Текст книги "Стилет - Обратный отсчет"

Автор книги: Роман Канушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Что это вы за ручку держитесь? – ухмыльнулась проводница купейного вагона Алевтина. Несколько часов назад ее поезд прибыл с Украины, и она уже успела выпить некоторое количество крепленого вина со своим московским ухажером и деловым партнером. – Вам небось женского общества не хватает, так у меня там полно девонек... – И она рассмеялась неожиданно низким грудным и усталым смехом человека, так и не дождавшегося радости.

– Может, вмажем, мужики? – Ее спутник развел в стороны руки.

Эти двое прошли, не сказав ни слова. Алевтина посмотрела в глаза тому, кто был повыше.

– Наверное, с зоны сорвались, – тихо подвел итог ее московский кавалер.

Алевтина вдруг печально вздохнула и произнесла:

– Хорошие парни...

– С чегой-то ты?..

– Да так... Ой, уже ревнуешь, Славик? Давай беги за бутылочкой, девчонки заждались.

Алевтина посмотрела вслед удаляющейся парочке и увидела, какие у обоих узкие бедра, и вдруг вспомнила, как когда-то это было важно, когда и ее тело было гладким, стройным и загорелым под лучами южного украинского солнца; она снова вздохнула, проговорив: "Хорошие парни..." В этот ее вздох вошел образ нынешнего московского ухажера. Она обернулась и увидела его, семенящего через железнодорожные пути с перекинутой через плечо сумкой из кожзаменителя. Алевтина печально улыбнулась: "Толстозадик ты мой", – и подумала, как хорошо, что эти двое уходят. И не будут больше будоражить воспоминаний о том, чего не вернешь, и не возникнет еще каких-то ощущений, от чего на душе становится беспокойно. Она снова широко улыбнулась, глядя вслед своему раздобревшему кавалеру, отправившемуся в путешествие за веселящим вином.

"Зато мой..."

И она поставила точку.

* * *

Охранник совсем недавно получил эту работу в казино у Лютого. Он был крепким малым, в прошлом – неплохим самбистом, дошедшим до мастера спорта, и рассчитывал, конечно, на большее, нежели охрана нижних дверей у входа в заведение. Но человек, поручившийся за него, предупредил: начни с этого, проявишь себя – переговорим; Лютый не из тех, кто упускает из виду смышленых ребят. И тут вроде представился неплохой шанс – какой-то идиот вчера пробил голову бутылкой личному порученцу Лютого, отправив того в больницу, а Глуне-Коляну Глущенко сломал большой палец. Тоже мне игрули.

– Бля, найду – замочу, – оправдывался Глуня, а охранник подумал: "Что ж ты, братан, сразу не замочил?"

И сам Лютый словно прочитал его мысли:

– Забудь. Сразу надо было. Будем еще время тратить на разборки не поймешь с кем...

Охранник вышел к дверям, подставляя лицо уже греющему по-весеннему солнышку, закурил сигарету "Мальборо" и подумал, что, конечно, Лютый не любит назойливых выскочек, но, коли уж судьба предоставляет ему шанс, было бы весьма недурственно этим шансом воспользоваться.

– Лютый у себя? – Голос был тихим и вежливым. – Нам надо пройти.

Охранник поднял голову, и первой его мыслью стало: это что еще за два мудилы? Перепачканные, расцарапанные рожи, на одном – брезентовая куртка и вязаная шапка, второй вообще какой-то бритый нацмен уголовного вида и держит как-то странно перед собой руки. Могут быть у Лютого такие кореша, словно с зоны сорвались? Все у людей может случиться, но чего же соваться средь бела дня – отлежались бы где-нибудь до темноты, а потом... И вообще, какого хера тащиться в казино, общественное все же место.

– А ты, братан, кто такой?

– Друг детства. Скажешь – одноклассник.

– В таком виде...

– Не твоя забота. И не мордуй нас на дверях – внутри договорим.

Охранник хотел было загородить им путь, потом подумал, что может впустить их в холл, далее стоит контрольная рама, и если они не "чистые", то сразу будет ясно. Внутри еще человек пять секьюрити, и у Лютого какой-то народ, да еще и Глуня с переломанным пальцем.

Он посторонился, бросив коротко:

– У рамы выложите на стол все металлические предметы... Я провожу.

Они вошли в холл, и тут высоченный парень в брезентовой куртке вдруг заявил:

– Ничего мы выкладывать не будем. Пусть Лютый сюда спустится.

– Ты чего, братан, ошалел?

– Слушай, у меня очень мало времени. Скажешь, что внизу крестный его дочери.

Секьюрити уже поглядывали на них с любопытством.

– Как?

– Крестный дочери. И не ссы – вас пять человек. Мы здесь подождем. Мы действительно старые друзья, очень старые.

– Ну хорошо. – Охранник неспешно начал подниматься по широкой лестнице, ведущей через первый, танцевально-клубный, этаж наверх, где находились казино и кабинет Лютого. По пути он обратился к секьюрити: – Присмотрите за людьми. Подозрительные типы.

Секьюрити, не скрывая, разглядывали их, и Стилет загородил плечом Зелимхана – в таком виде и в таком месте вряд ли его узнают, но все может быть. Курили и молчали.

Потом один из охранников, коротко стриженный, с седеющим ежиком, проговорил:

– Слышали, сегодня самолет угнали?

– Да не угнали, – ответили ему. – Вроде как заминировали. Только что в двухчасовых новостях было. Там какая-то непонятка...

– Ну да, там чего-то сажать самолет нельзя. Опять чеченцы. Требуют этого, как его...

– Зелимхана...

– Вот, взамен заложников.

– Нет, чехи вообще оборзели, пидоры.

– Чего ж ты хочешь? Предупреждали, что будут теракты по всей России. На хер они срались! Поставили бы вокруг забор, и пусть живут себе сами, с голоду подыхают. Независимость – да обожритесь! Кувейт они построят...

– Ой, – вздохнул тот, кто начал разговор, – смешные вы люди! Там на этой войне такие бабки варят и у нас, и у них... Пацанов только жалко – мрут ни за что. Как и мы в Афгане... Ты чего – нефть, оружие... сейчас еще на этом сраном восстановлении столько людей наварятся...

– Ладно, надо в три часа послушать, чего там происходит.

Стилет пристально смотрел на Зелимхана, оставаясь внешне безучастным к этому разговору: "Так вот, новость уже просочилась в СМИ... Значит, кто-то организовал утечку. А часть живой новости находится прямо здесь, так что давай-ка мне быстрее Лютого, браток, пока мы еще в состоянии что-то с этой новостью сделать. А Зелимхан молодец – ведет себя нормально, обычно за пару таких слов, типа "пидоров", они глотку перегрызают".

– Не беспокойся, – тихо проговорил Зелимхан, глядя на Стилета, – я не меньше тебя хочу посадить этщт самолет. Я не дам позорить свое имя.

Игнат ответил ему легким кивком головы и одновременно поднес палец к губам – позже поговорим...

– Мне надо оказаться там, – прошептал Зелимхан.

Ворон сначала ничего не понял. Он мгновенно убедил себя, что просто ослышался. Он посмотрел в глаза Зелимхану и увидел, как сузились его зрачки. Что он сказал?

– Мне надо попасть в этот самолет, – повтори Зелимхан очень тихо, даже как бы не обращаясь к Ворону, а размышляя вслух. – Это единственный способ спасти его. Понимаешь – живая гарантия... Тогда его точно не взорвут.

"Господи, – подумал Игнат, – я ведь только что думал о живой новости! Что он говорит? Что говорит этот сумасшедший чеченец?!"

Стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и тише, Стилет спросил:

– Ты о чем?

– Понимаешь, – также тихо ответил Зелимхан, – ты сумасшедший человек, просто псих... Мы все сможем. Все получится, если ты сможешь это организовать.

– Ты что такое говоришь?

– Ты прекрасно все понял – мы ДОЛЖНЫ попасть в этот самолет. На борт.

– Он же в воздухе!

– Я знаю. Знаю. – Зелимхан невозмутимо кивнул. – Кто бы ни заминировал этот самолет, мы здорово подпортим их карты. У нас все получится, если ты сможешь это организовать...

Стилет какое-то время внимательно смотрел на чеченца: он что, издевается? Он сошел с ума? Нет, он на полном серьезе или просто рехнулся? Потом Стилет не увидел, а скорее почувствовал в глубине глаз Зелимхана какой-то огонек (ЗНАКИ?) и понял его... Он видел подобный огонек. Видел у очень немногих, но это было как опознавательный знак – у меня не все в порядке с крышей, приятель, об этом мало кто догадывается, кроме таких же, как и я... Мы узнали друг друга? Привет, приятель! Мы не будем ни о чем говорить всем этим людям. Зачем их тревожить? Пусть спокойно спят. Спокойно едят свою пищу, спокойно трахают своих женщин. Мы одни на этой ослепительной вершине. Сюда приходят только сумасшедшие. Приходят посмеяться вместе с богами, вместе с бессмертными, перед тем как прыгнуть вниз... И к примеру, оказаться в самолете, почти уже растворившемся в синеве неба на высоте нескольких тысяч метров над землей...

Зелимхан улыбнулся (действительно интересно – кавказец с голубыми глазами).

Игнат все еще продолжал смотреть на него. Потом он также тихо проговорил:

– И ты называешь МЕНЯ сумасшедшим?

– Если ты видишь другой выход, – Зелимхан спокойно, как будто он предложил лишь пересесть с одного трамвая на другой, пожал плечами, – назови его...

– Мы сильно подпортим им карты. Тогда посмотрим. Этого никто не ожидает. Решай, короче. Тебе решать.

Ворон еще какое-то время смотрел на Зелимхана, потом вдруг улыбнулся:

– Слушай, я забыл у тебя спросить. Ты куришь?

– Я забыл тебе сказать – курю.

– Хочешь сигарету?

– Давно уже. Я курю такие же – "Верблюд"...

На лестнице, ведущей из казино, появилась какая-то фигура.

Один из охранников весело проговорил:

– А, Глуня!... Инвалидам – почет!

– Сколько было костоломов, человек двадцать? – ухмыльнулся другой.

– Ладно ты, хорош базарить-то! – скороговоркой пробурчал спускающийся, и левая, здоровая, рука прожестикулировала эту реплику.

Ворон посмотрел на лестницу и в следующее мгновение подумал: "Этого только не хватало, черт побери..."

Ворон тут же отвернулся, но... Брезентовая куртка горноспасателя, зеленые джинсы, та же вязаная шапка... Он успел вчера прикрыть лицо, но все же... И он не ошибся.

– Ты, браток!

Игнат почувствовал, что говорящий приближается именно к нему.

– Слышь, браток, ну-ка повернись... Что-то курточка твоя знакома... Слышь, ты, к тебе обращаюсь, оглох, что ли?

Стилет повернулся – нет, лица его он запомнить не мог, он его просто-напросто не видел.

– Это вы мне говорите?

– По губе, на х...! Знаешь меня?

Так, значит, нашего вчерашнего боксера зовут Глуней, хорошее имя бабье... Блин, но кто мог ожидать таких нелепых совпадений? Только этого мудака тут не хватало. Чертов ты Растяпа... Никогда не надо выполнять чужую работу! Не делай добрых дел, учили же... Что за сумасшедший денек сегодня? У Глупи глаза горят. Набычился... На самом деле такой свирепый или просто в ролях?..

– Знаешь? А?! Не ты вчера был?! – Глуня пристально глядел Стилету в глаза. Он действительно не видел его лица, и вполне возможно, все еще удастся спустить на тормозах.

– Вы, по-моему, обознались, – проговорил удивленно Стилет. – Мы не знакомы.

– А курточка? – Глуня повернул Игната рукавом к себе и в следующее мгновение, словно от прокаженного, шарахнулся к охранникам.

Господи, эта нелепая привязанность к любимым вещам... А у тебя хорошая память, Глуня. И память, черт побери, это единственное, что нам остается. Полгода назад через это место на левом рукаве вскользячку прошла пуля. Рана оказалась неопасной, но до сих пор, особенно в сырую погоду, рука иногда ныла, видимо, был задет какой-то нерв. И хорошо помогла мазь немецкого производства – апиногель. Вообще чудное средство при ушибах, растяжениях и иных болях. Стилет часто им пользовался. Галка наложила на рукав забавную, в виде бумеранга, заплатку и зашила ее своим крестообразным стежком. Эту-то заплатку ты и запомнил, боксер, с бабьим погонялом (так вы называете свои кликухи?) Глуня...

– Мир тесен, падла! Я же говорил, что найду суку! Дай, на х..., пушку. – Глуня вдруг ухватился рукой за дробовик фирмы "Брегетта", лежащий на коленях у Седеющего Ежика.

– Прекрати бузить, Глуня! – Тот оторопело глядел на боксера. – С ума сошел!

– Этот гандон вчера палец мне сломал! Дай пушку! – Глуня все же выхватил ружье у охранника, он держал его левой рукой за цевье, потом навскидку передернул затвор. – А Ландыша в больницу отправил! Ну что, пидор, отстрелить тебе башку?

– Глуня, прекрати, он к Лютому пришел.

– К Лютому?! Будет ему сейчас Лютый! – Имя Лютый не подействовало на Глуню отрезвляюще – был бы человек при делах, не ждал бы сейчас в предбаннике, так, скорее сошка какая-то, и Глуня имеет полное право разобраться с ним по-своему. – Сейчас тебе будет!

Один из охранников встал перед Глуней, пробуя его урезонить:

– Потом свои дела с ним перетрешь, человек говорит, что друг детства...

Седеющий Ежик попытался вернуть себе "брегетту", но Глуня ловким движением увернулся от обоих, а потом Игнат увидел, как он кладет ружье на гипсовую перевязь и как здоровая рука движется к курку...

"Да он рехнулся, – мелькнула мысль в голове у Игната, – он действительно собирается стрелять... Я бы мог опередить его, но это конец. Любой шум – и мы засвечены..."

Седеющий Ежик еще раз попытался выхватить у Глуни дробовик, тот дернулся в сторону, к счастью, его рука еще не достигла курка. В этот момент на лестнице появился новенький охранник, тот самый, что бегал в кабинет Лютого. "У моей дочери нет крестного, – сказал Лютый, – есть человек, который может так себя называть, но он сейчас в Чечне. Кстати, говорят, ты ушлый парнишка. Вот тебе дело: найдешь приличную церковь и святого отца, по высшему разряду, действительно пора девчонку крестить. Посмотрим, как соображаешь... Ладно, сейчас спущусь". Новенький охранник был доволен поручили личное, можно сказать, семейное дело, а с этими двумя чумазыми можно быть построже – Лютому нет до них дела. Но то, что он увидел, перечеркнуло все его мысли. Он увидел Глуню, вырывающегося из рук секьюрити, он видел, что Глуня зажал под мышкой дробовик и здоровой рукой отталкивает от себя Седого. Потом Глуня нырнул под колонну, обитую деревянными панелями, – на этой колонне держится уходящая спиралью вверх лестница – и перехватил дробовик здоровой рукой. А потом охранник увидел еще что-то: за манипуляциями Глуни очень внимательно следил один из гостей, тот, в брезентовой куртке, он почему-то быстро согнул в колене ногу, его рука прошлась по голенищу тяжелого горного ботинка, и на какое-то мгновение в этой руке блеснуло лезвие ножа.

ЧТО ПРОИСХОДИТ? ЭТО НАПАДЕНИЕ?

Потом прошелестело в воздухе, сухой удар вошедшего в дерево лезвия, и здоровая Глунина рука – Господи, это какая-то фантастическая меткость или всего лишь совпадение? – раскрытая ладонь оказалась пригвожденной ножом к деревянной панели. Брызнула кровь, сейчас образуется алая струйка... Дробовик еще падал на пол...

НАПАДЕНИЕ?

...когда новенький охранник, выхватив эбонитовую дубинку с металлическим стержнем, под аккомпанемент дико вскрикнувшего Глуни перепрыгнул через четыре ступеньки и бросился на Стилета. Он не успел понять, что с ним произошло, но горло его сдавили с нечеловеческой силой, потом несколько отпустили, и дышать стало легче.

– Ну-ка, отдохни немного, братан!

И в эту секунду стало ясно, почему тот, второй, кого охранник уже прозвал "бритой чуркой" и именно так его представил Лютому, как-то странно держал перед собой руки. Еще там, на улице, все это выглядело крайне подозрительным. Просто он был в наручниках и сейчас цепь этих наручников с нечеловеческой силой сжала его горло. И этот голос, абсолютно спокойный, тихий и безжалостный, произносящий с кавказским акцентом:

– Отдохни немного...

НАПАДЕНИЕ?

Потом он увидел, как секьюрити схватились за оружие, но еще перед этим в руках второго, в брезентовой куртке, появился пистолет, и он произнес без всякого акцента, но таким же спокойным, тихим и холодным голосом:

– Ребята, я это умею делать быстрее. Не стоит даже пробовать.

Боковым зрением охранник увидел спускающегося по лестнице Лютого черт, как его выставляют перед хозяином, – но тот был почему-то абсолютно спокоен. Может, он не видит, что происходит нападение?

А потом насмешливый голос, несущий облегчение:

– А ну-ка, опустите валыны, братва. – Лютый улыбался. – Ну, быстро... Сегодня у нас самый почетный гость. Самый! Так моих гостей не встречают.

ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Лютый широко развел руки в стороны:

– Добро пожаловать, Ворон! Может, всех их уволить? Не знаешь, какую надо охрану, чтобы ты не смог пройти?

– Твоей достаточно, Рыжий. – Пистолет так же внезапно, словно в руке фокусника, исчез. Они какое-то время смотрели в глаза друг другу, затем оба улыбнулись.

– Добро пожаловать, дорогой, в мою босяцкую контору. – Лютый насмешливо осмотрел свою дезорганизованную охрану и стонущего Глуню, – скажите спасибо, что у него сегодня хорошее настроение: могло быть и хуже.

Потом они обнялись, и Лютый проговорил:

– Ну, здравствуй, брат! Судя по диспозиции, – он усмехнулся, – что-то случилось?

Стилет кивнул.

– Я тебя ни о чем не спрашиваю. По крайней мере пока не поднимемся ко мне и не поднимем по рюмке чаю. У меня есть кристалловская, твоя любимая. Перешел на нее.

Потом Лютый обернулся – боксер был совсем белый.

Лютый посмотрел на Стилета:

– Так это ты, что ль, его вчера?

Игнат еле заметно кивнул.

– Ладно. – Лютый потер руки. – Глуне – доктора. Знаешь, Седой, куда звонить, чтоб без лишнего... Давай мухой. Хотя, – и Лютый снова усмехнулся, – может, мне его самому слить? Кому теперь нужен безрукий... Глуня, ты сам виноват, забудь. Ты понял? Понял меня, Глуня? За-будь.

Боксер угрюмо кивнул.

– И потом, – совсем развеселился Лютый, – дело твое, но учти: в третий раз будет больнее... – Затем он обратился к Зелимхану: – Будьте любезны, отпустите новенького. Человек, можно сказать, еще даже не въехал в специфику нашей работы, а вы ему секир башка...

Лютый, улыбаясь, еще какое-то время смотрел на Зелимхана, потом лицо его стало серьезным. Он перевел взгляд на Стилета, снова посмотрел на чеченца и кивнул головой.

– Пойдемте наверх. – Он сделал приглашающий жест. – Так, братва, здесь никого не было, к нам никто не приходил. Ольгу ко мне в кабинет. Мухой.

Ворон мысленно улыбнулся: опять это удивляющее многих чутье (слышишь, Рыжий, мне иногда кажется, что у тебя прямо-таки собачье чутье!) не подвело Лютого – скорее всего рыжий бродяга узнал, кем является спутник Стилета. Он это тут же продемонстрировал.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – тихо проговорил Лютый. – Молодец, что пришел. Все, что у меня есть, находится в твоем распоряжении... – И он снова улыбнулся. – Только сразу признайся: ты не ведешь маленькую войну?

– Приказано уничтожить... Это война?

– Кого?

Стилет пожал плечами:

– Кому-то – чеченца... Кому-то, возможно, уже и меня. Не волнуйся, за нами все чисто. Я бы не стал тебя подставлять.

– Я об этом базар и не держу. Ну а ты?

– Что я?

– Приказано уничтожить?

– А... – Ворон вздохнул. – Да, приказано... Бомбу, очень хитрую бомбу. Она кружит сейчас там.

– Где?

Стилет поднял руку:

– В небе над нами.

Галина

Четверг, 29 февраля

14 час. 31 мин. (до взрыва 2 часа 29 минут)

Итак, запланированная поездка все же не состоялась. Этот телефон серого цвета опять отобрал у нее мужа. Его не было две недели; он возвращается в дом всего на одну ночь, они обещают четыре дня отдыха, но утром забирают его снова. Он что, один у них такой? Чем они все заняты? Чем заняты эти безумные организации, выжимающие людей до последней капельки пота, а потом..

Она осмотрела их скромное жилище и подумала, что Игнату вчера исполнилось тридцать и меньше чем через четыре года тридцать исполнится ей, а в их кочевой жизни за шесть лет брака мало что изменилось...

ВЫЖИМАЮЩИЕ ЛЮДЕЙ ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ, А ПОТОМ?..

Галина с грустью посмотрелась в зеркало, снятое когда-то со старого шифоньера и теперь повешенное в прихожей, и вдруг проговорила:

– А потом выбрасывающие их на помойку!

Она испугалась силы собственного голоса и внезапно поняла – что-то накопилось в ней, нуждающееся в выходе. Она почувствовала, что оказалась вдруг не в состоянии с этим справиться, и из ее глаз покатились, будто прорвав плотину, неожиданно крупные слезы. Как сухие разбегающиеся бисерины, словно специально припасенные для этого случая. Галина испугалась, что малышка увидит ее плачущей, но ребенок, к счастью, возился в маленькой комнате с огромным надувным динозавром, подаренным дядей Максом... Маленькая комната... В их большой комнате – шестнадцать с половиной метров, а в маленькой – меньше десяти. Самая миниатюрная квартирка в центре, но у многих ребят из бывшей команды нет и такой. Кроме тех, кто РЕШИЛ ОБУСТРОИТЬ свою жизнь...

Она почувствовала, что дальше ее мысли могут начать развиваться в опасном направлении, и решила не думать об этом. Она достала платок и промокнула им слезы. Повернулась к тумбочке, где стоят фотографии. И та их любимая, где они в Крыму, шесть лет назад. Втроем – самые красивые, самые загорелые и самые счастливые она, Игнат и Макс.

– Боже мой, где же ты нашла таких красивых мужиков? – говорили ее подруги.

– Места надо знать, – смеялась она.

Она взяла фотографию и улыбнулась – слезы грозили опять прорвать плотину. Через полтора месяца малышке исполнится три, следовательно, декретный отпуск заканчивается, пора возвращаться на работу, а ребенка устраивать в садик. Господи, а сейчас все так дорого...

Галина поставила фотографию на место и подумала о Максе. Как-то раз он заявил, что был последним дураком, когда познакомил их с Игнатом. Он это говорил как бы шутя, и Воронов только улыбался, но то, что произошло однажды, за несколько дней до свадьбы, она никогда никому не расскажет. Она запретила себе об этом вспоминать.

А когда Макс познакомил их, ей было всего девятнадцать. Господи, она была совсем ребенком и влюбилась как сумасшедшая! И он без конца куда-то уезжал, а Галина продолжала ходить в свой институт, пока однажды не поняла, что без него уже не сможет. И она очень боялась встречи и боялась того, что может произойти, а потом позвонил Макс и сказал, что они в Москве и можно сходить куда-нибудь, потом добавил:

– А тебе привет от моего товарища, Игната Воронова, помнишь такого, я как-то знакомил вас?..

Помнишь такого?! Глупый, глупый ты, Макс, помню ли я такого? А Макс просил прихватить институтскую подружку, потому что, собственно говоря, их пригласили в гости, а Игнат Воронов будет петь, он очень неплохо поет под гитару. "Он все делает очень неплохо, – чуть не произнесли ее губы, поэтому, если есть желание..."

И она очень боялась встречи, и боялась того, что может произойти, но, выпорхнув из подъезда своего дома, Галина вдруг поняла, что если он захочет взять ее, то вряд ли она ответит отказом.

А Макс?.. Он был старше на пять лет, и Галина всегда его считала своим другом, самым большим и верным другом, что-то вроде старшего брата, всегда веселого и всегда великолепного. Ей льстило, что рядом находится кавалер, от одного вида которого может закружиться голова, и если бы не появился Воронов, вполне возможно... Но в тот вечер ничего не произошло. И она отшила всех своих кавалеров и загрустила, и даже мама что-то поняла – уж не влюбилась ли ты, милая? – а потом состоялась эта чудная, волшебная поездка в Крым. Они были втроем, три дитя восторга, и казалось, что все трое влюблены друг в друга, и пространство вдруг наполнилось опасностью. Эта набухающая весенняя почка должна была вот-вот взорваться – ситуация требовала разрешения, – они были молоды, веселы и счастливы, но когда Макс понял, что происходит на самом деле, было уже поздно.

"Предатели", – проговорил Макс и тут же рассмеялся. Он все превратил в шутку, но их крымский рай закончился. Теперь они с Игнатом заделались влюбленной парочкой, а Макс нашел себе какую-то курортницу, потом еще одну, и еще, а через несколько дней пришла пора возвращаться в Москву. И она научилась получать удовольствие от всего, что любил Игнат, – и от бесконечной ночной любви, когда переставали существовать всякие запреты, от частой рыбной ловли, в чем она даже превзошла учителя, от горных лыж (в то время это еще не превратилось в спорт для сногсшибательно богатых), и Игнат говаривал, что когда-нибудь он на все плюнет и устроится горнолыжным инструктором где-нибудь в горах, среди ослепительных ледников, рядом с белым снежным божеством, подальше от безумия больших городов. Она стала бегать по утрам, несмотря на сладкую привычку подольше понежиться в постели, и даже, к ужасу родителей, совершила три прыжка с парашютом в подмосковном Чехове.

– Зачем тебе все эти мужские игрушки? – сказал ей как-то Макс, смотри, будь осторожнее, начнешь еще и стихи писать...

Но казалось, что он имеет в виду совсем другое.

А потом все стало развиваться очень быстро, но за несколько дней до свадьбы она поняла, что происходит с Максом. Он попросил ее о встрече, и она никогда об этом не рассказывала ни Игнату, ни кому-либо другому.

Макс выпил спиртного. Обычно алкоголь лишь веселил его, но в тот день он был угрюмым и каким-то странным. Очень странным, она никогда не ожидала чего-либо подобного...

Сначала он говорил какие-то глупости, а она лишь улыбалась:

– Макс, ты, по-моему, перепил, тебе надо отдохнуть, слышишь, Максик. Она действительно относилась к Максу как к лучшему другу.

Потом он заявил, что Галка – ребенок, хотя ей было уже почти двадцать один, и его долг, как старшего товарища, ее предостеречь...

– Ты понимаешь, Галчонок, ты собираешься замуж за сумасшедшего, и я знаю, как называется эта болезнь – сам такой. Она называется: адреналиновый голод, страсть к опасности...

Ты думаешь, рядом с тобой воин и сильный мужчина, но пойми, он всегда будет ходить по лезвию ножа, жить на грани... Ты думаешь – это мужество?! Да нет же! Мужество – жить обычной, нормальной жизнью, а это – болезнь. Самая настоящая болезнь. И он никогда не променяет эту болезнь сумасшедших на семью, которую собирается создать и которой нужно будет нормально жить. Ты пойми, мой долг тебя предостеречь, я сам обожаю Ворона больше всех на свете, но... Теперь уже говорю как бы со стороны, потому что я почти избавился от этой болезни, чудной, восхитительной, но болезни, а он даже и не собирается... Рассеется романтический флер, и надо будет просто нормально жить... И вряд ли вы будете готовы к этому.

– Макс, ты что, решил меня оскорбить? – проговорила тогда Галина. Она с тревогой посмотрела на Макса – странный разговор...

Но Макс отрицательно покачал головой, еще долго что-то говорил, а потом вдруг страстно и горячо открылся ей. Он говорил, что всю жизнь, с первой минуты знакомства, любил ее и что продолжает любить больше всех на свете... И ее, и Игната. Он не совершает ничего подлого, он действительно любит их обоих, что делать, коли уж так вышло, но сейчас, когда он может ее потерять, пришла пора выбирать... Дружба, любовь – так все перепутано, и что-то придется терять. И не был он никогда ей другом, это была любовь, любовь, делающая его немым, пока он не понял, что теряет ее; и он готов на все, и может дать ей многое, только б она не отвергала его... И он проклинает себя за эту немоту, но... Ведь еще не поздно... Черт, ведь Игнат – его лучший друг...

А потом он начал делать то, о чем она запретила себе вспоминать. Он начал целовать ее руки и ее колени, а она сидела не шелохнувшись, и Макс все продолжал целовать ее, и Галина не знала, что с ней происходит, а потом, словно очнувшись, она с силой оттолкнула его:

– Макс, что ты делаешь?! Прекрати и больше никогда... Ты унижаешь нас обоих!

Макс вдруг качнул головой, словно получил пощечину, и на какое-то мгновение что-то случилось с его лицом, в какое-то мгновение Галина увидела, каким он будет в старости, и увидела еще что-то...

– Хорошо хоть не нас троих, – горько проговорил Макс. Потом он попытался улыбнуться. – Ты его действительно так любишь?

– Да, Макс.

– Я понял... Извини. Пожалуйста, извини!

Боже, она всегда считала его другом, самым надежным другом, а теперь он стоял с этим странно изменившимся лицом, несчастный, как будто побитый... Макс, всегда такой теплый, родной и всегда великолепный, и она меньше всего желала делать ему больно, и она не могла по-другому.

Потом Галина подошла к нему, чувствуя навернувшиеся на глаза слезы, и улыбнулась.

– Макс... Милый Максик. – Она обняла его, смеясь и всхлипывая одновременно. – Видишь, как все... – Она обняла его крепче. – Я очень не хочу потерять тебя, я очень хочу, чтобы мы остались друзьями... Очень. Ничего не произошло, хорошо? Хорошо, Макс?

Он отстранил ее и уже дружески обнял за плечи:

– Как скажешь... командор.

Галина посмотрела на Макса, и он улыбнулся ей в ответ.

– Ну, снова друзья?

Она смеялась, но чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Мир? Мир навсегда, кто поссорится – балда?

– О'кей, Галчонок. – Перед ней снова был обычный Макс, он гораздо лучше ее контролировал эмоции. – Но поужинать-то я тебя могу пригласить?

– А что?! Я девушка незамужняя... Только поторопись, осталось всего шесть дней.

– Увы, я это помню, – проговорил Макс, но улыбка его уже не была горькой.

Никто из них больше не вспоминал этот день. Он остался их тайной.

И Макс снова превратился в лучшего друга – теперь уже молодой семьи.

А однажды он явился с потрясающе красивой девушкой – смотреть на них было одно удовольствие. Она оказалась какой-то генеральской дочкой, и Галина никогда не забудет, как они появились вчетвером на некоем закрытом приеме, и многие не сводили с них глаз. А потом они остановились у большого, в золоченой раме, зеркала – две самые роскошные юные женщины и двое самых блистательных мужчин.

– Воронов, – иронично покачал головой Дед, – вы прямо как голливудские звезды. Ну идите развлекайтесь и не давайте дамам пить... По крайней мере пока я не присоединюсь к вам.

Тогда еще существовала их "Команда-18", это было как тайное мужское братство, закрытый клуб, и Галина поняла, что у них даже есть свой язык. А однажды Коленька Рябов, Рябчик, рассказал ей, что Игнат обязан Максу вторым рождением, этот сумасшедший Макс, если бы не он... Оба они психи. Этот разговор случился в праздник 23 февраля у них на кухне... А потом Макс женился на своей генеральской дочке, и они стали видеться все реже, но к тому времени "Команды-18" не существовало, как и многих вещей, которым вышел срок, и вскоре началась Чечня, и тот же Рябчик как-то заявил, что их Макс становится крутым карьеристом, что он откололся первым и папа жены уж позаботится о молодом зяте. А сегодня, в последний день зимы второго года чеченской войны, Галина находилась в своей крохотной квартирке, и только что в новостях передавали какие-то страшные вещи, и она не знала, связано ли это как-то с ее мужем. Зазвонил телефон, светло-серый, цвета белесых сумерек. Сердце ее вдруг замерло – она не находила этому объяснения, ведь Игната просто вызвали на работу, что случалось довольно часто. Галина сняла трубку.