Текст книги "Право – язык и масштаб свободы"

Автор книги: Роман Ромашов

Соавторы: Евгений Тонков,Юрий Ветютнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

2.4. Свобода и равенство

Идея равенства в Новое время стала если не центральным, то одним из наиболее заметных и активно действующих элементов западной концепции права. Ценность равенства сегодня признается практически единодушно и редко кем ставится под сомнение на уровне политической и юридической практики; с этим фактом соглашаются даже противники равенства – например, Г. Лебон, который считал эту идею пагубной и в то же время отмечал ее повсеместное распространение[186]186
  См.: Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 9–11.


[Закрыть]. По всей видимости, равенство обладает особыми мобилизующими свойствами. Именно требование равенства было одним из главных лозунгов, под которыми проходили великие буржуазные революции. Во многих философско-правовых теориях равенство является «краеугольным камнем»; именно в нем зачастую видят квинтэссенцию и основной смысл права как такового. Именно на этом строится, например, «либертарно-юридическая» теория права: «Везде, где действует принцип формального равенства, там есть правовое начало и правовой способ регуляции: где действует право, там есть данный принцип равенства. Где нет этого принципа равенства, там нет и права как такового. Формальное равенство свободных индивидов тем самым является наиболее абстрактным определением права, общим для всякого права и специфичным для права вообще»[187]187
  Нерсесянц В.С. Философия права. М., 1997. С. 22.


[Закрыть].

Принцип правового равенства занял прочное место в современных конституциях, культивируется в законодательстве и тщательно охраняется судебной системой. Но одновременно с этим место равенства в правовой реальности остается не до конца ясным, обладает некоторой двусмысленностью и даже парадоксальностью.

Равенство в самом общем понимании представляет собой тождественность предметов или явлений, их принципиальное сходство, «одинаковость», отсутствие существенных различий: «при помощи категории равенства обозначаются такие отношения, когда объекты имеют качества (или хотя бы одно свойство) которые могут быть взаимозаменимыми»[188]188
  Козюк М.Н. Правовое равенство в механизме правового регулирования. Волгоград, 1998. С. 7.


[Закрыть].

Таким образом, равенство, как и справедливость, основано на эквивалентности: равными могут считаться лишь такие элементы, которые можно поменять местами без ущерба для системы. Стало быть, оно наиболее применимо в той социальной среде, где участники отношений выполняют однотипные функции, вследствие чего между ними возникает, пользуясь терминологией Э. Дюркгейма, «механическая солидарность»[189]189
  См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1996. С. 1141.


[Закрыть] – таковы, например, солдаты в строю или торговцы на рынке. Однако такое равенство всегда имеет отчетливую границу, за которой начинается либо вражда (граница между «своими» и врагами), либо «органическая солидарность», основанная не на сходстве, а на различии (дистанция между командиром и подчиненным; прилавок, отделяющий продавца от покупателя).

Метафора «равенство стартовых условий», видимо, берет свое начало из состязательно-игрового представления о праве и обществе в целом. Например, Ж.П. Вернан, описывая происхождение идеи равенства («isonomia») в Древней Греции, приводит слова Гесиода о том, что любое соперничество предполагает отношения равенства: состязаться могут только равные[190]190
  См.: Вернан Ж.П. Происхождение древнегреческой мысли. М., 1988. С. 66.


[Закрыть]. Игра требует, кроме того, чтобы для всех существовали единые правила и единое судейство. Но образ права как площадки для спортивного соревнования, очевидно, помимо равенства на старте означает неравенство сил, как в ходе борьбы, так и на финише.

Изначально идея равенства, очевидно, имела довольно ограниченную сферу действия; по существу, она применялась к сравнительно узкому социальному слою – взрослым свободным мужчинам. Так, согласно Аристотелю, полное политическое равенство в Греции не распространялось на рабов, метеков (иноземцев), детей, стариков, ремесленников, торговцев и др.[191]191
  См.: Аристотель. Политика//Сочинения. Т.4. М., 1983. С. 444–450.


[Закрыть] В целом же равенство понималось не столько как общий принцип, сколько как инструмент управления, который по-разному применяется в зависимости от государственного устройства.

Совершенно иной смысл идея равенства приобретает в христианстве. Существование Бога как высшей и абсолютной инстанции, конечно, не отменяет индивидуальных и социальных различий между людьми, но делает их несущественными: в отношениях с Богом это неравенство не учитывается: «Нет раба, ни свободного… ибо все вы одно во Христе Иисусе» (мит. 3:28); «Нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3:11).

Действующая российская Конституция провозглашает: «Все равны перед законом и судом» (ч.1 ст. 19). Этот принцип, судя по его формулировке, прямо проистекает из идеи равенства перед Богом. Поскольку закон является выражением Божественной воли, а судья – это не кто иной, как посредник в осуществлении этой воли[192]192
  См.: Папаян Р.А. Христианские корни современного права. М., 2002. С. 310.


[Закрыть], то они тоже должны абстрагироваться от случайных проявлений фактического неравенства.

В современных светских государствах религиозные основания этого принципа утрачены или ослаблены, поэтому равенство, лишившееся Божественной санкции, становится своего рода «категорическим императивом», не требующим и не предполагающим никаких доказательств. В этом одновременно и сила, и слабость правового равенства: оно аксиоматично, директивно закреплено Конституциями и законами, и в то же время не может не вызывать сомнений, поскольку на практике принцип равенства никогда не выдерживается полностью.

С одной стороны, нет сомнений, что с точки зрения правовой формы равенство представляет собой естественное и даже неустранимое явление. В известном смысле требование равенства вытекает из самой сущности права, которое представляет собой набор правил общего характера, унифицирующих социальное пространство. На лиц, которые попадают в одни и те же жизненные условия, распространяются единые юридические стандарты; право, по существу, не имеет дела с уникальной человеческой личностью, а создает обобщенные образы, именуемые статусами, в рамках которых индивидуальные различия, не имеющие юридического значения, стираются и никак не учитываются; в этом отношении происходит взаимное уравнивание людей.

С другой стороны, равенство в сфере права наталкивается на явные препятствия и ограничения. Прежде всего, невозможно добиться полной унификации и юридического отождествления всех людей в силу наличия у них несовпадающих качеств, которые неизбежно будут напоминать о себе. Фактическое равенство людей, очевидно, не может быть обеспечено правовыми средствами; но полное равенство невозможно даже в формально-юридическом отношении, поскольку это означало бы идеальное совпадение прав и обязанностей у всех субъектов. Но в таком случае невозможна дифференциация правового регулирования в отношении разных лиц, не существует никакой динамики в правовом положении отдельно взятого субъекта права. Любой правовой статус сочетает в себе элементы равенства (между носителями одного и того же статуса) и неравенства (между субъектами с разным статусом).

Уточнение смысла и границ равенства как правовой ценности требует определить, каким образом равенство способно участвовать в выполнении основных социокультурных функций права, прежде всего – в интеграции и солидаризации общества.

Связь равенства и солидарности также носит неоднозначный характер и получает самые разноречивые интерпретации. Например, Т. Гоббс, исходя из постулата об исходном равенстве всех людей, считал его одной из основных предпосылок «войны всех против всех», то есть состояния, противоположного солидарности: «Из этого равенства способностей возникает равенство надежд на достижение целей. Вот почему, если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами. На пути к достижению их цели (которая состоит главным образом в сохранении жизни, а иногда в одном лишь наслаждении) они стараются погубить или покорить друг друга»[193]193
  Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского//Сочинения: Т. 2. М., 1991. С. 94.


[Закрыть].

Однако существуют и совершенно обратная теоретическая позиция: «Основание равенства коренится в коллективистских формах собственности, в предпочтении солидарности конкуренции, поисках справедливости… Равенство, как правило, связано с гетерономией личности, т. е. с признанием ее зависимости от других, с необходимостью быть под опекой внешней силы: символа веры, государственной мощи, либо другой объединяющей идеи общего, чаще корпоративного, блага»[194]194
  Козловский В.В., Уткин А.И., Федотова В.Г. Модернизация: от равенства к свободе. СПб., 1995. С.204.


[Закрыть].

Причина этих разногласий, помимо прочего, может заключаться в том, что речь идет о равенстве в двух разных значениях: в первом случае – об элементах индивидуального равенства, имеющих естественное происхождение, во втором – о равенстве как социальном идеале, то есть о нормативно-идеологической конструкции.

Социокультурная целостность, очевидно, обеспечивается благодаря тому, что общество находит такой баланс равенства и неравенства, который способствует достижению необходимого уровня солидарности. Поэтому юридическое равенство – это явление искусственное, специально предназначенное для поддержания социального порядка. Это признавал даже такой адепт равенства, как Ж.Ж. Руссо: «Именно потому, что сила вещей всегда стремится уничтожить равенство, сила законов всегда и должна стремиться сохранять его»[195]195
  Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре: Трактаты. М., 2000. С.241


[Закрыть].

Таким образом, в сфере права равенство служит для того, чтобы вносить коррекцию в сложившуюся систему социальной дифференциации. Особенно наглядно это проявляется в ситуациях, когда необходим демонтаж той или иной социальной системы. Поскольку любой социальный порядок строится на иерархии, а идея равенства ее явно или неявно отрицает, то она становится своеобразным «раствором», который смывает всю предыдущую разметку социальных связей, чтобы потом можно было нанести ее заново.

По существу, нечто аналогичное, хотя и в умеренной форме, происходит и в стабильно развивающихся правовых системах. Например, принцип «равенства всех перед законом и судом» означает, что в правовой реальности подлежат учету лишь такие качества личности, значимость которых признается формально-юридически. Иначе говоря, этот принцип декларирует отмену всех неформальных статусов и в какой-то мере защищает правовую систему от «вторжения» факторов, не имеющих юридического значения. При этом, конечно, не предполагается, что всеобщее равенство «перед» законом означает такое же тотальное равноправие между теми лицами, которые уже оказались под действием этого закона.

В области права равенство, наряду с «состязательной», выполняет еще и примирительную функцию. Дело в том, что естественное социальное неравенство может болезненно переживаться теми социальными группами, которые находятся в приниженном положении по сравнению с другими. Неравномерное распределение социальных благ (власти, имущества, престижа, безопасности, информации и т. п.) может вызывать крайне негативную реакцию со стороны тех, кто по тем или иным причинам оказался в проигрыше. В особенности этот риск возрастает в том случае, если общество признает ценность свободы. Как справедливо замечает по этому поводу Э. Гидденс, «если свобода не сбалансирована равенством, и если многие лишены возможности самореализации, отклоняющееся поведение принимает социально деструктивные формы»[196]196
  Гидденс Э. Социология. М., 1999. С. 150.


[Закрыть].

Нормативное провозглашение всеобщего равенства, вероятно, в какой-то степени смягчает напряженность этой проблемы, но не может устранить ее полностью, поскольку необходимость дифференцированного подхода к определению прав и обязанностей различных субъектов все равно сохраняется. В этом смысле ценность равенства вступает в некоторое противоречие с ценностью справедливости, которая требует, чтобы каждое лицо пользовалось тем объемом благ, который адекватен его социальным заслугам.

Все исторически существовавшие типы человеческих обществ построены на основе власти и подчинения. Но иерархия власти не допускает возможности полного равенства между властвующим и подвластным. Это означало бы, что они обладают друг в отношении друга совершенно одинаковыми возможностями, что в корне противоречит самой природе власти: тогда никто из них не сможет подчинить другого своей воле. Таким образом, сама социальная организация сопротивляется абсолютизации равенства. Более того, сам правовой принцип равенства устанавливается и поддерживается законом, который, в свою очередь, появляется как продукт сугубо вертикальной конфигурации отношений и одностороннего навязывания элитой своей воли всему остальному обществу.

То же самое касается, по существу, любых обменных процессов: если представить себе правовую систему, в которой все субъекты наделены совершенно одинаковыми правами и обязанностями, то в ней никакие обменные отношения не состоятся. Обмен ведь и возможен только потому, что один из его участников располагает таким благом, которое отсутствует у другого; например, торговля, как квинтэссенция обмена, возможна только потому, что продавец и покупатель не равны, а имеют разные права и обязанности, соответствующие их функциям в системе обмена. Если покупатель, придя в магазин, обнаружит там за прилавком другого покупателя, то никакого обмена не состоится: лицу, которое вступает в правовые отношения, нужен контрагент, а не двойник[197]197
  См.: Пермяков Ю.Е. Правовые суждения. Самара, 2005. С. 63.


[Закрыть]. Чтобы обмен произошел, необходимо усвоить различные социальные роли, то есть, по сути, отказаться от равенства.

Таким образом, в реальной правовой системе нет места для равенства, если понимать его как полное тождество статусов; равенство и неравенство всегда сочетаются в тех или иных пропорциях. При этом характерно, что современное право тяготеет к тому, чтобы возводить равенство в ранг универсальной ценности и общезначимого принципа, а неравенство при этом считается чем-то нежелательным и отодвигается «в тень», хотя продолжает существовать фактически и имеет надежное формально-юридическое подкрепление.

При этом, разумеется, далеко не любые личные качества могут быть основанием для дифференциации прав и обязанностей. Круг юридически значимых обстоятельств, оправдывающих отступление от принципа всеобщего равноправия, постоянно сокращается. Переход от декларативного равенства к гарантированному во многом является осуществляется благодаря усилиям тех социальных групп, которые в условиях неравенства оказывались ущемленной стороной; именно таким путем, в частности, происходило утверждение и нормативное закрепление гендерного, расового, национального и других аспектов равенства.

Таким образом, наличие или отсутствие дифференциации прав и обязанностей по тому или иному признаку в значительной степени зависит от того, задевает ли неравенство интересы такой социальной группы, которая способна их артикулировать и защищать.

Сами по себе различия в правовом статусе субъектов еще не вызывают негативной реакции и могут даже не восприниматься как нарушения равенства. Они приобретают болезненный характер, если результатом такой дифференциации оказывается явная диспропорция в объеме социальных благ, причитающихся носителям различных статусов. В таком случае неравенство может вызывать такой психологический эффект, как зависть, что напрямую угрожает солидарности. Возникает представление об «ущемлении» – эта расхожая метафора открыто указывает на насильственное сужение жизненного пространства, причиняющее боль.

Опасность накопления травматического опыта, вызванного неравенством, связана с тем, что соответствующие социальные группы, которые чувствуют незавидность своего положения, могут преисполняться враждебностью к социальному целому; внутри них возрастает внутренняя сплоченность, сопровождающаяся отчуждением по отношению к остальному обществу, что угрожает общесоциальному единству.

Особенно острое неприятие вызывают такие формы неравенства, как льготы и привилегии, которые являются юридическим выражением социальных преимуществ, связанных с занятием высокого положения в обществе и с особой значимостью выполняемой миссии. Правовые привилегии, по существу, представляют собой лишь легальное закрепление неизбежных фактических различий в положении субъектов; принцип формального равенства сам по себе не может устранить эти различия, которые вытекают из структуры властных отношений и социально-управленческих ролей[198]198
  См.: Малько А.В., Суменков С.Ю. Привилегии и иммунитеты как особые правовые исключения. Пенза, 2005. С. 70.


[Закрыть].

Пожалуй, наиболее явным отступлением от принципа равенства является такое явление, как иммунитет – правовой институт, позволяющий отдельным субъектам права не подчиняться некоторым общим законам[199]199
  См.: Там же. С. 107.


[Закрыть].

Нарушение формального равенства возможно и в форме так называемой «позитивной дискриминации», при которой льготы и преимущества вводятся не для подкрепления доминирующей позиции субъекта, а напротив, для того, чтобы компенсировать ему нехватку социальных благ, вызванную его низким социальным положением. В этом случае юридическое неравенство используется как средство достижения социальной справедливости связанной с искусственным «уравниванием» объективно не равных субъектов. Такие меры получили распространение в западных странах начиная с середины ХХ века. Например, в 1945 году чернокожий по имени Суэтт не смог поступить в Школу права Техасского университета, так как по закону штата там имели право обучаться только белые. Верховный Суд США отменил этот закон как противоречащий принципу равноправия. В 1971 году еврей Де Фьюнис столкнулся с обратным: он не был принят в Школу права Вашингтонского университета, хотя набранных им баллов оказалось бы достаточно, будь он чернокожим или индейцем. Де Фьюнис также обратился в Верховный Суд, считая, что предъявление более низких требований к представителям расовых меньшинств нарушает его права. Детально изучив этот вопрос, Р. Дворкин пришел к выводу, что дела Суэтта и Де Фьюниса не однотипны: во второй ситуации расовые критерии были допустимы, поскольку льготы для чернокожих позволяют исправить фактическое неравенство в обществе[200]200
  См.: Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004. С. 305–320.


[Закрыть].

Ценность равенства напрямую связана с идеей границы (предела), которая, в свою очередь, в сфере права играет центральную роль. Правовое равенство возможно лишь в относительно однородном сегменте общества; если объявлено равенство между двумя социальными группами, то граница, разделяющая эти группы, если не стерта, то утратила свое официальное значение. Например, закрепление равноправия мужчин и женщин (ч.2,3 ст. 19 Конституции РФ) означает, что существование этих двух социальных групп признается, но юридическое различие между ними отрицается. Соответственно, легальными критериями социальной дифференциации остаются такие различия между людьми, которые еще не затронуты действием правового равенства. Например, в перечне оснований, по которым запрещена дискриминация, отсутствуют такие качества, как возраст и гражданство. Ни Конституция РФ, ни Конвенция ООН о правах ребенка[201]201
  Конвенция о правах ребенка//Ведомости СНД СССР и ВС СССР. 1990. № 45. Ст. 955.


[Закрыть] не содержат такого принципа, как равенство прав ребенка и взрослого. Это обстоятельство, как и сохраняющиеся в законодательстве многочисленные ограничения прав детей в гражданско-правовых и конституционно-правовых отношениях, свидетельствует о том, что возрасту продолжает придаваться значение юридически значимого фактора, ограничивающего равенство. То же самое касается гражданства: хотя в Конституции РФ (ч. 3 ст. 62) предпринята попытка ввести элементы равноправия между российскими и иностранными гражданами, устойчивая политическая связь лица с иностранным государством по-прежнему исключает предоставление ему политических прав наравне с гражданами России.

Таким образом, легитимными основаниями для нарушения равенства пока продолжают считаться такие бинарные оппозиции, как «ребенок – взрослый» и «свой – чужой». Другие фундаментальные культурные различия (например, «мужчина – женщина», «единоверец – иноверец») полностью или в основной своей части утратили юридическое значение.

Необходимость поддержания баланса между равенством и неравенством вызывает внутренние конфликты в правовой системе. В частности, это связано с тем, что равенство, декларируемое в качестве общего принципа, вынужденно ограничивается в специальном законодательстве. Те различия, которые на высшем уровне провозглашаются юридически нейтральными, в других случаях все-таки закрепляются в качестве оснований для дифференциации прав и обязанностей.

Например, согласно ч.2 ст. 19 Конституции РФ, государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от обстоятельств, в числе которых, помимо прочего, упоминается язык. По сути, в этой статье данное положение повторено дважды, поскольку сразу вслед за этим говорится: «Запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности». Ч.4 ст. 32 закрепляет право граждан РФ на равный доступ к государственной службе. Однако уже в Федеральном законе «О государственной гражданской службе Российской Федерации» этот принцип сформулирован несколько иначе: равный доступ к гражданской службе для граждан, владеющих государственным языком Российской Федерации (п.3 ст. 4)[202]202
  Собрание законодательства РФ. 2004. № 31. Ст. 3215.


[Закрыть]. Это добавление создает юридическую коллизию, явно имеющую ценностное происхождение. С одной стороны, ценность равенства предопределяет конституционную норму о равенстве независимо от языка. С другой стороны, прагматика правового регулирования исключает последовательную реализацию этого правила. Так как русский язык является государственным, то лицо, им не владеющее, не может выполнять функциональные обязанности в рамках государственной службы.

Аналогичным образом можно оценить закрепленное в той же ч. 2 ст. 19 Конституции РФ равенство прав независимо от должностного положения. Интересно, что этот принцип фактически отрицается не только в специальном законодательстве, но и в других нормах самой же Конституции, например: Президент Российской Федерации обладает неприкосновенностью (ст. 91); депутаты Государственной Думы не могут находиться на государственной службе, заниматься другой оплачиваемой деятельностью, кроме преподавательской, научной и иной творческой деятельности (ч.3 ст. 97) и т. п.

Таким образом, в современном обществе ценность правового равенства настолько высока, что оно нормативно закрепляется в преувеличенном виде: равенство распространяется даже на те сферы отношений, где оно не может быть обеспечено не только фактически, но и формально-юридически. Побочным эффектом такой избыточности является снижение общей легитимности права, поскольку либо равенство как общий принцип выглядит как голословная и потому бесполезная декларация, либо исключения из этого принципа – как злоупотребление со стороны законодателя.