Текст книги "Пробежка по углям"

Автор книги: Роман Пивоваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Письмо 4
Столкновение

11 февраля, четверг

Здесь, в этом письме, я собираюсь написать не о самых приятных вещах, что случились со мной недавно. На самом деле, неохота рассказывать об уроках и тех придурках, что ошиваются в школе. Скучно. Правда, придется, потому что случилось это не в самом классе, не буду вдаваться в подробности, расскажу самое главное. Я никому не стал говорить, но этот парень… такого мерзкого сукиного сына надо еще поискать, он все разболтал.

Поверь, мне меньше всего хочется трепаться о всяких кретинах и снова вспоминать ту чушь, что он наболтал мне в туалете. Но раз уж я начал, придется продолжить.

Так вот, по литературе нам задали выучить любой стих Булата Окуджавы. И когда подошла моя очередь выходить к доске, тут-то я заволновался. Целую ночь учил, повторял-повторял, психовал от того, что забываю строчки, пока не заснул.

Я медленно поднялся со стула и так же очень медленно пошел вдоль рядов парт: время тянул, само собой. Иду не спеша, а эти гадкие лица смотрят на меня. Глаза прищурены, рты приоткрыты – мерзость. Почти все из них были гадкими, кроме лица училки, Вано и, может, еще новенькой с последней парты. Я стал у доски, тупясь взглядом на разрисованную крышку первой парты. Напрягал мозги. Всегда не понимал, почему, как только приходит время отвечать стихи, так обязательно надо выходить к доске, чем с места плохо?

Из всех стихов Окуджавы я выбрал «Памяти моего брата Гиви», мне он показался очень честным и грустным. Если ты читал его, то должен понять. Правда грустный стих.

Начал я, как ни странно, неплохо, только доскажу одну строчку, сразу вспомню следующую, и так одна за другой. Ох, я был рад, даже самому не верилось. Пока меня не переклинило в середине, я повторял «он похоронен и отпет…», раз 7 проговорил эту проклятую строчку, но ничего не вспоминалось. В рядах зашептались, послышались смешки. В конце концов я повернулся к училке и сказал, что не готов. Она сказала, что я хорошо начинал и ей жаль. В ее голосе не было злости, скорее досада или… не знаю даже что. После ее слов мне стало не по себе, я почувствовал себя как-то отвратительно глупо. Получается, она понадеялась на меня, а я ее подвел. В ту минуту я странно себя почувствовал: стало трудно дышать, и по телу прошла мелкая дрожь. Казалось, еще минута – и меня вырвет, или свалюсь на пол без сознания, а возможно, случится и то, и другое сразу. Мне правда становилось хреново. Я смотрел на разрисованную крышку парты: противные мультяшные морды корчили рожицы, показывали языки, картинка плыла перед глазами.

Я шел по коридору с этими унылыми серыми стенами, а поганые слезы текли по щекам. Ох, уж раскис я тогда, самому стыдно. Я крепко сжимал руки в кулак, дышалось тяжело, словно что-то застряло в груди.

В туалете меня чуть не вырвало по двум причинам: во-первых, от смеси запахов хлорки и мочи, и во-вторых, от вида плевков насвая⁶, как пожеванное куриное дерьмо. Даже расстроенным я помнил – их нужно обступать. Я повернул кран с холодной водой до упора, полилась ледяная вода. Повиснув над умывальником, я как следует высморкался. Набирал полные пригоршни ледяной воды и умывал горячее лицо. Минут через семь мне полегчало. Я пошел отлить в писсуар и нажал коленом кнопку слива. В этой школе полно дураков, и, наверное, я один смываю за собой, остальные только и знают, что бить мимо цели и обливать паршивые кнопки.

Я застегивал молнию брюк, как в туалет завалился этот кретин Звиад.

– Наша плакса не выучила стишок, ах ты бедненький… Уже позвонил мамочке, поплакался ей в трубочку?

Звиад вертелся перед зеркалами, что висели над умывальниками, мочил ладони водой и поправлял дурацкую челочку. Если тебе действительно хочется знать, какого черта он ко мне цепляется, ответ прост: таким как Звиад дай только повод. Им необязательно делать что-то плохое, они нападают на слабых ради веселья.

– Эй, плакса, ты чего там делаешь? Навалил в штанишки? Не волнуйся, мамочка купит другие в секондe.

Я видел в отражении противную улыбку с этими белыми зубами. Ох, как же я хотел его ударить, ты бы знал. Больше всего на свете хотел отделать по этой самодовольной роже.

Приглаживая шевелюру, он продолжал что-то вякать, мол, я со страху схватился за конец, но стоило мне встать рядом, как он дернул к первой умывалке, что у двери. Меня это рассмешило.

– Чего дохнешь? – спросил он таким невинным голоском, от которого мне стало еще смешнее. – От тебя пованивает.

Я пошел к сушилке, а он все поглядывал в зеркало, чем я занимаюсь у него за спиной.

– Стой, – сказал я после того, как развернулся и перекрыл ему выход. – Зачем тебе это… Скажи, зачем? – я знал зачем, всем «Звиадам» нашей планеты нравится цепляться. Пока ты в порядке – они сидят тихо, но стоит чему-то случиться – они тут как тут.

– Не понимаю, о чем ты, плакса?

– Зачем ты цепляешься ко мне? – мне хотелось его достать.

По его бегающим глазкам было заметно, как он нервничает. Стоит таких трепачей застать врасплох, и они уже не такие смелые, куда-то уходит их спокойствие.

– Убрал лапы, педик, – он оттолкнул мою руку и задрал голову, чтобы казаться выше. Он часто других обзывает педиками, пидорами, трахожопами, наверное потому, что в этом отношении с ним самим не все в порядке. – Разве ты не понял? Давай покажу, – я ожидал, что он меня ударит, и потому напрягся, даже почувствовал пресс через прослойку жира.

Мы вернулись к умывальникам.

– Теперь смотри, – сказал он, показывая на зеркало. – Что ты видишь?

Я видел зеркало, сплошь усыпанное высохшими каплями воды, разводами грязных пальцев, и где-то далеко наши отражения.

– Сказать, что я вижу? Рядом со мной стоит какой-то урод. Ты урод, и с этим ничего не поделаешь. Мамочка, наверное, тебе не говорила, но раньше с такими чудиками… Ну, ты понимаешь, со всякими уродствами… Вот, с ними разговор был короткий. Одних – топили, других – уносили в лес… В общем, не сюсюкались. Раньше люди были, что ли, гуманней.

Какой же я дурак, что стоял и слушал его треп. Меня так распирало от желания ударить его по гадкой роже, пока не начнет харкать кровью. Но я так ничего и не сделал, словно оцепенел. Ох, как я ненавижу себя за это. Со мной такое постоянно: стоит кому-то сказать мне что-нибудь обидное, я сразу цепенею. Не могу постоять за себя.

– Сам подумай, разве это справедливо, что тебя заставляют мучиться? К тому же ты учишься и живешь с нормальными людьми… Не представляю, насколько ты себя чувствуешь ущербным. Ну, ходишь ты на свои занятия уродцев и уже не корячишься на лыжных палках, ну и что дальше? Так и будешь всю свою убогую жизнь шляться по врачам, пить таблеточки, чтобы не трясло? А если забросишь свою дрочку, скажем, сляжешь с малярийной эболой на месяц, что тогда будет, снова на костыли или в колясочку. Нет, плакса, нельзя так… Я тебе по-дружески советую, кончай с этим. Собаки и те лучше живут…

– Понятно, – говорил я с хрипом, словно в один присест выкурил 200 сигарет. Удары сердца отдавались в горло, жилка на виске пульсировала, и я вспотел. – То есть ты предлагаешь мне пойти повеситься сегодня вечерком?

– Как бы тебе сказать… Я, конечно, не подстрекатель, но это было бы лучшим решением. В твоем положении. На твоем месте я бы даже не стал задумываться, – говорил он на полном серьезе, даже взгляд не отвел, ублюдок.

Перед глазами начинало плыть, становилось душно, я боялся, что слабое сердце меня прикончит. Я оперся об умывальник. Нужно было поскорее заканчивать с этой болтовней. За свои слова я мог огрести, но лучше так, чем разбить голову о плитку.

– Я не буду тебя бить, хотя так хочется, правда, хочется побить. Но я не буду. Жалко тебя, Звиад. Слышал, твой папаша как напьется, так бьет тебя, бедолагу, пока не надоест. Возможно, и насиловал пару раз, пока рядом никого нет. У тебя комплекс неполноценности, вот ты и отыгрываешься на слабых. Оно и понятно, почему ты цепляешься ко мне. А по выходным от нечего делать издеваешься над бродячими котами. Так ты душу отводишь?

– Знаешь, что, пидор? – у него задрожала нижняя губа. – Иди на хер.

Насчет того случая в туалете я никому не говорил, даже Вано. Я надеялся, что после нашей беседы Звиад наконец заткнется и забудет обо мне. Любой парень с мозгами так бы и поступил, но только не он. Этот фантазер придумал такую дикую историю, что поначалу я не знал, то ли смеяться, то ли еще сильнее смеяться. По его словам, я закрылся в кабинке туалета и весь в соплях жаловался маме на училку. Потом заорал, как ненавижу училку, бился головой о дверь и обещал сжечь ей машину. Затем я накричал на маму из-за того, что она меня не понимает и пригрозил покончить с собой. Да уж, такой бред даже психам не приснится.

Как бы ни было смешно, многие одноклассники съели эту чушь. Теперь я герой мема и купаюсь во внимании. Хотя обычно им удобно вообще меня не замечать. Больше всего бесят их дурацкие вопросы типа: «Ты это… Когда собираешься сделать это? Ну, убить себя?».

На том остроумие Звиада не закончилось: вчера я нашел в своей тетради дурацкий рисунок, где я стою, расставив ноги, а подо мной дымится горячий крендель. Сверху надпись: «Мамочка, кажется, я обделался?». Когда я это нашел, то услышал смешки на задних партах: компания Звиада ложилась со смеху. Звиад ехидно ухмылялся, опять король дураков. Но я-то помнил испуганный взгляд и трясущиеся губы.

Вспомнил, я ведь не досказал, чем решилась история со стихом. После урока училка сказала, что напротив моего имени в журнале стоит точка. Она предложила выучить стих на выходных, а в понедельник найти ее и ответить на перемене. Я так и сделал. Она похвалила меня, сказав, что у меня получилось прочувствовать слова. Я бы мог получить 9, но раз уж ответил со второй попытки, то штрафной балл. Я благодарен ей за возможность исправиться. И пусть не сказал лично (это не в моем стиле), то хотя бы попытаюсь исправиться. Если придется о ней писать, то вместо «училка» буду писать Хатия Томазовна.

Письмо 5
Девушка с последней парты

20 февраля, суббота

Прошлое письмо получилось тоскливым и затянутым. Надеюсь, в этот раз получится по-другому, не обещаю веселья, но что-то хорошее должно быть. И хотя насмешки с тех пор не прекратились, все-таки успело произойти что-то хорошее и не очень.

Начну с того, что в понедельник Вано не пришел в школу: подхватил пневмонию. Он уже несколько дней хрипел и кашлял, как лошадь, пока отец не свозил его к врачу. Сделали снимок. На нем-то и засветилась пневмония Вано. Нашли легкое воспаление, но ложиться в больницу Вано отказался. Уломал отца с условием, что после выздоровления будет месяц выносить мусор. Доктор прописал кучу лекарств и уколов. Мама Вано подсуетилась, договорилась с соседкой-медсестрой на халтурку. Та на пенсии и делать ей особо нечего, вот и согласилась дважды в день делать больно заднице Вано.

Вчера заезжал к нему, подумал, неплохо будет проведать друга. Если бы я заболел, мне было бы приятно повидаться с близкими людьми.

Я услышал музыку еще в лифте и сразу догадался, кто разносит стены. Звонить в дверь даже не пробовал – без толку, я мог на два часа прилипнуть к кнопке, и никто бы не открыл. Позвонил на мобильный, и только после третьего раза Вано поднял. Дверь он открыл в одних трусах.

– КАК ДЕЛА, БОЛЬНОЙ? – прокричал я, когда он появился с ураганом на голове.

Говняное техно играло так громко, что приходилось кричать.

– В шоколаде. ЗАХОДИ, ЗАХ-х!.. – проорал Вано, он перенапряг больные легкие и сильно закашлялся с таким звуком, с которым разбиваются выброшенные из окна телевизоры. Сотни телевизоров. – Э-э… Ну, почти. Давай, заходи!

Вано никогда не был нытиком, честное слово, его не многое может расстроить. Наверное, это заслуга пофигизма, натренированного годами. А может, я слишком плохо знаю своего друга, и пофигизм только игра.

Мы пошли в его комнату. Из моих ушей фонтаном била кровь, заляпывая обои, на которые муха не садилась, ковры, двери и зеркала, в общем все то, что с такими усилиями держала в чистоте мама Вано. А я изгадил ей весь дом своей грязной кровью. Ха-ха. Ну вот, опять понесло, и что со мной не так? Виновато техно, да, во всем виновато говенное техно.

Вано наконец сделал тише – моим ушам полегчало. Хотя лучше всего, если бы он открыл папку «Би-2»⁷, вот что я люблю. У Вано нет такой папки, по его словам, слушать такое старье – позор.

Вано сел за компьютер и продолжил переписку с какой-то девочкой. У нее на аватарке фотка, где она стоит на педали гигантского велика, что на проспекте Руставели. Он минут пять барабанил по клавиатуре и хихикал, совсем забыл, что я сижу у него за спиной. Сам сидит в трусах, переписывается, яйца почесывает и посмеивается. Я сидел на кровати, делать было нечего, вот я и разглядывал постеры на стенах, наклеенные на двусторонний скотч. Ничего нового, те же футболисты, те же машины. Скучно, правда, но на что ни пойдешь, лишь бы не видеть эту гадость. Ты только не подумай, будто я какой-то лицемер, знаю, все ребята чешут яйца, и я тоже, но не в присутствии других.

Когда Вано закончил свои дела, мы пошли на кухню. Он сварил нам кофе, достал из холодильника коньяк и плеснул каплю себе в кружку. Пару часов мы играли в «GRID2»⁸ и «GGXX»⁹. Когда настало время уходить, Вано провел меня до лестничной площадки.

– Ну, как там школа? – спросил он, свесившись через перила.

– Школа?.. Не говори, что соскучился, не поверю!

– По урокам не особо. Не забывай, там ходят милые попки, за которые иногда дают подержаться.

– Пф-ф-ф. И когда тебе в последний раз так везло?

Вано опять переключился на свою любимую тему, я ведь говорил, он извращенец.

– Не все сразу, друг мой, с телочками нужно быть настойчивым и к каждой знать подход… А у тебя как дела, в школе никто не достает?

– Все нормально.

Возвращался автобусом, за окном темно, а на дороге много машин – все едут домой. Выходя из автобуса, я поскользнулся на ледяной корке и полетел вниз головой, хватаясь за воздух. Мое колено влетело прямо в тротуарный камень. Женщина с остановки подбежала, спросила, не сломал ли я что-нибудь. Вот глупая, откуда мне знать? Я ответил, что вроде нет. Она присела рядом, от нее пахло легким ароматом духов и сигарет, она закинула мою руку себе на плечо и помогла подняться. Даже куртку отряхнула от снега. Я не успел поблагодарить ее, как она запрыгнула в автобус. Лица я толком не разглядел: на голове капюшон и тусклый свет фонаря.

Я шел домой, колено побаливало. Незнакомая женщина помогла мне безо всякой корысти. Я тоже захотел сделать что-то хорошее, просто помочь тем, кому нужна помощь, но получить не от кого. Это мысль грела меня в тот холодный вечер.

В среду мне пришла в голову безумная идея. Так вышло, что мне стало одиноко сидеть одному, я привык к компании Вано. А он не скоро вернется в школу. После урока я подошел к девушке с последней парты, спросил, могу ли сегодня посидеть с ней. Она отложила в сторону телефон, посмотрела на меня, улыбнулась правой стороной лица и убрала сумку с соседнего стула. Я немного волновался, потому что последний раз сидел за одной партой с девочкой в третьем классе на ИЗО. В тот раз мне не только не повезло, но и досталось. Та девчонка побила меня за то, что я «постоянно» просил у нее ластик. С тех пор я побаивался делить парту с девочками.

Я давно наблюдаю за ней, естественно, не на самих уроках. Как я уже говорил, она садится за последние парты, и если бы я каждый раз оборачивался, это бы выглядело странно. С первой недели в нашей школе она свободно болтает с другими девчонками. Прошло две минуты, как они познакомились, а выглядит так, будто старые подруги. Жаль, я так не могу. Так вот, я понаблюдал за ней и подумал, раз она общительная, то не будет против соседа по парте.

Я не собирался набиваться в друзья. Мне просто надоело быть одному.

Соня, так зовут эту девушку, новенькая. Она сидит одна не потому, что с ней не хотят общаться. Любой девчонке нашего класса подсаживаться к Соне означало бы бросить подружку. Согласись, вышло бы неловко. Дело в том, что в нашем классе нечетное число учеников, и в любом случае кому-то придется сидеть одному.

Я не рассчитывал подружиться с Соней, подсел, чтобы не было так тоскливо. Потом она скажет: «Проваливай дружок», и я вернусь к себе. Пообщавшись с ней, я понял, что Соня не только общительная, но и умная девушка.

И хотя Соня новенькая, кое-что я о ней знал. Например, она красит ногти зеленым лаком, в правом ухе три серьги, и ее семья переехала из Беларуси. Интересно, что их сюда привело?

В тот же день у одного из дружков Звиада случилось обострение внимательности: догадайся, над кем он пошутил?

– Эй, Звиад, посмотри, наш Нытик нашел себе подружку.

– Ага, чего-то я не заметил. Интересно… Похоже, Нытик передумал кончать с собой, а жаль…

– Как же мне надоели их дурацкие шуточки, – Соня сидела рядом и все слышала. – Спасибо, что хоть ты не заодно с ними. Меня уже достали эти кретины.

– Забей, скоро им надоест, и они забудут.

Не знаю, о чем думала Соня, наверное, думала, что ее слова меня успокоят. Согласись, не простое это дело – забивать. Попытаться, конечно, можно, но если тебя достают целыми днями, то как тут забить.

Вчера последним уроком была химия, учительница предупредила нас быть внимательными – тема сложная и важная, если сейчас не вникнуть, дальше будет сложно нагнать. Кажется, это были классы органических веществ. Она старалась, расписала доску километровыми формулами, где-то из середины класса послышались стоны. Потом смех. «Еще момент… это очень важно… все понятно?..», – она распиналась как никогда. Мы с Соней перестали ее слушать минут через пять, вместо этого мы говорили. Разговаривали шепотом, Соня положила голову на парту, я прикрывал рот ладонью.

– Слушай, чего ты садишься всегда за последние парты?

Она держала глаза закрытыми, я видел, как они мечутся под веками. Выглядело жутко.

– Очень просто. Давид, ты сам знаешь, – она открыла глаза, взяла прядку волос и подула на них. Они у Сони темно-каштановые. Зачем она это делала? Девчонки, что сказать. – Ну… Посмотри, что ты видишь?

Она хотела, чтобы я сам догадался, представляешь? Большинство людей выставляются умниками, хотят произвести впечатление, их вид так и говорит: «Поглядите какой/ая я умный/ая, а ты дурак/а», аж тошно. А Соня совсем не такая, она действительно умная девушка и не выставляется напоказ.

– Спины… Одноклассников, – предположил я.

– Вот видишь: ты видишь всех, а тебя – никто. Это очень удобно, – она помолчала, задумалась и сказала: – Отсюда можно многое увидеть.

– Например? – мне действительно было интересно узнать, что особенного она видит в нашем классе.

– Видишь того парня в синем балахоне? – она подняла голову с парты и подперла ладонью.

– Кого? Нодара?

– Точно. Нодар. Все никак не привыкну к вашим именам. Так вот, ему нравится девочка с третьего ряда, та, у которой волосы собраны заколкой. Он все время на нее поглядывает.

– Серьезно, Нодару нравится Тина? – честно, я думал, что его волнуют только свои дорогие прыщи. Он вечно раздирал их на уроках.

– Вот еще… Девочка с первого ряда, кажется, ее зовут София, она нарочно ковыряет в носу карандашом, пока не потечет кровь. Так она пару раз отмазывалась от контрольных.

– Вау! Она всем заливает про ломкость сосудов… – мне приходилось крепче зажимать рот, так я был впечатлен. – Как у тебя получается?.. А обо мне что скажешь?

Соня так серьезно взглянула, как онколог, который уже знает результаты исследования.

– Хочешь правду?

– Конечно.

– Ок, Давид. Держись, сам напросился… Ты скромный, тихий и правильный. Я не говорю, что это плохо… Просто не нужно быть слишком таким… Пай-мальчиком, не держи все в себе. Такие будут умирать от жажды, но не попросят воды у симпатичной девушки… Только потому, что она симпатичная, – она хлопнула себя ладонью по губам.

– Прости, я… не то сказала.

Сейчас я сижу на общей кухне, вокруг темно, и все спят. Мне не спится, думаю над тем, что сказала Соня. По-моему, она сказала «то». Уверен, никто «то» не хочет слышать. Даже обидно. С другой стороны, я не имею права на нее злиться, мы не друзья. К тому же, я сам напросился, и она сказала правду.

И вот еще, она не ошиблась… Да я такой, не из тех, кто высовывается. Принял я это только сейчас, здесь, на кухне, благодаря прогнившему окну. Из щелей дует – пластилин не поможет. Я у окна и не могу знать, что за ним происходит. Стою у черного зеркала, вижу только свое отражение. В таких случаях хочешь не хочешь придется увидеть себя. В отличие от обычного, в черном зеркале нет ничего лишнего – сама суть.

Вот только откуда Соня знает меня лучше, чем я сам?