Текст книги "Иллюзия вечности"

Автор книги: Роман Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Молодые люди, – врач положил ладонь на Сашино плечо, – не горячитесь. Что от этого проку? Мне ваши чувства объяснимы и вне всяких сомнений близки. Ищите ответа? Пожалуйста. Скажу как есть. Я и сам задался подобными вопросами с началом сегодняшней ночи. Несколько десятков раз до настоящей минуты я слышал их от других. И вот что я вам скажу – никакого ответа у меня нет. – Он развел руками в стороны. – Вот так. Нет и всё тут! Может, кто-то… но не я. Хоть и являюсь врачом, и вы обратились по адресу. Но впустую тратите время со мной. Скажу лишь, что все мы здесь столкнулись с исключительно невообразимой ситуацией. Такого не бывает, потому что просто не может быть. То, что произошло с вашим другом, вовсе не домысел. На этот час это привычный уже синдром. Нелепый и страшный. СТРАШНЫЙ, слышите? Сродни катастрофе в её самом прямом смысле. Хоть и нонсенс с точки зрения науки. Катастрофический нонсенс! Вот как… Поверьте, я сожалею, но не могу ничем вам помочь. Повторюсь, может кто-то знает. Может… Ищите ответа у них. Хотя вряд ли здесь кто-нибудь понимает в чём, собственно, дело. Но вы ищите, ищите! Мы ещё живы и это главное. Именно это и есть та правда, которую вы хотите найти. И возможно, что всё только начинается. Да упасет нас Господь! – он перекрестился раздутой рукой, отвернулся и на негнущихся ногах зашагал по коридору.

Мы застыли у окна и провожали его спину взглядами, полными отчаянья.

– Послушайте, – на полушаге доктор обернулся, – поезжайте к своим близким. Если не сейчас, то очень скоро им потребуется ваша помощь. Или… их вам. Нужны резиновые жгуты и плотные бинты, слышите? Если повезёт, найдете что-нибудь в городе. Но не здесь. Хотя лучше было бы просто лечь отдохнуть. Просто лечь… Да. Да упасет нас всех Господь. Го-о-осподи спаси нас грешных! – мужчина воздел руки к потолку и громко заголосил.

– Пойдем отсюда, – я взял разинувшего рот друга под локоть и потащил подальше от тронувшегося умом врача.

Мы брели сквозь проносящихся мимо людей, как в тумане. Спотыкаясь и презрев осторожность. Совсем некстати. Страх. Страх перед необъяснимым охватил нас. И далеко не только за себя.

2 Понимание происходящего. Реакция. Дневник: 01

Больницу мы покинули через окно. Выйти через главные двери не представлялось возможным. Оставаться здесь было столь же бесполезно, сколь и опасно. Навестив снова недавнее убежище – тёмную комнату, я открыл створку окна, порвав сохранившуюся ещё с зимы клейкую ленту утепления. Затем, неторопливо, мы перекинули собственные тела через подоконник наружу. Адреналин уже не кипел в крови, поэтому движения сделались медленными и натруженными.

Мы с другом жили на противоположных концах города, поэтому, миновав сквер больницы, разошлись в разные стороны. Расставаясь, мы условились, что бы то ни было созвониться вечером.

Саша проживал с мамой и папой, за здоровье которых, конечно, волновался. Превозмогая усталость, он скоро потрусил к ближайшей дороге ловить попутку. Я же был одинок. Мои родители уже без малого, как шесть лет назад погибли в нелепой автомобильной катастрофе, оставив мне в наследство двухкомнатную квартиру на окраине города и полный ворох совсем недетских проблем.

До сих пор я так и не сумел смириться с их утратой. И хоть давно уже и спрятал фотографии родителей с глаз долой, время так и не залечило раны. В тиши одинокого вечера я, как и прежде, утирал слёзы отчаянья на лице. Они по-прежнему стояли перед моими глазами как живые. Такие улыбчивые и влюблённые в жизнь. Один Бог знал, как мне их сейчас не хватало.

Большую часть пути домой я прошёл пешком. Любил так гулять и раньше. Мерной поступью пробуждая в себе идеи, которые, казалось бы, могли когда-нибудь стать достоянием мира. Но неизменно большинство из них никогда не доживали и до порога дома. Возможно, я был задуман создателем творческой личностью. Почему бы и нет? Однако, следовало признать, что не оправдал и самых скромных его надежд. В актив всего жизненного пути можно было бы занести только с десяток глупых стихотворений, псевдо авангардные рисунки на последних страницах учебных тетрадей и, как мне казалось, гениальную идею создания интернет-сайта продажи хорошего настроения. Которая, собственно, не нашла своего отражения ни в единой записи или схеме. Я признавался себе в том, что являюсь никчёмной личностью, с чем благополучно продолжал, однако, жить дальше.

Я шёл по тротуару вдоль широкой улицы и всматривался в окружающий меня город. Зондировал его, прикидывая новые события на прежние пейзажи.

Я глядел на лица, проносящихся мимо меня людей. Наблюдал за движением автомобилей. Старался приметить нечто в порывах ветра, гонявшего под ногами мусор. Прислушивался к какофонии звуков. Пытался отыскать что-то из ряда вон выходящее. Но в привычном броуновском движении Москвы обратить на себя внимание могла, пожалуй, только остановка этого движения. Всему остальному всегда найдется объяснение, которое большинство сочтет незначительным поводом присмотреться. Однако, не почудилось же мне всё происшедшее? Конечно нет. Достаточно взглянуть на собственные джинсы, пропитанные кровью Исакова.

На улицах же рекламные щиты, как и прежде, зазывали «окунуться в мир бескрайних удовольствий с…». В палитре светофоров не оказалось новых цветов. Деревья не упали на землю. А люди не побежали на четырех конечностях. Все как прежде и всё же… Не покидало ощущение, что настало время больших перемен. Настолько больших, что без исключения всем придётся ощутить их на собственной шкуре. Перемен страшных. Безвозвратно изменивших ход эволюции.

Войдя в квартиру, первым делом я включил телевизор. Бегущая строка субтитров поверх картинки мыльной оперы призывала телезрителей дождаться начала экстренного выпуска новостей. Строка исчезла, жгучий мексиканец брякнулся на колени перед красоткой с феерической прической, и вновь внизу экрана под их любовь подостлали белые буквы: Внимание. Программа передач будет прервана экстренным выпуском новостей. Вот оно! Все же Спецвыпуск!

Наскоро умыв лицо и сняв наконец грязную одежду, я сел у экрана.

Привычная графика заставки сменилась изображением обеспокоенного лица диктора.

– Добрый день… Бла-бла-бла… Канал такой-то… Бла-бла-бла… и: – Необычная ситуация сложилась за прошедшие сутки на территории нашей страны и не только (Вот тебе на!). Участившиеся обращения граждан в медицинские учреждения по всей территории России свидетельствуют э-э-э… (волнуется) о невиданном всплеске травм различного характера, возникающих, казалось бы, в простых бытовых ситуациях. В настоящий момент зафиксировано… только официально, свыше ста тысяч обращений с тяжелыми повреждениями органов тела. Во многих случаях подтверждается летальный исход (нервно зашуршал бумагами на столе). К сожалению, отсутствуют пока цифры погибших. Но, разумеется, наш канал ознакомит вас со списками жертв катастрофы и… их родные и близкие будут владеть всей необходимой информацией.

– Итак, как нам стало известно, медицинские учреждения страны не справляются с увеличившимся потоком пострадавших. В текущее время Президент России проводит экстренное заседание Правительства, на котором будут выработаны необходимые меры по предупреждению масштабного варианта развития сложившейся ситуации. Нельзя исключать и принятия решения о введении режима чрезвычайного положения на всей территории страны ввиду массовости явления и его исключительного характера.

Экран подернулся рябью. Лицо диктора на мгновение исказило чудовищной гримасой. Брови оторвались от глазных яблок на добрые пять сантиметров, нос сплющило в бутылочную пробку, а в огромный рот легко поместился бы зрелый ананас. Динамики заскрипели помехами, но уже через несколько секунд всё пришло в норму.

– Наш собственный корреспондент взял интервью у заместителя министра здравоохранения Геннадия Озлобина, в целях оценки ведомством сложившейся ситуации:

– … Да, сложившаяся ситуация вызывает обеспокоенность, в связи с чем приняты экстренные меры по мобилизации военных медицинских подразделений, призванных оказывать оперативную помощь населению. (А неплохо держится замминистра, только вот глаза припухли, и постоянно теребит нос). Вместе с тем, хочу подчеркнуть, что ситуация находится под контролем. Президент в курсе и, на мой взгляд, нет оснований для паники. Более того, призываю россиян воздержаться от любых противоправных действий, что в настоящее время будет особо расценено в отягчающем контексте. Мы все должны в первую очередь стать сострадательными и внимательными к своим соседям и ни в коей мере не переоценивать сложившееся положение.

– Проведен ли к настоящему времени анализ возможных причин, которые могли спровоцировать происходящее?

– Давайте не будем забегать вперед. Пока ситуация в целом не оценена и нет оснований считать ее особенной, либо награждать какими-нибудь иными ярлыками. На все нужно время. Как человек… как гражданин с неким жизненным опытом. Могу сказать, что необычность, в кавычках, положения могла быть вызвана реакцией некоторых людей на сейсмическую обстановку. От дальнейших комментариев я воздержусь до окончания заседания Правительства и объективной оценки ситуации специалистами… Предостерегаю провокаторов разного толка от необдуманных публичных выступлений о терроризме и так далее. И обращаю внимание на то, что разжигание подобного рода страстей является уголовно наказуемым деянием. Повторюсь, в настоящее время с отягчающими обстоятельствами… Ещё раз: оснований для паники нет! Ситуация находится под контролем (моргая, первый раз прямо смотрит в объектив, но быстро отводит глаза). На этом всё (он кивнул).

Диктор продолжил: – Несмотря на сложившуюся непростую ситуацию в медстационарах Москвы, нашей съёмочной группе удалось проникнуть во вторую городскую больницу и на месте выяснить детали происходящего. Об этом в репортаже Сергея Фёдорова:

На экране телевизора возникло рябое лицо корреспондента на салатовом фоне стен больницы. За его спиной в углу экрана уместилось кресло-каталка с человеком внутри. Не чётко видно, но тот, как показалось, держал на коленях молитвенник. Он то и дело, поднимал голову от него и произносил слова, направляя их куда-то в потолок. Покуда, корреспондент начал вещать, потряхивая у рта чёрной головой микрофона, я уже увлекся наблюдением за человеком в кресле. За искренностью его мимики и жестов. Так и виделось, что он вёл диалог, с тем, пред кем излишне лицедействовать. С тем, кто услышит только правду, а ложь пропустит мимо ушей. Подобное видишь настолько редко, что меня поглотило наблюдение за этим человеком. В искренности происходящего изливалась сила, воздействовавшая на меня так, что мурашки по коже пошли.

Кончилось всё тем, что человек в кресле бросил собственные руки на колени и уронил голову. Скорее обреченно, чем от бессилия. И будто бы совпало – камера немедленно взяла крен влево ещё ближе на корреспондента, спрятав от телезрителей кресло и его седока.

Я встал, сходил в ванную комнату и умылся холодной водой. Подействовало отрезвляюще. Захотелось наполнить водой свою чугунную купальню и погрузиться туда с головой. Но любопытство брало верх. Я посмотрел на собственное отражение в зеркале и попытался улыбнуться. В уголках рта будто вросли гвозди, и ничего не вышло. Тогда я вернулся в комнату и снова сел у телевизора.

– … неприметно. Да, так могло бы нам всем показаться, – всё тот же рябой корреспондент кивнул в камеру, закончив с предыдущим умозаключением. – Как бы то ни было, сегодня, без всякого сомнения, самый сложный день в истории этой больницы. Но профессионализм врачей обращает невозможное в привычную работу. Начисто переписывая график. И никто не уходит со своего поста. Ведь за прошедшие сутки с момента поступления во вторую городскую больницу первого пострадавшего с диагнозом новой болезни, учреждение приняло не менее пяти тысяч человек! Огромная по своей значимости цифра. Из них (сглотнул), по полученным сведениям, значительная часть уже скончалась к этой минуте. У принятых больных был различный характер наружных повреждений и повреждений внутренних органов, однако, уже сейчас мы можем говорить о факторе, объединяющем их всех. Это беспрецедентный до сегодняшнего дня случай повального, высшей категории сложности, кровотечения, а именно: кровотечения, при котором кровь пострадавших утратила свою способность к свёртыванию. Тысячи людей сейчас истекают кровью, и ничто не в силах остановить этот процесс.

– Рядом со мной находится одна из врачей больницы, которая согласилась поделиться с нами своими наблюдениями.

На телеэкране появилось измождённое лицо женщины в скомканном белом чепце на голове. Врач, не мигая, смотрела в камеру воспаленными глазами:

– Можно говорить? – она обернулась к интервьюеру.

– Да. Спокойнее пожалуйста, – сказал тот тихо, когда передавал женщине микрофон. Но мы всё слышали.

– Э-э… за сегодняшние ночь и день в больницу поступило огромное количество пострадавших с ранами и повреждениями различной степени тяжести. По графику приёма больных, пока мы ещё были в состоянии его вести, могу сказать, что основной всплеск прибытия в больницу людей пришелся на утреннее время. Где-то с семи часов утра. С тех пор количество поступающих больных катастрофически росло и на данный момент больница не в состоянии не то что бы оказать помощь, но даже осмотреть ВСЕХ прибывающих. Поймите правильно, мы стараемся делать это… не могу подобрать слова. Частями, наверное, – женщина вопрошающе и с участием обернулась в сторону корреспондента. Тот, видимо, одобрительно кивнул, потому что она продолжила.

– За стенами нашего учреждения собрались люди, которых мы, к сожалению, не можем сейчас обслужить. От лица своих коллег я прошу прощения у всех, кому мы пока отказали.

– Кошмарная ситуация, – корреспондент вернулся в кадр и фамильярно взял женщину под локоть. Судя по всему, таким образом он хотел её поддержать и, тем самым, довести беседу до только ему известного конца. – Нина Владимировна, объясните, можно ли говорить о начале какой-то эпидемии? В чём особенность и, что самое главное, причина сложившейся ситуации?

– Скорее это действительно похоже на эпидемию, – она отодвинулась от репортера и отцепила его ладонь. – Однако я не взялась бы утверждать, что это может быть связано с какими-то объяснимыми причинами (женщина преимущественно говорила всё-таки с корреспондентом, нежели в камеру). Мы имеем дело с поистине уникальным проявлением патологического дефекта крови. Можно сказать, что медицине известны подобные случаи. Но, уверяю, схожесть эта весьма и весьма относительна. Пожалуй, это можно сравнить с гемофилией, когда в крови отсутствует фактор, необходимый для её свертывания. В то же время, я не могу сказать, что это гемофилия в привычном её понимании. На практике это достаточно редкое заболевание наследственного характера. Сейчас, если угодно, налицо его жуткая модификация. Чтобы делать какие-то выводы вот так, сразу, необходим научный анализ происходящего. Осмелюсь предположить, что для этого потребуется серьезное исследование крови каждого из больных. Причины же заболевания… У меня нет ответа. К слову, с определённостью могу констатировать, что ни один из больных, ранее наблюдавшихся у нас и сегодня вновь к нам попавших с потерей крови, не стоял на учёте с гемофилией. При оказании помощи таким пострадавшим практически невозможно остановить кровотечение. И, как следствие, большая часть поступивших в больницу на данный момент уже скончалась либо от шока, либо от фатальной кровопотери. Среди этих людей немало и моих коллег, – её голос дрогнул, но на лице будто ничего не отразилось. Она хорошо держалась.

– Весьма странно, – продолжала женщина, – что с одной и той же проблемой люди в огромном количестве попадают сегодня в беду. Повторяю: заболевания крови такого характера не были до сих пор распространённым явлением. Это редкая патологическая форма. Ещё более странным выглядят причины возникновения у больных наружных и внутренних кровотечений. Насколько нам удалось выяснить, среди раненных людей практически нет тех, кто получил травму в этот же день. Как ни невероятно это звучит, но мы наблюдаем некий обратный процесс вскрытия ран, уже заживших до сегодняшнего дня. Весь ужас ситуации состоит в том, что человек, попавший под влияние этого процесса, без очевидной на то причины переживает последствия травм годичной, десятилетней, и значительно большей давности. На деле выходит так, что любой порез, ссадина, укол, не знаю… (подняла глаза к потолку) любая травма тела когда-либо в прошлом связанная с кровотечением сейчас провоцирует организм на «вспоминание». Переживание телом заново имевшихся травматических последствий. Простите, если я путано изъясняюсь, но до сегодняшнего дня такое невозможно было себе и представить… В тканях и сосудах тела происходит процесс с абсолютной точность повторяющий, некогда имевший место процесс заживления раны, только в обратном порядке. Это звучит также нелепо, как и выглядит, но вместе с тем остается фактом, с которым мы имеем дело.

– Вы хотите сказать, что эти травмы дело прошедших дней, а не э-э-э… каких-то… я не знаю, обрушившихся несчастных случаев? – микрофон в руке корреспондента заметно подрагивал.

– Именно так. На этом фоне неразрешимая для всех нас загадка отсутствия свёртываемости крови делает, чуть ли не бессмысленными все усилия врачей. Малейшая травма, царапина на пальце – это прямая угроза жизни пациента.

– Просто не верится, что это происходит… Не могу не спросить вас о том, что волнует, уверен, каждого из смотрящих нас сейчас. Нина Владимировна, что бы вы могли порекомендовать людям? Как вести себя, в случае э-э-э… попадания в такую ситуацию?

– Необходимо остановить кровь. Любым доступным способом. Не лишним было бы заранее заготовить жгуты – в качестве них сгодятся широкие ремни и бинты. Элементарно избегать травмоопасных ситуаций и держаться рядом с людьми. Учитывая страшную динамику развития катастрофы, я посоветовала бы каждому обзвонить своих близких, друзей и соседей, и не отказывать в помощи никому. – Обращаясь уже к корреспонденту, – пользуясь имеющимися возможностями нужно довести до сведения людей наглядные примеры обращения с подручными средствами. Надеюсь, разрастания масштабов этой беды удастся избежать. Каким образом?… Я пока не знаю.

Она отвернулась, на мгновение замялась и затем вновь повернулась к объективу: – Денис, я прошу тебя, объявись. Срочно приезжай ко мне. Пожалуйста, – бросив в камеру, врач широкими шагами пошла прочь по коридору.

– Ме-е-е, – промычал вконец растерявшийся корреспондент. – Это был прямой эфир.

Репортаж окончен. На экране снова появился диктор из студии:

– Мы, не переставая, получаем сведения и из других стран мира, в которых происходят такие же случаи повсеместно распространяющейся трагедии…

Один за другим последовали репортажи из разных точек нашей планеты, неопровержимо свидетельствующие о возникновении глобальной проблемы, всю серьёзность которой подтверждало невероятное число пострадавших к этому часу. Спешно формировались правительственные комитеты, образовывались специальные комиссии, объединяющие в себя представителей сопредельных государств. Предпринимались первые попытки осмыслить происходящее и найти причину.

Выпуск новостей длится беспрецедентно долго, но при этом неизменно закончился прогнозом погоды на следующий день. Это несколько обнадежило постоянством. Хоть и не настолько, чтобы заглушить, доносящийся уже как полчаса, женский вой в какой-то из соседних квартир. Горестный и пронизанный болью.

Я переключал телевизор на другие каналы. По каждому из них то и дело показывали обширные выпуски новостей, освещающие основное событие дня. Но как бы то ни было, было очевидно, что телезрителям требовалось нечто большее, чем статистика. Полагаю, все без исключения ждали инструкций компетентных лиц страны, выводов и прогнозов, плана мероприятий по нормализации жизни. Однако, информационный поток оставался всего лишь потоком страшных и любопытных свидетельств. Констатацией обнаруженных фактов. И, я не сомневался в том, что касалось нашей родины – явно в преуменьшенном ракурсе.

Преимущественно источниками оперативной информации оставались больницы. На смену рекламным роликам в опрятном антураже, на телевидение явились реальные съёмки людской боли в казённых стенах. Заляпанные кровью интерьеры в тех местах, где их уже не спрячешь при всём желании. Усталость и страх в глазах медицинских работников, не прикрытые тёмными стеклами. Нынешняя реальность. И повсюду кровь.Давным-давно, казалось, я познал терра инкогнито собственного воображения. Навеянное писателями-фантастами, мастерами хоррора, преумножалось во мне среди тёмной ночи и оскала зловещих теней на стенах. Порой такое надумаешь, что, кажется, не превзошел бы ни один философ бытности. Совершенно несбыточное. И я искренне полагал, что никогда мне не представится повода узнать нечто похожее в реальности. Увы, я ошибался. Впрочем, несмотря на историю с Искаковым, не покидало ощущение, что всё это вымысел, фантазия, сон. Даже заставил по старинке ущипнуть себя за щеку, чтобы, к сожалению, удостовериться в обратном…Я продолжал смотреть телевизор. Перекусил чем было прямо в комнате. Никак не мог оторваться. Время от времени только подумывал, не позвонить ли Саше, либо кому ещё из знакомых. Но откладывал. Наверное, из-за страха услышать плохие новости.

Суждения лиц, появляющихся на экране телевизора, сводились к следующим заключениям: фантастическое происхождение травм, возникающих на местах первого их приобретения в прошлом; патологическое изменение свойств крови; неумолимый рост числа жертв новой эпидемии. Сводки подтверждали, что с каждой минутой во всём мире увеличивается количество людей, попавших под воздействие загадочного процесса, и стремительно росли случаи летального исхода среди них. Слава богу, ещё не настолько, чтобы потерять счёт смертям (хотелось бы верить). Становилось очевидным, что никто не был застрахован от того, что в следующую минуту сам не станет жертвой болезни. Это был не единичный всплеск заболевания. Оно продолжало развитие.

Наконец, в одной из программ показали первый готовый материал об обращении с наружным кровотечением. Это был продолжительный и наглядный ролик, в котором фельдшер «скорой» демонстрировал технику накладывания тугих повязок и жгута на открытые раны и различные места тела. С тем, чтобы правильно пережать вены, либо артерии и приостановить кровотечение. Ловкие пальцы медицинского работника застывали в стоп-кадре важных участков демонстрации. Врач обозначил наиболее распространённые точки сжатия кровеносных сосудов руками для приостановки утечки крови до наложения повязок.

Профессионализм подачи материала, тем не менее, соседствовал с неприглядным и циничным обращением с объектом приложения знаний. Как ещё говорят, это не для слабонервных. Хотя и общечеловеческая мораль была затронута не менее нервов. Всё дело в том, что в лимите времени, да и для пущей наглядности видео снимали на «живом материале». Обезличенный больной мужчина средних лет был расположен на белой простыне операционного стола. Врач медленно ставил палец внизу живота несчастного и затем вращательным движением делал нажатие. Толчками вырывавшийся, ток крови прекращался. Помимо прочего, присутствовал некий интерактив в виде всплывающих в моменты кульминаций последовательностей обработки печатных комментариев и стрелочек на экране. Затем медик перемещал внимание оператора на повреждение другого участка тела больного и там скручивал жгут поверх кровотечения. После Исакова я не удивился такому обилию у больного поражённых участков. Другим, быть может, напротив такая информация была новой и даже полезной, если только они не пропустили её, сблевав от отвращения, во время просмотра.

Невзирая на неприязнь к крови, я внимательно просмотрел ролик до самого конца. В сложившихся обстоятельствах любопытство было совсем не праздным. Хотя фибрами душа моя негодующе трепетала от одной только мысли снова принять на руки истекающего, будто на мясобойне человека. Получив лишь первый опыт общения с израненным человеком, я был ещё слишком далёк от привыкания к зрелищу. Удивляло, как к этому вообще можно привыкнуть.

В завершении видео крайне важной для меня оказалась информация о вариантах оказания первой помощи самому себе. Я не стал тренироваться, но задрал футболку и в очередной раз оглядел своё тело. Признаков повреждений не было, что не могло не радовать.

Спустя некоторое время, почувствовав усталость в глазах, я выключил телевизор. На часах было без четверти шесть вечера. В животе что-то протяжно взвыло. Надо было бы подкрепиться основательней, да вот куда-то подевался аппетит.

Откинувшись на спинку дивана, я запрокинул голову и закрыл глаза. Вспомнил о своих родителях. Снова представил их, как и прежде, такими яркими и жизнерадостными. Такими любящими меня. А ведь я так и не успел дать им своей любви, которой они, несомненно, желали. Ведь это можно искренне делать только в малом возрасте, да зрелом. Когда ещё слишком зависим от родительской руки, или когда сам уже становишься родителем. Мне же всё казалось, что впереди целая жизнь. И именно сейчас мне не до них. Ведь всего того, что по важнее – мешок на плечах. А родители вечны. До них ещё дойдёт очередь.

Мы редко замечаем и ценим то, что рядом. Казалось бы чего проще, не размениваться по мелочам и ценить искренность чувств близких тебе людей. Однако, на это никогда не остается времени. А может, я попросту был не способен выразить чувства, задремавшие с младенчества при быстром беге времени? Или не хотел? Глупец! Вот теперь все было бы по-другому. Теперь бы я не отпустил их от себя ни на минуту! Впрочем… А что бы с ними стало в это «теперь»? В эти страшные дни?…

Затем, за закрытыми глазами, мой мозг стали переполнять впечатления уходящего дня. Исаков красной рукой притягивающий меня за голову к своим губам. Брошенный мальчик рядом с больницей. Семирядинов. Красные глаза у врача из телеинтервью. Сашка. Другие знакомые и незнакомые лица. Калейдоскоп мыслей то и дело складывался в разные картины. Яркие и до тошноты неприятные. Будто осмысленность всякая пропала, и меня понёс за собой водоворот паники. Сделалось очень нехорошо и начало трясти нервной дрожью. Руки сцепились на груди в замок до появления боли.

Я открыл поскорее глаза и поднялся на ноги. Пошатнулся словно пьяный. Дрожь била внутри меня, и к горлу подкатил комок. Подошёл к окну. Распахнул фрамугу и выглянул наружу. В лицо ударил сонмом пик прохлады. Я опустил взгляд. У подъезда припарковалась ярко зеленая иномарка, из двери которой не торопясь появилась грива рыжих женских волос. Женщина достала из соседней двери два пакета и, эффектно покачивая бедрами, прошествовала под крыльцо. Обыденная картина. Не без эротики. Господи, о чём я думаю! – осёк я себя.

Я задержался в окне ещё на несколько минут, пока тошнота не прошла. За всё это время не увидев ничего особенного. Затем вернулся в комнату. Огляделся вокруг. За что браться? Из-за шифоньера выглядывала головка электрогитары с торчавшими с колков как усы концами струн. Любимый инструмент всегда приходил на выручку от скуки. Но для нынешнего времени, увы, не годился. Клавиатура с наклеенным на ней трилистником конопли, тоже не возбудила желания. Но к чему-то просто необходимо было приложить руки, чтобы не сходить с ума от одиночества в этот страшный час.

На очередном вираже по свободным квадратным метрам перед диваном я вдруг отчётливо понял, что стоило бы сделать. Открыл свой пыльный, заваленный книгами и личным хламом, секретер и стал копаться в ворохе бумаг и вещей в поисках того, что мне было нужно. Под руку попадались давно забытые артефакты: пачка белых Марлборо с автографом музыканта Сукачева, значок парашютиста за первый прыжок, презервативы две штуки, курительная трубка! Почти каждая из вещей носила на себе явный отпечаток значимых событий в жизни, готовых воскреснуть только задержись на минуту на них. Но всё-таки требовалось совсем другое.

На удачу – не пришлось вываливать на пол содержимое всего шкафа (а только половину), и на одной из полок, наконец, обнаружился полиэтиленовый пакет с завёрнутым в него ежедневником. Сдув накопившуюся пыль с пакета, я, не спеша, почти торжественно, извлёк на свет книжицу. На её светло-коричневой обложке крупными буквами с вензелями было написано: Филиппов Андрей Викторович и чуть ниже – «Дневник».

Не ошибусь, если предположу, что большинство людей ведут свои дневники. Разного формата и объёма. Разного цвета, в конце концов. У кого-то ведение дневника напоминает эротический отчёт. Словно памятка на период импотенции. Мол, вспомни: когда-то я был ого-го! У кого-то он был псевдо школьным дневником с динамикой личных достижений. Не удивлюсь, если в таких и отметки самому себе выставленные найдутся. Кому-то фетишем служит рабочий ежедневник, листая который человек воскрешает из памяти физиономии лиц, приумноживших его состояние, или наоборот уничтоживших. У таких жажда мщения не выходит наружу, а остается на всю жизнь и гложет, как червь яблоко, душу. Бывает, дневник служит накопителем всякой глупости, имеющей сомнительное практическое значение. Например, один из моих приятелей собирал в нём разные ругательства и скабрезности. В том числе, на разных языках мира. Вписывал их в потрёпанный блокнот со снегирём на обложке и заучивал, декламируя к месту и не к месту. Как выдаст, бывало: «Кончил мимо – гуляй смело» или: «Как ни крутись, а задница сзади» и так далее. Даже на французском и итальянском бывали афоризмы.

Свою же, некогда затерянную в глубине шкафа книжицу, я бы мог, пожалуй, отнести к мейнстриму. Как летопись всего и вся. О себе и своём, разумеется. Значимые и не очень события нашли отражение в ней посредством моего сбивчивого изложения. Порой немного нервозного и истеричного. Немногочисленные секреты минувших дней.Сев за журнальный столик, я открыл первую страницу дневника. Наверху дата – 14 января 1996 года. Начал с самого начала и зачитался. Будто скорорастущие грибы события стали заселять покинутую пустыню прошлого. Холмами повыскакивали приятности разного засола, вроде позабытой любовной связи. И, напротив, просел грунт ямами, да оврагами под тяжестью вспомненных обид. Там же, в дневнике своём, нашёл упоминания о былых мечтах. Чудно, но немногое изменилось в моём мировоззрении за десяток лет. Либо я тогда уже таким разумным был, либо не развился за прошедшее время. Воспоминания о прошлом полностью завладели моими мыслями. Сея осенними листьями под ногами, присыпая их снегом прошедших лет и растапливая его потом жарким солнцем на пляжном песке. Я молодел и взрослел заново.Отметил в лишний раз, что являюсь сентиментальной личностью. Не флегматичной, как самому казалось, а скорей меланхоличной. Я начал вести дневник ещё в то время, когда родители были живы. Упоминаний о них было немного, но и этого было достаточно, чтобы вновь почувствовать на своих плечах нежные руки матери и ощутить одурманивающий табачный запах отца. По щеке скатилась одинокая слеза.