Текст книги "Герои до встречи с писателем"

Автор книги: Роман Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Репутацию «короля побегов» Видок поспешил оправдать и на Брестской каторге. Переодевшись в платье монахини, которая за ним ухаживала в тюремном лазарете, он на восьмой день после прибытия в крепость бежал… В конце концов сумел сменить женский наряд на платье матроса и добрался до родного Арраса, где он родился в 1775 году в семье булочника.

В жизни ему приходилось выступать под разными именами: де Сент-Эстев, де Сен-Жюльен, Сен-Шарль и Доран, Жан Луи и господин Жюль, его называли Мек, что значит на воровском жаргоне «Хозяин», а то и просто – «папаша с улицы Галери Вивьен»…

Из биографии «короля побегов»

Свой первый побег, собственно и определивший всю его дальнейшую жизнь, Франсуа Видок совершил еще в детстве…

В один прекрасный день, прихватив из кассы родителей тысячу франков, он отправился в Остенде, надеясь там сесть на корабль и уплыть в Америку. Однако уехать не удалось – на пристани его дочиста обокрали, и ему пришлось поступить в бродячую цирковую труппу. С этого момента начались похождения Видока, вполне оправдавшие предсказания гадалки. В балагане впервые проявился его талант подражателя, не раз выручавший его впоследствии. Видок поистине владел даром Протея, перевоплощался буквально на глазах, легко изменял возраст, облик лица, манеры, голос.

С этих самых пор жизнь превратилась для Видока в постоянный театр, наполненный перевоплощениями и переодеваниями, вхождениями то в одну, то в другую роль, сменой масок, имен, биографий. Видок становился то хозяином положения, то жертвой случая. Казалось, что временами судьба играет с ним, а подчас и он – судьбой. Причем судьбой не только своей…

…Шел 1791 год. Молодая французская республика переживала тяжелые дни. До аррасцев доносятся из Парижа призывы отстоять отечество. Среди выступлений патриотов они узнают голос и их земляка адвоката Максимилиана Робеспьера, родившегося в соседнем с Видоками доме и отправившегося отсюда однажды вечером на дилижансе в столицу, как избранник города в Генеральные штаты.

Франсуа Видок, к тому времени вернувшийся после долгих странствий в родной Аррас и прощенный отцом, вступает добровольцем в армию. В день битвы с австрийцами при Вальми – первого крупного успеха республиканских войск, его производят в капралы. Для шестнадцатилетнего юнца это было неплохое начало. Подвел его необузданный нрав. После дуэли с унтер-офицером и ареста, ему ничего не оставалось, как бежать и скрыться. На его счастье подоспела амнистия, после чего он спокойно объявился в Аррасе. В городе в тот момент расправлялись с аристократами. На площади перед ратушей мрачно возвышалось изобретенное годом раньше доктором Гильотеном «во имя любви к человечеству» быстро действующее приспособление для обрубания голов, метко окрещенное в народе «национальной бритвой». Не обходилось и без трагических курьезов. Одного беднягу собрались казнить лишь за то, что крики его попугая показались бдительному соседу похожими на восклицание: «Да здравствует король!»

Вступившись за невиновного, Видок обвинен сам и вынужден покинуть Аррас, если не хотел оказаться на гильотине… Затем он снова в армии и снова дезертирует. Кочует с цыганами, становится морским артиллеристом, потном корсаром, погонщиком скота, торговцем, актером, контрабандистом. Всюду выступает под разными именами…

Вскоре ему опять не повезло. Из-за ссоры и поединка он оказывается на три месяца заключенным в тюрьму, не подозревая, что отсюда отправится прямо на галеры.

В тюрьме Видок познакомился с неким Севастьяном Буателем. Вся вина этого крестьянина состояла в краже хлеба. Шесть лет каторги – таково было наказание, которое ожидало несчастного. двое заключенных взялись ему помочь. Написав от его имени прошение, они заодно ловко сфабриковали и поддельный документ об освобождении Буателя, причем вовлекли в это дело и юного Видока. Крестьянина выпустили. Когда же подлог раскрылся, его авторы свалили всю вину на Видока – для него это означало несколько лет каторжных работ. Тогда-то он и решил бежать. Был пойман, убежал снова. Так повторялось неоднократно, пока, наконец, его не приговорили – уже как «закоренелого» преступника – к восьми годам галер…

Он жил среди отверженных законом, изучал их повадки и нравы, много лет наблюдал жизнь с ее изнанки. Склонный к парадоксам, Стендаль говорил, что только на галерах можно найти людей, обладающих великим качеством – силой характера. Рядом с бедняком, осужденным за кражу хлеба или кочана капусты, здесь были преступники, имена которых долго сохранялись в преданиях галер. Портреты некоторых из них Видок позже набросал в одной из своих книг, посвященной бывшим его дружкам. Таков был, например, благовоспитанный вор Жосса по прозвищу «Отмычка», выступавший под именем маркиза Сен-Аман де Фараль. В высшем свете, где он обычно орудовал, его принимали за креола из Гаваны. Приятная наружность, изящные манеры, костюм франта открывали перед ним двери богатых особняков, которые и являлись объектом его краж, свидетельствовавших о тонкой наблюдательности и изобретательности их автора. Подстать ему был и Пьер Куаньяр. Сын крестьянина, он был приговорен в 1801 году за воровство к четырнадцати годам исправительных работ и отправлен на галеры в Тулон. Но вскоре объявился в Испании. Спустя некоторое время вступил во французскую армию под именем графа де Понти де Сент-Элен. Мнимый граф – порождение буржуазного общества, где, по словам Бальзака, «честностью нельзя достичь ничего», – усвоил главное правило этого общества: «в него надо врезаться пушечным ядром или проникнуть, как чума». Вор пробрался в высший свет, сменив красную куртку и зеленый колпак каторжника на щегольский офицерский мундир. После Наполеона служил Людовику XVIII, был принят при дворе, за личные заслуги перед королем его производят в подполковники. Но, оказалось, – бывший уголовник ни на минуту не изменил своему ремеслу: псевдограф возглавлял успешно действовавшую шайку воров. Кончил свою жизнь Куаньяр все же на галерах: его случайно опознал на военном параде бывший заключенный, раньше отбывавший вместе с ним срок в Тулоне.

К типу «флибустьеров в желтых перчатках», как называл Бальзак респектабельных разбойников, принадлежал и Сен-Жермен, прошедший жизнь под разными именами и 6 разных костюмах, и знаменитый авантюрист Антельм Колле, тоже обладавший даром превращения и тоже окончивший свои дни на каторге. Этот дерзкий мошенник, которого много лет тщетно пытались изловить, появляясь в облике епископа и в сутане монаха, в мундире генерала или под видом простого офицера, похищал крупные суммы и исчезал…

Легендарный «король побегов» на деле оказался вовсе не одинок, а его биография, полная удивительных приключений и фантастических превращений, была типичной для общества, в котором он вращался. Люди, воплощавшие своим обликом и судьбой преступный мир, были нередко в то же время скрытой движущей пружиной и «высшего света», составляли его суть.

Их похождения часто находили отражение на страницах прессы того времени, в «Судебной газете», печатавшей отчеты о дерзких подвигах беглых каторжников, сеящих смятение в провинции и в столице. Факты такого рода неслучайно получили отклик и в художественной литературе. Создается даже мода на романы, где действуют пираты, разбойники, беглые каторжники, полицейские. Не избежал всеобщего поветрия и молодой тогда Бальзак. Уже в ранних своих произведениях он выводит тип сильного человека, скрывающегося обычно под чужим именем. Это и пират Аргоу, присваивающий себе фамилию графа де Максенди, и неуловимый, таинственный Феррагюс – элегантно одетый, с орденом Золотого руна и звездой на фраке, с двумя буквами, выжженными на правом плече: «К.Р.» – каторжные работы. Наконец, это Вотрен – один из наиболее известных и ярко обрисованных персонажей «Человеческой комедии». В прошлом «Наполеон каторги», известный под именем Жака Коллена, по кличке «Обмани-смерть», он впервые появляется в романе «Отец Горио»…

Впрочем, у Бальзака это не просто дань литературной моде, не просто подыгрывание публике, падкой до дешевых сенсаций или жаждущей таинственных приключений: кровавых злодеяний и эффектных разоблачений. Это отражение закономерностей самой жизни.

«Ко двору, в министерства, на вершину администрации и армии протискивается толпа молодчиков, о лучшем из которых приходится сказать, что неизвестно, откуда он явился, – шумная, пользующаяся дурной славой, хищническая богема, которая напяливает на себя обшитые галунами мундиры…» – так характеризовал К. Маркс новых героев, пришедших из жизни в литературу, на страницы бальзаковских романов (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.8, с. 216).

В пестром мире героев Бальзака, среди галереи созданных им типов мрачная фигура Вотрена занимает особое место. Образ этот, по словам самого автора, представляющий моральное гниение общества и все общественное зло, был подсказан писателю подлинной историей, свидетелем которой он явился.

Автор «Человеческой комедии» считал действительное событие, случай – «величайшим романистом мира», призывал его изучать, ибо жизнь всегда придумывает более сложные сюжеты, чем писатель. Искусство писателя – озарить огнем воображения картины, увиденные в жизни, осмыслить их, укрупнить, переплавить в форму художественного обобщения.

Бальзак, носивший в голове целое общество, стремившийся изучить это огромное скопище типов и дать точный социальный диагноз общественных болезней, взял подлинный факт, почти неправдоподобный, и угадал за ним типическое явление. Это была история Видока.

Метаморфозы Видока, так же как и перевоплощения Куаньяра, Колле, Жосса, напоминают нам различные маски, принимаемые Вотреном. Бальзак прямо указывал, что мнимый испанский аббат Карлос Эрера «оказался на месте каторжника Коллена в результате какого-нибудь преступления, столь же искусно совершенного, как то, при помощи которого Куаньяр стал графом де Сент-Элен». Тот же Коллен, скрываясь от полиции, выступает под личиной негоцианта, в роли генерала, осуществляет «блистательнейшую из своих проделок» – побег, переодевшись, подобно Видоку, в мундир жандарма. Как и Видок, Вотрен совершает еще одно, быть может, самое удивительное из своих перевоплощений. Но об этом по порядку…

Будущий Вотрен знакомится с Бальзаком

На парижской улице, где в начале двадцатых годов прошлого столетия находился кабачок «Стульчик», в то время часто можно было видеть хорошо одетого господина. Высокий рост, широкие плечи и развитая мускулатура свидетельствовали о незаурядной силе. Наружность его не лишена была приятности: огненно-рыжая шевелюра, голубые глаза, чуть улыбающийся рот, лицо властное, запоминающееся.

Обычно он пользовался кабриолетом, сзади которого восседал лакей – здоровенный детина. Но иногда господин, возбуждавший любопытство всей улицы, позволял себе прогуляться пешком. Тогда в глаза бросались шпага с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, а под тканью его костюма угадывались очертания пары пистолетов. Видимо, человек этот чего-то опасался и вынужден был принимать чрезвычайные меры предосторожности.

Никто из соседей по улице толком на знал даже, как его зовут. Называли просто «господин Жюль». И никому в голову не приходило, что под этим именем скрывается всесильный начальник сыскной парижской полиции Видок – тот самый «король побегов» – каторжник, имя которого еще не так давно было известно в любой тюрьме Франции.

Что же произошло, каким образом каторжник оказался в роли высокопоставленного хранителя закона? Что за новая чудесная метаморфоза произошла с легендарным авантюристом?

Видоку опостылела жизнь травимого зверя, ему надоело, как скажет потом Вотрен, «играть роль мячика между двух ракеток, из которых одна именуется каторгой, другая – полицией». Постоянный обитатель каторги решает стать ее поставщиком.

Это было одно из самых неожиданных превращений Видока, которое позже повторит на страницах «Человеческой комедии» бальзаковский Вотрен. Из человека, преследуемого и гонимого буржуазным обществом, Видок становится его рьяным защитником, навсегда приковывает себя к… галере власти.

Перед ним была поставлена задача: очистить от преступников столицу Франции, насчитывающую тогда около миллиона жителей. Задача эта была тем более сложной, что первое время в подчинении шефа полиции имелось всего несколько помощников. Приходилось самому участвовать в облавах и арестах. Разоблачениям Видока способствовал не только талант сыщика и знание мира, с которым ему так долго приходилось иметь дело, но и искусство трансформации. Теперь он не раз применил испытанные в прошлом средства ради иных целей: во время охоты на преступников появлялся на парижских улицах, в кабачках и ночлежных домах под видом угольщика и водовоза, слуги и ремесленника, одинаково ловко носил костюм аристократа и бродяги, беглого каторжника…

Первый его крупный успех на новом поприще был связан с именем знаменитого фальшивомонетчика, человека редкой ловкости пальцев – некоего Ватрена. Его долго не удавалось поймать. Наконец, осенью 1811 года газета «Журналь де Пари» сообщила, что Ватрен, приговоренный заочно, схвачен на площади Отель де Вилль. Возможно, Бальзак, узнавший позже об этой истории от Видока, заимствовал это имя и, несколько изменив его, назвал им одну из самых колоритных фигур «Человеческой комедии».

Но не только имя для своего персонажа взял Бальзак из жизни. Писатель придал Вотрену черты реального лица – Видока, создал близкий к подлиннику портрет, наделив его умом, хитростью и силой характера, присущими прототипу. Даже внешний облик этого литературного героя, его ярко-рыжие волосы, незаурядная физическая сила, приветливое обращение и грубоватая веселость, за которыми скрывался вулкан человеческих страстей, – скопированы с Видока.

Бальзак имел право сказать, что Вотрен «не заключает в себе никакого преувеличения», ибо был списан «с живого человека».

Однако и это не все. Бальзак использовал факты биографии бывшего каторжника при создании своих романов, разумеется, подвергнув жизненный материал процессу творческой переплавки.

Сведения, почерпнутые из жизни Видока, послужившего как бы возбудителем творческого воображения писателя, были немаловажным источником для автора «Человеческой комедии» при описании преступного мира, которым, как он считал, нельзя было пренебрегать в характеристике общественных нравов, в точном воспроизведении состояния всего общества.

* * *

…Летним вечером 1844 года в загородном доме Бальзака в Жарди собрались друзья писателя. Хозяин «угощал» в тот день своих гостей примечательной личностью – известным сыщиком Видоком.

Расположившись в глубоком кресле, он занимал окружающих историями из своей жизни. Рассказывал о неписаных

законах преступного мира, о «царе» воров Фоссаре, о Бомоне-человеке совершившем сверхъестественное: умудрившемся проникнуть в хранилище драгоценностей и похитившем ценностей на огромную сумму. «Тут столько, – заявил он при аресте, – что можно было сделаться честным человеком. И я сделался бы честным. Это так легко богатому! А между тем, сколько богатых, которые хуже мошенников!» Или о том, как он «вычищал Тюильри» от самозванцев, разгадав нюхом бывшего каторжника клеймо обитателей галер под платьем маркиза де Фенелона и де Шамбрей, под мундирами де Стевенс и де Сент-Элена. Время от времени, Видок сопровождал свое повествование словами: «Комедия! Комедия мира – самый необыкновенный спектакль!..»

Это была не первая встреча автора «Человеческой комедии» Бальзака с прототипом его Вотрена. Они познакомились задолго до этого, еще в начале двадцатых годов. Встречались в доме господина де Берни, советника суда, за обеденным столом у Бенжамена Аппера, известного филантропа редактора «Журналь де призон». Бальзака интересовали факты, случаи из уголовной и судебной практики, он запасался материалом для своих романов, изучал жизнь «дна». Видок, как никто, мог оказаться полезным для него. Возможно, именно после встреч с ним Бальзак записал свои знаменитые слова о том, что все ужасы, которые романистам кажутся их вымыслом, бледнеют перед действительностью. Великий писатель не только находил в рассказах Видока подтверждение тому, что мир преступников связан тайными узами с верхами общества, с полицией, но и черпал из его историй темы, сюжеты, образы для своих «этюдов о нравах». Литературоведы считают, что Видок послужил прообразом многих его героев. Чуть ли не пятнадцать из них наделены его чертами. И первый среди них, конечно, титанический образ Вотрена. Кроме того Бальзак создавал целые произведения на сюжеты, подсказанные Видоком, получал от него бесценные сведения о мире преступников и махинациях дельцов, о скрытых сторонах жизни аристократов…

«Если бы у меня было ваше перо, – признавался он Бальзаку, – я написал бы такие произведения, что земля и небо перевернулись бы вверх ногами…» Понимая, что не обладает писательским талантом, Видок щедро предлагал использовать его знание жизни и опыт.

«Действительность – вот она, у вашего уха, у вас под рукой», – говорил Видок и рассказывал Бальзаку историю сообщества «Десяти тысяч», вслед за тем – историю Сильвии, которая станет Феодорой из «Шагреневой кожи», знакомил с Досье на некоего каторжника Феррагюса. Образы Онорины, кузины Бетты также во многом были подсказаны словоохотливым Видоком. Можно сказать, что Видок поставлял «сырье» для лаборатории писателя, который перерабатывал этот жизненный материал в соответствии со своими идейно-художественными замыслами. «Дочь Евы», «Депутат от Арси» и «Отец Горио», «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок» – многие страницы этих шедевров родились под воздействием рассказов Видока.

Видок в литературе и сам по себе

История прототипа Вотрена, его необычайных приключений, – это история жизни человека, которого Бальзак сделал актером своей бессмертной «Человеческой комедии».

Не раз в «Человеческой комедии» появляется и сам Видок – под собственным именем. Но чаще он предстает в иных обличиях. Бальзак заимствует черты его внешнего облика не только для Вотрена, но и для Годиссара и Бьяншона, Серизе и Гобсека. (Кстати, под именем Гобсека выведен старый приятель Видока ростовщик Жюст).

В своей работе Бальзак не преминул воспользоваться и таким письменным источником, как воспоминания Видока в 4-х томах. Они появились после того, как он ушел в отставку в 1827 году. Не обладая пером Бальзака, человек-легенда все же взялся за перо.

На страницах жизнеописания Видока перед читателем возникал, по мнению тогдашнего генерального инспектора тюрем Моро-Кристофа, человек «необычайного ума, неслыханной, дерзновенной смелости, невероятной, неистощимой изобретательности, огромной физической силы и ловкости». Его личность обрастает плотным ореолом вымысла, делается почти мифической…

В России на выход в свет мемуаров, приобретавших скандальную известность, откликнулась «Литературная газета». В двух ее номерах за 1830 год появились небольшие заметки, посвященные мемуарам Видока. Автором их был А. С. Пушкин, назвавший Видока «человеком без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями…» Однако многим современникам Пушкина было ясно, что заметки «О записках Видока» являются на самом деле остроумным эзоповским намеком на тайного агента III отделения, продажного журналиста и бездарного писателя с непомерным честолюбием – Ф. В. Булгарина.

С тех пор имя Видока – полицейского сыщика становится у нас в России нарицательным. Пушкин навсегда заклеймил им доносчика Фаддея Булгарина, называя его в эпиграммах «Видок Фиглярин». Герцен советовал отказаться от услуг шпионов – Видоков в литературе, считая, что «всю их работу прекрасно исполняют газеты по дешевой цене, а, может быть, и даром», имея в виду продажность и верность реакционным правительствам официозной прессы того времени, выполнявшей, часто по собственной инициативе, полицейские функции и занимавшейся политическими доносами на видных писателей, прогрессивных ученых и общественных деятелей…

Некоторое время спустя Видок учреждает первое в мире частное сыскное бюро. Он умеет хранить тайны, но умеет и разгадывать их. И вот уже деятельность его бюро распространяется не только на Францию, у него появляются информаторы и за границей. Четыре тысячи богатых клиентов пользуются его услугами. И снова Видок проникает в чужие тайны, раскрывает секреты. Он успешно конкурирует с официальной полицией, о пришлось последней, естественно, не по вкусу. Против Видока возбуждают один, потом второй процессы. Но победить его так и не удалось. В конце концов, устав от войны со столь опытным противником, полиция примиряется с ним.

О нем вспоминали главным образом тогда, когда надо было оказать услугу трону, выполнить тонкое и трудное дипломатическое поручение за границей, получить совет по делам полиции. Тем временем он ведет полусветскую жизнь, и его черный сюртук с пустым рукавом правой руки, ампутированной после тяжелого перелома, часто мелькает в парижских гостиных. И всюду он желанный гость, ибо охотно рассказывает о своих приключениях. В его друзьях числились герцоги и графы, министры и политические деятели, с ним водили знакомство писатели – Виктор Гюго и Александр Дюма, Эжен Сю и Ламартин… А сколько – менее знаменитых!… И каждый – черпал из этого мутного источника, по-своему перерабатывая факты и сюжеты, рождая новые образы. Так, например, В. Гюго воспользовался рассказами Видока, когда создавал образ Жана Вальжана в романе «Отверженные».

По материалам Видока были написаны Эженом Сю «Парижские тайны». Под именем Жакаля его вывел в романе «Сальваторе» Александр Дюма, а Жорж Занд в романе «Лелия» под именем Тренмора. Много раз, при жизни и после, вплоть до наших дней, образ Видока – беглого каторжника и сыщика – появлялся на театральных подмостках.

Но нигде не обрисован он так ярко, как в «Человеческой комедии». Его своеобразная фигура, как бы отступившая в полумрак истории, была освещена прожектором бальзаковского гения и предстает перед нами в образе Вотрена на страницах романов «Отец Горио», «Утраченные иллюзии», «Депутат от Арси», «Блеск и нищета куртизанок», в драме «Вотрен».

И это неудивительно. Ведь Бальзак, по словам Ф. Энгельса, «в „Человеческой комедии“ дает нам самую замечательную реалистическую историю французского „общества“…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 36). Неотъемлемым элементом этого общества, предвещавшим неизбежность его падения (Энгельс), был и Вотрен.

5. Д'Артаньян

Находка в библиотеке

– Господин Дюма, где вы берете сюжеты для своих многочисленных произведений? – нередко спрашивали писателя.

– Отовсюду, где только могу, – отвечал прославленный автор.

И это действительно было так. Под его пером оживали исторические хроники, он умел вдохнуть жизнь в старинные легенды, воскрешал забытые мемуары, написанные в разные эпохи. В поисках «возбудителя воображения» А. Дюма странствовал по страницам бесчисленных словарей, учебников истории, сборников исторических анекдотов.

Однажды – это было в 1843 году – Дюма рылся в книгах Королевской библиотеки, подыскивая, как сообщает он сам в предисловии к «Трем мушкетерам», материалы об эпохе Людовика XIV. Не спеша перебирал книгу за книгой, снимал с полок пыльные тома, бегло просматривал, откладывая в сторону те, что могли ему пригодиться. Случайно в руках у него оказались три тома «Воспоминаний господина д'Артаньяна», выпущенных Пьером Ружем в Амстердаме в 1704 году. (На самом деле такого издателя не существовало, типографы того времени при необходимости скрывали свое настоящее имя.) Это было второе издание из трех аналогичных, но единственное, снабженное портретом д'Артаньяна. Первое вышло в Кельне в 1700 году у Пьера Марто; третье – в Амстердаме в 1712 году у Пьера Ку – оба типографа лица вымышленные.

Со старинной гравюры смотрел незнакомец в военных доспехах. Худощавое энергичное лицо обрамляли волнистые, ниспадающие до плеч волосы. Весь его облик казался необыкновенным, особенно глаза, пронзительные и умные. С лукавым прищуром они глядели на читателя, как бы говоря: «Познакомьтесь с им правдивым жизнеописанием, и вы убедитесь в моей исключительности». Это выражение усиливала усмешка тонких губ, над которыми, словно два острых лезвия, торчали маленькие элегантные усики любимца женщин и отчаянного дуэлянта. Писатель, по собственному его признанию, решил более тщательно изучить четыре тома, выпущенные Пьером Ружем. С разрешения хранителя библиотеки – своего приятеля литератора Жозефа Мери – он унес их домой и жадно на них набросился. О том, что редчайшее издание было выдано Александру Дюма, свидетельствует формуляр библиотеки. Но он же умалчивает о том, что книга эта так никогда и не возвратилась на библиотечную полку. Писатель воспользовался дружескими отношениями и не вернул редкий экземпляр. Однако, что же так заинтересовало А. Дюма в этих воспоминаниях? Это оказались беглые зарисовки событий и нравов минувшей эпохи – середины семнадцатого столетия, сделанные, несомненно, очевидцем, хотя многие картины прошлого и были представлены односторонне. Полностью название книги звучало так: «Воспоминания господина д'Артаньяна, капитана-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество частных и секретных сведений о событиях, которые произошли в царствование Людовика Великого». Кто же был этот очевидец, автор мемуаров? Судя по названию – д'Артаньян. Однако, как полагают исследователи, в этих «собственных мемуарах» нет ни слова, написанного самим мушкетером. Сочинил их некий Гасьен де Куртиль де Сандра и хотя он знал д'Артаньяна лично, это отнюдь не давало ему права выступать от имени мушкетера. Но Куртиль де Сандра не стеснялся использовать громкие имена своих современников, издавая подложные мемуары. Он был плодовитым и довольно ловким мистификатором.

Современники довольно быстро разгадали истинного автора «воспоминаний…» и, не стесняясь, говорили ему о подделке. Но Куртиль де Сандра продолжал настаивать на своем. Не отрицая того, что имеет некоторое отношение к выходу в свет записок мушкетера, он заявлял, что мемуары написаны д'Артаньяном, а он, мол, лишь отредактировал их.

Гвоздь для картин Александра Дюма

Приключения мушкетера, о которых рассказывал Куртиль Де Сандра, показались А. Дюма прекрасной основой для авантюрного романа. Он погрузился в историю, читал мемуары других свидетелей минувшего времени: Франсуа де Ларошфуко, де Ла Порта, выведенного в романе «Три мушкетера» камердинера Анны Австрийской; ее камеристки госпожи де Моттевиль; изучил «Занимательные истории» Талемана де Рео, а также книгу Лерера, в которой были собраны интриги французского двора, в частности, случай с подвесками. И вскоре под пером писателя история ожила.

На сцене появляются три славных мушкетера, три храбреца, три друга – Атос, Портос и Арамис. Они служат в роте мушкетеров под командованием де Тревиля.

Все эти персонажи имели реальных прототипов. Имена их А. Дюма встретил в книге Куртиля де Сандра. Но там они отнюдь не являлись героями повествования, о них лишь упоминалось, говорилось, что это были якобы двоюродные братья. Зато в других исторических источниках писатель нашел более подробные сведения об этих лицах. Например, в том же предисловии Дюма говорит о найденной им рукописи in-folio воспоминаний графа де Ла Фер, посвященных последним годам правления Людовика XIII и началу царствования Людовика XIV.

Что же нам известно о прототипах романа? Де Тревиль, ранее называвшийся Арно-Жан Дю Пейре, был сыном торговца из Олорона – городка в Беарне, где и родился в 1596 году. Откуда же у него появилось пышное имя – граф де Тревиль?

Маленькое владение Труа-Виль («Три города»), расположенное около Олорона в долине Суль, разделено на три равные части. И сегодня здесь стоит роскошный замок, сооруженный знаменитым архитектором Монсаром.

После того как Арно-Жан Дю Пейре купил замок и земли вокруг него, он стал именовать себя как дворянин, де Труавилем, а несколько позже изменил свое имя на более благозвучное – де Тревиль. Но его честолюбие не было удовлетворено: он мечтал служить в роте королевских гвардейцев. И де Тревиль добился этого. В 1625 году он стал мушкетером, а со временем (в 1634 году) занял, как тогда говорили «самую завидную должность в королевстве» – должность командира мушкетеров и объявил себя графом. Теперь его звали Арман-Жан де Пейре.

Его жизнь полна бурных событий. Он участвовал в осаде Ла Рошели и Суассона, сражался под Аррасом, при Пон-де-Се и Парпильяне. Враг Ришелье (тут А. Дюма верен истории), де Тревиль в конце концов, по настоянию всесильного кардинала, был удален от двора. Однако вскоре после смерти Ришелье, в 1643 году, он получил место губернатора провинции Фуа. О нем не раз упоминает в своем дневнике маршал Бассомпьер (также противник Ришелье, посаженный в Бастилию по его приказу) как о храбрейшем из воинов. Умер де Тревиль в 1672 году. До опалы, постигшей его в 1642 году, Тревиль действительно пользовался большим влиянием. Благодаря его покровительству в число мушкетеров был принят в 1640 году Арман де Силлек. Этот юноша, женатый на племяннице де Тревиля, носил имя синьора д'Атоса (по названию небольшого местечка, когда-то греческой колонии, около города Советтр-де-Беарн), однако он когда не был участником приключений, героем которых сделал никогда А. Дюма. Как не являлся и графом де Ла Фер и тем более не мог оставить воспоминаний об эпохе царствования Людовика XIV, ибо известно, что он умер 22 декабря 1643 года от смертельной раны. Вся эта «родословная» – вполне правомерный писательский домысел.

Родственником де Тревиля был и гасконец Анри Арамиц. Неподалеку от Ларена в Пиринеях, на скале, громоздился его великолепный замок, где он, оставив военную службу в 1654 году, мирно жил с женой и четырьмя детьми.

Вторая супруга командира мушкетеров была урожденной д'Арамиц. Писатель переделал эту фамилию на Арамис. Кстати говоря, и Дезэссар – командир полка, где поначалу служит герой Дюма, – лицо подлинное (убит в 1645 году), и он тоже приходился родней де Тревилю.

Родом из тех же мест, что и два других мушкетера, был и третий – Портос. Резиденцией мессира Исаака де Порто служил массивный замок в Ланне, возвышающийся над долиной Барету.

Исаак де Порто, совсем не такой бедняк, каким его сделал А. Дюма, был знаком с д'Артаньяном во время службы в гвардии. Мушкетером он стал в год смерти Атоса – в 1643 году. А это значит, что они вряд ли сражались рука об руку. Да и все четверо мушкетеров могли быть вместе всего лишь на протяжении нескольких месяцев 1643 года.