Текст книги "Братья-медвежата"

Автор книги: Роман Искаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Без произведений Владимира Клавдиевича Арсеньева,

не появилась бы и эта таёжная сказка

Часть 1

Пробуждение

Окрепший запах весны невидимым гостем проник внутрь берлоги.

Прогреваясь с каждым днём всё сильнее, насыщаясь многоголосным пением птиц, шорохами ранних зверьков, боязливо выглядывающих из своих норок и усердно работающих влажными носиками, принимая в себя самые робкие, нежные ароматы ранних цветений – воздух, наконец, наполнился той теплотой, что безошибочно свидетельствует о полновластном воцарении весны. И именно сегодня она набрала достаточно сил, чтобы возвестить о своём приходе старую бурую медведицу, мирно спящую в своём доме-берлоге.

Нос её дёрнулся, когда струйка благоухающего воздуха ласково защекотала его. Ещё находясь во власти крепкого сна, медведица уже почуяла лесной будильник, а спустя полчаса принялась шевелить во все стороны ушами. Пусть и кажущиеся смешными и маленькими, они улавливали малейшие шорохи на километры вокруг. Она проверяла, не ошибся ли её нос, уловивший радостные вести, не обманул ли лесной будильник: действительно ли началась весна?

По прокрадывающемуся в берлогу шуму, всё смелее наполняющему лес; по ясно слышимым торопливым шорохам грызунов, уже начавших расчищать входы в свои норки, с зимы забившиеся мусором, грязью, а кое-где и подмоченные талыми водами, – медведица удовлетворённо отметила, что время пришло. Пора выходить из спячки. Да и запах весенней свежести, пустившийся гулять по тайге, был крепким и ясным.

Медведица пошевелила лапами, зарылась влажным носом в сухую подстилку из хвои и мхов, и вновь задремала. Буквально на какие-то минуты она позволила дремоте взять вверх, после чего окончательно проснулась. Сладко потянувшись напоследок, высунула голову из берлоги.

Точно бугристым, прохудившимся местами одеялом, подтаявший снег всё ещё глубоким слоем лежал в чаще леса. Той чаще, закрытой со всех сторон буреломами и оврагами, где медведица третий год подряд пережидала зиму. Втянув с шумом в себя воздух, затем ещё раз, она услышала запах близкой поляны. Под крепкими весенними лучами она освободилась от холодного снежного ковра и подставила свои оголившиеся, тучные, чёрные бока, с пожухлой прошлогодней травой, высоко взобравшемуся по небосклону солнцу.

Осторожная медведица ещё раз осмотрелась по сторонам, прислушалась, проверяя, нет ли поблизости какой опасности. Только после этого она ступила своими большими лапами на нетронутый всю зиму снег. Не успела, однако, она выйти, как послышался какой-то жалостливый шум в оставляемой ею берлоге. Зимой старая медведица стала мамой.

Сейчас же, два горячих, маленьких комка впервые потеряв маму, оставшись без её близкого тепла и терпкого, родного запаха, перепугались и принялись звать её. Медведица, аккуратно ступая лапами по хвойному настилу берлоги, вернулась внутрь, удобно развалившись на спине. Горячие комочки тут же прижались к ней, затихли, и принялись смешно тыкаться в её живот, отыскивая любимые места, откуда они получали питательное, жирное молоко. К тому же ещё и очень вкусное!

– Ну, ну, – заботливо проговорила медведица, ласково поправляя лапой одного из братьев, успевшего взобраться к ней на шею, приспуская его вниз, – вот так, вот так. Не торопитесь.

Медведица счастливо зажмурилась, отдавшись во власть материнских чувств, игравших в ней вместе с налившимся молоком. Она знала, что это в последний раз, когда она сможет воспитать будущих хозяев тайги, а потому с огромным трепетом и любовью прислушивалась к полнившему её умиротворению.

Сытно позавтракав, медвежата зачмокали и свернулись калачиками, уже довольно большими, по сравнению с теми лысыми, слепыми новорожденными, какими они были несколько месяцев назад. Довольно засопев, они сразу же уснули. Старая медведица знала, что теперь они проспят без задних лап не меньше двух часов. Лизнув каждого по холке, отчего жёсткая шерсть их потешно встала торчком, она не торопясь покинула берлогу, не забыв тщательно замаскировать и уплотнить вход в неё, чтобы никто, в том числе и ещё прохладный ветерок, не проник внутрь.

Она не собиралась бросать своих медвежат, но ей нужно было осмотреть окрестности, прежде чем позволить им впервые покинуть безопасное жилище. Пусть острое её обоняние и безупречный слух, подсказывали ей, что никого чужого по близости не было.

Медленно отдаляясь от берлоги, но ни на минуту не упуская её из виду, медведица обошла несколько раз вокруг, проверяя каждое дерево, каждый пенёк и кустарник, давно знакомые ей. Казалось, что она здоровалась с ними, узнавала, как пережил зиму тот трухлявый пень, хорошо ли себя чувствует молодая, едва макушкой выглядывающая из-под сугроба, но уже разлапистая ель. Кажется, прочитанными ответами она осталась довольна.

Зимнее жильё медведицы располагалось в самой глубине тайги, в самой потаённой и запрятанной её части, однако опыт долгой жизни подсказывал, что всегда необходимо быть настороже.

Сверившись со своими внутренними часами, подсказывающими, что ещё есть время до пробуждения детей, она направилась прямиком к поляне, где надеялась быстро подкрепиться корешками и перезимовавшими ягодами. Ведь она не кушала всю зиму! И хоть перед этим довольно запаслась жиром, но сейчас чувствовала, как запасы его истощились. Чему немало поспособствовали и два мирно сопящих комочка, оказавшихся необычайно прожорливыми медвежатами!

Живот требовательно урчал.

Нос не обманул её, и поляну она нашла полностью свободной от снега. Набухшая от влаги почва, отогретая горячим светилом, легко поддавалась мощным медвежьим лапам, расплющиваясь в разные стороны. Окончательно расползтись ей не давали переплетённые корни трав, скрепляющие почву. Корешков и ягод было не так много, даже совсем мало, но этого должно было хватить на первое время.

Старая медведица увлеклась, отыскивая самые юркие мелкие ягодки, никак не желавшие становиться её первым весенним завтраком, и не сразу заметила, как к ней подлетел соколик, молодой, но уже переживший вторую зиму. Немного покружив, он пристроился на трухлявый пень, оставшейся от многовекового кедра, рухнувшего столь же много веков назад, когда его подточили многочисленные жучки.

– Доброе утро, – обратился он к медведице.

Оторвавшись от раскапывания особо сочного корешка, чудом сохранившегося и ни кем не съеденного, медведица подняла голову.

– Быстрик, это ты! Доброе утро и тебе!

Быстрик склонил голову на бок, ловко подскочил поближе.

– Вы проснулись этой весной раньше, на целую неделю! – удивился он.

– Да, – улыбнулась медведица, – у меня родились два замечательных, но уж очень ненасытных сына. Вот и пришлось с первыми запахами весны пробуждаться. Надеюсь, что снег в лесу скоро растает, – озабоченно продолжала она, – иначе им будет очень тяжело ходить по нему.

– Ах, как замечательно! – воодушевлённо поздравил он медведицу. – Обязательно растает. Я облетел много километров и могу сказать, что весна необычайно усердно принялась за дело. Только в таких непролазных местах, какие вы выбрали себе для зимовки, снег не тронут, а везде же.… Ух!

– Бышрик, всё шо шы ушеваешь, – жуя корешок, удивлялась медведица.

Быстрик, может быть по молодости, но скорее по характеру своему, необычайному для соколов, был крайне воспитанным и проявлял участие во всех делах, происходивших в его ареале обитания. Этим он и отличался от своих собратьев, обычно не снисходивших до дел земных. Они были горды, их интересовали только небесные просторы.

– И всё же это замечательно! Две новые жизни родились! Ах! – повторил он, в возбуждении не переставая вертеть головой.

– Спасибо, Быстрик! Скоро я их выведу и покажу тебе, – радушно пригласила она соколика присутствовать при первых самостоятельных шагах своих медвежат.

– Непременно! Я непременно должен быть! – радостно согласился он и тут же, от зорких глаз его ничего не могло укрыться, быстрым движением подхватил раскопанного медведицей сонного жучка и с аппетитом проглотил его.

– Непременно! – ещё раз отозвался Быстрик. Взмахнув крыльями, он начал набирать высоту. Ему предстояло облететь всю свою немаленькую территорию.

– Довольно, – сказала сама себе медведица, проводив проворного соколика взглядом, – мои малыши, верно, с минуты на минуту проснутся.

И точно, только зашла она в берлогу, как безмятежно спящие комочки зашевелились.

– Мишуля, Пашуля, просыпайтесь, сейчас мы с вами пойдём гулять, – ласково будила она своих медвежат, облизывая языком их мордочки и ушки.

Медвежата прятались от ласк мамы, прикрываясь мхом, как одеялом. Они совсем не хотели просыпаться. Ведь в берлоге было так тепло, так уютно! И что значит это «гулять»? Однако медведица оказалась настойчивее.

Какое же было их удивление, когда они впервые оказались во внешнем мире! Нежно подталкиваемые носом мамы, они остановились на краю выхода из берлоги. Дневной свет, усиленный кристалликами снега, был так ярок и непривычен им, что медвежата зажмурились и неуклюже зашатались, стараясь сохранить нетвёрдое равновесие. Когда же они свыклись с всепроникающими лучами солнца и увидели всю огромность представшего пред ними мира, то в испуге прижались к передним лапам своей мамы и жалобно затявкали.

– Не бойтесь, – успокаивала их мама, – это тайга, наш родной дом.

Медвежата слушали, но не отходили от родных лап и запахов старой медведицы. Слишком суровым и неприветливым показался им вначале родной дом.

Так просидели они долгое время. Вначале со страхом, боясь и на мгновение оторваться от терпеливой мамы, но затем и с пробивающимся любопытством – куда же без него! – осматривая открывшийся перед ними вид.

То была стена бескрайнего леса, укрывшая собой и низины, и сопки, и распадки, и кристальной чистоты ручьи, превращающиеся в целые реки, и даже каменные горы. Лес, готовящийся нарядиться в новый, весенний наряд, обновить потускневшие за холодную зиму цвета; лес готовящийся заиграть свою первую весеннюю песню – «Зелёный шум». Прямыми стволами величественные кедры, стройные ели, пышные лиственницы, огромные дубы, дрожащие осины, ароматные липы, стойкие вязы, развесистые ильмы и светолюбивый ясень – составляли основу богатейшего дома тысяч зверей. Все они, даже невысокие по сравнению с лесными великанами берёзы, тянулись макушками к голубой перине неба. Ветвистые кустарники рододендрона и кедровые стланики занимали собой почти весь жидкий подлесок, утопающий в белоснежной яркости снега, ещё находившего прибежище в густоте таёжной чащи. Зато в большом количестве торчала сухостойная сорняковая трава, казавшаяся медвежатам невообразимо высокой. И снег был таким холодным! Не то что тёплая мамина шерсть!

Переминаясь с лапы на лапу, медвежата задирали свои головы к верху и смотрели на спокойное, подбадривающее лицо матери, склонившейся над ними. В полумраке зимнего жилища они и не замечали, какой большой она была. И сейчас она загородила проход в берлогу, куда бы они непременно убежали сию же минуту.

– Не бойтесь! – ласково обратилась она к своим оробевшим детям, – смотрите!

Зачерпнув лапой горсть снега, отчего тот сразу принялся таять на глазах у изумлённых детей, она рассыпала его влажными комками перед медвежатами.

Паша, старший из братьев, родившийся на целых десять минут раньше, коснулся носом холодных комков и втянул в себя воздух. Приготовившись испугаться, испугаться он не успел, потому что притянутый к носу снег тут же растаял. Медвежонок лишь недовольно фыркнул. Он понял, что непонятная белая земля вполне безопасна. Первый разведывательный шаг был сделан.

Затем он неуверенно ступил передними лапами в снег, лежавший в полуметре от берлоги. Как только погрузился в него по грудь, у него перехватило дыхание. Уже будучи с раннего детства косолапым – первооткрыватель испуганно повернулся и глянул на маму, ища её поддержки. Старая медведица улыбнулась, кивнула головой. Тогда, набравшись храбрости, Пашутка пошёл дальше, вскоре он зарылся с головой. Навострив уши, глядя во все глаза, ловя тысячу новых запахов влажным носом, торчащим чёрным угольком, побрёл в сторону.

– Мишутка, смотри, ничего опасного там нет. Твой братик уже видишь, как далеко ушёл, – обратилась старая медведица к младшему сыну, показывая на брата, похожего на раскачивающуюся лодку, черневшую посреди океана снега.

Миша жалобно заскулил и уткнулся носом в знакомую и родную лапу своей мамы.

– Хорошо, если не хочешь, то можешь пока не ходить туда. Посмотри отсюда, как осваивается твой брат, – не стала настаивать старая медведица.

Миша и сам видел, как Паша уже обнюхивал высокую сосну. Ему казалось, что его брат ушёл далеко, на самом же деле, та сосна была в каких-то паре метров от берлоги. Для Пашутки же это было целым расстоянием отделившим его от мамы и он постоянно оглядывался, проверяя, не ушла ли куда она.

Прошло четверть часа, прежде чем старая медведица решила, что для первого раза достаточно. Она позвала Пашу и тот, косолапя, полный впечатлениями, побежал к ней.

Высоко в небе, куда братья ещё не поднимали свой взор, кружил соколок, радуясь первым шагам маленьких медвежат.

Только на третий день Миша впервые последовал за своим братом, уже вовсю бегающим между деревьев около берлоги и даже раз взобравшись на её крышу – разломанный древний дуб, невесть как затесавшейся среди стройных рядов хвойных исполинов. Возможно, что рос он здесь задолго до того, как пахучие сосны, ели, лиственницы и пихты, укутанные гроздями дикого винограда, завоевали этот участок тайги. Под его то мощными корнями медведица и сделала зимнюю квартиру. Расхрабрившейся Пашутка, влезший слишком высоко, получил трепку от переживающей мамы. Ведь он мог запросто свалиться и сильно ушибиться.

И тогда, когда Мишутка решился отлучиться от берлоги, он повсюду следовал за братом, и жутко пугался, когда тот прятался от него за деревом. Паша считал себя уже сильно повзрослевшим и смеялся над трусоватой осторожностью младшего брата.

– Пашутка, иди ко мне, – позвала его мама, в один из таких моментов, – зачем ты пугаешь своего братика? Ты же видишь, как он теряется, когда ты прячешься от него.

Старший медвежонок виновато опустил голову и неловко уселся на попу, выставив задние лапы вперёд передних. Мама была права, он понял это.

– Пообещай, мне, пожалуйста, что не будешь так поступать с ним. Ведь он твой младший брат и нужно быть примером для него, оберегать и помогать ему. Ведь придёт день, когда и тебе потребуется его помощь, тогда он непременно окажется рядом.

– Обещаешь? – спросила медведица, внимательно вглядываясь в опустившего низко голову сына.

Паша горячо закивал.

– Ты у меня молодец. А теперь домой, пора спать.

Большое путешествие

Прошёл уже целый месяц, но старая медведица по-прежнему не уходила далеко от берлоги. Всё-таки она вышла из спячки слишком рано: снег – невысокий для неё, был непроходимым препятствием для детей.

Только когда медвежата, уставшие от веселья, насытившиеся её вкусным молоком, ложились спать: Мишутка с белой мордочкой обязательно засыпал прямо на ней, а Пашутка комочком забивался под мягкую хвойную подстилку берлоги, – она возвращалась на поляну и в её окрестности, служившие для неё источником сил. Запасы, для такого большого медведя, каким была она, были скудны, а вскорости совсем кончились. Даже кедровые орешки, в таком изобилии водившиеся здесь, что спокойно пережили зиму и не ушли в закрома мелких грызунов и птиц, иссякли, а пробивавшаяся молодая трава хоть и была вкусной, но не обладала той сытостью, что требовалась изрядно похудевшей за зиму медведице. Кое-где начинали появляться ранние листья папоротника, но его было мало. Были ещё муравьи, но они поспешно ушли с поляны, как только почуяли опасность быть съеденными. Приходило время покинуть зимнее убежище, чтобы перебраться туда, где еды было вволю.

К тому же, ей не терпелось узнать все последние таёжные новости. Многих соседей она не видела с осеннего нереста, а брата – и того дольше. Летом он собирался перейти хребет, всегда укрытый синим маревом, чтобы зазимовать на той стороне.

Размышляя так, медведица решила, что сегодня сообщит своим сыновьям новость. Сейчас же она смотрела как безмятежно играли, катаясь прочным клубком, здорово поправившиеся медвежата. Сердце её до краёв наполнялось нежной, материнской любовью. Даже младший брат благодаря наставлениям и примеру старшего, уже не боялся оставлять берлогу и совершенно безмятежно резвился с ним наравне.

Сейчас они учились лазить по деревьям, но высоко залезать ещё боялись оба.

– Пашуля, Мишуля!

Запыхавшиеся медвежата подбежали к звавшей их маме. Им уже было по четыре месяца. Мышцы их от постоянных игр окрепли, а снег почти везде растаял. Самое время было отправиться в путь.

– Завтра с утра мы отправимся в путешествие, далеко отсюда.

– Зачем? – удивился Паша. Ему и здесь было хорошо, он ещё не знал тех забот, какими всегда была полна мама, уже думающая о будущей зиме и о том, сколь много всего должно сделать. И в первую очередь начать учить своих детей основам жизни.

– Я буду учить вас находить себе еду: ягоды, коренья, насекомых, рыбу и всё, чем богат лес. Ну-ну, – тут же засмеялась медведица, увидев, как скривил носик Паша, считающий, что ничего вкуснее маминого молока в жизни не бывает, – это весело и к тому же – не будете же вы всю жизнь пить одно лишь молоко!

– А… нельзя? – неловко спросил Пашутка, потупив взгляд. Он так надеялся!

– Нет, конечно, скоро вы и сами не захотите! – рассмеялась старая медведица, – а ещё там, куда мы пойдём гораздо больше места для игр.

– Правда? – воодушевился Пашутка.

– Самая что ни на есть, – торжественно поклялась медведица, подняв лапу.

Только Мишутке совсем не хотелось покидать обжитый им маленький участок леса, даже в обмен на самый-самый большой. Оробевший от известия, он с волнением спросил:

– А куда? Я не хочу, мам. Здесь же хорошо. Давай не пойдём?

– Ты чего! – по-братски пихнул его Пашутка, – там будут… ого-го! Столько всякого будет!

Он уже напридумывал себе всего подряд, только описать не мог и поэтому просто обвёл в воздухе лапами большущий круг. Он показался ему огромным и тяжёлым, а потому пришлось повалиться на спину.

– Ой-ой, во-о-от так много! – замахал он лапами по воздуху.

– Не переживай, милый мой, – уловив опасения младшего сына, ответила мама, – я ни на шаг от вас не отступлю. Будем идти все вместе. И, если станет совсем страшно, мы обязательно вернёмся.

Но страшно не было.

Наутро всё семейство отправилось в путь. Прошли через поляну изрытую медведицей и углубились в густую, незнакомую медвежатам, тайгу. Древние деревья обступили семью со всех сторон. Их стволы иногда так плотно прижимались друг к другу, что не было никакой возможности пройти между ними. Тогда, даже не смотря на внушительную силу медведицы, они шли в обход. Ведь ни один медведь, даже самый огромный, не в состоянии тягаться со столетними таёжными великанами, целой дружиной, богатырями вросшими в землю. Какими же высокими и широкими они были! Чтобы оббежать их, требовалась целая вечность, а если посмотреть ввысь, то голова начинала кружиться, и казалось, что они шатаются так сильно, что вот-вот упадут. Но падали медвежата, а великаны продолжали стоять, прочно укрепившись корнями в земле.

Медведица хорошо знала дорогу и поминутно оглядывалась назад, отыскивая своих детей. Те не отходили от неё, идя ровно по следу, без страха, улетучившегося, даже не успев окрепнуть, но с любопытством осматривая свой новый дом. Огромный и таинственный.

Идти было легко. Давно отцвели самые ранние, блеклые цветки, уступив своё место яркому разноцветью предвестников близкого лета, особо сильно наполнявших открытые поляны, через которые проходила медвежья семья. Медведица не забывала обновлять метки на деревьях. Она обтиралась об стволы, тщательно обнюхивала их, тут же примечая новые подписи, оставленные другими медведями, проходившими её территорией.

– Мам, мам, а что ты делаешь? – спросил Пашутка, когда впервые увидел, как его мама, встав во весь своей великий рост, стала царапать когтями кору кедра.

– Я обновляю знаки. Они показывают другим медведям, что эта наша территория, то место, которое является нашим домом.

– Ой, а других много?

– Да, Мишутка, медведей много.

Братья принялись повторять за мамой, пусть знают все, что мама не одна! Только их метки выходили гораздо меньше и ниже, чем те, что оставались после могучих когтей старой медведицы.

Лес жил полной жизнью, радовался воцарению тепла. По ночам пение соловьёв долго не давало уснуть медвежатам, вслушивающихся в незнакомые мелодии, а днём многоголосое щебетанье птиц, заставляло ушки шевелиться во все стороны, от чего к вечеру они жутко уставали.

С немалым удивлением медвежата смотрели на окружающий их мир, только сейчас понимая, насколько он большой, сколько жителей живёт в лесу. Но и не только жителей! Среди тысяч и тысяч новых запахов, улавливаемых их чуткими носами, лишь иногда проскальзывали знакомые, напоминающие им о берлоге, оставленной уже далеко позади. Уши же их, не смотря на усталость, не переставая крутились во все стороны, реагируя на журчание талых вод, на жужжание насекомых, на шум веток, на ровное дыхание весны.

– Ушки болят! – как-то раз пожаловался Мишутка. Паша поддакнул.

Зимняя квартира старой медведицы находилась в стороне от привычных мест обитания медведей, а потому только на второй день пути медведица добралась до первого столба – «медвежьего дерева». Обнюхав его, она засмеялась и в хорошем расположении духа пошла дальше. Медвежата засеменили за ней.

– Мам, мам!

– Ма-а-ам! – не унимался Пашутка. – а что ты обнюхала, я ничего не понял. Почему засмеялась?

Мама остановилась и удобно развалилась между двумя молодыми берёзами, так, что они согнулись под её тяжестью. Дети мигом взобрались на неё. Они были такими маленькими или мама их была такой большой, что они по-прежнему спокойно помещались на её животе, даже место оставалось.

– Это наши почтовые столбы, – принялась растолковывать медведица.

– Почтовые? А это как?

– Через них мы общаемся друг с другом, узнаём все новости и передаём свои.

– Ух ты! Не видя друг друга?

– Да, наши территории огромны и встречаемся мы не так часто, чаще всего осенью, на реках, во время рыбалки, когда отъедаемся перед спячкой.

– Спячкой? Это когда мы появились?

– Подожди, это не так интересно, – нетерпеливо перебил Пашутка, – а что ты сейчас прочитала там?

– Паша, не вежливо перебивать.

– Прости…, – буркнул он.

– Прощаю! – весело ответил Миша и глянул на маму. У него совсем не было настроения обижаться на брата.

– Да, мой сладкий, это когда вы появились, – удовлетворила она его любопытство и тот облегчённо вздохнул.

– Мам, мам, мам! А что было написано?

– Так-так, – не торопясь медведица облизала лапу, по которой ползли муравьи, – Дайте ка подумать. Ага, Тишайший – мой друг детства – опять разворошил тайник барсуков, только на этот раз они были готовы и подсунули туда ядовитые ягоды, ловко замаскировав их. Бедняжка, так хотел есть, что не учуял опасность, а потом неделю мучился с животом. Он прошёл здесь совсем недавно, буквально два дня назад. Та-ак, а Борька сообщил, что пошёл ругаться из-за незаконно переставленных границ со своим соседом, тот опять влез на его территорию. Каждый год у них так. Пока Борька спит, он тот ещё соня, сосед его расширяет свои владения. Так, что ещё? Ах да! Михайло, там было не разборчиво, но что-то про свою старость. Кости ломит. А ещё ворчал, что столб этот расположен слишком неудобно, далеко ходить, и предложил перенести его поближе к себе. Иначе грозился совсем перестать писать. Вот только Ладушка не отписалась, видимо ещё не вышла из спячки, хотя уже пора бы. Надо будет навестить её, но, это когда дойдём до места.

– Мам, мам, мам! А ты что-нибудь написала?

– Конечно.

– А что? Что? – в один голос воскликнули братья.

– Я похвасталось вами, что теперь у меня есть два прожорливых сына! – засмеялась мама и перекатилась на бок. Но ловкие прожоры были не так то и просты: ловко уцепившись за её шерсть, перебрались к ней на шею, где тут же были расцелованы и облизаны.

– Фу, мама! Я так себя вычищал и опять придётся! – возмутился Пашутка.

– Да видела я, как ты себя вычищал. Там лизнул, тут стряхнул.

– Неправда, неправда! – громко возмутился Пашутка, – я очень тщательно моюсь. Вот смотри. Фу, уже не увидишь, ты всю чистоту мою слизала!

Немного отдохнув и набравшись сил, медвежья семья продолжила путь. Однако прежде дети обнюхали превращённый в почтовый столб кедр, но ничего не поняли. Читать они ещё не научились.

– Какие-то запахи и больше ничего! – буркнул Пашутка. Мише же показалось, что он смог прочитать своё имя.

Вскоре непоседливый Паша начал бегать впереди мамы, отклоняясь от дороги, преследуя мелких грызунов и белок, обнюхивая пережившие зиму грибы и забытые по недоразумению каким-то торопливым грызуном орешки. Хоть он и был совсем маленьким медведем, но бурундуки, полёвки, белки – были ещё мельче, даже будучи взрослыми, и в страхе убегали от неуклюжего любопытства косолапого.

Старой медведице постоянно приходилось окликать заигравшегося старшего сына, чтобы тот не убегал от неё далеко и не пугал других жителей леса, занятых своими важными делами.

– Какой ты, однако, непоседливый! – услышал Паша чей-то голос.

Он начал вертеть головой, но никого не увидел.

– Я тут, – опять послышался ему тот же самый голос.

– Ой, где? – Паша непонимающе начал вертеться волчком, но по-прежнему никого не видел, кроме своего же куцего хвостика.

– Тут, прямо над тобой, подними голову.

Паша поднял голову и увидел сокола.

– Привет! – отозвался тот.

– Здрасти, – ответил медвежонок. Он впервые заговорил с кем-то, кроме брата и мамы, поэтому не знал, что говорить дальше. Зато усиленно работал носом. Кажется, запах, исходивший от незнакомой птицы, был ему уже знаком.

– Меня зовут Быстрик, – представился соколик.

– А меня Паша.

– Очень приятно. Привет, Мишутка, – поприветствовал Быстрик младшего брата, робко прячущегося за более крупной фигурой своего брата.

– Здравствуйте, – едва слышно проговорил он, вслед за братом обнюхивая необычного гостя. Он уже точно определил, что чувствовал его запах с самого начала путешествия.

Наступило молчание, в ходе которого медвежата с любопытством осматривали своего нового знакомого, а Быстрик дружелюбно смотрел на них.

– Где же ваша мама? – наконец спросил он.

– Я тут! – старая медведица так бесшумно подкралась сзади к соколу, что тот с испугу, в одно мгновение, взлетел на несколько метров вверх, чем вызвал восторг медвежат.

– Ах, Боже мой! – с укором воскликнул Быстрик, перелетевший на высокую ветку, – вы меня так без перьев оставите!

– Прости Быстрик, – смеялась медведица, так, что тряслось всё её тело, – не удержалась. Ты сел прямо возле меня и даже не заметил этого!

– Хм! Такого не может быть! К тому же, спешу заверить, что я вас видел! – обиженно ответствовал соколёнок, – просто не ожидал такого вероломства!

– Прости, прости! – перестала смеяться старая медведица, – ты уже познакомился с моими медвежатами? А то я всё ждала, когда ты спустишься вниз, каждый день кружил над нами.

Миша обрадовался. Он не ошибся, раз мама сказала, что птица кружила над ними всё это время.

– Я проявлял вежливость, что вам должно быть знакомо, ведь вы гораздо старше меня, – вставил замечание Быстрик, но уже совершенно без обиды в голосе, – не хотелось пугать юных медвежат своим появлением в первые дни.

– Спасибо тебе, за предупредительность, – улыбнулась медведица, – вот смотри.

Она протянула в лапе целую горсть ягод и корешков, среди которых бегали муравьи и копошился червячок.

– Я знаю, ты любишь.

Соколик со всей возможной грацией, заставившей раскрыться рты от удивления у медвежат, опустился рядом с медведицей, аккуратно склюнул червячка. Медведица слизнула всё остальное.

– Фу-у-э-э, – скривился Паша.

– Вы ещё слишком молоды, чтобы понимать, как это вкусно, – с достоинством ответил Быстрик, – могу себе позволить отметить, что вкуснее кислых ягод.

– Вот не правда! – вступился Паша, – ягоды – самое вкусное, что только есть!

– И не кислые они…, – едва слышно проговорил Мишутка, всё ещё стоявший позади брата. Однако его робкое замечание осталось никем не услышано.

Они уже пробовали их однажды, мама им разрешила, и они действительно показались им кислыми. Но не могли же они согласится с этой птицей, что червяк вкуснее того лакомства, которое так любит их мама!

– Хм, вы очень вспыльчивы, молодой медвежонок, однако, осмелюсь заметить, что вы, скорее всего, не пробовали мёд!

– Мёд? А что это? – Паша переводил взгляд с мамы на Быстрика.

– Мам, а что такое мёд? – обратился к ней Мишутка.

– Вам пока рано, – старая медведица хитро улыбнулась и почувствовала, как живот у неё требовательно заурчал, напоминая, что не ощущал в себе этот янтарный нектар с прошлого года.

– Вам обязательно понравится, это чудо пчелиного производства! – продолжал соколик.

– А что такое пчёлы? – не унимался Мишутка. Он хоть и не был таким активным, как брат, но отличался непомерным любопытством ко всему, что его окружало. Стараясь выяснять всё от мамы и лишь затем, убедившись в безопасности, исследовал сам. Паша же тем временем, уже потеряв интерес к разговору, старался взобраться на ту самую ветку, где до этого сидел соколик. Но на половине пути сорвался: попытался уже выросшими коготками уцепиться за ствол, но лишь покарябал его и, в конце концов, съехал вниз, сев на попу.

– Осторожнее! – обеспокоилась мама, и подбежала к своему сыну.

– Мам, мам, я не ударился же! – подскочил Пашутка и завертелся волчком, примериваясь, как бы ещё раз подобраться, только уж так, чтобы наверняка забраться наверх. Однако мама его отодвинула от дерева, не позволив своему непоседе ушибиться ещё сильнее.

– Ну, ма-а-ам! – плаксиво запротестовал Паша.

– Никаких мам, хватит, а то чего доброго зашибёшься. Дерево то высокое! Вон, пониже есть, на него заберись!

– Не зашибусь! А на такие я каждый день лазаю, хочу на большое! – продолжал пререкаться медвежонок, но маму было не пронять.

Соколик тем временем, подскочил совсем близко к Мишутке:

– Ох уж и шебутной у тебя брат!

– Да уж, – с какой-то серьёзно-детской грустинкой ответил медвежонок, наблюдая, как его брат пытается обидеться на маму.

–Кстати, – как бы, между прочим, заметил Быстрик, – пчёлы, это такие насекомые, что противно жужжат и больно жалятся.

– А зачем они жужжат и жалятся? – удивился Мишутка.

– Поймёшь! – развеселился Быстрик, – когда захочешь мёду!

– Ой, прошу прощение, кажется, я проявил сейчас верх бестактности, – спохватился вежливый сокол, испугавшись, что от его ответа Миша может обидеться.