Текст книги "Человечество открывает себя"

Автор книги: Роман Подольный

Роман Григорьевич Подольный
Человечество открывает себя

Человек искал как вовне, так и внутри себя; он пытался понять природу и пытался также понять самого себя. Цель поиска

в действительности одна и та же, ибо человек есть часть природы.

Джавахарлал Неру. Взгляд на Всемирную историю

На протяжении всей истории человечество, открывая мир, открывало и себя. И каждый шаг в нашем долгом прошлом был таким двойным открытием. Почти все достижения землян можно с полным правом истолковать и как осознание сил и способностей человечества в целом и его отдельных представителей.

Мы с вами пролистаем лишь немногие страницы истории, чтобы увидеть на примерах, как человечество осознавало свое место в мире. Как человек открывал и собственное «я», и то, что он лишь один из людей, а его народ – один из народов, составляющих человечество. Как люди поняли, что общество меняется во времени, обнаружили прошлое, научились видеть контуры грядущего и бороться за то, чтобы сделать его лучше.

Поневоле беглым будет этот короткий рассказ, но автор очень хочет, чтобы читатель ощутил историю в непрерывном ее движении, увидел восхождение человека по ступеням времени и усилия, с которыми он осознавал свой путь от прошлого к будущему.

Открытие себя

Карл Маркс и Фридрих Энгельс писали: «Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии – вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни, – шаг, который обусловлен их телесной организацией».

Человек – изначально, на любой социально-исторической стадии – существо мыслящее. Делая лишь первые шаги на своем многотрудном пути, он уже стремится понять, какое место занимает в мире, почему и для чего живет, в чем, говоря современным языком, смысл его существования. И, рисуя картину мироздания, создает мифы, в которых реальность причудливо соединяется с фантазией.

Мифы были первым широким обобщением реального опыта, в мифе соединялись элементы еще не существующих отдельно друг от друга зачатков будущей науки, искусства, религиозных представлений. Не будем здесь вдаваться в теорию мифа. Для нас сейчас важно увидеть место, которое отводится в мифологической картине мира человеку. И что же? Могучи духи предков, грозны боги стихийных сил, но и по отношению ко всем им в древней мифологии человек почти всегда занимает отнюдь не просто подчиненное положение. Вселенная в мифах большей частью создается богом или богами, однако целью появления ее нередко объявлялось рождение человека. Мало того, боги даже там, где они считались всесильными, зависели от жертв, приносимых людьми. А принеся жертву, человек не просто задабривает богов – он за них пытается принимать решения.

По верованиям современного народа бамбара в Западной Африке, действующими во Вселенной божественными силами люди управляют с помощью жертвоприношений.

Человека первобытного общества слишком часто сегодня представляют абсолютно запуганным придуманными им самим мифическими существами, безумно боящимся страшного мира, окружающего его. Основания для этого, конечно, есть. Каких только чудовищ нет в мифологии!

Французский историк-африканист Б. Оля долго перечисляет богов и демонов – покрупнее и помельче, тех, что обычно добры, но иногда приходят в ярость, других – равнодушных, однако любящих позабавиться, просто злых, карликов и великанов, прозрачных и черных, одноногих и многоруких… «…Есть еще большое количество других, не менее удивительных созданий: духи-змеи, духи-крокодилы, духи-ламантины, духи-насекомые, духи из области неживой природы. Никто, конечно, не может составить полный их список, потому что для этого надо было бы исследовать все тайники человеческой фантазии, дойти до самых сокровенных глубин метафизического мышления», – заключает он. С другой стороны, степень внутренней зависимости человека от этих порождений его воображения нельзя и преувеличивать. Б. Оля констатирует, что человек «умеет обходиться» со всеми этими чудовищами, что африканцы обычно отнюдь не чувствуют себя задавленными всей этой окрестной чертовщиной, в которую глубоко верят: миф породил духов, миф учит и тому, как избежать, если это возможно, их козней. Порождения первобытных мифов не более ужасны, чем иные образы, утвердившиеся в так называемых мировых религиях – христианстве, исламе или буддизме.

Канадский исследователь и писатель Фарли Моуэт после довольно длинного рассказа о страшных призраках, в которые верят эскимосы-ихалмюты, сообщает об эскимосе, ужаснувшемся после разговоров с христианским священником: «Какую жизнь вы должны вести… Священник целыми часами беседовал со мной о вещах, в которые вы верите, – о вашем боге, о всех этих крылатых дьяволах, призраках и духах, живущих на небе и под землей. Правду сказать, я изумлен и напуган. Наверно, только оттого, что вы белый человек, наделенный большой силой и богатством, вы можете переносить все ужасы, которые ваша религия обрушила на вас. Этим законам ваших богов нет никакого дела до душ людей; эти духи и дьяволы, которые следят за каждым вашим шагом и судят вас по ужасным меркам, все это заставляет меня содрогаться от страха. И все же, хотя я испытываю ужас, я могу пожалеть вас за то, что вы живете под такой зловещей тенью: вы ведь тоже сыновья женщины… От души желаю вам удачи в вашей борьбе за то, чтобы не угодить в то место, которое вы называете адом!»

Вот что такое взгляд со стороны, взгляд человека другой культуры.

Люди первобытного общества противостояли темным силам своей собственной мифологии не в одиночку, а всем родом, сплоченным маленьким коллективом. Они не отделяли себя от общины, неразрывная связь с ней была для людей первобытного строя не менее естественной и несомненной, чем необходимость есть и спать. Собственное «я» поначалу терялось в этом властном и необоримом «мы».

Конечно, никогда и нигде с древнейших времен люди даже самого маленького и самого неразвитого общества не бывали абсолютно похожими. Они были разными по характеру и темпераменту. Среди них были такие, которые среди своих соплеменников умели делать что-то лучше других. Однако круг таких дел у всех был один и тот же. Ну, есть особые заботы у мужчины и женщины, меняются с возрастом права и обязанности, но все это определено заранее. У первобытного общества есть свое прошлое, измеряющееся сотнями тысяч лет. За эту бездну времени сложились жесткие, суровые правила, по которым должно жить такое общество, чтобы не погибнуть, чтобы уцелеть среди беспощадной природы.

Род – древнейшая известная нам общественная организация, одновременно и хозяйственная, и семейная, и религиозная, и нравственная. Род управляет своими членами сразу «по всем линиям». Положение человека в нем определяется полом, возрастом, родственными отношениями; изменить его сам человек не может, оно задано. Самые смелые охотники, самые могучие воины, самые мудрые знатоки природы в равной мере подчинены правилам многотысячелетней давности. И пусть в роде еще нет ни гнета эксплуататоров, ни разделения на богатых и бедных, но нет (и не может быть) и свободы. Родовое равенство оборачивается равенством послушания. Даже рабы свободнее – в том смысле, что они осознают свою несвободу, могут восстать против нее, – на власть же рода член его не в силах посягнуть даже в помыслах.

Всякое новшество здесь встречается с опасением, в тех условиях вполне обоснованным. Лишь чрезвычайно медленно, постепенно накапливаются полезные изменения, после сотен тысяч лет «спокойного развития» выводящие общество охотников и собирателей к подлинно революционному переходу к земледелию и скотоводству. Но родовое общество продолжает сохраняться и первые тысячелетия после этого грандиозного шага вперед. Внутри него вызревают основы нового, классового общества, вызревают долго и трудно. Скажем, первые возможности имущественного неравенства подавляются обычаями, по которым разбогатевший член рода обязан задавать своим сородичам роскошные пиры, где к тому же гостям преподносятся дорогие подарки. Такой обычай известен у многих индейцев, жителей Океании, Африки… Накопленное годами расходуется в считанные дни, а устроителя пира вознаграждают почести и громкая добрая молва. Конечно, и родовому обществу, как любому другому, не под силу бесконечно сопротивляться развитию производительных сил, усложнению общественных отношений. С течением времени статус устроителя пиров дает ему определенную власть, становится средством закрепления общественного неравенства, но – с течением времени.

Властное влечение полов может сокрушить заданную обычаем систему браков, в которой у каждого мужчины очень невелик спектр возможного выбора невесты, и нет преступления страшнее, чем взять жену не из той части рода или племени, из которой тебе положено выбрать подругу жизни. За нарушение – смертная казнь, так редко, вообще говоря, предусматриваемая обычаями родового строя.

Семейная ссора – конфликт, не угрожающий существованию общества. Но род – это ведь и большая семья, поэтому неурядицы в семье малой внутри него воспринимаются так же серьезно, как конфликты, угрожающие хозяйственной деятельности. Все в роде знают друг о друге всё. Любая ссора двух человек – общественное событие. Община умеет мирить своих членов, принимая выработанные веками меры, нередко чрезвычайно гибкие. Простота и ясность отношений, заданность поведения, твердость устоев могут показаться весьма привлекательными. Умилительна картина такой жизни, упорядоченной, с несложными заботами, тревогами, радостями. Умилительна и завидна. Сколько европейских моряков бросали корабль, чтобы разделить эти заботы и радости! Какие замечательные художники и писатели мечтали о жизни среди «первобытных людей» (и порой осуществляли свою мечту на деле)!

До чего же симпатичные люди, по сути, были аборигены Африки, Америки, Полинезии, принимавшие к себе таких искателей не столько приключений, наверное, сколько покоя! Да и всех нас с детства «принимали к себе» благородные индейцы Купера, трогательные папуасы Миклухо-Маклая, доброжелательные и гостеприимные таитяне Джека Лондона. И все-таки, справедливо отмечает Фридрих Энгельс, «как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности».[1]1
  Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 99.


[Закрыть]

Прикованный к группе в несколько десятков или сотен людей, человек не выбирал себе ни жизненного пути, ни идеологии, ни занятия. «Варианты жизни», таким заманчивым веером раскрывающиеся перед нами в юности, для него были немыслимы. Вот что писал по этому поводу доктор исторических и философских наук Б. Ф. Поршнев: «…при первобытнообщинном строе было еще хуже, еще несвободнее, чем при рабстве. Не соответствуют никаким фактам рассказы о свободе и независимости человеческой личности в доклассовом обществе».

Энгельс констатировал: «…племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках»<sup>[2]2
  Там же.


[Закрыть]</sup>. Обратите внимание: даже в мыслях и чувствах!

Общество состоит из личностей. Каждый человек – личность. Так мы говорим сегодня. Ну а что это такое – личность? Да просто человек со всеми своими качествами – интеллектуальными, эмоциональными и волевыми. Но за любым из таких качеств у каждого из наших современников стоит настоящее и прошлое всего человеческого общества, потому и говорят об индивидуальных свойствах людей, что они социально обусловлены.

Развитие личности, осознание человеком самого себя – результат долгого и сложного процесса. Ему предшествует разделение труда. Нужно, чтобы разные люди накапливали различный производственный и общественный опыт, нужно, чтобы хоть кто-то получил право выбора – возможность по собственной воле избирать себе занятие, самостоятельно оценивать институты своего общества, обсуждать его идеологию. Для этого общество должно стать разнообразным, распасться на классы, а сами классы – на более узкие сословные и профессиональные группы. Дорогая плата за развитие личности – переход от общества равных к обществу эксплуататоров и эксплуатируемых. Но история ведь не спрашивает, готовы ли люди уплатить такую-то и такую-то плату за такие-то и такие-то будущие достижения человечества. Она развивается по собственным законам, гонит народы на «барщину истории», по выражению Г. В. Плеханова.

Слабым утешением, наверное, послужило бы для рабов Древней Греции, если бы им объяснили: лишь благодаря вам оказалось возможно появление Сократа и Фидия, Геродота и Перикла.

Но что делать, только выполняя иные действия, чем Другие члены общества, принимая на себя особые обязанности, человек начинает осознавать свою «особость», то, что называют индивидуальностью. И Карл Маркс пишет: «…развитие способностей рода „человек“… вначале совершается за счет большинства человеческих индивидов… более высокое развитие индивидуальности покупается только ценой такого исторического процесса, в ходе которого индивиды приносятся в жертву» [3]3
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с. 123.


[Закрыть].

Это пишет человек, назвавший целью человечества свободное и полное развитие каждого как условие развития всех. Это пишет один из величайших в истории борцов за равенство.

Наши чувства и разум не может не возмущать институт рабства, но когда-то это было необходимой ценой прогресса, и человечество заплатило ее.

Вожди и шаманы – вот кто в первую очередь приобретал особые, яркие индивидуальные черты. Скажем прямо, многие плоды этого процесса оказались горькими для честных и верных хранителей родовых традиций. Просто поразительно, с какой последовательностью исследователи-этнографы рисуют нам хитрость, изворотливость, жестокость колдунов-шаманов у самых разных народов в Африке, Азии, Америке. Особенно впечатляюще выглядят эти качества на фоне в общем совсем других характерных свойств внемлющих шаманам «простодушных детей природы».

Герои дошедших до нас сказаний первобытного общества прежде всего носители общих родовых качеств. Они безлики, это просто представители общины и не более того. Древневавилонскому эпосу о Гильгамеше, вожде и царе, предшествуют шумерские сказания, персонажем части которых выступает он же. Сравнивая героев эпоса и предшествовавших ему сказаний, ленинградский историк В, К. Афанасьева пишет: «…настоящий, истинный эпический герой всегда обладает определенными личными качествами (как моральными, так и физическими), которые и обусловливают его подвиги и возвышают над обыкновенными смертными.

У него уже не будет волшебных помощников, как у героя сказки, а если они все-таки окажутся, то будут играть вспомогательную роль. Цели борьбы такого героя всегда необыкновенно благородны – борьба за общее благо, за чье-то освобождение… Герои же шумерских произведений не обладают никакими сверхъестественными качествами, кроме чисто номинального родства с богами, а иногда еще роста и силы… Всеми своими подвигами шумерские герои обычно обязаны или богам, или помощи каких-то волшебных средств, подаренных этими же богами».

Как видите, получив ярко выраженные личные качества, герой эпоса перестает нуждаться в прямой помощи богов, собственная индивидуальность дает ему силы бороться за добро – иногда против тех же богов, как это делает Гильгамеш в качестве героя эпоса.

Куда более полнокровными становятся персонажи поэм, созданных в классовом обществе. Они не просто храбры, умны, решительны, но храбры, умны, решительны каждый по-своему. Вспомним хотя бы, как отличаются друг от друга богатыри русских былин. Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович наделены яркими и своеобразными характерами, это полнокровные индивидуальности.

Замечательно, что древнейшее, пожалуй, из дошедших до нас больших литературных произведений, эпос о Гильгамеше, уже содержит в себе противопоставление «человека культурного» «человеку дикому». И «дикий» человек Энкиду – «дикарь» с точки зрения вавилонского рабовладельческого общества, как были «Дикими» с точки зрения буржуазного европейского общества люди родовых общин Северной Америки или Новой Гвинеи. Его приобщают к городской культуре, он становится другом Гильгамеша, но именно Гильгамеш задается сложнейшими нравственными вопросами, задумывает поход за бессмертием, отвергает любовь богини. Энкиду при Гильгамеше в некоторых вариантах выглядит как Пятница при Робинзоне; впрочем, Гильгамеш не только симпатичнее Робинзона, но, пожалуй, и сложнее его, хотя принадлежит к более просто устроенному обществу. Однако он ведь герой в подлинном смысле этого слова, а не только литературном. Робинзон же до своего вынужденного подвига на острове зауряднейший буржуа-приобретатель. Впрочем, как уже говорилось, процесс индивидуализации прежде всего затрагивал людей, исполнявших особые функции, ведь Гильгамеш был и вождем, и, по-видимому, шаманом, множество на нем лежало обязанностей, много социальных ролей ему надо было играть, а сложная жизнь порождает и сложную личность.

Гомеровские герои еще хранят клеймо родового общества, хотя живут они в условиях, когда классы уже есть.

Какие причины побуждают их к героическим поступкам или преступлениям? По сообщению Гомера и согласно «передаваемым» им словам самих героев, просто-напросто воля богов приказывает Ахиллу идти к Трое, велит Одиссею долгие годы стремиться к Итаке. Но у них есть все-таки определенная свобода выбора. Ахиллу предоставлено, пусть богами, выбирать между жизнью долгой и мирной, но безвестной, и жизнью краткой, но яркой, увенчанной вечной славой. А в греческих трагедиях V века до нашей эры важнейшей становится уже тема борьбы человека с Судьбой, выступая против которой человек перестает быть игрушкой в руках бессмертных олимпийцев и осознает себя личностью.

Борьба человеческой личности с роком становится с тех пор одной из вечных тем литературы. Казалось бы, утверждение христианства в значительной части мира должно было «закрыть» эту тему, потому что христианский бог «по идее» благостен и справедлив, а то, что «пути его неисповедимы» и «божье представление» о справедливости так явно отличается от человеческого, не отменяет зависимости абсолютно всех событий от бога, без воли которого «волос с головы не упадет». Но жизнь была сильнее порожденной ею религии, и всякая развитая личность не могла не осознавать свою жизнь как борьбу.

И эпоха Возрождения, в Европе внешне оставаясь верной христианской идеологии, а на Ближнем и Среднем Востоке – мусульманской, по существу, восстает против нее, причем этот мятеж разума находит одно из ярчайших своих проявлений в новом типе личности.

Феодальное общество было в некоторых отношениях организовано более жестко, чем античное. При феодализме у каждого человека от самого его рождения было строго закрепленное за ним место в сословной иерархии: он был крестьянин или ремесленник, купец или «рядовой» рыцарь, барон, граф, герцог. И каждый человек расценивался прежде всего по тому, насколько он соответствовал некоему идеалу своего сословия, по тому, насколько «хорошим» рыцарем или крепостным он был. Житейская мораль судила его с этой точки зрения, богословы же искали в человеке «вообще» нечто божественное… Человеческое в человеке отошло в целом на задний план, нуждалось в новом открытии. Чтобы это открытие могло быть сделано, должно было измениться общество. Разбогатевшие купцы и цеховые ремесленники получили – сперва в Италии – власть и силу. Прежнее приниженное и строго фиксированное положение в обществе их не устраивало, и они вместе с обуржуазившейся частью аристократии начали борьбу за слом слишком жестких социальных перегородок.

Эпоха Возрождения блещет многогранными талантами. Для нас Леонардо да Винчи и Альбрехт Дюрер не только имена конкретных исторических деятелей, но и символ многогранности человеческой личности. В бурях острой политической борьбы, в гуще множества практических дел вырабатываются характеры замечательной цельности.

Одни и те же люди возглавляют армию, сочиняют стихи, пишут картины и математические сочинения. Правители и полководцы чувствуют величайшее почтение к философам и часто способны даже разговаривать с ними на равных. Вот в XV веке предводитель наемной армии Сиджизмондо Малатеста ведет свое войско на Флоренцию. В панике флорентийцы высылают к нему для переговоров философа-гуманиста. После долгой беседы о новых ученых рукописях полководец поворачивает свою армию – характернейший эпизод для того времени, несмотря на то что он, по-видимому, остался единственным в своем роде, но ведь другие эпохи не могут похвастаться и одним таким случаем.

Лозунг итальянского Возрождения – человек может возвыситься до существа небесного. Каждый человек, если он того пожелает! Словом, человек может все, и это зависит не от рода-племени, а от одаренности, образования, трудолюбия. Был открыт в новом качестве труд – труд как благо, возвышающее человека, а не как следствие проклятия, наложенного богом на согрешившего Адама.

Аристотель полагал, что, восхищаясь ваятелем Фидием, достойному гражданину не следует идти по его стопам, – даже работа художника и скульптора казалась античности унизительной. Исключением в этом отношении считался лишь литературный труд – писателя, философа, историка.

Возрождение же объявляет благороднейшим и почетнейшим всякий труд, связанный с талантом. Художники и поэты стоят в общественном сознании чуть ли не выше пап и королей и ведут себя с ними – и не только с ними – порой до крайности высокомерно. Микеланджело, говоря с папой, и не думает снимать с головы войлочную шляпу; император Карл V подает Тициану оброненную тем кисть, и художник принимает это как должное.

Собственное «я» человека поднято на самый высокий уровень, но не всякого человека, а образованного, мыслящего, ученого. Тот, кто лишен литературного изящества, для гуманистов недостаточно человечен, а кто не философ, тот и вовсе не человек. Но сколько людей из общества XIV–XVI веков, сколько реальных представителей общества эпохи Возрождения подходило под те сверхвысокие критерии человека, которые провозгласили гуманисты? Колоссального развития личность достигала только среди весьма немногочисленной философско-художественной элиты.

Возрождение было и восстанием против религии, присвоившей себе право определять все моральные Ценности общества. Проповедь личной независимости и личной свободы человека означала, по существу, требование его свободы и от церковной власти. Во многих областях на севере и в центре Европы победил в ту пору протестантизм. В лютеранской и кальвинистской церквах возобладала идея о, так сказать, устранении официальных посредников между человеком и богом. И это тоже означало определенное расширение свободы личности.

Против религии восставали, лишь внешне оставаясь ей верными, астрономы – открытиями, художники – изображением прекрасной плоти, писатели – вольными стихами, сатирами на монахов и даже сочинениями, проникнутыми как будто глубочайшей религиозностью. Присвоив себе право решать, кому надлежит находиться в раю, а кому в аду, Данте посягнул на власть папы, наместника Христа, над душами мертвых, а тем самым и над душами живых.

Мусульманский идеолог XI века Абу Хамид Газали писал: «Мало существует людей, занимающихся математикой и не становящихся при этом вероотступниками и не скидывающих с голов своих узд благочестия».

Постоянно повторяя, что знание приносит печаль, что блаженны нищие духом, религия стремится сузить человеческое «я», ограничить открытый ему мир.

Это могло удаваться какое-то время, но не вечно же.

Прямое развитие представления гуманистов о сути человека, осознание и сложности человеческой личности, и ее важнейшего места в мире звучит в державинских строчках из оды, которая называется «Бог» и посвящена как будто божьему величию. Но нам слышится в ней иное:

 
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
 

Индивидуализация такой высокой степени была доступна лишь немногим, но прогресс исторического развития в том и заключается, что каждый человек становится личностью в полной мере. Ведь, по Марксу, социальное развитие идет к созданию бесклассового коммунистического общества, но цель (самоцель) самого этого нового общества – формирование развитой личности.

Миллионы людей в нашем социалистическом обществе живут полнокровной, насыщенной, многогранной жизнью. Слово «мещанин» стало определением человека, замкнутого в мирке узких собственнических интересов, и как же оскорбительно звучит это определение сегодня! Потому что наше общество разворачивает перед каждым своим гражданином широкий спектр возможных путей для обретения того «своего», «личного», «особенного», что делает личность действительно полноценной.

Одна из самых главных задач коммунизма – открытие каждому человеку всех возможностей развития его «я», его личности. Личности, которая и закладывается, и формируется, и развивается на протяжении всей истории человечества в общении с другими людьми. Человек есть совокупность общественных отношений, и каждый из нас несет в себе не только биологические признаки вида Гомо сапиенс, но и накопленные многотысячелетним опытом социальные признаки человеческого общества. В нашем поведении, образе мыслей, видении мира запечатлены открытия и великих гениев, и так называемых рядовых людей. В общении людей, в их связях творится человек.