в русской литературе XIX – начала XX века. М., 2007.
[Закрыть]. Слово коловоротпри этом в полной мере реализует свои семантические возможности. Это в плане значения не только «сверло с лебедкою, коленчатая рукоятка с перкою, для сверленья», но и ассоциативно «водоворот, пучина, вырь, сувой», а также «человек коловертный, коловертливый, провор либо человек непостоянный; (необдуманно решающийся на все…) …бестолковый, изменчивый, непостоянный» [65]65
Даль В. И.Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 2. М., 1994. Стлб. 349.
[Закрыть]. Приведенное предложение является одним из семантических центров произведения, как бы развертывается из, казалось, будничного и «проходного» образа морозной зимы – «Мерзлозем коловорот не берет». Заметна и опора на семантику устной речи, в частности эллипсисы (пропуски), на письме отражающиеся с помощью тире («А в народе зимой – ша! – вплоть до марта боевая ничья!» и др.).
В стилевом плане поэта интересует богатая русская фразеология. Он в ряде случаев пересоздает или «восстанавливает» внутреннюю форму слова [66]66
Потебня A. A.Слово и миф. М., 1989. С. 165.
[Закрыть], пословицы и поговорки («А кровь– она, ох, краснана миру» – из «Смертьна миру красна»). В финале, семантически наиболее значимой части, «В чистом поле – дожди» («В чистом поле – дожди косые» «парафразирует» образность «Жди меня» K. M. Симонова) поэтически подчеркивается этимология и внутренняя форма слова спасибо(из спаси Бог):
И я готов на любую дыбу.
Подними меня, милая, ох!
Я за все говорю – спасибо.
Ох, спаси меня, спаси Бог!
В чистом поле – дожди
Поэт создает насыщенный образ из собственного искупительного служения поэтическим даром [67]67
См. также: Секов А. Слыша Башлачёва (Христианские мотивы в творчестве рок-музыканта) // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#.
[Закрыть](«я готов на любую дыбу»), из отношения к жизни и ее бедам («Я за все говорю – спасибо» [68]68
В образе по-новому переосмыслены классические строки М. Ю. Лермонтова («Благодарность»), И. А. Бунина («За все тебя, Господь, благодарю!»), вероятно, И. А. Бродского («Я входил вместо дикого зверя в клетку…», 1980). Ср. также акафист «Слава Богу за все».
[Закрыть]), и укрепляющей молитвы, возможно, на грани отчаяния («Ох, спаси меня, спаси Бог!»). «Сгущающий» содержание образ – не только дважды обозначенная ( спаси) этимологическая развертка слова спасибо, но и созвучие, завершающее соседние строки: спасибо – спаси Бог.Ряд возникающих ассоциаций (поэт как бы переходит от благодарственной к горячей просительной молитве) тем богаче, что рифмой это созвучие родственных слов не является, так как рифмуются соответственно дыбу – спасибо, ох-Бог[бох], что в семантическом плане тоже немаловажно.
Поэт в данном случае опирается на христианскую традицию, свойственное литургической поэзии внимание к образу, заключенному в слове молитвы. «Оживление» внутренней формы слова и имени через сопоставления различного характера свойственно церковным текстам различного времени создания и литературе отечественного барокко (Симеон Полоцкий). М. Ф. Мурьянов отмечал: «…Гимнограф не упускает повода раскрыть поэтическими пояснениями те или иные грани смысла слова, которое стало личным именем чествуемого святого» [69]69
Мурьянов М. Ф.Из пушкинских аллегорий и символов. М., 1996. С. 15.
[Закрыть]. Это касается и образа Спасителя,к которому в молитвах распространено обращение Душе спасче (повтор корня), и тропарей и кондаков святым. Так, кондак свт. патриарху Тихонуначинается с символического осмысления его имени: « Тихостиюнрава украшен, кротость и милосердиекающимся являй…»; св. Андрей Первозванный в кондаке назван « мужества тезоименитым» (Андрейс греч. – мужественный), а сщмч. митрополит Серафим (Чичагов) – «служителем пламеннымСвятыя Троицы» ( Серафимс греч. – пламенный) [70]70
Полный православный молитвослов для мирян и Псалтирь. М., 2001. С. 450, 466, 465.
[Закрыть].
В «Слете-симпозиуме», создающем развернутый образ жанра современного документа – стенограммы, поэтически «оживляется» внутренняя форма иностранного и модного на воссоздаваемый исторический момент слова мелиорация.На празднословие официальных речей указано его поэтической этимологией: мели-мели-мели-орация(ср. о пустословии: « мели, Емеля, твоя неделя»). В различных вариантах строки образ оказывается иным, комически обыгрывается наличие нескольких орфограмм в слове, сложность его написания для малообразованного, но пытающегося «пустить пыль в глаза» человека, «начальника»: «Прополка, культивация, мели…нет, меле-орация», «Прополка, культивация, мели…нет, меле… ме-ме-орация»,«Прополка, культивация, мели… не помню, как слово пишется, …орация» [71]71
Прополка, культивация, мели… нет, меле-орация (20 октября 1984, апрель 1985);
Прополка, культивация, мели… нет, меле… ме-ме-орация (18 марта 1985);
Прополка, культивация, мели… не помню, как слово пишется, …орация (22 января 1986).
[Закрыть]. Башлачёв в этой связи выступает объективным продолжателем сатиры В. В. Маяковского, М. М. Зощенко (строившейся, впрочем, на иных стилевых основаниях), сопоставим со своим старшим современником B. C. Высоцким, стиль которого он в некоторых речевых образах «портретирует» [72]72
Минералов Ю. И.Теория художественной словесности. С. 233–237.
[Закрыть](триптих или, по первому варианту, «складень» – ассоциация с иконой – «Слыша B. C. Высоцкого»).
Особая форма преломления традиций – жанровая. Башлачёв нередко уже в названиях своих текстов отсылает к конкретным жанрам – фольклорным («Егоркина былина») и литературным («Трагикомический роман», «Галактическая комедия», «Зимняя сказка»). Среди последних особое место принадлежит балладе. Балладная традиция обозначается по-разному: и в названии («Ванюша»), и в разворотах сюжета («Мельница», «Грибоедовский вальс»), и в деталях («Лихо»), и в характере героя («Все будет хорошо…»). О балладе, жанре, имеющем многовековую историю, трансформировавшемся в различных европейских культурах, В. Г. Белинский писал следующее: «В балладепоэт берет какое-нибудь фантастическое и народное предание или сам изобретает событие в этом роде. Но в ней главное не событие, а ощущение, которое оно возбуждает, дума, на которую оно наводит читателя» [73]73
Белинский В. Г.Разделение поэзии на роды и виды // Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 5. М., 1954. С. 62.
[Закрыть]. Этот акцент на ощущениии думеочень органичен для переосмысления балладной традиции Башлачёвым.
«Ванюша» – произведение, переосмысляющее не только фольклорные жанры (плясовая песня, частушка и др.), но и элементы баллады, ее драматизм, мистический план, напряженность повествования, неожиданные развороты лирического сюжета:
Гуляй, собака, живой покуда!
Из песни – в драку! От драки – к чуду!
<…>
Чего-то душно. Чего-то тошно.
Чего-то скушно. И всем тревожно.
Оно тревожно и страшно, братцы!
Да невозможно приподыматься.
<…>
И навалились, и рвут рубаху,
И рвут рубаху, и бьют с размаху.
<…>
…А как водил Ванюша солнышко
на золотой уздечке!
Да захлебнулся. Пошла отрава.
Подняли тело. Снесли в канаву.
С утра обида. И кашель с кровью.
И панихида у изголовья.
Балладное начало сочетается с опорой на христианскую традицию, с характерным для поэта изображением любви и искупительной жертвы:
И над обрывом
Раскинул руки
То ли для объятия
То ли для распятия.
Финал – лирическое олицетворение, переосмысляющее некоторые образы древнерусской литературы («Слово о полку Игореве» и др.):
И тихо встанет печаль немая
Не видя, звезды горят, костры ли.
И отряхнется, не понимая,
Не понимая, зачем зарыли.
И вновь наряду с трагической составляющей звучит тема преодоления смерти, не без мистической составляющей, свойственная и ряду баллад, например балладам В. А. Жуковского («Ивиковы журавли» и др.):
Из лесу выйдет
И там увидит,
Как в чистом поле
Душа гуляет…
Итак, Башлачёв пользуется различными формами переосмысления литературной традиции. На первый взгляд, наиболее значимыми представляются многочисленные прямые цитаты и реминисценции, порой приближающиеся к центону. Однако их функционирование в стиле поэта, даже раннего, отнюдь не сводится к поверхностному комизму, словесной игре и иронии. Башлачёв исключительно интенсивно обращается и к иным уровням диалога с традицией – к резервам внутренней формы слова и фразеологизма, а также звуковым повторам и возникающим в связи с ними поэтическим этимологиям, особым видам рифмы (ассонансной, составной, внутренней и т. д.) и другим приемам, во многом определяющим семантическое богатство его текстов. Такого рода стилевые черты определяются как некоторыми особенностями устной народной словесности, так и державинской поэтической традицией, в начале XX века ярко проявившейся в творчестве футуристов, М. Цветаевой и других поэтов. Среди жанровых форм как материала для переосмысления литературной традиции особое место в творчестве Башлачёва принадлежит балладе, которая «портретируется» в произведении в соотнесении с другими фольклорными и литературными жанрами на основе изображения значимых мотивов, специфического пейзажа, лирического драматизма и т. д.
