Текст книги "Стилет - Обратный отсчет"

Автор книги: Роман Канушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Позаботься о собственной шкуре, братишка, – угрюмо промолвил Зелимхан. – А мне все равно где умирать.

Стилет на мгновение задержал на нем взгляд: чеченец был абсолютно спокоен. Ворон кивнул:

– Гринев, будь готов сдать назад.

– Как юный пионер. – Гринев невесело усмехнулся.

Все же какие-то нашивки у окружающей их группы автоматчиков были. "По одной на брата", – мелькнуло в голове у Игната. Полукруглая нашивка чуть выше левого локтя – ярко горящий факел на фоне раскрытого ястребиного крыла. И еще штриховая полоса – видимо, факел зажегся от удара молнии.

– Так-так, – протянул Рябчик, – армейская элита... Вот это честь.

– Спецы военные, – кивнул Стилет.

– Зелимхан, – весело посмотрел на пленника Рябчик, – а ты звезда. Или, как щас принято говорить, ньюмейкер... – И Рябчик вдруг неожиданно вздохнул: – Вашу мать... Семь человек. Ворон, ты понимаешь, что происходит?

– Только то, что нас берут под прицел.

– Это я вижу. Детина справа только что дослал патрон в патронник, мать его...

– Ребята серьезно настроены.

– Семь автоматических стволов. А?

– Действуем по расписанию, Рябчик.

– Ох... тяжела и неказиста жизнь российского чекиста...

Рябчик еще больше приоткрыл окно, почти утопив стекло в дверце, и обратился к окружившим их людям:

– Ну, в чем дело, братишки? – Его пальцы постукивали по лобовому стеклу, где находился спецпропуск. – Видите же, что мы не на прогулке.

– А ну, быстро из машины! – проговорил крепкий рыжеватый человек, единственный, чье лицо не было спрятано под вязаным шлемом-маской. – Кто из вас капитан Воронов?

– Ну я, – недовольно сказал Рябчик, – что-то ты резок. С кем имею честь?

– Все, отбой. – Рыжеватый проигнорировал вопрос Рябчика. – У меня приказ вернуть конвоируемого в следственный изолятор.

– Вот как? А у меня приказ доставить его в Чечню.

– Быстро из машины!

Люди в масках, окружившие автомобиль, чуть повели стволами автоматов, как бы давая понять, что эта тема не подлежит обсуждению. Рыжеватый смягчился, он не улыбался, но проговорил более дружелюбно:

– Послушай... братишка... Не заставляй меня применять силу. Не хрена ползать на брюхе перед террористами.

– В воздухе триста человек... И не мне обсуждать приказы.

– А уж ссориться из-за них, – в голосе рыжеватого появились прежние стальные нотки, – и подавно. Ну, выходите! У меня письменный приказ, так что не дрейфь...

Стилет склонился к Рябчику.

– Выходи, – прошептал он, – Рыжий.

Потом он повернулся к Зелимхану:

– Не забудь, что я тебе сказал.

Чеченец усмехнулся, пожав плечами.

– Спокойно. – Рябчик начал открывать дверцу. – Мы выходим. Спо-кой-но. Мы подчиняемся силе.

– Надеюсь, без глупостей, – кивнул рыжеватый, потом он добавил прежним дружелюбным тоном: – Воронов, много о тебе слышал. Говорят, ты человек благоразумный: я лишь выполняю приказ.

– Да? Любопытно... А мы тут на пикничок собрались. – Рябчик, продолжающий выдавать себя за капитана Воронова, видел, что Стилет уже вышел из "Волги", вслед за ним появился Зелимхан в наручниках. Двое автоматчиков тут же развернули его лицом к машине, заставив согнуться и широко расставить ноги. – Ты б хоть представился, а то некрасиво получается.

– Майор Бондаренко. – Рыжеватый усмехнулся.

– Ну, майор Бондаренко, – грустно повел плечами Рябчик, представляешь, как мне из-за тебя жопу намылят?

– Бывает, такая служба.

Казалось, Рябчик полностью смирился с происходящим, лишь только поинтересовался:

– А ты что, майор, действуешь на свой страх и риск?

Стилет, безучастно озираясь по сторонам, неспешно к ним приближался.

– Решение менять чеченца принято на самом верху. Как ты понимаешь, мне придется доложить обо всем в подробностях.

– Менять, – бросил майор, – по нему давно пуля плачет... Оборзели, суки, дальше некуда.

– Значит, на свой страх и риск, – подытожил Рябчик.

– Я же сказал, что нет. – Майор наконец скупо улыбнулся. – Сейчас предъявлю...

Вдруг что-то кольнуло сердце майора, какое-то тревожное предчувствие, но он не успел осознать какое.

– А я – да, – прозвучал в воздухе голос Стилета.

Даже Рябчик в очередной раз поразился его скорости. Двое автоматчиков были все еще заняты Зелимханом, четверо вскинули оружие, но было уже поздно. Ключица майора, зажатая в стальной захват, нестерпимо болела, пистолет Стилета вонзился в его подбородок стволом вверх:

– Прикажи им положить оружие, майор.

– Парень, нарываешься.

Стилет чуть приподнял локоть, майор это тут же почувствовал.

– Прикажи, мать твою!

– Пошел ты...

Рябчик давно уже извлек пистолет, прикрывая Ворона со спины. Там был лишь один автоматчик, и Рябчик знал, в случае чего он успеет первым. Они прижались со Стилетом друг к другу, прикрытые рыжеватым майором, пространство вокруг наэлектризовалось до предела. Люди в масках явно не ожидали такого поворота событий. Рябчик справился со своей ролью великолепно.

– Майор, – спокойно проговорил Стилет, – капитан Воронов – это я. И я всегда стараюсь выполнять данные мне поручения. Пусть они положат оружие, и сделаем вид, что вас здесь не было. Например, вы опоздали.

– Ты понимаешь, что теперь тебе пи...

– Кто отдал приказ изменить игру?

– Пошел ты... – Ключица майора тут же поползла вверх. – Сука... наверху утрясают... Отпусти!

– Ах, утрясают! А я не получал отбоя, мать твою. Семь стволов... И я меняю чеченца на триста пассажиров аэробуса. Пусть утрясают.

– Семь стволов, Воронов, ты прав. – Голос майора звучал хрипло, Стилет не ослаблял хватку. – И как ты собираешься действовать?

– Майор, – вернулся прежний ледяной тон, – если ты сейчас не прекратишь комедию, то будешь первым, по ком справят поминки. Твои же бойцы, – кивнул головой Стилет в сторону автоматчиков, – постараются. А теперь решай: на счет "три" мы все вместе отходим к машине. Я продолжаю выполнять операцию. Один...

Стволы автоматов смотрели ухмыляющимися черными безднами, пока лишь только в одном из них в патроннике покоился патрон, готовый к своей смертоносной работе. Тот, кого Рябчик назвал "детиной" – крайний справа... И на самом деле первым будет он. Только тебе, майор, этого знать не обязательно. Но если сейчас у кого-то сдадут нервы...

– Два...

Остальным придется передергивать затворы, а это еще какое-то время, просто масса времени. Плюс Гринев, о котором почти позабыли. Может, получится, но лучше, бы всего этого и не начинать.

– Трр-и-и-и...

– Хорошо! – быстро проговорил майор. – Спокойно. Они кладут оружие. Я не дам калечить своих ребят. Делайте то, что он требует. Я приказываю...

Зловещие черные бездны нехотя потускнели, вороненая сталь стволов не дождалась вожделенного огня, и автоматы превратились в груду беспомощного железа, лежащего на ярком предвесеннем снегу.

– Правильно, майор, а теперь отходим к машине. Итак, пошли.

Они сделали первый шаг, ситуация, все еще накаленная до предела, не изменилась. Второй шаг...

– Что ж, Воронов, мне очень жаль, что мы встретились так. – Шок от быстрой смены обстоятельств прошел, к майору Бондаренко вернулось прежнее самообладание.

Они сделали еще шаг. Стилет старался следить за лицом майора и за позами спецназовцев. У них должен быть маяк. Еще шаг... Спецназовцы стояли не шелохнувшись, но Стилет знал, что в любое мгновение все может измениться. Шесть пар глаз наблюдало за ними – холодные глаза профессионалов в отверстия вязаных шлемов-масок.

– Рябчик, чеченца в машину, быстро.

Двое спецназовцев подались к Зелимхану, преграждая путь. Игнат следил за движениями Рябчика: итак, все может случиться прямо сейчас. Еще одно резкое движение, и все начнется.

– Стоп! – чеканно произнес майор. – Пропустить...

"Господи, как же ты прав, майор Бондаренко, – успел подумать Стилет, сейчас бы мы наделали дерьма".

– Очень жаль, – продолжал майор спокойным и уже несколько ироничным голосом, и теперь Ворон был почти уверен, что Бондаренко решил не идти на конфликт.

"Насколько же ты благоразумнее меня", – подумал Стилет, чувствуя все большее уважение к человеку, которого секунду назад он мог убить.

– Но еще больше, Воронов, мне жаль тебя: не понимаешь, что наделал. И мои бойцы, и ОМОН подтвердят, что вы применили оружие первыми. Это была обычная проверка, капитан, не более того.

– Разберемся, – проговорил Стилет. Все – осталось лишь сесть в автомобиль.

– Конечно, разберемся, как капитан Воронов стал преступником. Ты похищаешь пленного, а это уже соучастие.

– Ничего, справлюсь. Спасибо за заботу.

– Воронов, ты находишься на трассе. Через пять минут мы тебя обложим, куда бы ты ни поехал. Только теперь я отдам приказ вести огонь на поражение.

– Пять минут – это море времени.

– Значит, не хочешь договориться...

– Не о чем. Пока не получу официальный отбой.

– Очень жаль... Тебя обложат. В этот момент наверху скорее всего уже все утрясли. Тебя пристрелят как преступника.

– Обкладывают волков. Преступников определяет суд... Майор, ты сам не веришь в бодягу, которую мне тут месишь.

– Хозяин – барин... Оружие применили вы, будем бить на поражение.

– Молчи, майор, достал. – Стилет, может быть, и пожалел о грубости, но другого выхода у него не было. – Гринев, задний ход. Рябчик, запрыгивай.

"Волга" дала задний ход и метров через сорок чуть притормозила.

– Прощай, майор, – весело сказал Стилет, – извини, что не можем взять тебя с собой.

Задняя дверца приоткрылась, и обезоруженный майор оказался на дороге; он удержался на ногах и теперь смотрел на удаляющийся автомобиль. Он видел, как из окна машины вылетел его пистолет, и слышал голос Стилета:

– Следи за вверенным оружием, Бондаренко. И... спасибо.

– Сука, – процедил майор, – спасибо... Ты у меня попляшешь... – Затем он усмехнулся и проговорил: – А все-таки ты лихой парень, Воронов.

Хотя майор и не упал перед подчиненными в снег (или в дерьмо, мать его так?!), ногу подвернул прилично. Стараясь не хромать, он доковылял до своего оружия, поднял пистолет, затем обернулся:

– Бегом по машинам! Реквизируем милицейские "форды". Бегом, военные...

Нет, все нормально. В этой ситуации он поступил единственно верным способом. Из-за чьих-то дурацких планов он вовсе не обязан был гробить своих бойцов. Тем более что об этом Воронове ходят легенды, и многие из его ребят начинают свои истории примерно так: "А вот, говорят, Стилет недавно..."

– Хороший боец, – сказал майор Бондаренко, – кто мог ожидать, что он так упрется...

Однако, запрыгивая в милицейский "форд", майор своим, с примесью стали, привыкшим отдавать команды голосом проговорил:

– Если не будут останавливаться – огонь на поражение. Первым Зелимхан. Воронов – тоже.

Майор действительно поступил единственно верным способом. Он усмехнулся и подумал: "А ты не мог предположить, что я специально подставился, капитан Воронов? Тридцать первая "Волга" против трех скоростных "фордов" на трассе... И право вести огонь на поражение. Ведь можно рассматривать эту ситуацию и так: я сохранил бойцов, получил преимущество и право огня на поражение... Вот так... Приказано уничтожить".

Тем временем "Волга" задним ходом на бешеной скорости прошла расстояние, отделяющее пост ГАИ от дорожки съезда с Московской кольцевой.

– Гриня, не угробь никого, говорят, ты у нас ас, – бросил Стилет. – А теперь давай, парень, на Кольцо, на встречную полосу.

– Ты с ума сошел.

– Давай, Гриня, здесь широкий участок. Иначе не уйдешь от "фордов". Рябчик, мигалку на крышу и связь с Дедом. Докладываешь все это дерьмо.

– Понял!

– Если Дед дает отбой – сдаемся. Давай, Гриня, по встречной.

Черная "Волга" с сиреной и включенной мигалкой вылетела на встречную полосу Московской кольцевой автодороги, прижавшись к крайнему правому ряду. Здесь проводились работы по расширению трассы, и Гринев, сметая на пути ограждения и чудом избежав столкновения с неторопливым перегруженным "Икарусом", повел "Волгу" навстречу бесконечному автомобильному потоку. Стилет видел, что по лбу водителя побежали капельки пота, вот он только что увернулся от вылетевшей из-за грузовика "девятки", и они едва не оказались в кювете. "Волгу", к счастью, не занесло, и Гринев, заметив просвет, выскочил на вторую полосу. Затем смог вернуться к краю. "Это больше чем аварийная обстановка, – подумал Стилет, – и благополучно такое завершается только в кино".

– Сейчас, за железнодорожным мостом, будет съезд, – сказал Гринев, его лицо было уже совсем мокрым от пота. – Там новостройка – может, попетлять?

– Давай. Как связь, Рябчик?

– Да нет пока, – отрезал тот.

"Мы все на взводе", – подумал Игнат. В следующее мгновение он увидел несущийся на них серебристый "Москвич" и понял, что столкновение неизбежно. Он видел округлившиеся от ужаса глаза водителя "Москвича" и отвернувшуюся к заднему сиденью женщину, возможно, жену. Он видел, как она поправляла волосы малышу, сидящему в детском кресле, а потом женщина обернулась, может быть, на шум сирены или на голос своего мужа, и он видел глаза этой женщины, только что касавшейся своего ребенка и удостоверившейся, что все в порядке, все хорошо, он видел ее глаза и понял, что никогда этого не забудет.

– Гринев, – выдохнул Ворон, – т-а-а-м...

Но все же Гринева не зря называли асом. Он умудрился избежать лобового столкновения, серебристый "Москвич", выворачивая резко вправо, лишь чирканул их по задней дверце и крылу. "Москвич" сильно занесло, но водитель справился с управлением и стал на обочине. Гринев же, успев в просвет между стареньким "вольно" и "Жигулями" шестой модели, оказался на третьей полосе, и если бы расстояние между ними и раскрашенным в какой-то невероятный голубой цвет "КамАЗом" было меньше, их путешествие уже завершилось бы. Гринев взял резко влево и оказался на второй полосе. В следующее мгновение они почувствовали глухой рвущий удар: "КамАЗ" все же "поздоровался" с ними. Их занесло вправо, и снова удар – маленькая "Таврия", разворотив себе часть бампера и левый фонарь, пропечатала их с левого борта.

– Пока все целы, – проговорил Гринев. Несмотря на обилие пота, в голосе его чувствовались сосредоточенность и уверенность в своем профессиональном мастерстве. – Только нам полжопы разворотило.

В зеркале заднего обзора Стилет видел приближающиеся "форды".

– У них тоже за рулем не чайники, – процедил Рябчик, – по крайней мере в двух тачках.

– Просто невольно мы расчищаем для них трассу, – отозвался Гринев.

– Рябчик, связь... Давай связь, – проговорил Стилет. – Пока мы пол-Кольца не переворотили. Сколько до следующего шоссе?

– Сейчас железнодорожный мост и еще где-то километр, – ответил Гринев.

До моста оставалось метров пятьсот, и они увидели, что трасса впереди свободна: здесь недавно закончили класть асфальт, и движение по этой полосе было перекрыто.

– Черт, свободный участок и очень длинный... – Гринев всматривался вперед: – Даже за мостом. Здесь они нас и сделают. По прямой от них не уйти.

До моста теперь оставалось не более ста метров, когда в зеркале заднего обзора появились бело-голубые "форды" преследователей. Они тоже вышли на свободный участок и сейчас неумолимо приближались.

– Все, приехали, – проговорил Рябчик. – Что – сдаемся? Они предупредили, что будут бить на поражение. Так... Так! Есть связь... У Деда прямой не отвечает.

– Давай Липницкому. Он перекоммутирует. Гриня, останавливайся на мосту. Мы с Зелимханом выходим с поднятыми руками. Все, Рябчик, сейчас – ты. Обеспечь связь.

"Волга" остановилась посреди железнодорожного полотна, мигалка не была отключена, но сирена смолкла.

– Ну-ка, потерпи, джигит, мы сейчас прикуемся, – проговорил Стилет. Он ключом открыл наручники, затем защелкнул их, сковав свою левую руку с правой Зелимхана. Он подумал, что, может, стоит выбросить ключ, тогда они по крайней мере не смогут отобрать у них пленника, пока Рябчик не выяснит, что, мать его, на самом деле происходит. Потом передумал и спрятал ключ в потайное место толстой подошвы горного ботинка.

– Все, джигит, выходим с поднятыми руками, – сказал Ворон, а мост под ними тем временем задрожал. – Только не дергайся, слышал, будут стрелять на поражение.

Стилет открыл дверцу, и они с Зелимханом покинули автомобиль подняв руки. До ближайшего "форда" оставалось не больше тридцати метров.

– Я тебе скажу одну вещь, – вдруг произнес Зелимхан, глядя на Ворона. Это был странный взгляд, в нем совсем не присутствовало вражды. – Теперь уже все равно, по крайней мере для меня. Наши не сделают такой бомбы. И если бы кто-то из чеченов готовил такую акцию, я бы знал. В тюрьме был один человек, который любил большие деньги. Мне уже все равно, знаю, как они организуют попытки к бегству. Но ты вроде... честный человек.

Мост под ними продолжал дрожать, и Стилет уже знал почему. В следующий момент заскрипели тормоза – преследователи прибыли. Стилет и Зелимхан стояли с поднятыми руками.

Майор Бондаренко находился в первом милицейском "форде". Он видел, как открылась задняя дверца черной "Волги", и видел, что вышедшие из автомобиля Воронов и Зелимхан подняли руки.

– Вроде бы сдаются, товарищ майор.

– Так, ближе... Карпов, готов? Зелимхан – огонь на поражение. Бить в голову.

– Так точно.

– Если капитан Воронов окажет сопротивление, – кивнул майор Бондаренко, – тоже...

– Они же сдаются, товарищ майор.

– Все!

– Но... капитан Воронов...

Майор Бондаренко повернул голову:

– Карпов...

– Есть, товарищ майор. Бить на поражение.

* * *

Стилет слушал скрип тормозов и смотрел на приближающиеся автомобили. Знаки... Когда-то Дед научил их с Максом читать знаки. И опять это было как в замедленной киносъемке. Мост продолжал дрожать, Стилет не мог слышать того, что говорил майор Бондаренко, но видел руку, передергивающую затвор. Он видел, как тускло блеснула вороненая сталь и как пространство внутри милицейского "форда" стал наполнять дрожащий бархат (знаки?): это не было просто подготовкой к задержанию, внутри этого автомобиля уже все решено, и сейчас просто произойдет хладнокровное убийство. И Стилет знал, что не сможет помешать. Или следующим будет он сам. Голограмма с четким рисунком поднимающегося дула автомата (сколько осталось секунд: две, три?) и размытыми краями. Но нет, не совсем размытыми... Мост продолжает дрожать. Тяжелые товарные вагоны. Поезд идет достаточно быстро. Сейчас. Внизу. Под мостом. Вот исчезает рефрижератор, за ним пульмановский вагон (сколько осталось: секунда, две?..) и полувагоны. Большие четырехосные полувагоны с примерзающими мешками. Что обычно возят в мешках, в таких вот больших мешках из стекловаты?

– Прыгаем, – процедил Стилет, не поворачивая головы.

– Что?

– Прыгаем, мать твою!

В следующий миг он уже увлекал Зелимхана к краю моста, к парапету, крепко держа его за руку:

– Прыгал в детстве, как козочка? А?! – Теперь у Стилета есть время, нужно прицеливаться, майор Бондаренко. И теперь он не будет стоячей мишенью. Ни для какой суки и никогда. – Прыгал?! Как горная козочка?

– Ты совсем сумасшедший, – прошептал чеченец.

– Давай. – Они уже поднимались на парапет. – Рябчик, выхожу на связь. Дискета на трех вокзалах, проконтролируй лично... Ну, дава-а-а-а-й1!!

И в следующую секунду ни Стилета, ни Зелимхана на парапете не было. Рябчик слышал их крик и видел, как они полетели вниз, связанные сталью наручников и размахивая свободными руками. Потом он видел, как они приземлились, делая кувырок через голову, все вроде бы нормально. А потом вагон исчез под мостом.

"Какой же он псих, – подумал Рябчик. – Господи, метров десять, и поезд гремит. Псих. Только за этого психа я любого наизнанку выверну".

– Вы понимаете, что наделали?!

Это был голос майора Бондаренко. Рябчик повернул к нему голову и какое-то время пристально смотрел в глаза. Затем улыбнулся:

– Спокойно, майор, спокойно. Не меси мне эту бодягу. Вы собирались стрелять, хотя они стояли с поднятыми руками. Мы видели. И это была единственная возможность спасти пленного. Не получилось. Да, майор? А теперь мы спокойно разберемся, кто санкционировал твои действия. Как понимаешь, Воронова ты уже не получишь. До ближайшего перекресточка где-то километрик... Выкусил, да, майор? И уж жопа у тебя будет в пене до самого дембеля! Это я тебе обещаю. Лично. А зовут меня Коля. Рябчик. До дембеля, майор! Пидоры вы сраные. Огонь на поражение. Выкуси тебе, а не Стилета!

Владимир Ильич по прозвищу Лютый

Это могла бы быть история удивительной мужской дружбы, если б их пути так не разошлись. Зародилась эта дружба еще в детстве, как бывает со всеми самыми чистыми дружбами на свете.

В седьмой "Б" класс московской школы № 335 прибыли два новеньких: улыбчивый и тихий мальчик по имени Игнатик Воронов и крупный, с рыжими кудрями и весь в веснушках Лавренев Володя, по батюшке – Ильич. Последнего из-за такого сочетания имени и отчества попытались прозвать Лениным, что в общем-то сулило определенные неприятности в те времена и совершенно не вязалось с активным нежеланием рыжего хоть как-то постигать преподаваемые науки. Но не пропадать же такому интересному имени-отчеству, и рыжего прозвали Лысым, хотя позже он получит куда более суровую кличку. Но тогда в классе верховодил Филатов – Филя, он милостиво раздавал прозвища, казнил и миловал, был суров, драчлив и часто беспощаден. Филя установил в этом маленьком коллективе строгую иерархию, короновавшись на "короля" и окружив себя несколькими услужливыми приближенными. Остальным была отведена роль "шестерок", общаясь с которыми, Филя даже не унижался до имен, предпочитая формулу:

– Шаха, бегом сюда...

Оппозиции в классе не было, были лишь изгои – пара отличников из числа маменькиных сынков, помешанный на ботанике Огарков по прозвищу Сопля и отстающий от всего и так не отличающегося особой интеллектуальностью класса Миша – Ганыч. Ганыч имел проблемы – он был из тех, кого называют "умственно отсталый", и преподаватели всерьез сомневались, что он дотянет со всеми хотя бы до восьмого класса. Но из компании изгоев Филя снисходительно относился лишь к Ганычу. Папаша Фили периодически находился в "отсидках", и сынок полностью овладел блатным жаргоном и тонкостью межличностных тюремных отношений. Поэтому, когда один из заместителей попытался было поднять бунт, Филе хватило всего нескольких выражений:

– Ты чего, профура, кипеш подымаешь? Шаха, в козыри метишь?! Сгною на параше, падла!

Расправа была суровой. Класс под четким руководством Фили, что находило молчаливую поддержку некоторых учителей и самого класрука, собрал огромную кучу металлолома, и бунтарю пришлось в одиночку три раза переносить кучу с места на место. Особенно страшной пыткой была ржавая четырехконфорочная газовая плита. Ее с трудом сдвигали три человека, и провинившийся мальчик соорудил что-то вроде салазок из труб и проволоки, но они периодически разваливались, и при всех нечеловеческих усилиях плита подавалась лишь на несколько сантиметров. На глазах бунтаря выступили слезы, он уже качался от усталости и напряжения, но Филя лишь улыбался, покуривая сигарету "Пегас". Когда же в третий перенос кучи мальчик просто повалился сверху на плиту, Филя снисходительно выставил вперед свой кожаный ботинок. Он был размера на два ему велик (Филя донашивал за отцом) и весь в комьях октябрьской грязи.

– Целуй! – Филя с улыбкой указал провинившемуся на носок. Здесь был почти весь класс. – Или тащи плиту дальше.

Мальчик бросил на него загнанный взгляд, Филю это только порадовало.

– Я жду... Ну!

Мальчик быстро коснулся губами носка ботинка. Филя кивнул:

– Вот так. Теперь всю жизнь будешь ходить в шахах.

С тех пор авторитет Фили больше не подвергался сомнению, и, если учитывать стоявшую за ним грозную тень папы-уголовника, власть Фили превратилась в абсолютную деспотию.

Поэтому, когда появились новенькие, Филя решил для спустить на них "шестерок":

– Рыжий-лысый-конопатый грохнул дедушку лопатой?

– Рыжий, а у тебя на жопе тоже веснушки?

– Ты чё, в падлу отвечать?

Рыжий все это проигнорировал. Филя заметил, что новеньким очень не понравился их класс, но и меж собой они не контактировали. Второй лишь придурочно улыбался и вроде неплохо успевал – может, тоже из маменьких сынков? Филя еще не решил, определить ли эту парочку в изгои или жаловать в "шестерки", когда тихий Игнатик, Воронов, наделал непоправимых глупостей.

Марина Власова... Это была единственная Филина слабость. В отличие от многих своих сверстников Филя уже давно имел сексуальные контакты с девочками, опоенными портвейном "777". Но Марина оставалась недоступной. Она была секретарем их комсомольской организации, отличницей и якшалась с "центровыми". Театры, музеи, тусовки на квартирах богатеньких сынков. Филе был закрыт доступ в этот мир. Ее родители являлись "сучьей интеллигенцией", как выражался Филин папа, и, хоть они жили здесь, на окраине, Марина не имела в классе настоящих подруг. Она была доброжелательна и поддерживала со всеми хорошие отношения, но подлинные ее интересы были там – в центре огромного города, отгородившегося от таких, как Филя, своими манящими огнями. Филя чувствовал, что между ними пропасть, что эта девочка всерьез решила вырваться из их района туда, где горят запретные огни большого города, и за это он ее ненавидел, обожал и был готов бросить к ее ногам всю созданную им диктатуру.

– Вон, твоя недотрога пошла, – говорили Филе сотоварищи.

Всего через десять лет такие, как Филя, сядут в "шестисотые" "мерседесы" и возьмут штурмом гордые вожделенные огни. И надменная крепость на деле окажется такой легкодоступной. И многие Марины Власовы начнут свою вечную женскую охоту за новыми завоевателями, утешая свою гордыню тем, что это – молодые варвары, несущие кровь победителей в отличие от заумной, одряхлевшей и анемичной старой аристократии. Но это случится через десять лет, а сейчас Филя понимал, что барьер между ними неопреодолим. И какова же оказалась наглость этого новенького, когда сначала Филе стуканули, что видели их с Мариной в кино, – он тогда впервые сделал вид, что его это не касается, и не применил репрессий, – а потом, когда они ехали вместе в метро, Филя, не понимая, что с ним происходит, почему-то обрушил репрессии на второго новенького, на рыжего, благо повод всегда найдется. А потом и произошло то, самое непоправимое. Игнатик Воронов проводил Марину Власову домой. Времени было около одиннадцати вечера. Они целовались у подъезда.

– Все, он труп, – сказал Филя. – Покараю падлу.

На следующий день он чуть было в самом деле не исполнил свою угрозу.

Игнат Воронов держал ее за руку, и они о чем-то увлеченно болтали. У подъезда Марина обернулась, и Игнатик привлек ее к себе.

– Не надо, – прошептала Марина, и Филя, притаившийся с компанией в густой темноте автомобильных гаражей, ухватился за это "не надо" как за спасительную соломинку.

Воронов обнял ее за талию и прижал к себе.

– Не надо, – снова прошептала Марина, подаваясь вперед и подставляя губы для поцелуя.

Филя с горечью понял, что является свидетелем их устоявшейся игры. Целовались они долго, и Филе иногда казалось, что сейчас он убьет их обоих. Потом Марина ушла, прошептав перед этим то, что Филя запретил себе услышать. И когда Воронов с малахольно сияющими глазами приблизился, дорогу ему перегородил Сущенко. Филя его считал одним из самых верных "шестерок" и даже подумывал, чтобы приблизить к себе.

– Привет, Воронов.

– Сущенко... Саня? Здорово.

– Не поздновато гуляешь?

– А что?! – Воронов продолжал улыбаться.

– Тут с тобой переговорить хотят. Зайдем за гаражи...

– Пойдем.

Он зашел в темноту гаражей, и в следующий миг из его глаз посыпался сноп искр. Удар был нанесен кастетом, и он даже не успел закрыться. Дальше удары последовали со всех сторон, потом его, уже лежащего, били ногами. В какой-то момент ему показалось, что он может сейчас задохнуться, а потом, неподвижного, его перевернули, и в размазанном лунном свете он увидел склоняющееся к нему лицо Фили.

– Ты, мудак... Еще раз увижу рядом с этой телкой – пи...ц! Урою, падла! Понял меня? А если стукнешь – сойдешь в могилу, гандон. Понял?!

Он ничего не отвечал и лишь смотрел на Филю глазами, превратившимися в узкие щели от припухлостей, перепахавших его лицо.

На следующий день из зеркала на Игната Воронова глядело некое подобие сенбернара. Мама стонала, охала, горько причитала, собираясь вызвать милицию.

– Ну пожалуйста, не надо, – попросил он. – Я все равно не знаю, кто это был. Не видел в темноте.

Но в класс был все же вызван инспектор по делам несовершеннолетних такую разукрашенную физиономию не скрыть. Когда Игнат Воронов вошел в класс и Марина увидела его, она закусила губу. Инспектор стоял у доски вместе с учителем физики, бывшим их классным руководителем. Еще он заметил, что рядом с Мариной развязно уселся Сущенко – демонстрация продолжается. И скорее всего все, все знают, уж класрук точно...

– Ну, Воронов, – проговорил инспектор, – что ты нам хочешь рассказать?

Он шел между партами, вперед.

– Раскроешь пасть – убью, – прошептал ему вслед Филя.

– Ну, мы ждем, – кивнул класрук.

– Нечего рассказывать.

– Что значит нечего? – всполошился инспектор. – Кто физиономию-то разукрасил?

– Не знаю. Темно было.

Марина и Сущенко сидели за первой партой. Он продолжал идти вперед.

– Послушай, Воронов... Значит, будешь покрывать своих дружков? А может, ты в банде? Придется поставить тебя на учет. Знаешь, что это такое?

– Поступайте, как считаете нужным.

– Я смотрю, говорлив ты. Еще одно нарушение – и полетишь у меня в колонию для несовершеннолетних. Ты понял, пацан? Борзота...

Игнат чувствовал, что его глаза вот-вот взорвутся подступающими слезами, но он сдержал себя.

– Ты должен перед всем классом объяснить, где это ты проводишь время, вдруг проговорил класрук, – и почему ты весь разукрашен.

– Наверное, заслужил, – сказал Филя, и по классу прокатился легкий смешок.

– Разговорчики, Филатов, – ухмыляясь, проговорил инспектор.

– А я чё? Я к тому – может, он на грабли наступил?!

Теперь класс уже грохнул, учитель физики с трудом сдержал улыбку, и милицейский инспектор захихикал неожиданно высоким голосом.

Он, не обращая на все это внимания, подошел к парте, за которой сидела Марина. Игнат посмотрел на нее, она подняла свои огромные влажные глаза, и ему показалось, что эти глаза светятся. И в этот момент он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Потом он улыбнулся, Марина улыбнулась в ответ. В классе воцарилась полная тишина.

– А ну, пошел отсюда, – проговорил он, не глядя на Сущенко.

– Чего-чего?! – Тот искренне вытаращил глаза.

– Я же сказал, – в голосе абсолютное спокойствие, – брысь отсюда.

Тишина в классе стала густой, многие сидели, боясь шевельнуться, и только Рыжий вдруг громко усмехнулся и, развалившись на стуле, радостно уставился на Филю.