Текст книги "Пусть люди вымрут! (СИ)"

Автор книги: Роман Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 10. Миллиарды лет боли

Летняя ночь проносится быстро. Когда ее делишь с кем-то – и вовсе пролетает как метеор, оставляя за собой еле видимую и быстро исчезающую дымку чужого тепла и страсти. И уж особенно молниеносна летняя ночь, разделенная с желанным человеком, когда эмоции и чувства прорываются из застойного пруда военной рутины, разбивая плотину стрессов дальних походов и усталости, смывая кровь – свою с доспехов и чужую с рук.

− Забавно, − шепнула девушка. − Месяц назад я бы прирезала любого, кто…

− Тс-с-с-с!

Флавий прикрыл губы девушки тыльной стороной ладони, и Гиза немедленно приняла игру, укусив римлянина за палец. Но тот не поддержал порыв. Флавий внимательно всматривался в травяной потолок там, где внутрь проникла арабеска.

− Или у меня развивается мнительность, или там кто-то был, − заметил воин и поднялся. – Думаю, самое время сделать отсюда ноги. Поддержишь?

− Ммм… я за, но тело противится, − улыбнулась еле заметная фигура на импровизированном из остатков одежды ложе.

− Тело мы уговорим. Как только представится возможность, − пообещал Флавий и нагнулся к своей одежде. – В самом деле, нам пора. Нужно до рассвета найти галла и центуриона.

Воительница поняла, что на сегодня любовные игры кончились и мгновенно переключилась на игры военные.

− Уверена, что с толстяком все в порядке. Но судя по ранам Кельвина…

− Да, я знаю. Герекс рассказал, − оборвал девушку Флавий. Не хотелось лишний раз думать, что ветеран, возможно, уже мертв.

− Тем не менее, хотя бы узнаем, что с ними. Без этого я никуда не уйду, − добавил Флавий уже совсем твердо, и Гиза поняла, что передней именно тот Флавий, который и что-то переключил в ее душе.

В этом он был похож на хашшишинов Востока. Похож – да не тот. Хашшишины – пешки диктатора, а у того никаких целей кроме как продержаться у власти еще сколько-то лет. Да, в глазах пешек горел такой свет нерушимой веры, который и не снился никому из европейцев. Да, их презирали десятки, толпы восхваляли и тысячи боялись. Но только тот, кто провел на Горе тринадцать из тогда еще неполных двадцати лет жизни, кровью своей и врагов завоевав право на звание даи; тот, кого в течение полутора лет жестоко унижали и заставляли играть роль гурий в мистификациях Старца; тот, с помощью кого госпиталиеры смогли захватить неприступную крепость ибн Саббаха – тот человек понимал, что только способность к самопожертвованию ради высших целей выделяет настоящего рыцаря от цепных псов какого-либо режима.

Вот и Флавий – именно рыцарь. А вовсе не кто-то из лидеров ордена госпиталиеров, покоривших всю бесконечность ближневосточных земель и «подаривших» организации хашшишинов нового лидера и новое имя.

Римляне называли организацию наемных убийц Орденом воздаяния и ставили ее вместо опорочивших себя доминиканцев. Ближайшим помощником главы Ордена когда-то была арабская красавица с глубочайшими озерами карих миндалевидных глаз – безжалостный убийца и великолепный воин, урожденная принцесса Гизада Арбан-Адан аль Саджах.

Гиза была не только великолепным воином, умелой любовницей и непревзойденным шпионом, но и просто умным человеком. Благодаря этому успела унести ноги из Ордена раньше, чем за ее голову была объявлена награда. Лидеры любой военизированной, а тем более религиозной организации панически боятся предательства со стороны ближнего своего, в том числе и того, кому они обязаны властью. Нет, тем более со стороны того, кому они обязаны властью. А власть лидеру Ордена преподнесла на блюдечке с витиеватой арабской вязью на каемочке именно арабеска.

С тех пор, а прошло уже без малого десять лет, Гиза оставалась сама себе хозяином. Сама выбирала работу, зачастую грязную и почти всегда кровавую; сама выбирала себе покровителя; сама готовила себя к тому единственному Делу, которое отличит ее от других даи.

Последние полтора года восточная красавица регулярно привлекалась Святым христианским Римом в качестве агента влияния. С десяток не согласных с политикой Рима вельмож старых, еще времен Империи родов, резко поменяли свое отношение к Святому христианскому Риму после того как в их резиденциях появилась странная восточная девица. Всегда под разным предлогом и всегда как-то уж очень сразу. Но и эффект также был постоянен: Гиза быстро и эффективно принуждала заартачившихся к исполнению воли церкви: либо шантажом, либо угрозой смерти близких, а несколько раз − с особо стойкими − и ценой кровопролития.

«Лезвие востока» – так называл Тайный магистрат Престола свое оружие и очень ценил. В другое время клирики сожгли бы чужеземку как ведьму или просто еретика (Гиза по-прежнему принципиально не принимала христианства), но таланты девушки, о коих донес кое-кто из окружения Ордена воздаяния, а впоследствии и продемонстрированные Гизой самолично, заставляли церковных служителей до поры придержать на доске шатрандж эту сильную фигуру.

План побега приняли быстро. Перебивая и дополняя друга, мгновенно перехватывая у соратника нужные мысли и делясь своими, странновато выглядящая пара быстро распределила роли в грядущем поиске своих друзей. Как только место содержания пленников станет известным, Гиза через крышу проникнет в здание и по возможности быстро вырежет охрану. Флавию останется войти внутрь и помочь забрать друзей из плена.

Просто как все гениальное.

И настолько же смахивает на сумасшествие.

* * *

− Ты знаешь, я хотела сказать тебе это еще там, в хижине где…

− Ммм…, – Флавий не мог говорить, окровавленный рот был полон осколками разбитых зубов. Еще раз сплюнув темную дрянь на невидимый теперь пол, римлянин попросил:

− Не нафо, Гифа… Я…

− Заткнись, Рэм Александр, − перебила арабеска. − Я хочу чтобы ты молчал и впредь знал…

Воин поерзал, пытаясь было пошевелить руками. Бесполезно – ответом лишь дикая боль в локтях. Перерезанные сухожилия напрочь лишали подвижности, а в ответ на каждое ее проявление отвечали безумной вспышкой боли, гасящей сознание.

Когда Флавий снова пришел в себя, Гиза уже говорила. Часто-часто, что он никогда не замечал за спокойной и рассудительной воительницей. Видно было, что она хочет выговориться до того, как…

О том, что могло следовать за этим «как», Флавий запретил себе думать. Перестал ворочаться на жесткой деревянной кровати, откинул голову назад − единственная оставшаяся подвижной часть тела. Шею без последствий не перережешь.

Гиза говорила.

− По недосмотру Аллаха именно я дождалась, когда двери твердыни ордена хашшишинов откроются. Я дождалась, Рэм, дождалась! Я – единственная из всех не сдалась и дождалась, чтобы мне открыли дверь! Семнадцать дней без еды, из питья только дождевая влага. Ты знаешь, Рэм, что это – ожидать грозы и благословенного дождя в просушенной насквозь горной пустыне? Вода, падающая с неба, вкусна и холодна как будто уже побывала в этом вашем странном Граале, а серость плачущего неба ты начинаешь воспринимать как теплый взгляд серых глаз вашей странной богородицы.

Я вытерпела, хотя один мальчишка помер, а остальные не выдержали и ушли. Самые стойкие волочили конечности по камню, сдирая руки-ноги до крови, но они уже ничего не чувствовали…. последний из них, странный голубоглазый и светловолосый паренек, на карачках уполз не солоно хлебавши, а впоследствии стал главой Ордена воздаяния. Это ему я отдала цитадель… а потом и себя.

Но он тоже не был моим мужчиной, Рэм. Он не был, не были таковыми и эти обдолбанные травою самоубийцы с горящими глазами, которых меня и еще несколько девчонок заставляли обслуживать. Якобы воин в раю, якобы мы − гурии. Это все не то…

Когда я оставила с носом главу Ордена, он прилюдно пообещал вернуть меня в лоно святой матери-церкви живой или мертвой. И это меня, кто сделал его таковым, каким он стал! Главой самого могущественного церковного ордена! И что хуже всего, я ведь даже не желала ему сдохнуть, как желала всем христианским собакам, разрушившим мой дом и вырезавшим мой народ. Он был единственным человеком, в котором я увидела огонек того самого… той самой Цели, которая ведет человека от рождения к смерти. Говорят…

Ты слышишь, Рэм?

Говорят, где-то далеко-далеко на востоке, дальше самых дальних восточных гор, дальше горизонта, линия которого недостижима смертными, много севернее страны огнеплевателей с Желтого востока, живет племя, которое поклоняется единственному божеству: богу Пути. Я не знаю как они его называют, не важно. Они не приносят ему жертв, не убивают ради него слабейших и не поклоняются ради него сильнейшим. Их горные долины надежно защищены от захватчиков, их неплодородные земли никому не нужны, поэтому они могут верить в то, во что сочтут нужным. Что не столько выгодно, сколько истинно.

Так вот, Рэм Флавий Александр, говорят, что эти люди первыми во всем обозримом и не обозримом мире поняли, что жизнь – это и есть тот самый Путь. Что есть единственный смысл бытия − существовать, и единственный бог – само земное существование. Тот, чей путь в жизни и есть – поклонение жизни, никогда с него не свернет и пройдет до конца. А в конце пути, Рэм, в конце того пути будет Цель твоего бытия. И как только ты достигнешь ее – тебе тотчас сделаются неважными все мирские дела, ты попадешь напрямую в небо, минуя все эти наши человеческие придумки в виде пророков, чистилищ или ненавистных попов-мздоимцев, кои творят бесчинства и дерутся за власть, прикрываясь именем Бога.

Так вот, Рэм… Тринадцатилетней девчонкой, которую дважды в неделю насилуют накурившиеся хашиша недоноски, я нашла для себя эту Цель. Я захотела встретить настоящее человеколюбие. Искреннее как свет дневного светила, настоящее как твердь земли, светлое как прозрачный горный воздух. И нашла тебя, Рэм Флавий Александр. Я нашла тебя в мировом эфире, и все эти годы искала на грешной земле. В уродливом мире так называемой цивилизации. Смешно, правда? Самый человеколюбивый человек, цель моего поиска – солдат, профессиональный убийца!

Все должно было быть по другому, ты слышишь! По-другому, Рэм! Никогда эти подонки не побеждали в своих междоусобицах! Рыцари госпиталиеры, как-же! Да в них сострадания и любви к ближнему своему меньше, чем у горного барана, сталкивающего соперника с каменной кручи! Тот хотя бы дерется за право продолжения рода сильнейшим из самцов, а здесь…

Рэм, ты знаешь, я с самого детства чувствовала себя не на своем месте. Да, правда. Я утопала в роскоши дворца, пока объединенные силы ваших крестоверцев не уничтожили мой мир. Тогда я даже не очень расстроилась, была уверена, что скоро проснусь. Это не мой мир, я вижу ужасный сон, но скоро проснусь.

Проснусь – и увижу замечательный восход дневного светила, освещающего башни лучших в мире минаретов. Я проснусь в далеком-далеком будущем, где люди Аравии будут вместе делить радость знойного лета со светлокожими германцами и черными как уголь жителями Африки. И даже страшные желтые люди востока окажутся на поверку не драконьим племенем, а самыми что ни на есть обычными людьми, пусть на нас и непохожими.

Нас будут возить по небу стремительные машины, созданные гением человечества. Машины эти будут бесшумно рассекать воздушные океаны, туда, дальше к другим материкам и континентам, а может быть, когда-нибудь и к звездам… Ведь я не верю что небо твердое, а звезды маленькие и колючие. Звезды должны быть большими, горячими и дарующими жизнь. Как наше Солнце.

Я смотрела в небо и видела свою Цель, знаешь? Я поняла, что когда-то увижу единую планету: людей и зверей, черных и белых, машины и растения. Рэм, я была уверена в этом, даже вися под потолком замка очередного неугодного церкви вельможи. Я сжимала в зубах острейший стилет и думала, что в том, другом мире, который я обязательно увижу, этот самый вельможа окажется мне добрым другом и товарищем, а вот эта пробегающая под сводчатым потолком орава детишек, возможно, назовет меня «тетей Саджах». Именем, которое я забыла много-много лет назад…

И вот, наконец, я увидела своего проводника на том самом Пути к той самой Цели. И знаешь что самое смешное, Рэм? Этот проводник, терзаемый своей собственной нерешительностью, грубо отдает мне приказ заткнуться и идти спать, в то время как он героически будет спасть черный континент от мирового зла. От просочившихся из подземного мира големов, демонов и прочей нечисти…

− Не нафо, Гифа…, − снова прошипел Флавий, терзаемый дикой болью. Правда, злобная тетка теперь переместилась от изрезанных рук и ног куда-то внутрь, поднялась в грудь и принялась душить, душить, душить… рвать какие-то тонкие струны и уродовать стенки сосудов, сжимая их подобно лекарским зажимам. Стало тяжело дышать, а залитые кровью и остатками плоти глазницы, казалось, сейчас разорвутся от невозможности проронить хоть одну слезинку.

− Не могу молчать, Рэм, − тихо, но уверенно произнесла Гиза. Саму ее Флавий не видел с тех пор как темная тень на пороге дома, в который он ринулся на помощь арабеске, свалила на пол и несколькими быстрыми движениями рассекла все сухожилия и выколола глаза.

Но в последний момент Флавий успел увидеть такой знакомый силуэт неправдоподобно великолепной фигуры демона и синий свет ее диавольски божественных очей. Это было последнее, что Флавий видел. А затем – боль, боль, боль, миллиарды лет боли. И теперь – снова боль, еще глубже, еще острее, и каждое еле слышное слово арабески режет не хуже ножа.

− Кто бы мог подумать… два десятилетия в Пути, и только перед самым концом я вижу проводника к Цели, − как-то особенно тихо, почти мечтательно произнесла Гиза. − Рэм… любимый…

Флавий уже не мог говорить, но девушка услышала беззвучное «да».

− Рэм, ты – и есть та самая Цель. И Цель, и Путь, и мой проводник по нему к ней. Я хочу чтобы ты знал – с того самого момента когда ты смог решиться на свой собственный Путь… Когда ты послал меня с Йоном к диаволу… Рэм, с этого самого мига я пообещала быть вместе с тобой до самого конца этого Пути. Прости, что он оказался таким коротким…

Рэм Флавий Александр не отвечал. Вытекающая сквозь воткнутые в жилы трубочки кровь окончательно покинула изрезанное тело воина. Тело, брошенное на такую знакомую Флавию кушетку, возле которой жадно вьются трубочки разного размера и цвета.

Гиза подняла голову и посмотрела на умирающего римлянина. Диавольская тварь оставила ей зрение. Черная смерть почти не тронула ее – остались лишь пара неглубоких царапин да синяк на плече. Но Гиза была связана по рукам и ногам, которые демон стянул веревками с ужасающей скоростью и проворностью.

Пока над Флавием кружили туземные колдуны, подключая к каким-то трубкам изрубленное, лишенное обоих ног и правой руки незрячее тело, Гиза сделала над собой усилие и мысленно воззвала ко всем богам, какие только есть на свете: «Дайте мне видеть!!!».

Желание ее было исполнено. Правда, не волею свыше, а все той же черной тенью с горящим невероятным голубым огнем глазами. Демон поднял тело девушки прямо с ложем и прислонил к стене комнаты. Пленница смогла увидеть Флавия.

И Гиза совершила еще вчера невозможное – мысленно поблагодарила демона. Ей уже было все равно кого проклинать, а кого превозносить.

И то ли показалось, то ли действительно так, но на нечеловечески красивых устах служителя Ада промелькнула обжигающая сознание улыбка.

«Сочтемся».

Утром уже не было сил ни переживать, ни плакать, ни биться в ярости. На сознание опустился полог тупого холодного равнодушия. Казалось даже, что она сходит с ума – ну как можно оставаться отстраненно холодной, когда труп единственного близкого человека лежит в полудюжине футов перед тобой, истекая последними, уже холодными каплями крови? Флавий умер, арабеска знала это также верно, как и то, что она почему-то до сих пор жива. Она по-прежнему лежала-висела, привязанная к набранному из толстых древесных веток ложу, и лишь саднящие порезы на лице и боль в плече подтверждали жизнь бренного тела. Душа же Гизы витала где-то в совершенно других краях.

Первые лучи солнца проникли через маленькое оконце у потолка и коснулись стены напротив. Уголком сознания девушка почувствовала что-то, сравнимое со вздохом человека, проведшего честный трудовой день и теперь упавшего в кровать на потеху бога Морфея. Это ощущение не проходило до тех пор, пока перед мысленным образом Гизы не предстала темная фигура с горящими голубым пламенем глазами.

«Сочтемся» – сказал демон девушке, прежде чем исчезнуть. Молниеносно быстро, почти неуловимо. Гиза была уверена, что черная тень просто растворилась в воздухе, но мощное дуновение воздуха, взбаламученного демоном, подтвердило: просто эти тва… создания способны двигаться со скоростью мысли.

Сквозь прореху в двери был виден небольшой грязный двор с каким-то странным сооружением в центре. Своеобразный колодец, хотя Гиза ни разу не видела колодцев, дополненных грубо сколоченной П-образной аркой и наскоро сбитыми деревянными ступенями. Чуть позади арки чернело жерло колодца: стенки аккуратно обложены угольно черным камнем.

Но самое пугающее – внутрь колодца уходили десятки разноцветных трубочек. Точно таких же, по которым кровь римлянина покинула тело. Гиза слабо разбиралась в жертвоприношениях, но мысли крутились вокруг них. Правда, она не помнила, чтобы кто-нибудь пускал кровь жертве через трубки, коим место в паровой машине.

За весь день в комнату никто так и не вошел, если не считать пары черных мальчишек, трусливо подвинувших к Гизе какой-то глиняный сосуд. Видимо, в их обязанности вменялось напоить пленницу, но тощие туземные дети побоялись даже подойти, не то чтобы напоить. Гиза могла обходиться без воды до двух дней, даже под палящим солнцем, но сейчас было не до хитростей хашшишинов.

Под конец дня шевеление во дворе усилилось. Словно трудолюбивые черные муравьи, местные жители толпами приносили какие-то предметы и сдавали их представителям городской власти. Эти отличались вышитыми набедренными повязками и плетеными веревочками на шеях. Каждый воин держал при себе короткое четырехфутовое копье с бронзовым наконечником, а самый главный – так и со стальным. По-видимому, трофейным римским.

Командир местного ополчения лениво покрикивал на подчиненных, которые устанавливали вокруг колодца подносимые населением дары. Для себя Гиза решила называть странные предметы дарами, хотя во многих из них она узнавала что-то знакомое.

Ну конечно же! Вот это – закисший зеленью медный котел, который легионеры используют в полевой кухне. Чуть левее – связка стальных полос, снятых с прямоугольного скутума. Наверняка где-то внутри этой связки покоится и кошелек-умбон – полусферический стальной купол с центра щита. В других подношениях девушка уже не могла узнать что-то определенное, но все они имели одно общее свойство: содержали металл. Медь, бронза, сталь или черный плавкий чугун – металл был в каждом предмете, сейчас аккуратно положенном туземцами у «колодца».

Закат наступил даже раньше, чем должен – с запада небесное светило поглотили мощные черные тучи, угрожающие тропическим ливнем.

«Ливень в середине лета?» − Гиза плохо разбиралась в африканском климате, но знала, что это маловероятно и чаще всего воспринималось как подарок богов. Или проклятье – в зависимости от последствий.

Непогода набирала силу. Сначала ударил шквальный ветер: неожиданно, подло, со всех направлений сразу и ниоткуда одновременно. Потоки воздуха забились в узких коридорах между домами, и воздух наполнил неприветливый гул от стен, словно бы строения стремились отбросить подальше нахрапистую стихию. Но что той какие-то стены? Через несколько минут в воздух взвились пучки лежалой травы, которыми дикари крыли крыши своих лачуг. Судя по обилию летающей растительности, добрая четверть домой лишилась кровли. В том числе и тот, в котором томилась Гиза: прямо над кроватью Флавия вскрылся огромный кусок потолка, и пронырливый шквал тут же зашевелил волосы усопшего Флавия.

На улице завывало серьезно, а жителей у колодца собиралось все больше и больше. Почти невидимые в наступившем мраке дикари жались по стенам домов, не подходя к поднесенным дарам ближе, чем на десяток шагов. Возле каждого подарка стоял чернокожий воин и тупым концом копья удерживал его. Без этого даже тяжелые стальные железки, унесло бы прочь натиском стихии.

Сами туземцы-охранники с трудом стояли на местах, и теперь Гиза поняла, почему на роль сторожей железных жертвенников командир местного ополчения выставил самых могучих воинов. Их труднее всего сдуть ветром.

Крыша над головой арабески сорвалась в один миг – одновременно с первой вспышкой молнии. Ослепительной и близкой, но абсолютно бесшумной. На площади взвыли голоса, и все гражданские единовременно рухнули лбами в глину и заунывно замычали что-то на своем дикарском языке.

Молния продолжала свою работу, и никто не смел поднять глаз. С первыми каплями дождя к колодцу вышел давешний колдун, пронзенный тысячами палочек, колец и косточек. Худосочный и невысокий, он держался под ударами порывистого шквала твердо и незыблемо. В глазах могучих охранников, окруживших шамана кольцом, читалось неподдельное уважение и даже страх.

Ветер заслабел, уступая эстафету тропическому ливню и не перестающим колотить в землю бесшумным молниям. Дикарь в центре площади начал свою собственную песню. Шаман призывал каких-то своих местных богов, те не спешили. Но туземец не отчаивался, раз за разом повторяя один и тот же примитивный мотив на своем тарабарском наречии.

Теперь колдун казался одиноким: воины покинули места, не опасаясь за дары. Остальные жители города окончательно исчезли из поля зрения Гизы. Вжались, вросли в темные здания, полностью исчезнув со сцены. В ее центре оставался только шаман.

В голосе призывающего слышались злые нотки, через пару минут они переросли в угрожающие интонации. Маленький дикарь приказывал, повелевал, в ярости топал ногой и грозил кулаком блестящему от потоков воды колодцу-алтарю. Немногочисленные тряпки на шамане промокли в первые минуты ливня, необычно длинные для местного жителя волосы прилипли к телу и висели безжизненными сосульками. Но колдун не видел ничего, кроме открытого неповиновения со стороны своих богов, и это приводило его в ярость.

Наконец, боги услышали его.

Сверкающий клинок молнии рассек небо и ударил в горизонтальную поперечину арки над колодцем, расколов ее на две части. Тут же грянул оглушительный гром, впервые за весь вечер. Все окружение шамана с богобоязненными стонами повалилось ниц, но только не маленький человечек в центре железного круга.

Он засмеялся, заорал что-то визгливым голосом, и начал бегать от одного железного пожертвования к другому. Около каждого он останавливался и что-то то ли напевал, то ли нашептывал. Промокшей с ног до головы Гизе было уже не слышно: гром бил беспрестанно, молнии одна за одной вспарывали небо темно-свинцового цвета. Некоторые из небесных стрел попадали в дома, и девушка шестым чувством видела как вспыхивают казалось бы насквозь промокшие соломенные крыши зданий. Но огонь сегодня выбрал не тот день: стихия воды, обрушившаяся на землю, моментально успокаивала робкие огоньки пожаров, не оставляя пламени ни малейшего шанса.

Дикарь-колдун уже успел обежать железный круг, и теперь стоял прямо перед колодцем, величественно скрестив руки на груди. Шаман сделал все что нужно и теперь ждал явления того, кого вызывал.

И дождался.

Из жерла колодца неторопливой поступью выступили три фигуры. На первый взгляд – абсолютно одинаковые: до полпальца равны ростом, абсолютно неотличимы друг от друга по комплекции, а уж о внешних различиях более высокого порядка и говорить не приходилось. Видно в темноте было плохо, но Гиза почему-то знала, что человеческий глаз не способен найти разницы между двумя демонами.

Тем не менее, одного из них девушка выделила сразу. Крайняя слева, сверкая горящими голубым светом глазами, стояла та самая демоница, которой они с Флавием и обязаны своим поражением. Черная фигура не произнесла ни слова, как и все остальные, но сознания девушки вдруг коснулось знакомое чувство. Казалось, демоница прищуренно оглядывает знакомое окружение, оценивая всех действующих лиц. Когда очередь дошла до подглядывающей сквозь дверь арабески, по разуму девушки прокатилось странное морозное тепло. Прокатилось – и тут же отступило.

Местный колдун что-то заголосил, указывая рукой на разложенные в круг предметы. В голосе африканского дикаря проявилась несвойственная ему ранее жесткость. Он не вопил, не взывал – он просто указывал подземным чудовищам на подготовленные к ритуалу дары.

Средний из демонов молча кивнул головой, потом вопросительно приоткрыл глаза, но так и не проронил ни слова. Колдун отрицательно замотал головой и показал пальцем куда-то на северо-восток.

Теперь уже демон (видимо, старший из тройки) отрицательно качнул головой. Увидев изумление человека, глубинная бестия в уточняющем жесте простерла длань над головой шамана. Безупречная четырехпалая ладонь обитателя подземного мира указала точно на дырявую дверь, через которую Гиза наблюдала за спектаклем. Девушку пробил холодный пот, тут же смытый потоками воды с неба.

«О чем… нет, о ком они спорят?» − подумалось Гизе. − «Неужели обо мне?»

«Но девочка, подумай, а зачем тебя еще оставили в живых, в то время как твоего друга разрубили на кусочки и высушили до дна? Конечно же, ты будешь чем-то особым в сегодняшнем подношении. Невозможно поверить, что пришельцы из-под земли обойдутся ржавыми железяками на скользкой от дождевых потоков площади. Ты и только ты – вот главная жертва сегодняшней ночи».

Гиза тряхнула плечами, сбрасывая наваждение. В голубых глазах демона не отражалось ничего такого, что можно было принять за угрозу. И совершенно не чувствовалось, что представители подземного мира требуют себе в жертву пленницу. Они вообще не обращали на арабеску внимания.

Маленький колдун тем временем умолк. То ли отчаялся переспорить демонов, то ли это входило в планы – поторговаться перед жертвоприношением.

Но заговорил (вернее, повернулся лицом к шаману и замер) другой гость с того света. Демоница – «знакомка» римских лазутчиков. На этот раз колдун даже и не стал спорить, наоборот, всячески демонстрировал свое удовольствие. Несколько раз махнул в сторону побережья, потом разродился длинной руладой на своем гортанном языке, а в окончание выступления засмеялся, отчаянно жестикулируя и качая собранной в лодочку ладонью перед лицом демона. До Гизы дошло, что шаман изображает корабль, покачивающийся на волнах. Маленький черный колдун рассказывал демонам про океан, со стороны которого прибыли белые люди.

Выговорившись, шаман снова что-то спросил у троицы своих странных визитеров. Все три демона согласно кивнули. Шаман довольно осклабился и пнул ближайшего охранника. Тот испуганно попятился, но видимо страх перед демонами был ничто по сравнению со страхом, который черный воин питал к своему вождю.

Здоровенный громила в светлой набедренной повязке встал во весь рост и направился в сторону колодца. Не доходя полшага остановился. Оглянулся, словно ища слов поддержки. Но никто ему ничего не сказал. Лишь три пары немигающих голубых глаз следили за действиями, да местный главарь в напряжении сжал маленькие кулачки.

Воин поколебался еще секунду, потом наклонился, и пучок разноцветных трубочек, змеящихся у колодца, остался в кулаке воина. Свободные концы свисали с руки туземца. Тот внимательно оглядел каждый, что-то поправил и с неожиданным яростным ревом бросился в колодец.

Разноцветные змеи ринулись вслед за воином, шипя и извиваясь на раскисшей земле. Вот уже их шкуры перекрасились в цвет красной глины, и за мгновение до того как выпрямиться во всю свою длину, дернулись и застыли. Мгновением позже из колодца раздался глухой удар – и тишина. Только струи непрекращающегося ливня поливают место безумной жертвы.

«Соединяют этот мир с тем», − подумала Гиза.

«Именно так. Ты сообразительная», − раздался в голове чужой голос, и девушка тотчас узнала «свою» демоницу.

− «Можешь звать меня Миландра», − продолжила гостья из Преисподней. − «Потом пригодится, когда будешь меня благодарить».

В мысленных интонациях демоницы прослеживалась уже знакомая Гизе ирония.

«Совсем как человек», − подумалось девушке.

«Вот еще,» − тут же фыркнула ее собеседница. − «Не говори ерунды. Лучше открой свой разум – мне нужно тебе многое сказать, а времени мало».

«Открыть разум?» − удивилась арабеска. «Это как?»

«Это так», − устало произнесла демоница, и мир вокруг Гизы взорвался оттенками голубого. Последняя фраза Миландры потонула в сотне тысяч образов, заполняющих сознание девушки. − «Это просто…».

Демоница сказала «это просто как боль», но последнее слово Гиза уже не расслышала. Если бы она знала последние мысли своего возлюбленного перед тем как остатки крови покинули истерзанное тело, она бы, пожалуй, восторженно отдала должное умению Флавия подбирать нужные словесные обороты. Наиболее точной формулировкой того, что на нее обрушила демоница, было «миллиарды лет боли».

Но даже захлебнуться в крике девушка не смогла. Все эти миллиарды лет были спрессованы в единое мгновение, спустя которое арабеска уже снова трезво оценивала ситуацию.

Но в этот миг она уже стала совершенно другим человеком.

И еще она поняла: иногда миллиарды лет боли – ничто, если ими расплачиваешься за такие знания.