Текст книги "Граф Сен-Жермен"

Автор книги: Роман Белоусов

Сказав все это на одном дыхании, Сен-Жермен повернулся к двери, вышел, закрыл ее за собой и исчез».

Все попытки найти графа были тщетны, заключает мадам д'Адемар…

Меч над царственной главой

Мадам д'Адемар в своих воспоминаниях о жизни Сен-Жермена, этого «чудо-человека», воспроизводит переписанные с одного из писем графа пророческие строки о падении французского престола [2]2
  См. Святейшая Тринософия. Под ред. О. А. Володарской. М., 1998.


[Закрыть].

 
Все ближе время то, когда ты, Франция,
В пучину бед войдя, раскаешься, поняв свою беспечность,
И стон отчаянья разбудит адский пламень.
Тот день грядет, о королева! Нет сомнений.
 

 
Рога коварной гидры
Пронзят алтарь, трон и Фемиду.
Безумье, победив рассудок, будет править миром.
Все ниц падут перед злодеем. Да!
 

 
Увидим мы паденье скипетра, Фемиды, духовенства,
Гербов и башен,
Даже замков, спастись пытавшихся поднятьем белых флагов.
Не знал спокойный мир, что будет он метаться в лихорадке
 

 
Повального обмана и убийств…
Повсюду разольются реки крови.
И хор рыдающих по жертвам заглушит
Шум шагов, бегущих от расправы!
 

 
Со всех сторон грохочет гром войны гражданской.
Добро гонимо, и, суд верша над ним,
Все голосуют: Смерть, Смерть, Смерть.
Великий Боже! Кто ответит тем кровавым судьям?
 

 
Не меч ль мне чудится, занесенный над царственной главой?
Каких уродов чествуют и славят, как героев?
Победный марш и стоны побежденных.
Власть и бессилие…
 

 
От бури нет спасенья людям, вручившим жизнь свою дырявой лодке.
Вихрь зла, разврата, преступлений тяжких
Грозит вовлечь в свой танец смерти
Всех подданных, имущих власть иль нищих.
 

 
И будут властью наслаждаться все новые и новые тираны,
И множество сердец заблудших найдут покой в раскаянье.
В конце концов сомкнется бездна,
И, возносясь из темноты могилы,
Воспрянет к лучшей доле прекрасной лилии цветок.
 

Марию-Антуанетту весьма встревожили эти зловещие пророчества. Она допытывалась у мадам д'Адемар, что она думает об их значении. Та отвечала:

– Они внушают страх, но, несомненно, не имеют касательства к Вашему Королевскому Высочеству.

Та же д'Адемар рассказывает об одном драматическом эпизоде. Сен-Жермен назначил встречу в церкви сей благородной даме незадолго до восьмичасовой мессы. Мадам отправилась в назначенное место в своем портшезе и записала следующий разговор, состоявшийся между нею и таинственным адептом:

«Сен-Жермен. Я – Кассандра, пророк зла… Мадам, тот, кто сеет ветер, пожнет бурю… Я ничего не могу поделать; мои руки связаны тем, что сильнее меня.

Мадам. Вы увидите королеву?

Сен-Жермен. Нет, она обречена.

Мадам. Обречена на что?

Сен-Жермен. На смерть.

Мадам. А Вы – Вы тоже?

Сен-Жермен. Да. Возвращайтесь во дворец; передайте королеве, чтобы она остерегалась, – день этот станет для нее фатальным…

Мадам. Но маркиз Лафайет…

Сен-Жермен. Шар, надутый пустыми словами. Как раз сейчас они сговариваются, что с ним делать: то ли обратить его в орудие, то ли в жертву; но к полудню все будет решено… Час отдыха миновал, и указы Провидения должны быть исполнены.

Мадам. Чего же они хотят?

Сен-Жермен. Полного краха Бурбонов. Они свергнут их со всех занимаемых престолов, и менее чем через столетие Бурбоны, все ветви рода их, будут низведены до ранга простых смертных. Франция как королевство, республика, империя, затем в смешанных формах правления будет корчиться в муках, сотрясаться от волнений и раздираться на части. Из рук классовых тиранов она перейдет к тем, кто амбициозен и лишен достоинства».

…Вечером 16 мая 1770 года в Версале двое детей, девочка четырнадцати лет и толстячок пятнадцати лет, лежали в постели за тяжелыми занавесями. Месье дофин и мадам дофина – будущий Людовик XVI и будущая королева Мария-Антуанетта – были уложены в постель в соответствии с дворцовыми правилами. Король Людовик XV принял рубашку своего внука, а графиня де Шартр помогла зардевшейся девушке снять ее рубашку. Внезапно занавеси вокруг королевского ложа раздвинулись, как требовали правила церемониала, и молодые супруги предстали перед всем двором. Придворные приветствовали их низким поклоном.

Наконец они остались одни. Луи едва взглянул на юную блондинку, бледную как полотно… и громко захрапел.

За королевской трапезой Луи так много ел, что дед зашептал ему на ухо:

– Молодому супругу не следует так наедаться на ночь.

Дофин в ответ засмеялся:

– Почему, я наоборот лучше сплю, когда сытно поем.

И он действительно прекрасно спал все ночи к недоумению супруги. В своем личном дневнике он записал: «Опять ничего». Это «ничего» продолжалось семь лет. Молодая принцесса с отчаяния погрузилась в вихрь удовольствий и развлечений, правда, сохраняя верность супругу.

В воскресенье, 30 января 1774 года, около полуночи, она возвратилась с бала. Больше всего ей нравились эти балы – можно было не соблюдать этикет, скрывшись под маской, и веселиться от души. В толпе она заметила молодого иностранца, которого ей представили несколько недель назад, и она уже встречала его на «балах по понедельникам». Ах, эти карнавалы! Мария подошла к нему и долго разговаривала, он так и не узнал ее. Молодой человек был высок, красив, любезен и не обладал манерами «куртуазного ловеласа». Они беседовали, смеялись, пока Марию-Антуанетту не стали узнавать окружающие и ей не пришлось исчезнуть.

Молодой иностранец, привлекший внимание Марии-Антуанетты, был сыном знатного шведского дворянина и путешествовал по Европе в целях повышения образования. Он был старше дофины только на два месяца, и его звали граф Аксель Ферсен. Она ему показалась красивой, он ей – привлекательным, и только.

Они вновь увиделись через четыре года. Королева узнала его, как только он вошел в салон.

– А, вот и мой старый знакомый!

Аксель увидел Марию-Антуанетту другими глазами. Перед ним была не девочка, а красивая женщина. Людовик XVI наконец согласился на операцию, которая прошла успешно, и он стал полноценным супругом – королева ждала первого ребенка. Ее красота расцвела, и Мария-Антуанетта, бесспорно, была самой красивой женщиной двора. Королеве нравилось, когда ей об этом говорили.

Молодую королеву окружали светские щеголи, ветреники, забавные остряки и сплетники. Может, поэтому ее привлекла спокойная грация и достоинство красивого шведа. Однажды она попросила его показать ей военную форму шведского драгуна. Молодой человек подчинился и был принят по этому поводу в личных апартаментах королевы. Как рассказывал один из участников этого приема, королева очень внимательно рассматривала голубой камзол, поверх которого была надета белая туника, замшевые лосины, черный кивер с желто-голубым султаном. Она разглядывала и восхищалась. Может, Мария-Антуанетта еще и не любила его, но проявляла явный интерес. Что до Акселя, то он был влюблен, и так сильно, что предпочел сбежать, записавшись в экспедицию в Америку.

Окружение королевы, привыкшее к легким нравам придворной жизни, было удивлено:

– Как, месье, вы уезжаете, не насладившись вполне своей победой?

– Я не одерживал никаких побед и никого не бросаю, – возмущался честный юноша, – я уезжаю, не совершив ничего, о чем бы сожалел впоследствии.

Только узнав о его возможном отъезде, Мария-Антуанетта поняла, что имеет «склонность» к этому молодому человеку. И когда он явился просить отставки, она не могла отвести от него полных слез глаз.

Но отъезд не состоялся. После длительного ожидания погоды в Гавре экспедицию отменили, и Ферсен был вынужден вернуться в Версаль. Хотя он и не просил никакого места, благодаря хлопотам королевы его назначили полковником в королевский полк. В окружении королевы находилось много завистливых людей, и они стали находить его поведение «менее сдержанным», а Аксель написал отцу: «Ее доброта ко мне и назначение полковником задели всех молодых придворных».

Когда королева приезжала в Трианон, она приглашала Акселя на камерные вечера. В один из таких вечеров королева спела куплеты, которые будут использованы в опере «Дидона». В них говорилось, что «его присутствие при дворе вдохновляет ее».

Двадцать шесть лет спустя, после посещения представления «Дидоны» в Стокгольмской опере, Аксель напишет: «Сколько воспоминаний и сожалений о потерянном счастье нахлынуло на меня на этом спектакле!»

Чтобы более не компрометировать королеву своим присутствием, Аксель вновь стал хлопотать о своей отправке в Америку. В марте 1780 года он был назначен помощником к генералу де Рошамбо и отправился в Брест, а оттуда отплыл в Америку на Корабле «Язон», оснащенном шестьюдесятью четырьмя пушками. Они вновь встретились только через три года.

Однажды королева музицировала на арфе в «золотом салоне». Постучали в дверь и доложили о посетителе. Вошел Аксель Ферсен. Он очень изменился за эти годы. Уезжал в Америку «красивым как ангел», теперь же постарел на десять лет. Мария-Антуанетта прервала игру и протянула ему руку для поцелуя. Аксель был очарован ее красотой: все, кто видел королеву, восхищались ее стройной фигурой, плавной походкой и в особенности ее ослепительной кожей, столь белой, столь прозрачной и нежной, что рисовавшая ее портрет художница мадам Виже-Лебрен жаловалась, что не может передать этот цвет.

Мария-Антуанетта, казалось, вновь обрела свою «склонность». Что было между ними? Аксель признавался в письме к сестре, что «королева любит его по-настоящему», и он любит ее всей душой и чувствует ужасную неловкость, оставаясь с ней наедине.

На следующий год он приехал в Версаль вместе с королем Швеции, который путешествовал под именем графа де Ваза. Они пробыли при дворе шесть недель. Мария-Антуанетта была счастлива. Когда она смотрела на Акселя, ее лицо начинало светиться. «Склонность» превращалась в страсть. Но за праздниками и балами Мария-Антуанетта не забывала, что Аксель беден, и старалась устроить его дела. И перед отъездом в Швецию Аксель получил в подарок патент на Королевский шведский полк и двадцать тысяч ливров ренты как командир полка.

С дороги он писал множество писем таинственной Жозефине, которой была королева Франции.

В последние годы перед мучительной смертью Марии-Антуанетты на эшафоте им редко удавалось встретиться. Шведский полк квартировал в Валансьене, потом Аксель вернулся в Швецию, чтобы участвовать в войне против России.

Как-то во время его отсутствия Людовик XVI вернулся с охоты сильно расстроенный. На расспросы королевы он ответил, что ему передали письма, полные ужасных обвинений в адрес Акселя и Марии-Антуанетты.

– Они хотят отнять у нас единственного друга, на которого мы могли рассчитывать в трудную минуту, – вздыхала королева и предложила королю не принимать больше шведа по его возвращении во Францию.

Король воспротивился, и Аксель Ферсен, вернувшись во Францию, приезжал три или четыре раза верхом в Трианон и беседовал с Марией-Антуанеттой, прогуливаясь по парку по нескольку минут. Это все, что она могла себе позволить днем, обязанности королевы и осторожность большего не позволяли.

Только ночью они могли встретиться наедине. В те две ужасные ночи в октябре 1789 года, когда взбунтовавшиеся парижане осаждали Версаль, он не покинул ту, кто составляла счастье всей его жизни. Провел ли он их в покоях королевы? Утверждают, что да. Когда королевская семья переехала в Тюильри, он мог проникать во дворец через потайную неохраняемую дверь. Двадцать седьмого декабря Аксель пишет своей сестре, графине Пипер: «Наконец-то я провел целый день с ней, представь мое счастье!»

Позднее, десятого апреля, когда уже звучали глухие раскаты революции, он писал: «Я бываю счастлив» только когда мне удается увидеться наедине с моим «другом», этой бедной женщиной, которой угрожает смерть; этот ангел обладает смелостью, выдержкой и хрупкостью. Мы никогда не любили друг друга столь сильно».

С какой страстью и самоотверженностью пытался он спасти от смерти ту, в ком была вся его жизнь! Акселю было поручено осуществить план побега, который он сам скрупулезно подготовил. В организации побега участвовал также маркиз де Буйе, преданный роялист и личный друг Сен-Жермена, из чего можно сделать предположение, что граф, возможно, помогал беглецам.

Поздно вечером 20 июня 1791 года во дворце Тюильри все было как обычно. Король и королева готовились ко сну. Только прислуга была отослана раньше обычного часа. Оставшись одни, они снова оделись в совершенно простое дорожное платье, не соответствующее их высокому положению. В будуаре королевы собрались ее дети и сестра короля. Отсюда потайным ходом, разбившись на группы, через определенные промежутки времени вышли из дворца, причем последним его покинул король с семилетним дофином. Беглецы, не будучи узнанными, достигли площади Карусель, где их ждал граф Ферсен, главный организатор побега. Он был переодет кучером. Следуя за ним, беглецы дошли до угла улицы Сент-Оноре, где сели в две заранее приготовленные кареты. В одной из них уже находилась маркиза де Турзель, воспитательница королевских детей. Сейчас она выступала под видом русской подданной баронессы Корф, что и удостоверял паспорт, имевшийся у нее на руках. Анна Кристина Корф, урожденная Штегельман, была дочерью известного петербургского банкира и вдовой русского полковника, убитого в 1770 году. После смерти мужа она поселилась с матерью в Париже, где состояла в дружеских отношениях с графом Ферсеном, вовлекшим ее в заговор. Она не только предоставила свой паспорт, но и пожертвовала все свое состояние в пользу королевской семьи.

«Баронесса» с детьми покидала революционный Париж, ее сопровождали горничные и слуги. Именно эту роль надлежало сыграть членам королевской семьи: Людовик изображал камердинера, Мария-Антуанетта и сестра короля – горничных мнимой русской баронессы. Граф Ферсен взгромоздился на козлы, взял вожжи, и кавалькада тронулась в путь. За заставой Сен-Мартен все пересели в крытую линейку, запряженную двумя парами принадлежащих Ферсену лошадей. Правил ими его кучер, наряженный почтальоном, сам граф разместился рядом на козлах.

Под видом лакеев беглецов сопровождали трое лейб-гвардейцев – телохранителей. До Бонди доехали благополучно, сменили лошадей и тронулись дальше, но уже без Ферсена – король был категорически против, чтобы он ехал с ними дальше. Может быть, он считал для себя невозможным находиться под защитой того, кого считали любовником его жены. Королева еле сдержала слезы, когда Аксель открыл дверцу кареты и поцеловал руку Марии-Антуанетты. После этого он отправился обратно в Париж, откуда той же ночью по другой дороге должен был отбыть в Брюссель, где намеревался вновь присоединиться к королевской семье.

Ничто не возбуждало подозрения у постов национальной гвардии, и экипаж нигде не задерживали. Тем более что при досмотре баронесса Корф предъявляла паспорт, выданный министерством иностранных дел, в котором предписывалось беспрепятственно пропускать баронессу, направляющуюся во Франкфурт с двумя детьми, горничными, камердинером и тремя слугами.

В седьмом часу вечера экипаж с беглецами достиг почтовой станции в Сен-Мену. Было еще светло. И тут произошло то, что сорвало всю так тщательно спланированную и с таким трудом организованную операцию. Людовик неосторожно высунул голову из окна экипажа. Это погубило его и королеву.

Восьмилетняя девочка, вертевшаяся возле, подняла золотую монету, оброненную одним из слуг-телохранителей во время расплаты с почтмейстером. «Как это изображение на монете похоже на господина, который сидит в экипаже», – воскликнула она. Слова ее не прошли мимо почтмейстера Жака-Батиста Друэ, патриота и революционера. Он незаметно заглянул в карету и убедился, что девочка права. Сходство человека в платье камердинера с изображением профиля на монете было несомненным. То же одутловатое, массивное лицо, нос с горбинкой, та же прическа. Друэ уже не сомневался, что в карете едет король, вернее, спасается бегством из революционного Парижа. Но предпринимать что-либо было поздно – экипаж уже тронулся и поблизости не было никого из тех, кто помог бы его задержать.

Тогда Друэ вскочил на лошадь и во весь опор помчался в Варенн, куда направился экипаж. Он был уверен, что прибудет туда раньше, так как поскакал окольной дорогой, значительно сокращавшей путь.

В полночь, когда королевский кортеж достиг Варенна, маленький городок был уже на ногах. Отныне ему суждено войти в историю, а безвестному до этого почтарю стать членом Конвента. Впоследствии он попадет в плен к австрийцам, будет обменян на дочь Людовика XVI, примет участие в заговоре Бабефа, бежит из-под стражи и кончит дни где-то в Америке.

По тревоге, поднятой Друэ, вооруженные жители встретили беглецов. Окружив карету, они потребовали выйти, и тут все убедились, что почтмейстер не ошибся. Правда, король пытался поначалу отрицать свою личность, как, впрочем, и королева, но это была бесплодная попытка.

Над городком гудел набат, народ все прибывал, появились, наконец, и национальные гвардейцы.

Вокруг арестованных сверкали сабли и щетинились штыки, раздавались возгласы: «Да здравствует республика!» Послали нарочного в Париж. Вскоре оттуда прибыли комиссары Национального собрания с официальным приказом об аресте. Прочитав его, Мария-Антуанетта, полная негодования, обрушилась на них с упреками и угрозами. В припадке ярости схватила этот приказ, бросила на пол и растоптала. Ее гнев и отчаяние можно понять – она знала, что теперь ей не избежать революционного трибунала.

Только 23 июня Ферсен узнал о катастрофе, о том, что король был узнан и возвращен с королевой в Париж. «Все потеряно, – пишет он своему отцу, – я в отчаянье!»

Мария-Антуанетта понимала, как жестоко будет страдать любящий ее человек, находясь вдали от нее. В ту ужасную ночь в Варенне она все время спрашивала:

– Как вы думаете, месье Ферсену удалось спастись?

Едва вернувшись в Тюильри, 29 июня королева написала ему: «Я еще существую. Как я о Вас волновалась и как сожалею о тех страданиях, что Вы перенесли, не имея о нас никаких сведений. С нас не сводят глаз ни днем, ни ночью, но мне это все равно. Прощайте. Я не могу больше писать…»

Почти не сохранилось писем королевы к Ферсену, большинство было уничтожено. Одно из чудом сохранившихся свидетельствует о горячих чувствах Марии-Антуанетты к «дорогому Риньону», как она называла Ферсена: «Я хочу сказать, что люблю вас и только об этом и думаю… Сообщите мне, кому я могу пересылать письма для вас, ибо не могу жить без них. Прощайте, самый любимый и самый любящий из людей. Я вас обнимаю от всего сердца».

Несчастная женщина тем более не находила себе места, потому что месяцами не имела никаких вестей от Ферсена. Она просит их общего знакомого: «Если будете ему писать, скажите, что ни расстояния, ни страны не могут разлучить сердца; я убеждаюсь в этом каждый день».

Отчаянное положение усилило ее чувства. Она отправляет тому же знакомому два кольца. На внешней стороне каждого были выгравированы три лилии, на внутренней стороне – надпись: «Трус, кто их бросит». Она писала: «То кольцо, что завернуто в бумагу, – для него, пусть сохранит его, оно как раз его размера, я носила его на руке два дня, прежде чем отправить. Сообщите ему, что это от меня. Я не знаю, где он, это ужасное мученье не иметь никаких известий и даже не знать, где находятся любимые нами люди».

Аксель не покинул Марию-Антуанетту. Он развил бурную деятельность, отправился в Вену, потом по всей Европе собирал коалицию для освобождения пленников Тюильри. Ему это не удалось – слишком разные интересы столкнулись. Тогда он готовит новый побег и, чтобы получить согласие на этот план, решается сам приехать в Париж. Он приехал 13 февраля 1792 года. Это было безумие. Он – иностранец, отдан приказ об его аресте, но Аксель рисковал своей жизнью для того, чтобы вырвать Марию-Антуанетту у ее жестокой судьбы. С поддельными документами, под видом курьера он пробрался в Париж. Никем не замеченный, Аксель проникает во дворец через знакомую ему потайную дверь и не покидает покоев королевы до вечера следующего дня. «К счастью, она живет все в тех же комнатах», – пишет он в своем дневнике.

В шесть часов вечера Ферсен встречается с королем. Почему эта задержка на целые сутки? Скрыла ли королева от мужа присутствие Акселя, чтобы побыть с ним наедине?

Король отказался от побега, не желая повторять историю, случившуюся в Варенне. «Действительно, много раз обещав остаться, он стал щепетилен и отказался бежать, так как он честный человек», – писал Аксель. В девять тридцать Аксель покидает Марию-Антуанетту и незаметно выскальзывает из Тюильри.

Он больше никогда не увидит Марию-Антуанетту. Никогда!

Не в силах помочь, Аксель отправился в Брюссель и оттуда проследил ее путь в бездну. Надо перечесть письма королевы, полные отчаяния, чтобы понять страдания Акселя. Дворец Тюильри превратился в обломки корабля, разбитого революционной бурей. Мария-Антуанетта жила там в тоске и тревоге, прислушиваясь к зловещему шуму за его стенами, желая иногда мгновенной смерти, чтобы прекратить эту пытку ожидания конца. «Я еще жива, но это просто чудо», – пишет она 20 июня.

23 июня: «Ваш друг в огромной опасности…»

26 июня: «Сообщите всем, кто близок королю, чтобы они поостереглись, времени почти нет…»

3 июля: «Наше положение ужасно. Сможем ли мы вновь увидеться в спокойной обстановке?»

24 июля: «Жизнь короля и королевы в огромной опасности, толпа убийц у стен дворца растет с каждым часом…»

Больше она не писала, или не смогла отправить письма, или их перехватили. Через пятнадцать дней парижский люд захватил дворец и Мария-Антуанетта была заточена в башне Тампля. Аксель только по газетам мог следить за ее падением в бездну. «Я себя упрекаю за то, что дышу, – писал он сестре. – Когда я думаю, что она заточена в этой ужасной тюрьме, у меня разрывается сердце».

Знал ли он о том, что шевалье де Ружвиль, офицер, влюбленный, как и он, в королеву, попытался устроить ей побег и даже вывел ее во двор тюрьмы, но тут подкупленные им стражники передумали и задержали ее? Четырнадцатого октября, накануне начала суда над королевой, Аксель писал в своем дневнике: «Хотя нет никаких доказательств вины этой несчастной женщины, этим злодеям нечем кичиться, они осуждают на основании расплывчатых заявлений и по подозрению. Нет… не будем обольщаться! Покоримся воле небес, ее гибель предрешена». Предсказание Сен-Жермена сбылось.

В этот вечер в опере играли «Армиду» Глюка. Сколько раз в замке Трианон пела эту арию Мария-Антуанетта, аккомпанируя себе на клавесине:

– Ах, если б мне была дарована свобода!

Узнав о казни, Ферсен был в отчаянии. Через четыре месяца он получил печатку, сделанную для него Марией-Антуанеттой. На ней был изображен летящий голубь, а сверху надпись: «Все пути ведут меня к тебе».

Пройдет семнадцать лет, а он все будет вспоминать о ней, все семнадцать лет до 20 июня 1810 года, когда будет растерзан толпой в Стокгольме. Как лидер шведской аристократии он был обвинен вместе с сестрой в причастности к отравлению юного принца-наследника Христиана-Августа. Во время похорон озверевшая толпа жестоко его избила, ему оторвали уши, превратили лицо в кровавое месиво. «Все пути ведут к тебе…» Чтобы воссоединиться с возлюбленной королевой на небе, он принял еще более мученическую смерть, чем она.