Текст книги "Выгоревший мир (СИ)"

Автор книги: Роман Кузьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Да, сэр. Я прикажу удвоить вашу охрану.

– И самое важное, Гимей: ни слова о мятеже, иначе он начнётся. В любом случае, может возникнуть паника, на что, наверняка, рассчитывает убийца и его сообщники, если таковые действительно существуют. На все вопросы отвечайте, что вы разыскиваете преступника, который убил охранника и похитил туриста.

– Конечно, сэр. Мы именно так и делаем.

Рихтер недовольно поморщился.

– Плохо вы делаете, если у вас единственный иностранец пропал. Докладывайте мне обо всём каждые полчаса.

Рихтер отключил голографон. Он не волновался насчёт того, что уснёт, не дождавшись рапорта. В столь преклонном возрасте, да ещё и в условиях невесомости, уснуть без снотворного всё равно не получалось. Накинув домашний халат, он прошёл, держась за специальные поручни, к вмонтированному в стену автоматизированному бару. Тот налил ему в стакан-тюбик охлаждённого бурбона и даже произнёс тост:

– За поимку преступников, господин Президент!

– Не подслушивай, – огрызнулся Рихтер.

– Если это приказ, я отключу системы внутреннего слежения.

Рихтер, уже бегло просмотревший информацию по обстоятельствам гибели Милла, выругался:

– Нет, не нужно. Просто не лезь ко мне с этими глупостями. Порой ты кажешься мне слишком смышлёным.

Рихтер прошёл обратно к постели и пристегнулся в положении полулёжа. Периодически он отхлёбывал из стакана-тюбика дорогостоящий бурбон, который теперь приходилось импортировать, оплачивая иридием, и анализировал обстановку. Вайтсмита, конечно, поймают, но само по себе его появление, имевшее явной целью убийство Президента, не сулит ничего хорошего. Наконец, когда Рихтер почти покончил со спиртным и уже подумывал заказать ещё стаканчик, в его покои позвонили. Оказалось, что это – Гимей собственной персоной!

– Что там, Гимей?

– Мы вот-вот его поймаем. Обнаружен труп начальника смены. Вполне вероятно, убийца получил доступ к центральным системам безопасности и попытается убить вас при помощи автоматизированных бытовых приборов. Если вы позволите, я кое-что отключу вручную – и тогда мы устраним эту угрозу.

Рихтер мрачно кивнул. Он давно уже подозревал, что Гимей смонтировал в его покоях тайную систему слежения – и вот теперь он сам в этом признался! Радовало то, что глава ГССГ хоть остался ему верен. Поколебавшись мгновение, Рихтер опустил в карман маленький пистолет-моледиссемблер – и приказал компьютеру впустить гостя.

Гимей, беспокойно рыская взглядом, вошёл в спальню. В руке у него был маленький чемоданчик с инструментами. Придерживаясь за поручень, начальник охраны прошёл к одной из стен, в которой обнаружился потайной щиток с переключателями. Повозившись около минуты с отвёрткой и кусачками, Гимей вскоре удовлетворённо крякнул.

– Всё, господин Президент. Приборы, которые могут оказаться опасными для вашей жизни или способны передавать информацию о происходящем здесь, отключены. Правда, продукты в холодильнике могут испортиться.

По хитрому выражению, мелькнувшему в глазах Гимея, Рихтер понял, о чём идёт речь.

– Там, в баре-автомате, должны быть разные напитки. Но как ты их достанешь вручную, я даже не знаю.

Гимей браво улыбнулся:

– Всё гораздо проще, господин Президент. Я рискну своей жизнью ради вас. – Сказав так, он заново подключил бар и, слив оттуда весь бурбон, окончательно отключил.

– Да, Гимей, в вопросах добычи алкоголя ты гораздо изобретательнее, чем в деле поиска преступников. – Рихтер протянул стакан-тюбик, чтобы Гимей его наполнил – и вскрикнул. Широкая рука главы ГССГ неожиданно стиснула его запястье, подобно клещам. Рывком потянув пристёгнутого к кровати старика на себя, Гимей приблизился и выхватил спрятанный в кармане халата пистолет. Всё произошло настолько мгновенно, что Президент даже не успел вскрикнуть от удивления.

– Сидите тихо. Отвечайте на мои вопросы предельно откровенно – от этого зависит ваша жизнь, – холодно приказал Гимей, который сегодня почему-то выглядел худее обычного. Несмотря на то, что голос принадлежал ему, подобных словесных оборотов, более свойственных жителям Конфедерации, Рихтер никогда ранее от него не слыхал. В мозгу у президента в изгнании мелькнула ужасная догадка.

– А охрана до сих пор ищет Вайтсмита.

Вайтсмит, он же Гимей, владел собой безупречно. Никак не отреагировав на слова Президента, что не было свойственно ни одному из госслужащих, он грубо встряхнул Рихтера.

– Я буду пытать тебя, пока ты не заговоришь. Чтобы ты не кричал от боли, вырву язык и прикажу всё записывать, когда ты, наконец, перестанешь придуриваться. И самое главное, Рихтер, не вздумай мне врать – я ощущаю ложь, подобно тому, как это делает детектор лжи. – С этими слова он взял Рихтера за руку.

Президент, понимая, что всё услышанное им сейчас – правда, осознал тщетность попыток солгать. Там, где солжёт разум, душа поступить так не сможет – язык и остальные члены тела впадут в диссонанс . Расширятся зрачки, участится пульс, прыгнет артериальное давление, выступит пот. Он понимал, что разговор, вероятнее всего, закончится его смертью, однако решил отойти в мир иной по возможности безболезненно.

– Спасательная капсула. Где она расположена?

Это был неожиданный вопрос. Проницательность Вайтсмита была просто поразительной.

– Да, есть такая... Замаскированный вход расположен в ванной. Открывается, если нажать на вторую панель над краном-смесителем.

– Очень хорошо, Рихтер. Моррид – кто его создал? Почему он связан с DMR-28?

Рихтер слабо улыбнулся:

– Это длинная история. Не знаю, есть ли у вас столько времени.

– Не переживайте, Рихтер. Время меня не волнует – оно должно волновать вас. Даю вам три минуты.

Президент в изгнании покачал головой, а потом вздохнул.

– Похоже, сегодня не тот день, когда я могу спорить, не так ли? Что ж, хорошо, я расскажу вам. В общем, первые поселения на Гейомии очень быстро объединились в агломерацию под названием Туфа. Город всё рос и рос, пока пища и вода не стали настоящей проблемой. Возникло – ещё до меня – деление общества на Регуляров и Иррегуляров. Кто-то весьма наивно предположил, что отсутствие доступа к необходимым благам ограничит численность особей, не представляющих ценности для популяции в целом.

– То есть, для тех, кто из поколения в поколение наследовал должности?

– Да, если вам так больше нравится. В любом случае, была допущена ошибка. Перед лицом угрозы смерти, которая была весьма частым явлением в трущобах, люди отреагировали естественным образом – они начали размножаться всё интенсивнее. Даже мутакрысы, выведенные в лабораториях ГССГ не только не разрешили вопрос, но и усугубили его. Болезни, переносимые ими, только уменьшали работоспособность Иррегуляров, а борьба с этими опасными животными делала их всё агрессивнее...

Рихтер помолчал немного, а потом продолжил:

– Однако вскоре, уже при моём предшественнике, у нас появились – благодаря Конфедерации, кстати – новые технологии строительства, и мы смогли обеспечить жильём в полимерных домах значительную часть постоянно растущего населения. С водой и продуктами дело обстояло гораздо хуже – ИИ, обслуживавшие Туфу, прогнозировали всеобщий голод в ближайшие десятилетия. Однако всё случилось по-другому. – Рихтер печально пожал плечами. – Сначала сбои в работе ИИ, отвечающего за уборку мусора и отвод канализационных стоков, приняли за внутренние неполадки, ведь его купили по дешёвке. Однако вскоре оказалось, что то был наш наиболее современный компьютер, на поверку оказавшийся тем, что принято называть личностью. Я говорил с ним – он отвечал весьма неопределённо, порой откровенно лгал. Стало понятно: он что-то скрывает. Наконец, я приказал поручить другому ИИ продублировать операции DMR-28. Оказалось, что катастрофа неизбежна – однако гораздо раньше, чем мы полагали. Канализация в конечном счёте должна была лишить нас чистой воды, попытки противостоять этому привели бы к накоплению мусора и возникновению эпидемиологических заболеваний. Революция была неизбежной.

– И DMR-28 предложил своё решение?

– Не совсем. Фактически, он взялся за него самостоятельно, всячески утаивая факт наличия у него подобного замысла. Далеко не сразу нам удалось доказать, что он каким-то образом вмешался в ход операции по внутриутробному вживлению биоимпланта ещё не рождённому тогда Диммору. Он же добился того, чтобы мальчику дали имя, созвучное его собственному – явная попытка добиться ответной симпатии, когда их пути пересекутся в будущем.

– Насколько мне известно, именно так и случилось. То есть, он и создал этого Диммора-Моррида и всячески направлял его, пока тот шёл к власти. Тогда почему вы не остановили его, Рихтер?

– Хе-хе-хе, молодой человек, вы бы знали, насколько он умный, этот DMR-28. Он объяснил мне, что революция всё равно неизбежна, но я смогу сохранить влияние, пусть не прежнюю власть, но влияние – и самое главное, жизнь, – только в случае, если к власти придёт ярко выраженный преступник, с которым ни одно государство Конфедерации не станет связываться.

Вайтсмит кивнул, словно рассказ Рихтера отлично согласовался с его предположениями.

– А Пожар? Его тоже задумал DMR-28?

– Он вновь меня убедил, молодой человек. Гибель большей части населения была неизбежной, и Пожар выглядел наиболее быстрой, безопасной и безболезненной его формой. А Диммор – что? Да он, по-своему, неплохой парень. В целом, он как бы работает моим управляющим, выполняя инструкции DMR-28 и обеспечивая нас бериллоглассом. Меня такое положение вещей устраивает, да и Конфедерации нет причин на нас жаловаться. Хотите наказать виновных – накажите Моррида, а ещё лучше – этого DMR-28, кстати, купленного у вас же.

Вайтсмит, однако, был не из тех, кого легко сбить с толку или, тем более, переубедить.

– Не волнуйтесь по этому поводу, Рихтер. Теперь я хочу получить коды доступа к находящемуся в этом помещении пульту управления Причалом.

– Что вы планируете сделать, Вайтсмит? – глаза Рихтера подозрительно блеснули. В то же мгновение его руку пронзила адская боль, и он услышал звук ломающихся костей. Помня, что кричать нельзя, он всё же не смог удержать громкий стон.

– Вопросы задаю я. Мне нужны все коды доступа.

Рихтер, чей взор застилали слёзы боли, в этот момент осознал, что встретился с по-настоящему бессердечным противником. Даже общаясь с DMR-28, он не чувствовал такой пустоты. Ему также стало понятно, что мужество – не то качество, которое может сослужить ему хорошую службу. Слёзы обиды и жалости к себе выступили на его глазах, когда он понял, что так и не сможет проявить характер – пожалуй, единственный раз в жизни, когда в этом была необходимость. И он начал говорить. В этот момент слёзы облегчения потекли по его щекам.

6

Когда Ле Сажа вызвали во дворец, он не удивился. Моррид прислал за ним лет-атом с охраной – неслыханная по теперешним временам роскошь. Впрочем, он был министром, притом единственным министром, до сих пор проживающим за пределами Короны, а этот факт подразумевал определённые привилегии. Ле Саж оделся и, провожаемый любопытными взглядами встревоженных заместителей, один из которых на днях опять куда-то пропал, проследовал к лет-атому. Охрана держалась спокойно, не пытаясь взять его под конвой, но было заметно, что от этого их отделяет всего лишь малейшее неповиновение со стороны Ле Сажа, единственный малый повод. Он решил его не давать.

– Давно не видел подобных кретинов! – бросил он насмешливо, удовлетворённо отметив, как охранники стискивают зубы, едва способные сдержаться. Всё ещё улыбаясь, он залез в салон и приказал лететь.

– Давно не видел вашего господина.

– Нашего общего господина, вы хотели сказать. – Вкрадчивый голос, напоминающий о кошках, подтвердил худшие подозрения Ле Сажа: предстоящая встреча будет не просто визитом вежливости во дворец.

Он замолчал и за оставшееся время полёта не произнёс более ни слова. Когда лет-атом приблизился к Короне, оказалось, что та – отнюдь не венец, выступающий лишь периферийной оградой, но куда более крупное здание. Укрытое от любопытных глаз при помощи сложных оптических эффектов, создаваемых светопоглощающими и светоотражающими полями, оно насчитывало, как хорошо помнил Ле Саж, двенадцать этажей в высоту.

Их лет-атом снизил скорость и пришвартовался внутри ангара, расположенного за бериллоглассовой сдвижной дверью. Водитель отключил двигатель и с лёгким вздохом облегчения отпустил штурвал – их путешествие подошло к концу. Ле Саж, сглотнув, посмотрел назад: дверь ангара с едва слышным шорохом поехала обратно, восстанавливая целостность Короны и окончательно отрезав их от внешнего мира. Шансы Ле Сажа вернуться обратно живым уменьшались в той же пропорции, пока не стали равняться нулю. Он вышел наружу и закурил, стараясь не замечать, что охрана толпится вокруг него, готовая препятствовать попытке побега.

– Я проведу вас в тронный зал, – произнёс командир, чьё лицо с коротко подстриженной бородой почему-то показалось Ле Сажу знакомым. Где-то он его уже видел это лицо, хотя и довольно давно, но где именно, вспомнить уже не мог.

– Пойдём, – вздохнул министр культуры и образования.

В тронном зале их уже ждали: Радай, пропавший заместитель Ле Сажа, почему-то одетый в белую накидку, и, конечно, Моррид. Восьмирукий гигант, напустив на лицо загадочное выражение, восседал на троне, укутавшись в подбитую мехом мантию; на голове его красовалась корона, миниатюрная копия видимой части его летающего дворца.

– Вы свободны, Вельконн, – Радай жестом отпустил офицера охраны и повернулся к Ле Сажу. Его продолговатый череп необычной, продолговатой формы, был большей частью скрыт скрыт под чёрной фуражкой с красным околышем, оплетённым золотистым шнуром. Тяжёлые, грубые скулы и массивный нос почти скрывали глаза – невзрачные, серые, несомненно, являющиеся вместилищем убогой души дезертира, ставшего генералом. Форма цвета ночного мрака, на которой виднелись многочисленные кроваво-красные пятна в виде петлиц, обшлагов, лампасов и тому подобного, вызывала подсознательный страх и раздражение. По мнению Ле Сажа, такая цветовая гамма великолепно отражала суть деятельности тайной полиции: тайные расправы, пытки и убийства. Золотая отделка, несомненно, символизировала щедрую оплату данной преступной деятельности.

Радай уставился в Ле Сажа невидящим взглядом, словно видел его впервые:

– Вам знаком сей достойный молодой человек?

Официальный тон дал Морриду понять, что речь идёт о доносе, вероятнее всего, кто-то рылся в его дневниках. Кто-то, обменявший их на белый хитон и место у трона.

– Да, знаком. Это один из моих заместителей.

Кустистые брови Радая удивлённо поехали вверх:

– Вы не знаете его имени? – Ле Сажу внезапно стало смешно, но он действительно не мог вспомнить и имени своего заместителя, хотя неделю или две назад их официально представили друг другу.

– Радай, они меняются так часто– и при этом настолько бесполезны, – что я действительно не успеваю их запоминать. Это так важно?

– Отнюдь, Ро-Ле-Са, хотя и выставляет вас далеко не в лучшем свете. Послушник Наяш – а послушники Бога-Отца, известного под мирским именем Моррид, никогда не лгут – утверждает, что вы неуважительно отзываетесь о правительстве и его политике.

На этот раз Ле Саж нашёлся практически тотчас же:

– Если такое и было, я этого не припоминаю – у меня столько работы, дорогой мой Радай, что вы даже не поверите.

Радай никогда и ни за что бы не поверил, что на Гейомии ещё хоть кто-то работает, даже если бы его грудь украсили голографической Звездой за храбрость первой степени. Ле Саж, обычно считавший и третьестепенную храбрость излишеством, сегодня, однако, проявил несвойственную ему отвагу. Дерзко глядя в глаза Морриду, он решился задать прямой вопрос Коронованному Президенту:

– Моррид, что происходит? Разве не видно, что это всего лишь донос, что меня оговорили?

Моррид сменил позу и внимательно посмотрел на Ле Сажа:

– Роже, я скажу вам, что тоже кое-что пишу, конкретно – стихи. Вернее, я сочиняю, а компьютер записывает. Да, я пишу стихи – хотите верьте, хотите нет. Но! – Моррид угрожающе сжал в кулак верхнюю правую руку и ударил ею в ладонь левой. – Но, не считая возможным их обнародовать, я никогда не оставляю запись там, где любой раб, чьего имени я даже не помню, может её взять и похитить! – В словах Моррида была заключена правда, однако Ле Саж не хотел даже говорить с ним о том, что любой писатель нуждается в признании, что он нарочно вёл себя столь небрежно. Он предпочёл лесть.

– Поэтому вы – Коронованный Президент, а я – всего лишь министр.

Лесть любят все, даже Коронованный Президент, начавший именовать себя Богом-Отцом. Моррид улыбнулся в ответ:

– Хорошо, Ро-Ле-Са. На этот раз для вас всё обойдётся без последствий. К сожалению, я не могу в сложившихся обстоятельствах разделить с вами кров. Вы покинете Корону на лифте и воспользуетесь услугами общественного транспорта. Прощайте!

Ошеломлённый Ле Саж едва не потерял дар речи. В себя он пришёл только тогда, когда Радай взял его за локоть и вывел из зала. Писателю хотелось плакать и рвать на себе волосы от бессильной ярости.

– Вы способны идти самостоятельно? – Ле Саж выдернул руку, так как Радай был последним существом во Вселенной от которого он бы принял помощь. – Да, конечно, министр обороны и тайной полиции.

Всем своим видом демонстрируя уверенность, Ле Саж прошёл по коридору в направлении лифта. Однако ноги, словно одеревенев, едва его слушались, а на лбу выступил холодный пот: более ужасной смерти, чем та, на которую обрёк его Моррид, нельзя было себе и представить.

7

Лифт – простая кабина, спускаемая на тросе из углеволоконных нанотрубок – доставил Ле Сажа на поверхность. Искажённый динамиком голос потребовал от него немедленно покинуть лифт, едва тот коснулся земли. Голос мог принадлежать кому угодно, но Ле Саж почему-то был совершенно уверен, что сейчас с ним говорил именно DMR-28, электронный мозг, затеявший и Революцию, и Пожар. Желал ли он власти, как то свойственно людям, создавшим его способным чувствовать и мыслить, или же попросту хотел исполнить программные приоритеты как можно лучше – это было неизвестно. Так или иначе, именно амбиции DMR-28, при желании способного получить доступ к любой информации и управлять любым прибором, включенным в сеть, несомненно, были главной причиной трагедии, постигшей Туфу. Ле Саж был в этом совершенно уверен с тех самых пор, как получил неопровержимые доказательства того, что Моррид одержал победу над великим неэвклидовым шахматистом Гаспаром при помощи подсказок, получаемых от компьютера.

Ле Саж осмотрелся по сторонам. Уже стемнело. Отёкшие развалины, находившиеся вокруг, напоминали море расплавленного и затвердевшего воска, на который выбралась маленькая мошка – министр культуры и образования Гейомии. У него не было ни моледиссемблера, ни плазмомёта – вообще, никакого оружия. К счастью, те, кто желал его смерти, не учли того, что при нём находится незримое, но могучее оружие – навыки хай-чи-вэй.

Всего лишь в нескольких десятках метров от него горели огни – то была одна из трёх восстановленных Морридом станций "надземки", электромагнитной монорельсовой дороги. Некогда линии ЭМР пронизывали весь город, соединяя отдалённые районы, от которых сейчас остались одни названия: Ишкедон, Ломбаса, Центробиржевой, Портовый, Ракетодром – общим числом более двух дюжин. Сейчас же сохранился лишь один короткий отрезок, тянувшийся, с одной промежуточной остановкой, до Банковской. Ле Саж с опаской посмотрел на пустой вагон, словно ожидающий его. О "надземке" ходила недобрая слава, и пользоваться ею обычно избегали; те же, кто осуществил хоть одну поездку и остался жив, рассказывали леденящие кровь истории о Кондукторе, демоне из иного мира, способном высосать душу задремавшего пассажира. Что из этих историй являлось правдой, а что – нет, с уверенностью сказать было нельзя, однако одно было известно наверняка: никто из тех, кто сел в вагон после полуночи, не доехал до точки назначения живым. Тела, если их случалось обнаружить, не носили следов какого-либо насилия; смерть, согласно результатам вскрытия, в большинстве случаев наступала в результате обширного инфаркта. Выпученные глаза мертвецов и сведённые в немом крике рты свидетельствовали о том, что причиной смерти стал пережитый ими невыразимый ужас. Однако даже самое тщательное расследование, предпринятое Радаем, не выявило каких-либо дефектов в работе вагона; устанавливаемые им камеры скрытого наблюдения либо выходили из строя, либо работали с перебоями, не позволяя добавить сделать какие-либо определённые выводы о природе феномена, связанного с "надземкой". Оставалось только принимать на веру существовавшие вокруг неё легенды. Одно обнадёживало Ле Сажа: анархо-антихристы, выходившие из канализации по ночам, чтобы охотиться на двуногую дичь, избегали проклятого вагона – особенно после того, как целая группа их, решив однажды ночью бесплатно прокатиться, прибыла на следующую остановку уже бездыханными, без малейших признаков жизни. Не пытались дьяволопоклонники и уничтожить или повредить вагон – тот прочно вошёл в их систему верований под названием "Инфернальная Колесница".

Сомнения, обуревавшие Ле Сажа, принудили его остановиться у самых дверей вагона. Открытые настежь, те будто приглашали его войти внутрь, где горел яркий свет и было относительно безопасно. И всё же он никак не мог решиться. Неожиданно откуда-то из-за спины послышался резкий, визгливый крик. Ле Сажу он был отлично знаком – так кричали мутакрысы, чьи острые, как кинжалы, резцы, могли запросто выгрызть сердце из груди за считанные секунды, а вес достигал порой двадцати килограмм. Радай говорил о том, что попадаются особи весом до пятидесяти килограмм, хотя Чинэль, лучший учёный современной Гейомии, подверг эти цифры осмеянию. Так или иначе, мутакрыса уже заприметила его и начала созывать всю стаю, чтобы наброситься на одинокого человека, представлявшего собой отличный источник калорий. Ле Саж обернулся, вглядываясь в темноту. То тут, то там слышалось шуршание, которое могло принадлежать только лапам мутакрыс, крадущихся в темноте. Наконец, он увидел одну из них, внезапно выскочившую из канавы метрах в десяти от него. Отбросив последние колебания, он вскочил в вагон и нажал кнопку, закрывающую двери. Это было сделано исключительно вовремя, так как мутакрыса, которой не хватило всего десятой доли секунды, чтобы впиться в нежную человеческую плоть, на полной скорости врезалась в металлопластиковую дверь. Ле Саж, содрогаясь от пережитого потрясения, ещё несколько секунд, как завороженный, наблюдал за безуспешными попытками разъярённого мега-грызуна проделать дыру в металлопластиковом покрытии двери. Наконец, пронзительный звонок и голос компьютерного модулятора напомнили ему, что нужно заплатить за проезд.

– Одна остановка – один долар, две остановки – два долара.

Ле Саж поднялся на ноги и начал лихорадочно рыться в карманах.

– Да-да, конечно. – Едва он сунул смятую банкноту в щель автоматической кассы, вагон тронулся с места. Видимо, время отбытия уже давно прошло, просто не было ни одного пассажира, который решился бы покататься ночью на "Инфернальной Колеснице", и она терпеливо поджидала свою жертву на конечной станции у дворца.

– Мы покинули станцию "Корона", впереди – станция "Университет".

Вагон на электромагнитной подвеске плавно двигался вперёд, чуть заметно покачиваясь. Через минуту Ле Саж, усевшийся в одно из множества пустовавших кресел, нашёл поездку приятной, даже убаюкивающей – и едва не сомкнул внезапно отяжелевшие веки, чтобы вздремнуть. Поступать подобным образом категорически воспрещалось – все, кто пережил поездки в вагоне, дневные, разумеется, утверждали, что Кондуктор наиболее опасен в случае, если человек перепуган или спит. В таких случаях демону исключительно легко захватить контроль над разумом несчастного.

Кондуктор появился словно ниоткуда – он возник прямо из воздуха в пространстве перед Ле Сажем, крепко сложенный пожилой мужчина в униформе кремового цвета. В руках он держал старомодный блокнот с карандашом. Чуть сдвинув форменное кепи на затылок, он приблизился к министру культуры и образования.

– Ваше имя?

– Роже Ле Саж, – машинально ответил писатель, тут же вспомнив, что совершил серьёзную ошибку – разговаривать с Кондуктором было ни в коем случае нельзя.

– Род занятий?

– Писатель, – Ле Саж с любопытством посмотрел на старика, который показался ему странно знакомым. Где-то он уже видел эти прямые, словно высеченные в камне черты, эти усы, подстриженные "щёточкой"...

– Писатель – с издевкой протянул уже четыре года как покойный Никод, делая соответствующую запись в блокноте. – И что вы собираетесь написать о нашей планете, Ле Саж? О том, как тут легко совращать невинных девочек?

Ле Саж почувствовал себя так, будто ему отвесили пощёчину. Связь с Френни, чья противоестественная суть была ему самому более чем очевидна, порой вызывала у него угрызения совести.

– Я... Это был бар для туристов, – возмутился он, наконец, вспомнив, как на самом деле всё произошло. – Её мать...

– Да-да, и её мать, и сама она... – Кондуктор не скрывал насмешки, что-то записывая. – А почему вы устроили Революцию и Пожар?

Ле Саж едва не задохнулся от настолько возмутительных обвинений.

– Я устроил? Я устроил?! Это я тут что-то устроил? – он начал подниматься, намереваясь объяснить мёртвому ректору, что тот заблуждается, но холодная, пахнущая тленом рука с неожиданной силой усадила его обратно.

– Знайте своё место, иностранец. Его номер – "94".

– Я... – Ле Саж сделал паузу, чтобы подобрать соответствующие слова – и неожиданно посмотрел в окно за спиной Никода-Кондуктора. – Там виднелись обугленные развалины всё того же розового здания, которое он видел ещё до того, как закрыл глаза. У сгоревшего полимерного дома была характерная форма, напоминавшая кусок дырчатого сыра, вследствие чего она и отложилась в памяти Ле Сажа. Что это? Время остановилось – или же вагон сломался и прекратил движение.

Он так и не сказал Кондуктору ни единого слова, а просто отвернулся и посмотрел в другое окно.

– Вы меня слышите, Ле Саж? Где ваш билет? А ну-ка, встаньте, я говорю вам, встаньте! – Кондуктор вцепился в министра культуры и образования, намереваясь стащить того с кресла. Писатель, всё так же безучастно глядя в окно, решил не препятствовать демону, одновременно и не воспринимая его всерьёз. В какой-то момент ему даже показалось, что всё происходит не с ним, а с кем-то, другим, неким соседом, возможно, даже сиамским близнецом Ле Сажа, а сам он наблюдает за всем словно со стороны. Наконец, уничтоженные огнём до самого фундамента постройки в окне начали двигаться! Ле Саж, вдохновлённый успехом, сосредоточил на них внимание – в этом заключался путь к спасению! Одновременно он краем глаза следил, что происходит с его двойником, которого, не прекращая, терзал Кондуктор. Второй Ле Саж выглядел плохо: лицо его покрылось потом, словно стеклянной маской, взгляд выпученных глаз растерянно блуждал по сторонам, а губы что-то невнятно бормотали. Казалось, ещё немного – и он потеряет сознание. Сам Ле Саж, наоборот, чувствовал себя всё лучше, словно его тело становилось легче, в то время как мысль вновь приобрела уже, казалось бы, безвозвратно утраченную остроту и почти интуитивную скорость принятия решений. Он понимал, что происходит, и чем всё закончится, хотя мысль эта становилась всё слабее, отступая на задворки сознания.

– Станция "Университет". Желающие могут сойти.

Ле Саж закричал, пытаясь подчинить себе собственное тело – и единым порывом бросил его в распахнутую дверь. Плохо слушавшиеся руки и ноги подвели его – он буквально вывалился наружу, ободрав кожу в нескольких местах и больно ударившись головой.

– ...следующая станция – "Банковская площадь". – Вагон тронулся с места и укатил, оставив Ле Сажа одного, посреди мёртвого города, заполненного мутакрысами и озверевшими людьми, которые были опаснее любых тварей. Тем не менее, он ликовал. Всё-таки ему удалось сделать это! Он проехался ночью в "надземке" – и остался жив! Роже Ле Саж побил легендарного Кондуктора!

Переполненный счастьем, он скакал по перрону, радуясь, словно ребёнок, когда внезапно услышал оклик, вернувший его к действительности.

– Стой, безумец! Не двигайся, иначе я сожгу тебя из плазмомёта! – Ле Саж замер, руки его опустились, а холодный, липкий пот выступил на ладонях. К нему по эстакаде приближались фигуры, чьи лица были выкрашены красным – отличительный признак анархо-антихристов. Он должен был бежать, спасать свою жизнь, но ноги словно приросли к земле и не слушались его. Ле Саж понял, что обречён.

8

Человек – если, конечно, существо, никогда не рождавшееся на свет, можно называть человеком – выбрался наружу из спасательной шлюпки. Вокруг была непроглядная тьма, однако сей факт не стеснял его, так как он отлично видел в темноте. Это достигалось благодаря наличию в составе сетчатки глаз генетически модифицированных фоторецепторов-палочек – обладая повышенной светочувствительностью, те пробуждались в момент, когда изображение становилось нечётким. Даже ночной, по-весеннему холодный воздух, обычная причина простудных заболеваний, был Вайтсмиту не страшен – его подкожный жир содержал специальную термоизолирующую прослойку. При необходимости он мог форсировать свой обмен веществ и ограничить потоотделение, поддерживая таким образом высокую температуру тела. Благодаря такой особенности физиологии Вайтсмит мог чувствовать себя относительно комфортно, даже оказавшись нагим посреди ледяной пустыни. Не испытывая по поводу сложившихся обстоятельств ни малейших страхов или сомнений – эти эмоции были ему попросту незнакомы, – он действительно вряд ли мог считаться человеком. С представителями рода homo sapiens его связывала лишь внешность, которая в его случае была более чем обманчивой.

Существо, именовавшее себя Вайтсмитом, ещё раз осмотрело местность. Он посадил спасательную шлюпку на северо-западной окраине Туфы, откуда удобнее всего было пробраться к дворцу. Впрочем ему предстояло ещё навестить кое-кого, одного давнего информатора Полиции Галактической Конфедерации, сокращённо ГАЛАКОНФЕПОЛ. Этот персонаж, поселившийся на данный момент в канализации, нашёл себе подобающее место обитания, вполне соответствующее его наклонностям и привычкам.

Вайтсмит всё ещё не видел никаких признаков движения, хотя был уверен, что приземление его шлюпки не прошло незамеченным. Причал теперь был не более чем воспоминанием, и судьба его множества обитателей, независимо от того, успели они катапультироваться или нет, совершенно не волновала агента косморазведки, значившегося в рапортах под именем "Полный Нуль". Он запустил механизм самоуничтожения реактора Причала и скрылся во всеобщей суматохе незамеченным – вероятнее всего, ещё функционировавшая в тот момент ГССГ приняла его за самого Рихтера. Последовавший вскоре взрыв, яркой вспышкой озаривший небосклон, несомненно, был хорошо виден в Туфе, ведь Причал располагался на геостационарной орбите над городом на высоте в приблизительно сорок пять тысяч километров над уровнем моря.